Несостоявшийся дебют. Глава 3

               
     Минуты две отшагали молча, лишь под ногами поскрипывали полоски снега, упущенные лопатами жильцов и дворников. Первым нарушил молчание Дорохин:
     -Ну, как вам, Ниночка, работается  в «Лучине»?
Не зная, какого ответа от неё ожидают, Пашаева, помолчав, неохотно промолвила:
      -Да что же вам сказать, Борис Георгиевич? Приходится сожалеть, что моё появление в фирме, совпало с нелёгкими для неё временами. Существенно же, чем-либо помочь «Лучине»,  я,  увы, не могу.
     -Не стоит занижать собственную оценку, Ниночка. Ваш приход в фирму скрасил наши серые, блеклые будни. Без вас и без Лидочки Гускиной, работа в «Лучине» превратилась бы в сплошную рутину, а вернее, даже  в резину по оттягиванию часа приближающейся расплаты. Я бы даже сказал, – жёсткой расплаты! Ведь три миллиона, поверьте, деньги не шуточные. Людей и за меньшие суммы в подворотнях отстреливали. Поэтому ваш приход в фирму, Ниночка, явился для меня неожиданностью, но неожиданностью, признаться, приятной.
       Дорохин замолчал и посмотрел своей спутнице в лицо, разрумянившееся от ходьбы. Он отметил печальное выражение её глаз, казавшихся  ещё темнее и больше в тусклом свете уличных фонарей. Грусть Пашаевой, по-видимому, была непритворной, и он догадывался, о её причине. Мужчина понимал, что согласие девушки поехать к нему, было делом нестерпимой ревности и воображаемой мести. Девчонке захотелось отплатить вертопраху Кобышеву, той же монетой, какой сама получила от него оскорбление. И тут под руку подвернулся  он, Дорохин. Она его избрала орудием   «жуткой мести». Что ж, пусть будет даже так! Он не настолько теперь щепетилен, чтобы из-за чувства уязвлённости лёгкой, отказаться  от свалившегося на него подарка …  Вот красотка идёт рядом с ним, твёрдо ставя свои стройные ноги; иногда подскальзывается,  хватает его за рукав, стараясь сохранить утраченное равновесие. При этом, приближается к нему настолько, что он чувствует, как от её шубки пахнет озоном. Бориса Георгиевича умиляло даже дыхание девушки: чистое, ровное, как у молодой, забавной зверушки… Короче, его всё пленяло в спутнице в эту минуту, и от грядущей ночи он бездну наслаждения ждал.
        - А вы не знаете, чем до бизнеса занимался директор? – спросила Нина и потёрла перчаткой кончик носа.
       - Кто, Владлен-то? Он, видите ли, в е т е р и н а р, -  с явным пренебрежением произнёс Дорохин, - словно, названная им профессия была личным невезением человека, о которой упоминают лишь в кругу близких друзей, да и то шёпотом. – Ветеринар, играющий на гармошке. В   чём вы имели возможность убедиться сами.
         А начиналось всё следующим образом… Лет, эдак, …надцать тому назад, Владлен Иванович забросил лечение  собак и кошечек и решил попробовать себя в малом бизнесе. Ему посчастливилось удачно провернуть пару сделок с недвижимостью. Неофициально провернуть. Без налоговых отчислений и без посредников. Шальной фарт окрылил. И хотя потом последовала череда провалов, змея предпринимательского самолюбия ужалила его глубоко и неизлечимо. Очень уж захотелось успеха, уважения, солидных денег…  Подобрал себе кучку таких же  дилетантов, как и сам. Фирму сообразили. Оформили её для пущей важности в корпорацию.  Кузина избрали в ней президентом. В банке взяли кредит под закупку бытовой техники. Решили затеять торговлишку. Как и следовало ожидать – быстренько прогорели. Кредиторы брать стали за горло. Одно время дело казалось совсем погибшим, но к счастью, а  всего скорее к несчастью, свет изобилует «добрыми советчиками», и кто-то, - теперь уж и не помню, кто именно, - натолкнул Владлена на мысль, что кредит можно, в общем-то,  и не возвращать, только следует повести  дело тонко, по-умному…
       И перед Ниной, в довольно красочном изложении опытного рассказчика, промелькнули эпизоды из предпринимательской одиссеи Кузина, приведшей его к невесёлой действительности: невозможность и нежелание рассчитаться с долгами, гнев кредиторов, просьба отсрочки,  финансовые потрясения, прокатившиеся по стране, разорение банков, переуступка долга и вновь клятвенные заверения задолженность погасить. И так много раз.
       - В конце-концов, Владлен стал просто открывать новые фирмы, оформлять на них кредит и рассчитываться полученными финансами по старым долгам. При том бардаке, что творился в стране, поверьте, делал он это успешно. А после того, как финансовые ресурсы новой фирмы заканчивались, Кузин  просто умервщлял своё детище или замораживал хозяйственную деятельность на неопределённое время.  Таким образом, наша «Лучина»  уже тринадцатая фирма у Кузина, - закончил просветительный монолог замдиректора.
        Вперившись взглядом в заснеженный тротуар, Пашаева продолжала шагать рядом с Дорохиным. Вначале она рассеянно слушала то, о чём ей рассказывал заместитель директора. Однако нешуточный разговор о делах Кузина, заставил её  покинуть раковину сдержанности.
      -Но почему  кредиторы не подавали в суд? – спросила девушка, поправив на плече ремешок своей сумочки.
     -А кто сказал, что не подавали в суд? – в словах Дорохина угадывалось недоумение.- И в арбитражный суд подавали, и дела выигрывали! Но что они могли заполучить через суд? Дорогостоящего имущества за фирмами Кузина  никогда не числилось. Возьмите хотя бы нашу «Лучину». Обыкновенный мыльный пузырь. Помещение и транспорт мы арендуем; товар не наш – берём его на реализацию с отсрочкой платежа; на счету, вечно, "бренчат" копейки; зарплату получаем «чёрным»  налом. Что взять-то с нас? Два допотопных компьютера, четыре стола и дюжину старых, потрёпанных стульев?.. И кредиторы об этом знают. Взыщи с нас долг в судебном порядке и не получишь вовек ни гроша!.. А так как есть, то Кузин что-то им обещает, что-то изредка платит и что-то для них делает. Но о том, чтобы окончательно рассчитаться со всеми долгами – идти речь не может!..
        -Из всего сказанного я поняла, что у «Лучины» нет никаких перспектив.
        -Нина, вот вы будущий финансист и, пожалуйста, мне ответьте, что является главным принципом любого бизнеса, источником его прибыли? – Дорохин  выжидательно посмотрел в лицо своей спутницы.
        -Ну, полагаю, что… э-э … источником прибыли является – достижение максимальной разницы между доходами и издержками.
        -Умница! Вот именно! – Дорохин  одобрительно хмыкнул и повторил прозвучавшее определение: - Достижение максимальной разницы между доходами и издержками. То есть, во всём должна соблюдаться экономия. Во всём! А что у нас?  Мы пребываем  в долгах, как в шелках, и в то же время наблюдаем: протезирование всей ротовой полости великомудрого директора,  его многочисленные и бесплодные командировки по городам и весям, корпоративные вечеринки с недешёвою выпивкой, устричными изысками, раками, осетриной … и всё это за счёт многострадальной «Лучины»! Даже санаторно-курортное лечение кузинских домочадцев оплачивается нашей фирмой!.. Не-ет, Ниночка, с таким хозяйствованием нам в следующем году будет крышка. Лимит терпения у кредиторов закончится!
         -Но вы же сами одобрили работу Кузина. Вы  тост в его честь провозглашали?!..- в словах Пашаевой звучало удивление.
         -Ну да, одобрил. Ну да, провозглашал, - нисколько не смущаясь, отвечал Дорохин. – А что прикажете делать? Руководителя критиковать? Проявить порядочность, принципиальность и рубануть ему правду-матку в глаза?..- Дорохин иронично усмехнулся, и Нина, увидев глаза собеседника, догадалась, что тот за свою жизнь насмотрелся такого, что любые слова о порядочности и принципиальности для него пустой звук и надувательство.
         -И потом, скажи я Владлену, что он прохиндей, вы, полагаете, он исправится, покается в своих грехах, погасит долги, а над его непутёвой головушкой нимб святости воссияет? Не-ет, Ниночка …  Коль запродал человек душу дьяволу – пиши пропа-ала!.. А мне придётся после разговора из «Лучины» уйти. Вопрос – куда? Я так устал от жизненных перемещений. Приходит время, и ты обнаруживаешь, что тебе уже пятьдесят семь, и жизнь прошла  мимо: утекла, просочилась, как песок между пальцами. И хочется уже совсем немного  - покоя и ма-аленьких развлечений …
         «И я одно из таких маленьких развлечений», - невесело усмехнувшись, подумала Нина, шагая рядом с пятидесяти семилетним мужчиной.
         Через четверть часа ходьбы наконец-то показались контуры и огоньки стоявшего на остановке автобуса. В салоне скучало всего пять пассажиров. Пропустив Пашаеву на сиденье к окну, Дорохин чинно уселся рядом. Тихим, немного осипшим с мороза голосом, он продолжал рассказывать девушке о Кузине.
        -В середине  90-х, когда я перешел к Владлену работать, он был полон энергии и оптимизма, хотя уже и завяз по макушку в кредитах. Но на него отрезвляюще не действовало ничего. Он был так начинён историями о чужом успехе, так переполнен радужными впечатлениями и планами на будущее, что, казалось, готов был лопнуть под их напором, не служи я ему в виде спасительного клапана…
         Нина же всё больше тяготилась разговором с Дорохиным и чтобы как-то поубавить пыл докучливого собеседника, с напускным равнодушием отвернулась к окну и, прикрыв рот перчаткой, притворно зевнула. Но под её обманчивым безразличием таилась неуверенность в себе; это сказывалось и в поджатых губах, и в больших меланхоличных глазах, в которых угадывалось выражение недоверия и тревоги. И хотя голос девушки, порой, звучал как будто спокойно и твёрдо, но если бы Дорохин был более трезв, он различил бы в нём нотки, очень далёкие от подлинной уверенности. Тоскуя и сетуя на себя, Пашаева уж давно набрела на мысль, которая потихоньку скребла ей сердце, - а надо ли ей   т о,  на что она в этот вечер решилась?
         Автобус пока еще стоял, и оставалось время, когда можно было подняться с места и, ничего не объясняя Дорохину, выйти наружу.  И у Пашаевой мелькнула такая мысль. Но, смалодушничав, она подавила в себе этот порыв, и только поудобнее села, приподняв воротник коричневой шубки.
        Пожилая кондукторша, наконец, нажала сигнальную кнопку и, двери лязгнув, тюремно захлопнулись. Всхрапнув мотором, автобус покатил по дороге, увозя девушку помимо её воли в район старых малоэтажек, где,  как она слышала, обитали алкоголики и наркоманы.
        За замороженным окном в сероватой мути поплыли дома, припорошенные снегом деревья, мерцавшие многоцветными красками праздничные витрины. На мгновенье появлялись и тут же исчезали лица людей, куда-то спешивших. От монотонного  покачивания Нину клонило в сон, и она с трудом удерживала глаза открытыми. Когда же вдруг ненароком зевнула, то вереницы огней за окном подпрыгнули у неё в глазах и превратились в дрожащие спирали, похожие на отражение в воде. Но в этих переливах ей мерещилось что-то тревожное, полное волнения и томительного ожидания,  всех тех чувств, которые она испытывала в детстве перед визитом к зубному врачу …
          Дорохин разговорами докучать перестал, так как автобус на ухабах изрядно потряхивало, а шум его двигателя  приглушал слова. Время от времени мужчина поглядывал на Пашаеву и иронически улыбался.
         «Нетрудно догадаться, какие мысли бродят сейчас у него в голове…"  В грустной сонливости размышляла Нина. "Наверное, думает, что женщины все одинаковы, кем бы они себя ни мнили: стоит только  потрындеть немножко им в уши, продемонстрировать бывалость свою и любая готова прыгнуть к нему в постель. Ну, это мы ещё, коллега, посмотрим, посмотрим…»
         Всё меньше становилось уличных фонарей вдоль дороги, за окном поплыли какие-то пустыри, а извилистое шоссе, по которому они проезжали, становилось всё более узким, обледенелым, таинственным. В однообразном  шуме автобусного мотора девушке слышалось что-то убаюкивающее, а пассажиры в салоне казались далёкими, словно она смотрела на них в бинокль перевернутый.
       -Вот и приехали, - неожиданно произнёс Дорохин и поднялся.
        Нина последовала за ним к выходу. Чмыхнув пневматическими тормозами, автобус остановился. Двери скрипуче разломились и лучиновцы вышли на остановку. А автобус покатил дальше. В жалобном скрипе его замёрзших рессор, слышалось что-то старческое и бесконечно обиженное. Вдохнув морозного воздуху с примесью солярных паров, Дорохин раздражённо посетовал:
-Не могут транспорт, уж какой год, обновить. Совсем проворовались,  мерзавцы! Не автобус, а какая-то шайтан-арба… - и презрительно сплюнув, он повёл девушку через парк,  к  видневшимся вдали малоэтажкам.               
        В это время ущербный и точно заспанный месяц, продрался и выкатился сквозь тяжёлые, громоздкие облака, осветив сугробы вдоль аллеи парка грязно-белым и густо фиолетовым светом. Был мороз – градусов восемнадцать. Несмотря на перчатки, он кусал пальцы рук, хватал за мочки ушей под шапкой, щипал нос и обжигал лёгкие. Даже зубы ныли от стужи. А дыхание вырывалось изо рта таким густым паром, что, казалось, его можно  упаковывать в пакеты, как вату. Весь промёрзший до последней веточки парк, словно бы навеки окоченел и застыл под властью зимы. Пашаевой пришлось призвать на помощь все свои воспоминания о тепле, чтобы поверить, что жизнь всё еще существует где-то… Э-эх, выпить бы чашечку горячего чаю, согреться бы изнутри, да съесть бутерброд!.. Ну что же они, всё идут, да идут?.. Вечность что ли шагать им? Скорей бы дойти уж!.. Холод и затянувшаяся ходьба раздражали Нину. Она шла рядом с Дорохиным, восстанавливая в памяти события уходящего вечера и слишком драматизируя их, в унисон своему настроению.
-Неделю назад в этом парке у женщины с головы шапку сорвали, - сказал неожиданно Дорохин и посмотрел на Пашаеву. – Два безработных балбеса. Одного, впрочем, на следующий день задержали. Пытался на рынке добычу продать. Шапку вернули гражданочке. Так что – не всё в этой жизни плохо!
Нина не сразу отреагировала на сообщение спутника; мыслями она была совсем в другом месте, но услышав про шапку, невольно подумала о своём головном уборе … Коричневого цвета норковая обманка, в носке второй сезон. Руками заботливой, предусмотрительной мамы к подкладке шапки двумя концами была резинка пришита. Простенькая. Бельевая. Это на тот неприятный случай, о котором только что рассказал ей Дорохин. Захочет, к примеру, грабитель с  Нины шапку сорвать, - дёрг с головы, и  … опаньки, -  не балуй!.. Не отпускает обманку резинка, одетая под подбородок. И пришлось бы искателю лёгкой наживы, несолоно хлебавши, обращаться в бега. По крайней мере, так рассуждала Нинина мама.   
Пашаева была, конечно, не в восторге от затеи родительницы и сначала хотела пришитое убожество отпороть, но потом передумала и оставила «противоугонное устройство» на месте. Не пожелала из-за пустяка расстраивать родного ей человека. И вот теперь, выслушав сообщение Дорохина о шапочнике, Нина, недовольно сморщив лицо, сухо спросила:
-Борис Георгиевич, отдаю должное вашей информированности … вашему оптимизму, но лучше бы сказали, как занесло вас в эту ды-дыру? И долго ли ещё шагать нам?
-Дойдём, голубушка, уже скоро дойдём,  - успокаивающе ответил Дорохин. – А оказался я здесь четыре года назад, когда расстался с супругой и купил подселение. В этом месте. На лучшее - тогда просто не хватило денег.
-Как подселение? Вы же сказали, что у вас квартира!.. Вы же на квартиру к себе приглашали?!..
-Ну да, квартира. Только на трёх хозяев. – Судя по выражению лица Дорохина, эта тема не относилась к разряду приятных, о которой ему хотелось бы подробно распространяться. – Собственниками жилплощади являются: ваш покорный слуга, еще одна м-милая женщина и её сожитель. Но вы не волнуйтесь, голубушка! Их сегодня в квартире не будет.
И вновь обретённая решимость Пашаевой  была поколеблена. Она теперь не могла бы ответить: хватит ли у неё отваги впервые отдаться мужчине в густонаселённой квартире?.. Дорохин хоть и уверял, что жилплощадь свободна, но кто знает, как там на самом деле?.. И Пашаева почувствовала себя легкомысленной стюардессой, отправившейся в свой самый первый полёт и при этом боявшейся турбулентности и высоты… Эти мысли еще какое-то время занимали её, но потом Нина их окончательно отбросила. Подобного рода колебания уже были просто бессмысленны, так как затянувшийся променад близился к завершению. Парк благополучно закончился и пошли какие-то стены. Забор из красного кирпича. Полурассыпавшийся забор из белого, где были намалёваны огромные буквы непотребного слова. Заброшенный производственный корпус. Вырытая траншея.
-Ну, вот и пришли, - обнадёживающе, наконец, объявил Дорохин, когда они, пройдя вдоль очередного забора, упёрлись в какой-то двор.
Нина тоскливо посмотрела вокруг и сразу поняла, что оказалась в царстве запустения и нищеты … Неприглядного вида кирпичный дом, имел всего три этажа, два подъезда и внешний вид памятника ленивому равнодушию коммунальных служб. Из подвальной трубы, выведенной наружу, струилась вода и над полузамёрзшей лужей,  висело облако белого пара. Двор перед домом представлял собой трёхугольный тупик, косо срезанный слева глухою стеною. В одном углу его истоптанного пространства не то свалено было что-то, не то ржавел под снегом разукомплектованный автомобиль: во мраке не различить. Ближе к центру, на низком постаменте, стояла гипсовая скульптура безрукой женщины, тёмная от грязи и дворовой копоти. Казалось, что и эта гипсовая инвалидка, и двор, и дом, были декорациями догорающих жизней, столь мало относившихся к реальной действительности, что упоминать о них было почти непристойно.
Оба лучиновца подошли к крыльцу одного из подъездов, с полудюжиной ступеней – все не только разной величины, но и неописуемым образом деформированные так, что на них даже смотреть было неприятно – они вели к закрытым дверям. С бессознательным, жутким предчувствием девушка одолела эти ступени и вслед за Дорохиным вошла в подъезд. Стали подниматься по лестнице, ограждённой старыми кованными перилами. В душе у Пашаевой была пустота, глухота, обречённость; ей хотелось теперь только одного, - чтобы этот день быстрее закончился.
В подъезде пахло едким чадом, остывшим сигаретным дымом и кошками.
Чем выше поднимались к последнему этажу, тем озабоченней становилось лицо Дорохина. Остановившись на третьей площадке у обшарпанной двери, он со свистом втянул через зубы воздух и, как показалось Пашаевой, немного занервничал. Потом, достав из кармана дублёнки ключи, один из них вставил в замочную скважину  и провернул. Открыл им дверь.
Густой, едкий запах чего-то жарящегося, хлынув из полуоткрытой     двери квартиры, стал густо заполнять лестничную площадку. На какое-то мгновение Дорохин потерял контроль над лицом: оно у него вытянулось, помрачнело, и Нина отчётливо поняла, что её спутник близок к тому, чтобы крепко, по–мужски  выругаться. Но уже в следующую секунду лучиновец взял себя в руки и, процедив сквозь зубы: «Не п-понял!?..», - зашёл в глубь прихожей.   Дверь оставил распахнутой. Нина же замерла на площадке, вслушиваясь в звуки незнакомой квартиры.
-Верка, ты, почему в деревню, к матери не поехала? Ты же на праздники уехать хотела? – озадаченно спросил кого-то Дорохин и в его голосе  холодно прозвякали льдинки.   
-Хотела – расхотела. И дома осталась…  - хрипловато     откликнулся кто-то из кухни, и было слышно, как на сковородке зашипело масло.
-Вот ч-чёрт!!..- выругался Дорохин и, возвратясь на площадку, взяв Нину за руку (словно она была его малолетняя дочь), завёл в прихожую. И дверь прикрыл.

В узком пространстве прихожей царил полумрак, потому что   вверху горела одна-единственная, тусклая лампочка. И, тем не менее, Нина успела отметить: и старый диван, обтянутый треснувшим дерматином, и вешалку с поломанными крючками, и потёртые обои на стенах.
Глядя Пашаевой в лицо, стараясь казаться спокойным, Борис Георгиевич, успокаивающе произнёс: «Это ничего не меняет, Ниночка. Сейчас всё устрою. Проходим ко мне и …» Оборвав себя на полуслове, он быстро обернулся, потому что   в прихожей послышался тот же хрипловатый голос.
- Ё-ори-ки-и – маморики! Да Борька цыпочку с собою привёл! Здрассте, здра-ассте!..
С зыбким, неприятным чувством, Нина перевела взгляд на источник издаваемых звуков и увидела уставившееся на неё странное существо…
Это, по всей вероятности, была женщина, но довольно высокая и очень худая. Ядовито – зелёный спортивный костюм, в пятнах и в каких-то замывах, свободно облегал её  жердеобразное тело. Волосы с головы свисали неопрятными сальными прядями, а под глазами набрякли пугающие фиолетовые мешки. Отталкивающее лицо «баскетболистки», вдобавок, было обезображено большим багровым пятном, похожим на мясистый полип, который присосался к щеке и шее, и их разъедал.
Глаза Пашаевой невольно притягивало это лицо, как болезненно притягивает к себе всякое диковинное уродство.
-Ты, цыпа, блин, как я просекла, будешь ночевать у Бориса, верно? – вывел девушку из оцепенения насмешливый голос «баскетболистки». – Так помни, цыпа, ванны для тебя   с е в о д н и   не будеть!
И уже обращаясь к Дорохину, женщина пояснила:
-Васька с полмешка карасёв  гдей-то надыбал, я их чистила нонче  и чешуёй слив в ванне забила. Так шо звиняй, бляха-муха, Боря. Ежели надо помыться, то возьмёшь таз с балкона и …
Дорохин смотрел на женщину таким взглядом, который Нина не взялась бы определить, но, во всяком случае, он мог выражать что угодно, только не доброжелательность. Услышав сообщение про какого-то Ваську, Борис Георгиевич заметно напрягся и, уже не скрывая злости своей, оборвал говорившую:
-Стоп! Не зуди! Разве Ваську из следственного изолятора выпустили?
-Выпустили, воронка маво сизокрылого! Подчистую выпустили! Не виноватый  он.  Н е  ви-но-ва-тый!.. Пусть в другом месте воров-убийцев поищут!.. – худое тело «баскетболистки» пришло в движение, мелко затряслось от счастливого смеха, а свисавший с него спортивный костюм, складками заколыхался, как грязная тряпка.
-Васька щас к Петровне за флаконом метнулся. Как только объявится, мы поляну накроем и пригласим вас в   к о н п а н и ю   нашу, знакомство отметить. С цыпой своей нас познакомишь, Боря.
«Баскетболистка» так противно выговаривала слово «цыпа», так растягивала рот, и, как крыса щерила зубы, что у Нины от отвращения и страха засосало под ложечкой.
Женщина говорила что-то ещё, но Дорохин махнул раздражённо рукой: мол, понятно всё, хватит о глупостях распространяться. И уже обращаясь к своей гостье,  промолвил:
-Всё, проходим, Ниночка! Не стесняемся, не стесняемся!..
Пашаева смогла ему ответить лишь коротким кивком. От пережитого потрясения её словно парализовало. При всём желании своём, она не могла бы предпринять ничего иного, как только стоять и смотреть на это варварское, непотребное существо в спортивном костюме, приглашавшее её для знакомства в свою   к о н п а н и ю.
Поэтому Дорохин, угадав состояние девушки, и мягко её подталкивая в спину, повёл в апартаменты свои.