Какой будет Россия после Путина

 
Михаил Минаков
13.12.2013,
Пора задаться вопросом, с чем останется народ России и его соседи после ухода Владимира Путина со сцены истории?
Vedomosti.ru
Эта публикация основана на статье «Философия свободы: Стареющий лидер России» из газеты «Ведомости» от 13.12.2013, №232 (3494).)

Жизнь человеческая конечна: все мы смертны. Всем нам важно знать, что останется во внезапно осиротевшем после нас мире.

Становясь лидером народа, человек получает большую власть и огромную ответственность, власть направлять усилия людей, использовать не просто средства, а человеко-часы. Абсолютная власть — это власть над временем жизни людей, над социальным временем. Оттого с властителей и спрос велик!

С уходом того, кто управлял таким важным ресурсом, мир оказывается иным. Если время и возможности правления ограничены, то изменения в социальной реальности меньше подвержены риску человеческого фактора — фактора ошибки. Но если правление не ограничено ни законом, ни институциональными противовесами, ни политической традицией, ни временем, социальная реальность подвержена огромному влиянию правителя.

Многие считают, что демократические правители не способны на великие дела. Исследования показывают, что лидеры, которым не мешают демократические процедуры и институты, на короткое время могут быть более эффективными в своих решениях, чем лидеры, связанные институтами. Гигантские инфраструктурные проекты и олимпиады удаются им лучше. Однако в средне- и долгосрочной перспективе такие лидеры проигрывают своим демократическим конкурентам, а с ними проигрывают и общества.

Современная Россия вошла в ХХI век с несменяемым правителем. Некогда молодой многообещающий лидер и его команда перешли черту, отделяющую молодость от старости, а правление харизматического активного лидера — от геронтократии. Российские элиты постарели вместе со своим лидером и партнерами по нелегкому восточноевропейскому политическому бизнесу. Пора задаться вопросом, с чем останется народ России и его соседи после ухода Владимира Путина со сцены истории? С чем останется Россия после Путина?

Одной из важнейших задач, стоявших перед Владимиром Путиным в начале нынешнего века, было восстановление единства страны. Десятилетие спустя эта задача решена созданием системы личных отношений между хозяином Кремля, руководителями госкорпораций и лидерами региональных элит. Этот компромисс элит неразрывно связан с демодернизацией государства — публичное пространство сведено к минимуму, а то, что в современных государствах называется публичными институтами, заменено госструктурами, работающими в интересах руководства. С уходом сильного начальника Кремля эта система будет разрушена, а этика «эгоизма элит» приведет к новому глубинному кризису целостности Федерации.

Политическая конкуренция также носит иллюзорный характер. В группах, контролирующих центры власти в России, нет конкурентов российскому президенту. Президент не заметил постепенной геронтократизации России. А значит, с уходом Путина не будет ни преемника, ни равного по силе конкурента.

И речь не о том, что не будет сильных, умных и эффективных политиков среди россиян помоложе. А о том, что сограждане не будут о них знать. На какое-то время Россия погрузится в шок кадрового голода в центральной политике, что создаст еще больше предпосылок для центробежных процессов в регионах.

Развитие экономики России также стало заложником единовластия, ориентированного на личный имперский проект. Время высокого спроса на нефть и газ, дарованное России судьбой, было истрачено на создание энергополитического монстра. Трубные щупальца «Газпрома» — символ сговора элит Российской Федерации с властными группировками стран-транспортеров, стран — поставщиков труб и стран-потребителей. Используя либеральные экономики для усиления своего влияния, Кремль отвлекся от необходимости наращивать центры современного производства технологий, товаров и услуг.

Вместо того чтобы уделять внимание образовательной и научной системам России, власти сконцентрировали средства на имиджевых и идеологических проектах. С уходом Путина России придется начинать заново строить образовательную систему и возвращать ученых, бегущих из коррумпированных и клерикализированных заведений путинской поры.

Особые усилия и огромные ресурсы времени придется потратить для возвращения гражданского духа в страну. Политическая и экономическая демодернизация вернула россиян к доминированию подданничества.

Репутация России за ее пределами хуже, чем страна того достойна. И это связано с тем, что и в самой России, и за ее пределами образ страны прочно слился с образом ее несменяемого правителя.

С уходом Путина у России не будет союзников. И речь не только о союзниках в оборонном смысле. Я говорю о том, что современная культура России, ее народы и традиции совершенно неизвестны соседям. Соседние страны входят в период, когда к власти приходят люди, не имеющие опыта культурной и политической коммуникации с российскими гражданами и политиками. Кремлевский сверхэлитизм привел к тому, что в коммуникации между Москвой и Киевом, Минском, Астаной и Тбилиси принимают участие избранные лица, которые неизбежно покинут свои влиятельные позиции. Виртуальные же образы России у подрастающих элит негативны. Для украинцев и грузин, армян и молдаван образ Москвы на десятилетия закреплен как образ врага свобод и национальной независимости. И потому новым лидерам Федерации придется приложить немало усилий, чтобы возвратить доверие и симпатию соседних народов.

Россия будет демократичной и развитой — в этом нет сомнений. Только вот этот результат будет стоить на порядки дороже и будет достигнут на десятилетия позже, чем могло бы быть, найди россияне силы для сохранения политических и экономических свобод в начале нашего столетия. Цена нынешнего единовластия будет огромной для россиян.

Автор — философ, преподаватель университета «Киево-Могилянская академия», президент Фонда качественной политики (Киев)

Читайте далее: Михаил Минаков
13.12.2013,

Концентрация ресурсов для борьбы со свободой является предпосылкой будущего неизбежного краха существующих постсоветских политических режимов
Vedomosti.ru

10.10.2013

Культурные миры, возникшие на руинах советской вселенной, удивляют схожестью своих культурных черт. Эта родственность неожиданна из-за того, что распад Союза во многом основывался на вере населения разных республик в фундаментальность своих культурных различий. Фрейдовский «нарциссизм малых различий» победил фальшь советского единообразия.

В годы распада эта победа объяснялась жизненной силой этнической культуры и бессилием универсализма. Травмы, нанесенные якобы универсальной «пролетарской культурой», можно было преодолеть лишь с помощью возврата к чистым истокам «племенных культур». И последнее десятилетие ХХ в. и первая декада ХХI столетия были временем, когда расходящиеся уникальные пути разноликих этнотопий свелись к однообразной схеме постсоветской клептократии. Постсоветские этнонационализмы однообразны, с единым набором генетических признаков трайбализма и отношения к культуре.

Нынешняя московско-евразийская мода на духовные скрепы и культурные коды в точности повторяет «уникальный опыт» белорусской, литовской, украинской и грузинской культурной политики последних 20 лет. Все они по сути своей являются попытками создания дополнительных рычагов для контроля политических структур за настроениями населения на подконтрольных территориях. Будучи продолжением стратегии идеологического отдела ЦК, нынешняя культурная политика несет глубокое антикультурное содержание.

Уже на первой лекции по теории культуры студентам-гуманитариям ответственный профессор сообщает, что базовых определений понятию «культуры» насчитывают около двух сотен. Но во всем этом многообразии есть одна общая черта: культура понятийно отделена от натуры, неповторимая индивидуальность — от повторяемости генетики. Собственно говоря, определяющим в культуре является ее неестественность.

Системная ошибка культурной политики постсоветской поры — непонимание ценности культуры как свободы. В поиске «естественной почвы» своих режимов люди, сконцентрировавшие в своих руках монопольные права на доступ к основным ресурсам в своих странах, сделали все возможное, чтобы встать в системную оппозицию к культуре. Именно концентрация ресурсов для борьбы со свободой и является предпосылкой будущего неизбежного краха существующих постсоветских политических режимов.

Будучи сутью культуры, свобода фундаментально неестественна. Это вовсе не значит, что свобода противоестественна. Свобода — естество культурного существа и его продукт. Свобода — культурный конструкт. Тысячелетия философского труда создали и концепцию, и сферы применения, и практические навыки реализации свободы.

В культурном производстве свободы сложилась своеобразная схема. Конструкторами свободы являются философы, отвечая за интерпретацию свободы тут и теперь. Инженерами свободы стали юристы, переводя философские принципы в правила их применения. Ее практиками стали политики и граждане, вместе творящие историю свободы. Отсутствие одного из элементов ведет к дисфункции всех остальных.

Ухищренному суверенно-идеологическому взгляду такая схема кажется наивной и простой. Философы? Где вы их у нас видели? Тут что ни ученый, то придурок!

Юристы? Это не те ли, кто за деньги решает вопросы с судьями?

Политики? Почему во множественном числе? Он, отец родной (как вариант — мать родная), один!

Граждане? Так это ж эвфемизм клиентов государства, которое всегда носит одно имя единственного политика.

Откуда свобода в нашей культуре?!

Сбои со свободой происходят там, где философия существует проблематично. Производные от культурного конструирования свободы понятия — например, право, политика и гражданственность — не могут работать в соответствии со своей логикой, если философия присутствует «мерцающе», от запрета к заключению, как на территории бывшей Российской империи.

Побочным продуктом функционирующей философии является публичное применение разума. Результатом этого применения является смена совместного действования людей в устоявшихся коллективах. Так становятся реальностью права и их носители — граждане. Естественность подданичества заменяется логикой действия людей, чье право устанавливать законы совмещается с их подчинением своим законам.

В культурах с неустойчивой философской традицией понятия свободы реализуются в сложных условиях. Вечевые традиции подвергаются забвению. Казачество подменяется образом царских карателей конца ХIХ в. А в центр внимания выводятся идеологемы неизбежности племенной солидарности с естественным вождем.

В современных постсоветских культурах философия была ограничена академическими рамками и непопулярными журналами. В конкуренции за власть над умами философы проиграли. В публичных дискуссиях доминируют политики и медийщики. Нынче и на кафедрах цензура становится все ощутимее. Превращение министерств образования в машины цензуры и разрушение хотя бы частично автономных пространств философии и науки — еще один признак сходства постсоветских народов.

Конструктивность свободы — в ее исключительной привязке к человеку. Нет места человеку там, где свобода от и свобода для изначально поставлены под сомнение. Нынешние политические процессы на постсоветском пространстве ведут к обострению противостояния когнитариев и тех, кто аккумулировал власть-собственность в своих руках. Исход этой борьбы может быть двояк: повторение пути Советского Союза, несовместимого со свободой, или консенсус интеллектуальных и властных элит.

Конец системы по первому варианту произойдет, как и в 1991-м. На защиту суверенного государства выйдет ровно столько же, сколько вышло в защиту Советского Союза.

Второй вариант предполагает болезненное лечение, ведущее к разделению властей, вечной политической грязной конкуренции и соревновательному судебному процессу.

Как бы события ни развивались, хочу предупредить: переведя культурные коды, путинские шифровщики обнаружат там формулу свободы. Правда, без духовных скреп. Заказчик останется недоволен.

Автор — философ, преподаватель Университета «Киево-Могилянская академия»; президент Фонда качественной политики, Киев