сонеты о Том, Кто Может Всё...

   
   Анатолий АПОСТОЛОВ


        SONNETTI   О ТОМ, КТО МОЖЕТ ВСЁ

Михаил ФРИДМАН   
АПОЛОГИЯ АРИСТОКЛА, ИЛИ О БЛАГЕ КАК ТАКОВОМ
          Античная  ваза из одиннадцати венков  сонетов  и  магистрала
               
             Ко всем гениальным людям  надо относиться  так, как будто  все они   созданы из звёздной пыли.
                Казимо Медичи

     В каждой (великой и даже ничтожной)  эпохе обязательно присутствует   свой главный учитель нравственности, поэт-мыслитель, провидец  и пророк.  Для доживающих свою жизнь    современников, он, всего лишь один из носителей  культуры их  исторической памяти. Для  народившихся потомков, он  –   неисчерпаемый кладезь знаний и жизненного опыта,   источник идей,  смыслов и понятий, подражаний и заимствований,  невозможных и немыслимых  без  их логического  продолжения  и развития.       Не всякая эпоха  способна  щедро   рождать гениев мысли и пера,  подобных   Данте, Брунетто Латини, Эразму Роттердамскому, Ньютону, Демокриту, Левкиппу,  Платону.   И не у каждого   мыслителя-пророка были свои ученики и духовно-интеллектуальные последователи. И не у каждого были свои музы-хранительницы. Но и не было в истории человечества ещё ни одного века-людоеда, не давшего миру очередного, гениального безумца. Да, мир стенаний и слёз, жертвенной любви и взаимного пожирания, НО И НЕ СВАЛКА ДЛЯ ЗЛОВОННОЙ   ПАДАЛИ! 
      Здесь для современников главное –   не просмотреть в культуре повседневности  восход нового светила, и  услышать в житейском  трескучем шуме массмедиа величавую и строгую,  божественную музыку  магистрального  сонета, понять умом и сердцем  его высший космологический смысл. Для этого надо на время забыть о себе, обо  всех  позолоченных, дутых кумирах суетного дня и посмотреть на Мироздание через магический кристалл классического  сонета знаковых поэтов   прошлого и настоящего.
      Сонеты писали многие   поэты-провидцы  и философы-гуманисты прошлого и Нового времени. К форме сонета не раз обращались  великие мыслители и художники, довольно далёкие от лирических излияний (Микеланджело, Вильгельм Гумбольд).  Свой взгляд  на мироздание и на мир людей, на суетный быт «человейника»,   выражали  в тожественном ритме  сонета почти все  писатели-философы  итальянского раннего и  позднего Ренессанса (Брунетто Латини, Пико делла Мирандола, Колюччо Салютати).  Но не только философская и парнасская поэзия отразилась в чеканной благородной бронзе сонета, но и лирика могучей страсти – любви,  в эпоху Возрождения, Просвещения, электричества и пара (Петрарка, Бальди, Камоэнс, Гёте, Гейне,Пушкин, Гомбо, Гервег, Пётр Бутурлин, Альберт Мезер, Менар, Маллевиль), а также и не менее великое  чувство жертвенного отчизнолюбия, боевого патриотического воодушевления  (Гейбель Мицкевич, Рюккерт, Прешерн). Сам по себе отдельно взятый сонет  до сих пор остаётся одним из трудных   видов  сложной строфы (рондо, триолет). Сонет по правилам, установленным в средние века в Италии, должен состоять из четырнадцати стихов:  в первой части сонета –  два четверостишия (катрены). Во второй – два трёхстишия (терцеты), написанные пятистопным  или шестистопным ямбом. Но кроме этого существует ещё венок сонетов –  пятнадцать сонетов, связанных в  особом порядке между собой. Последний сонет в этом венке состоит  из первых строк всех сонетов и носит название  магистрал. В сонетномвенке  последний стих одного сонета начинает первый стих следующего; из последних  стихов четырнадцати  таких сонетов. Образуется последний, пятнадцатый сонет, как бы замыкающих круг (магистрал).  Такой «Венок сонетов»  был написан в 1834 году словенским поэтом Францем  Прешерном  (1800-49),который был  опубликован на русском языке в журнале «Русская мысль»(1889, №7). Такого рода венок сонетов написал граф Бутурлин. Итальянский поэт Бернардино Бальди изобрёл в 1571 году так называемые   Sonnetti intrecciatti, в которых  первые три слога каждой строчки состовляют  особый стих, рифмующийся с остальными стихами. Но  подражателей  среди поэтов  позднейшего времени  эта форма сонета Бальди так и  не нашла, ибо ей была изначально  свойственна механистическая надуманность и ярко выраженный, бесчувственный  снобизм.   В советской литературе венок сонетов,  как стихотворная форма, почти  не встречается. Из   современных, лично мне  известных современных поэтов, только  Виктор Крамаренко  написал свой венок сонетов «Любовь», который впервые был издан в отдельной книге стихов «Свиданья на краю эпохи» в 1999 году.
       Не так легко всё это выразить сжато и  понятно в прозе, но почти невозможно  выразить в  форме сонета и  показать в трёмерном  образе  причудливой словесной вязи  «Античной вазы», состоящей из 14 венков  сонетов, магистрального венка  и заключительного магистрала.  Тот, кто  хотя бы раз   в своей жизни  сам написал   два-три  классических сонета, тот поймёт, что не каждому дарованию под силу эта форма.  А кто при этом, сохраняя форму, музыку  и ритм стиха, сумел   выразить всю глубину мысли, свежесть чувств и переживаний, тот поймёт, какой это духовный подвиг,  что значит  написать венок венков сонетов и выразить через него  великую доктрину о благе и человечности.

     И  суровый  Дант и нежный  Петрарка,  пессимист Камоэнс и моралист Шекспир,  «филомат» Мицкевич  и романтик  Вордсворт, оптимист Пушкин и мелахолик Дельвиг,  символист Брюсов и  манерный Северянин,  поэты нашего Компьютерного века  Виктор Крамаренко и Михаил  Фридман – все они  являются  авторами  венка сонетов.    Все они,  рассуждая о вечном и нетленном в этом мире,  обязательно обращались  к форме сонета, заключая, по словам Пушкина, «свои мечты в размер его стесненный».
      Кто герой Апологии  Михаила Фридмана?  Человек, убивающий время и самого себя, ради сотворения чуда из ничего в надежде увидеть хотя  бы перед смертью нового совершенного  Человека.  Чудесные люди, как правило, населяют всю мифологию народов мира.  Люди, умеющие  делать  чудеса по меркам  народных сказок  доисторического времени, когда божественное  Живое Слово ещё не  желало   быть запечатлённым  на камне, папирусе и на металле, обязательно проявляют себя во времени-пространстве.
       «Самые божественные чудеса случаются в  сокровенной глубине  человеческой души, и об этих  чудесах всеми силами своими  и должен возвещать человек делами своими» –  писал по этому поводу 200 лет назад Эрнст Теодор Амадей Гофман  (1776-1822). Будем считать, что сегодня, в конце  семнадцатого года третьего тысячелетия Михаил Фридман сотворил для своих современников и  потомков ещё одну чудесную сказку и красивую легенду  не просто в стихах,  а в классическом сонете.
       В основе  апологии   Михаила Фридмана лежит высшая социология  и этика  Платона и Данте, космология Гермеса Трисмегиста и Гераклита. Здесь  воедино сплетены  и гуманистические заветы  древних учителей нравственности – Сократа,  Аристотеля и Платона, с его  четырьмя аргументами в  пользу бессмертия души,  посмертной её судьбы, «в жизни после жизни» – этим  главным парадоксом памяти, который не раз отмечал Иосиф Бродский. Апология как такового  блага, в   котором  изначально не было  благодати, а заложен архинепременный  «вирус проклятия»  Платон вводит этические и религиозные моменты в своё учение о бессмертии души. Так, в частности, он упоминает о возможности посмертных наказаний и наград душе за её земные свершения.
      Философия Платона почти вся пронизана этическими проблемами: в его диалогах рассматриваются такие вопросы как: природа высшего блага, его осуществление в поведенческих актах людей, в жизни общества. Задача человека в том, чтобы возвыситься над беспорядком (несовершенным чувственным миром) и всеми силами души стремиться к уподоблению Богу, который не соприкасается ни с чем злым («Теэтет»); в том, чтобы освободить душу от всего телесного, сосредоточить её на себе, на внутреннем мире умозрения и иметь дело только с истинным и вечным («Федон»). Платону характерна и примиряющая эвдемоническая позиция, которая излагается в диалогах «Филеб» и «Законы».
       Нравственные категории людей раннего и позднего Возрождения строились  на космогонии, на «Этике» и «Физике»  Аристотеля и  на звёздной атласе  Птолемея.  По   своему  предвидению,  просветлённому  осознанию окружающего мира они категории-образы являлись предтечами  современной космогонии и астрофизики и даже физики  элементарных частиц. Представление древних об Аде,  как о подземной воронкообразной пропасти, которая сужаясь, достигает  центра земного шара, а склоны  опоясаны  концентрическими уступами, «адскими кругами», напоминает нам железорудную воронку близ Магнитогорска, а, скорей всего, –  космическую «чёрную дыру», где гибнет всё –  материя и свет. То самое касается «очарования»  элементарных частиц в вихрях хаоса,  в их загадочном «желании искать себе подобных».    Во всех произведениях Платона подразумевается существование эроса, стремление к идеалу в высшей красоте и вечной полноте бытия. Без Эроса  нет и быть не может движения и желания творить.
      И религиозная символика и языческая, плотская страсть к вечной Беатриче   у Михаила Фридмана  всего лишь дымовая завеса для сердцевины загадки той истины, которую  поэт несёт читателю.  Здесь Муза автора предстаёт перед читателем соавтором Демиурга и создателя миров. Здесь  Автор и его Муза  приносят своё детище в жертву публике, а Муза  отдаёт Автору  последнее – своё сердце и саму жизнь, уступая место  новой жертвенной Музе. Ни одному поэту  до Михаила Фридмана  не удавалось  с таким пафосным отчаянием,  сделать признание в том,   что любое грандиозное творение –  в том или ином виде результат сделки Автора и его Музы с Абсолютом на границе Света и Тьмы.
                Я спасу этот мир, я уже его спас.
                Я всего лишь мечта о большом человеке –
                Не о варваре – нет, даже не о метеке,
                Я о том, кто живёт и не знает о нас.

      Многомерное, топологическое, историко-мифологическое пространство поэта переходит от сонета к сонету, от  венка к венку сплетается  в круг  и становится трёхмерным и зримым. Одновременно с  проявлением себя оно   в  архимагистрале венка венков становится геометрией и духом реального мира, с его опасными переходами  из условного времени в абсолютную Вечность.   В творчестве  Михаила  Фридмана,  Время-Хронос всегда на стороне поэта в его  неустанной  войне с мракобесием  за бессмертие животворного  Слова, ибо время всегда побеждает пространство и  само  бесстрастно определяет  своего культурного героя – демиурга.
  Каждый венок сонетов и каждый отдельно взятый  сонет Михаила Фридмана  –это поэтическая фуга, где вечная тема жизни и смерти  уходит и возвращается снова  в  до конца предустановленных, прекрасных формах, не разрывая  интимную связь с  развитием  стихотворного сюжета. Здесь мы видим как бы монолог и диалог, вопрос-ответ, видим образ и находим его истолкование (глоссарий), тезис и антитезис.  Читатель как бы взлетает  к небу, в небесную лазурь, вместе с поэтом, и вместе с ним  страдает и скорбит «о  мире печали и слёз» (М.Ю. Лермонтов)
      Психологическое чутьё Фридмана и поэтический такт его сонетов с математической тонкостью  подсказало ему основные секреты алхимии любви и человечности, плмлгдо наделить  легенду о совершенном человеке, живой современностью. Недовольный безыдейной и пустой  реальностью, поэт ищет  свои   методы её обновления  в нравственных принципах и общественных нормах прошлого. Только там, в туманах мифологического  времени можно найти эти незыблемые принципы, которые могут помочь нам на трудном  пути к совершенству. Посмотри ещё раз  на культурных героев прошлого и сделай для себя вывод.  Посмотри на великое творение Того, Кто  Может Всё, и удивись!
         Посмотри и удивись, сделай вывод  и ступай мимо! Будь гордым без гордыни, будь жадным до всего, но не скупым!  Имей многое, но  без всего лишнего. И тогда,  быть может, ты станешь совершенным человеком (полубогом), гордым созидателем и творцом-художником в окружении муз –  по-своему  своенравных, разных, смертных и бессмертных. Гордость поэта-провидца   особого свойства – она не имеет никакого отношения к греху  гордыни, не обнажает  глухую и подспудную обиду на  весь этот безумный-безумный   человейник.
        Благородная гордость поэта  сама собой исключает  борьбу ничтожных самолюбий, комчванства и непомерных амбиций, коими так богато  российское   «самозванное чиновное   дворянство» (Александр Зиновьев) 
       В этой замечательной книге сонетов Михаил Фридман выступает перед нами как поэт-просветитель  и учитель молодёжи, в той самой  роли гуманиста эпохи  раннего возрождения, каким был 700 лет назад   флорентийский   литератор, просветитель  и поэт Брунетто Латини (1220—1294),  наставник  великого Данте.        Именно ему Данте обязан  своим  классическим и энциклопедичеким образованием. Именно  стихотворное произведение   Брунетто Латини «Tesoretto», аллегорическая поэма  о земле и небе, о силе и бессилии зла, о победах и поражениях любви стала предвестницей «Божественнй комедии».      Многое из написанного Брунетто, позднее   легло  в основу всей  «социальной лирики» Данте.    Это и его латинский  трактат  «Монархия», повесть  «Обновлённая  жизнь» (Vita Nuova) и  поэма «Пир» (Convivo). Глоссарий Брунетто Ланини  был использован также и Никколо Макиавелли  для написания им  социально-политических   трудов   – «Государь» (1513), «История Флоренции» (1525). 
            Путь к свободе души скрыт от алчущих глаз.
            Тем, кто честен и смел, мудрость жизни подвластна.
            Как беспомощна страсть! Как надежда опасна!
            Неужели сильней наши слабости нас?


        О чём эта книга сонетов?  О том времени,  когда человек как личность был когда-то    в центре мира, что когда-то  художник-творец  был личностью и целой школой. Эта книга о том, что  человек есть мера всему,  что он сакрален, что  искусство долговечно, а жизнь коротка. Homo –  res sacra. Ars longa, vita brevis. Так говорили древние, так считаем и мы, читатели этой книги. Любовь и искусство – это тайна. Всё побеждает любовь. Давайте уступим любви,  всегда призывали и призывают нас  мудрецы и пророки. Законам любви подвластны  даже тираны и закон всегда выше царя. Всякое искусство есть подражание природе, и настоящий художник –  её  честное  зеркало.  Omnis ars imitato naturae est.  Так считали великие мыслители и живописцы  эпохи Возрождения.  Так считаем и мы, читатели «Апологии» Михаила Фридмана. И,  конечно же – о  напрасно  погибших поколениях эта  книга сонетов. Ещё не   собраны воедино и не написаны очерки о двух  русско-советских Смутах ХХ века, ещё не написана  патетическая  трагедия  о трёх погибших поколениях Нового времени, но уже сплетён венок венков для огромного российского мемориала ещё одним   нашим современником –   творцом-мыслителем. Проявленная через сложную,   стихотворную форму  реальность стала отражённой проекцией прошлых эпох, событий  и лиц со стремительной  сменой полярности проявленного добра и, непроявленного  сутью добра, зла. 
         Воистину перед нами  величественная  сага  о  потерянном человечестве  большого, мудрого художника.  Перед нами великий труд  носителя высоких смыслов и тонких чувств. Перед нашим взором  автор многих стихотворных книг, посвящённых теме культурного  сближения человечества, возведению духовных мостов между людьми, в которых  как бы   повторяется  и развивается    просветительский манифест великого Данте:
                Подумайте о том, чьи  вы сыны:
                Вы созданы не для животной доли,
                Но к доблести и  к знанью рождены.
                (Божественная комедия. Ад. Песнь  XXVI)

      Последняя книга сонетов современного поэта и мыслителя Михаила Фридмана  является квинтэссенцией его философии и   вершиной его поэтического творчества. Там, где Фридман – поэт, он доступен каждому культурному и образованному человеку. Там,  где он мыслитель, там  требуется только равный поэту  по  интеллекту, по уму и сердцу, строгий судия его творчества.
      Философия  жизни Фридмана – это    результат  мучительного самоанализа  и строгой ревизии  первых юношеских  заблуждений, преграждающих  дорогу к свету истины.  это  результат    хождений по трём  нездешним  царствам в поисках  утраченной человечности и милосердия. Гордыня, сладострастие и любостяжание заполонили мир для того что все немыслимые пороки стали новыми ценностями и добродетелями. Сюжет «Античной вазы» Михаила Фридмана – это  бесконечная грёза людей  о совершенном  смертном  человеке, подлежащему неминуемому   карающему   и  вознаграждающему по делам его Правосудию.
        Цель книги Фридмана –  не  вывести  людей из юдоли земных заблуждений, а вывести их из беды к благополучию через назидание  примерами  и  подвигами тех, которые всё-таки нашли этот выход. Это всегда было  мучительно трудной и неблагодарной задачей для всех гуманистов всех времён и народов, ибо  не-до-завершён,  несовершенен и слаб человек.
      Для этого надо быть существом совершенным и всегда помнить, что чем совершенней и человечней человек, тем больше он  восприимчивей к наслаждению и страданию. Душа без тела менее совершенна,  чем соединённая с ним.   Спуститься  в Ад земной реальности и вывести оттуда людей, способен только ТОТ,  КТО МОЖЕТ ВСЁ, которому открыто и прошлое и будущее, «кто нового не видел никогда, кто создал чудо этой речки зримой, немыслимой для смертного труда». (Данте. Чистилище, Песня одиннадцатая, стих, 94).   
      Но Михаил Фридман, став на  миг подмастерьем Создателя, Абсолюта и духовного Гуру, преодолевает невозможное и преподносит  нам  реальность мироздания, мироустройства, жизни и смерти, любви и ненависти, добра и зла и всё сущее  в его дуальных проявлениях.  Поэт   называет нам тех, кто  именем Абсолюта    манипулирует нами, навязывает  нам  образ духовного и кровного Отца, который должен становиться нашей  новой реальностью, верой и идеологией. В аполологии блага Михаила Фридмана  те же самые давно знакомые лица, что в  исторических сочинениях Иосифа Флавия, Брунетто Латини,  Калюччо Салютати,   Данте и Пико дела Мирандолы – те же самые хранители общинных касс и «воровского общака», все те,  кто «алчностью растлили христиан, топча благих и вонося греховных, и деют блуд с царями многих стран и с вавилонскою блудницей семиглавой». Это о них, кто  повсюду  возводит  кумирни и культ  проходящей правящей личности, сказано в  «Трезоре» Брунетто Латини и в «Божественной комедии» Данте:
                Сребро и злато – нынче бог для вас;
                И даже те, кто молится кумиру, 
                Чтят одного, вы чтите сто зараз.
 
       Проявленная через сложную  стихотворную форму  реальность стала отражённой проекцией прошлых эпох, событий  и лиц со стремительной  сменой полярности проявленного добра и непроявленного  сутью добра зла. В Апологии Михаила Фридмана  истиной и сутью проявления добра и зла  условно  является великий путаник понятий и названий –  Человек, а  безусловно – равнодушно-безмятежный Абсолют, тот кто владеет теоринй и практикой Всего на свете,  Тот, Кто  Может Всё.  В «Апологии  блага как такового» Михаила Фридмана, во всех её венках прослежен  весь  мучительно-сладостный  процесс постижения и окрытия мира, а в магистрале –магический  крислалл всей мировой философии.
       Миф о Золотом веке человечества, увы, продолжает отставаться уделом   древнего  и современного  мифотворчества, одним из «золотых снов» человечества.  Книга  Михаила Фридмана  –  это  страстный пересказ честного  свидетеля эпохи  Вырождения  об эпохе возможного  Высокого Возрождения  человеческого духа через ежеминутное преодоление себя.   В ней он обосновывал достоинстива и свободу человека,  как полновластного  творца собственного я. Вбирая в себя всё, человек способен стать  чем угодно, преодолевая себя,  он всегда есть результат  собственных усилий. Сохраняя возможность  нового выбора, человек никогда не может быть исчерпан никакой формой своего  наличного бытия-жития в мире.

        Ах, Атлантий, скажи, сколько силы в тебе,
        Чтобы верить в судьбу и не верить судьбе,
         Наделившей тебя красотой и тоскою.
         Ты достоин того, чтоб страдать за людей.
         Чтоб остаться собой и достигнуть покоя,
         Отними свой венок сам у музы своей.
         Отрекись от себя, встав над бездною дней!
         НЫнче мы – человек, умерщвляющий время!   
      Человек во множестве лиц – это  мы с вами, дорогие мои читатели! Это каждый из нас, отрекшийся от себя, встав над бездною дня. «Апология» Михаила Фридмана – это  поэтический сказ о всём человечестве и  о каждом из нас,  это   венок сонетов  о Том, Кто Может  Всё, Кто изначально владеет  Теорией и Практикой Творенья.


     Магистральный венок  сонетов ставит перед нами все трагически неразрешимые вопросы и отвечает  на  на многие проблемы Бытия  и заклинает их   в Мгновенной Вечности.
Магистральный венок
1
Путь к свободе души скрыт от алчущих глаз.
Тем, кто честен и смел, мудрость жизни подвластна.
Как беспомощна страсть! Как надежда опасна!
Неужели сильней наши слабости нас?
Перстень в море упал. Месяц в небе погас.
Тишина. Ночь глядит на меня безучастно.
Я прикован к скале. Я один. Мне всё ясно.
Счастья нет в черепках расколдованных ваз.
Вазописец молчит. Портик внемлет агоре.
Архитекторы храм воздвигают Пандоре.
Кто откроет сосуд, чтобы выпустить речь?
Мир уже не спасти – в нём одни лицемеры.
Музы силы дают нам себя уберечь,
Рой бесплотных идей рыщет в поисках веры.
2
Рой бесплотных идей рыщет в поисках веры,
Сами строим себе и темницу, и храм.
Равнодушен алтарь к нашим щедрым дарам.
Жизнь для смертного – миг, для бессмертного – эра!
В лабиринте зениц промелькнула химера,
Обнажив хищный зев танцев, гимнов и драм.
Кто не верит в богов, бесполезен богам:
Ни эфебом на пир, ни гребцом на гексеры!
Клио масло с водой размешала в сосуде:
Жизнь и смерть, свет и тьму – всё придумали люди!
Изобилие слов переполнило рог!
Тот, кто истину пьёт, оживляет кратеры.
Так, на наших глазах появившийся бог
Ослепляет любовь, освещая пещеры.
3
Ослепляет любовь, освещая пещеры.
Любопытство и страх тянут тени на свет.
У оракула снам внемлет юный поэт –
Ублажают и льстят мне, счастливому, керы.
Не боюсь ни войны, ни расплавленной серы,
Ни свирепой грозы, ни засушливых лет.
Кто взойдёт на Олимп: я? философ? атлет?
Зря ль натёр алеипт олимпийца для Геры?
Все века о тебе, об одной говорят.
О, Медуза! Взгляни! Где твой ласковый взгляд?
Протяни молоток – скульптор справиться сможет.
Чем больнее мечта, тем быстрее Пегас.
Кто мы тут, и вопрос – почему – нас тревожит –
Красотой и добром боги жалуют нас?
4
Красотой и добром боги жалуют нас.
Тот, кто к пифиям глух, доверяет обидам.
Я один, я своих эпигонов не выдам –
Я не раз мир прощал и прощался не раз.
Страх расстаться с душой в предначертанный час
Одолеет любовь к сумасбродным харитам.
Не боюсь быть другим: быть безумным и битым –
Мойры могут всегда оборвать мой рассказ.
Полигимния! Кто жезлы выпрямить в мочь?
Гимном славится день, пантомимою – ночь.
Дай мне меч, кадуцей, тирс, трезубец и посох!
Я спасу этот мир, я уже его спас.
Не уйти от судьбы в сонме сладкоголосых –
Лишних нет на пиру у Аида сейчас.
5
Лишних нет на пиру! У Аида сейчас
Человечество вновь ждёт Прекрасной Елены.
Можно ль перешагнуть горизонт ойкумены?
Можно ль мир разглядеть в суете без прикрас?
Где дельфийский Пифон? Кто б стада его пас?
Кто бы жизнь создавал – явь – из праха и тлена?
Ночь безволмна, а днём выйдет дева из пены,
Из бездонных идей и восторженных фраз.
Я там буду, спою – пусть замрут Симплегады.
Перережь нить судьбы, Фенарета – так надо!
Кто родился, тот стал умирать в тот же миг!
На симпосии нет для эфеба псиктера.
С кем пирует Сократ, тот и вправду велик,
Я внимаю: аэд соблазняет гетеру.
6
Я внимаю, аэд! Соблазняет гетеру
Блеск весёлых монет в тусклой грусти вина.
Вех да болиголов – чашу выпей до дна! –
Для чего умирать, если не для примера?
Повитуха отдаст в руки пылкой мегеры.
Не записывай слов – мыслям плоть не нужна!
Звук когда-то умрёт – не умрёт тишина.
Никтой поднят кувшин, под которым – Гемера.
Каллиопа сплетёт свой венок для героя.
Вечной славы секрет никому не открою.
Заржавеет мой меч, затупится копьё.
Влезу в бочку – вернусь, по дорогам Гомера,
На Итаку – домой, разгоню вороньё!
Тайну выдал софист: “Человек – это мера!”
7
Тайну выдал софист: человек – это мера!
Эллин сам создаёт и людей, и богов:
Кто врагов из друзей, кто друзей из врагов –
Смертный выбрал свой путь, дальний путь из Абдеры.
Никому не нужны ни слова, ни манеры.
Одиночество в нас – это путь, плот и кров!
Зло не выйдет на свет из своих берегов,
Нет проклятий страшней, чем чума и холера.
Мельпомена детей достаёт из огня.
Выбрал лучшего – пусть он живёт за меня!
Полюбил, потерял, порыдал – что такого?
Геспер манит туда, где сверкает алмаз.
Я ищу для любви подходящее слово –
Истым благом титан согревает Парнас.
8
Истым благом титан согревает Парнас.
Эллин – тот, кто вкусил настоящей свободы.
Не о варварах я – есть другие народы,
Из породы людей, чей катарсис – экстаз.
Гекатомбу ведёт молодой волопас.
На горе Геликон, где кастальские воды,
Кто умён, тот плечист – тот оплот небосвода,
Не к лицу мудрецу жизнь протаптывать в пляс.
Терпсихора! Столкни в бесконечность живое!
Знает только Атлант, умирающий стоя,
Дважды в Стикс не войти – увлекает Аид!
Для чего чудеса – чтобы корчить гримасы?
Я задумался тут, встав на скользкий гранит:
Если мир, это миф, то и Археанасса?
9
Если мир, это миф, то и Археанасса –
Сон, дарящий печаль красотою своей.
Тут бессильны Фантас, Фобетор и Морфей –
Надо б остановить время с первого раза!
Чем спокойней Кето, тем тревожней Таласса –
Под горою вздохнул огнедышащий змей.
Возраст – опыт души, он из чувств и идей –
Как задует очаг, всё забудется сразу.
Кто ты, Талия, кто? Чем ты дальше, тем ближе.
Я боюсь, никогда твою грусть не увижу.
Кто беспечно влюблён, тот беспомощно слеп.
Бросишь в мысли обол, стаей ринутся фразы.
Коптский бог – Фараон – спрячет вечность в свой склеп.
Кто, философ,– кто взял у Сераписа вазу?
10
Кто философ? Кто взял у Сераписа вазу,
Никогда не поймёт нищеты мудреца.
Знает только Харон, как прожить без кольца.
Кто фиванцу надел на тунику кирасу?
Кто припомнил, продлил путь до смертного часа.
Всё придумано, всё – нет у мысли лица.
Эпигон никогда не сойдёт за глупца,
Эпигон никогда не меняет окраса!
Мало ль грустных матрон и счастливых гетер?
Лишь Аспасию ставь полководцам в пример!
Смокву бросила мне – я поймал её ловко.
Возлежу на пиру: чем хмельней, тем умней.
Я с ней – в коттаб, она убегает, плутовка!
Отними свой венок сам у музы своей!
11
Отними свой венок сам у музы своей.
Миром правит любовь, а любовью – капризы.
Грустно тянутся ввысь на мысках кипарисы –
Я корнями увяз в царстве сирых теней.
Только глупый живёт на земле для людей –
Я не верю в царей, в чудеса и сюрпризы.
Разбавляют вино сладкой лестью подлизы:
Чем отчётливей цель, тем дорога длинней.
Я Евтерпу прошу мне настроить кифару.
Путь к трёхглавому псу стоит крыльев Икара.
В лабиринте души есть такие места!
Человек – бог идей, он смеётся над всеми!
У поэта свой путь и своя высота:
Разве стилос – не меч? Разве сила не в стемме?
12
Разве стилос – не меч? Разве сила не в стемме?
Где в палестре борец, одолеющий льва?
Кто взойдёт на Арго? В ком надежда жива?
Кто нас, эллинов, чтит за великое племя?
Расскажи, гражданин: вера – долг или бремя?
Зря ль Троянским конём мне моя голова?
В чём твой подвиг, поэт: воскрешаешь слова?
Жить, чтоб освободить и вернуть мыслям семя?
Грянь, Эрато! Сыграй мне на дудке свою!
Из кувшина достань душу, словно змею.
Кто любил, тот поймёт, каково мучить душу.
У бессонницы грусть с каждой ночью светлей.
Заклинает душа, вырываясь наружу:
“Отрекись от себя, встав над бездною дней!”
13
Отрекись от себя, встав над бездною дней:
Свет погаснет, и ты не дождёшься известий.
Оторвись от земли, стань одним из созвездий:
Все идеи свои над землёю рассей.
Мысли – это огонь! Ты! Да, ты – Прометей!
Пусть кружится Эфон – птичье право у мести!
Ты висишь на кресте, ты с Автоликом вместе –
Факел твой гонит тьму, ты царь нечисти всей!
       Кто оценит этот  выдающийся труд   ума и сердца,  эту гигантскую работу  неординарной человеческой души?  Все, кто угодно.  Но только не мы, его современники. Кто угодно высоко оценит и воздаст должное из читателей грядущего нового мира, только не мы – насельники, сидельцы  обитатели  «отверженных  селений»   невольные свидетели «погибших поколений», увиденных когда-то в творческой лихорадке великиим Данте.
      Трудное дело проводить исторические аналогии и сравнивать гуманитарную, историческую  рентабельность разных исторических эпох и общественных устройств. Ещё труднее оценить культурный вклад  отдельно взятого одарённого человека в светлое завтра,   в то самое, увы, уже недостижимое в пространстве-времени    «прекрасное далёко».
      Всё меньше сеятелей и жнецов,  всё больше становится  число потребителей. Сеятели, как и прежде в дефиците, но ещё меньше становится  последователей и подмастерьев, трудолюбивых пчёлок –мальчишек за лемехом плуга,  на механической сеялке и жатке. Какие времена – такие  сеятели и потребители.  И свой трагически острый  дефицит верных учеников. Почти полное  отсутствие  бескорыстных  последователей в эпоху торжества глобализации, которая не приемлет    достойного жития и смерти,  категорически  не признаёт    свободного человека как такового особенно  в    качестве славного сына и/или дочери благородного старца, добропорядочного  внука или внучки своих славных предков. И получается как у  неистового протопопа Аввакума: «Народу много, а людей нет».
         Культура достойного жития и  культура  благородной старости   неотделимы  от  всей системы  культурных  обязательств, которые должны противостоять  тотальному злу мира, всем  монстрам криминального  рынка и  монетаризма.
        Культура жития и проживания неотделима от исторической культуры,  идей-идеологий, культуры  традиций и нравов, от  экономики, юридических  и семейных отношений, от культуры межличностных связей и воспитания детей, от  коррупции и криминала, от культуры  кредитования и культуры отдыха и развлечений. Увы, эта связь множества культур  была  основательно разорвана ещё в 90-е годы прошлого века. Наступила пора   высокого созидания  нового мира из камней старого, со своим национальным яблоневым  Садом   Памяти и латунной (расстрельной)  Стеной всемирной Скорби. 
      «Апология» Михаила Фридмана – это  поэтический сказ о  человеке во множестве лиц   и  о каждом из нас.  Это  триумфальный   венок сонетов  о Том, Кто Может  Всё, кто изначально владеет  Теорией и Практикой Творенья. Это  венок  венков  к изголовью тех, кто отрёкся от себя, встав над бездною дня,  бросил вызов все силам зла.  Так общефилософская апология  о благе как таковом  в причудливом сплетении из  венков высокого сонета становится благодаря поэту  Античной вазой  и еще одним  чудом из чудес   проявленной реальности.  Не так легко всё это выразить сжато и  понятно в прозе, но почти невозможно  выразить в  форме сонета и  показать в трёмерном  образе  причудливой словесной вязи  античной вазы, состоящей из 14 венков  сонетов, магистрального венка  и заключительного магистрала.  То, что эта  проявленная  поэтом из незримого зримая  Античная ваза есть одно из чудес русской поэзии, осознаётся сегодня  лишь немногими.
      Большинство верит  своим банальным и доверяет  коллективным чувствам толпы, звуковым и зрительным галлюцинациям, идейным иллюзиям, идеологическим химерам  и мистериям.  Меньшинство, прожившее в северной стране  Уц относительно долгую жизнь, понимает, что чем дальше живёшь, тем гуще становятся сумерки «за горизонтом событий» пространства-времени. Всё чаще мнится, что горизонт Будущего для тебя лично как бы исчезает вовсе, всё чаще   «схлопывается» сначала в многоточие, а потом  в одну точку. И тогда ты  вдруг  ясно понимаешь, что скоро достигнешь той черты, за которой  для тебя лично  уже никогда не наступят ни «сумерки  богов», ни всемирный пожар и потоп, ледниковый период   и Страшный суд. Когда  застывшие, неподвижные зрачки упрутся навечно в Великое Ничто, вот тогда и будет  подведён  окончательно итог тому, что вместе и по отдельности творили  мы здесь на Земле.

2017-10-06