Георгий Викторович Адамович 1892 1972

«МУЗЫКОЙ ГЛУХОЙ ОНИ ПРОШЛИ...»

Имя Георгия Адамовича русскому любителю стихов долгое время было известно разве что понаслышке. Большей частью оно упоминалось в паре с именем другого Георгия – Иванова. Они и в самом деле были дружны, эти два неизменных спутника, и Георгий Адамович несколько проигрывал рядом со своим более блестящим собратом.
Не печатали их обоих, но стихи Георгия Иванова как-то к нам просачивались – через песню, на слух, через память.
Да и по объему поэтическая продукция Адамовича невелика – не более ста стихотворений, что само по себе не так уж важно: можно войти в людскую память двумя-тремя произведениями.
Интересно, что и современники о нем не слишком писали: у Брюсова встречаем одни только упоминания в безликом перечне имен. Надежда Мандельштам молчит о нем вообще, а ведь он был соратником ее мужа по «Цеху поэтов».
Только с 1995 года стали появляться его книги у нас в стране.
В 1995 году в Санкт-Петербурге в издательстве «Logos» вышла, наконец, книга его критических статей «Одиночество и свобода». И одновременно в Томске в издательстве «Водолей» вышла книга его стихотворений. Были и обширные публикации в альманахе «Ковчег», в антологии «Вернуться в Россию – стихами», в хрестоматии «Русское зарубежье», в журналах.
Родился поэт в Москве, в семье генерал-майора, начальника московского военного госпиталя, поляка по происхождению. Брат отца после революции был директором русского кадетского корпуса в Югославии и имел виллу в Ницце. Сестра Татьяна была близкой приятельницей Гумилева, ей посвящен его «Колчан». Потом она работала хореографом в Варшаве, имела там свою балетную школу. Написала (на польском языке) интересные воспоминания.
Г. В. Адамович учился во Второй московской, затем в Первой петербургской гимназиях. Окончил в 1917 году историко-филологический факультет Петербургского университета. Еще студентом опубликовал несколько рассказов в газетах и журналах. Сблизился с акмеистами, выпустил в 1916 году первый сборник стихов «Облака». Стихи в нем были не слишком самостоятельными. Н. С. Гумилев отметил в них влияние И. Ф. Анненского и А. А. Ахматовой, но констатировал, что «лучшее, что есть в стихах Адамовича, и самое самостоятельное – "звук дребезжащей струны"». Конечно, поэтический мир молодого поэта был узковат, полон литературных реминисценций, но критики отмечали «страдальческий характер понимания любви и свою, невыдуманную боль».

Вот под окном идут солдаты
И глухо барабаны бьют.
Смотрю и слушаю... Когда-то
Мне утешенье принесут?

Окно раскрыто, полночь скоро,
А там – ни тьмы, ни ветерка,
Там – Новгород, престольный город,
И Волхов, синяя река.

Письма не будет... Знаю, знаю.
Писать ведь письма нелегко!
Зачем гармоника играет
Так поздно и недалеко?

Вторая книга стихов, последняя напечатанная в России – «Чистилище»– издана в Петрограде в 1922 году. Кроме стихов, в сборник вошла стоящая в поэзии Адамовича особняком поэма «Вологодский ангел». Значительное место занимают в книге элегические мотивы:

Жизнь! Что мне надо от тебя – не знаю.
Остыла грусть, младенчества удел.
Но так скучать, как я теперь скучаю,
Бог милосердный людям не велел.

И если где-нибудь живет и дышит
Тот, кто навек назначен мне судьбой,
Что ж не приходит он ко мне, не слышит
Еще не ослабевший голос мой?

Лишь два огромных, черных, тусклых глаза
И два огромных траурных крыла
Тень сбросили от синих гор Кавказа
На жизнь мою и на мои дела.

По этим стихам понятно настроение Адамовича в его последние годы на Родине. После революции он активно участвовал в работе второго «Цеха поэтов» вместе с Г. Ивановым и М. Л. Лозинским.
После расстрела Гумилева большинство членов «Цеха» решило покинуть Россию. Легче всего тогда было выехать в Германию. Там члены «Цеха» собрались в Берлине, названном позже Ходасевичем «мачехой российских городов». Даже была сделана попытка восстановить в Берлине памятный по Петрограду «Дом искусств». Там еженедельно выступали с новыми стихами Г. Адамович, Г. Иванов, И. Одоевцева, Н. Оцуп (берлинский «Дом искусств» помещался на Ноллендорфплац, в кафе «Ландграф»).
В одном из написанных до отъезда из России стихотворений Адамовичу удается найти свою неповторимую интонацию, которая станет определяющей в его дальнейшем творчестве.

Нет, ты не говори: поэзия – мечта,
Где мысль ленивая игрой перевита
И где пленяет нас и дышит легкий гений
Быстротекущих снов и легких утешений.

Нет, долго думай ты и долго ты живи,
Плач, и земную грусть, и отблески любви,
Дни хмурые, утра, тяжелое похмелье –
Все в сердце береги, как медленное зелье.

И, может, к старости тебе настанет срок
Пять-шесть произнести как бы случайных строк,
Чтоб их в полубреду потом твердил влюбленный,
Растерянно шептал на казнь приговоренный,

И чтобы музыкой глухой они прошли
По странам и морям тоскующей земли.

Таких «пять-шесть строк» Адамовичу удается произнести, хотя за рубежом он стяжает себе славу более как умный и проницательный критик.
В 1923 году Г. В. Адамович поселился в Париже, как и Георгий Иванов с Ириной Одоевцевой. Зимние месяцы старался вместе с Ивановыми проводить в Ницце, где, как мы уже упоминали, у дяди его была вилла.
Именно в Париже он стал увлекаться писанием статей и очерков, сведя стихи к минимуму. Для возникшей школы поэтов «парижской ноты» он становится наивысшим авторитетом. Однако, будучи в своих вкусах довольно консервативным, критик решительно отверг поэзию Марины Цветаевой, чем вызвал ее гневную отповедь: «И сапог и стих уже при создании носят в себе абсолютное суждение о себе, то есть с самого начала – доброкачественны или недоброкачественны. Доброе же качество у обоих – неснашиваемость.
Совпасть с этим внутренним судом вещи над собою, опередить, в слухе, современников на сто, а то и триста лет – вот задача критика, выполнимая только при наличии дара. Кто в критике не провидец – ремесленник. С правом труда, но без права суда. Критик: увидеть за триста лет и тридевять земель».
Не ограничившись раскаленными строками статьи «Поэт о критике», только что цитированной мною, Марина Ивановна, доказывая несостоятельность автора, составляет монтаж из статей Адамовича «Цветник», где одна цитата противоречит другой.
Адамович очень обиделся на эту, в самом деле, резкую статью, но потом, спустя много лет (в 1971 году), откликнулся на свой былой раздор с Цветаевой почти покаянным стихотворением:

Поговорить бы хоть теперь, Марина!
При жизни не пришлось. Теперь Вас нет.
Но слышится мне голос лебединый,
Как вестник торжества и вестник бед.

При жизни не пришлось. Не я виною.
Литература – приглашенье в ад,
Куда я радостно входил, не скрою,
Откуда никому – путей назад.

Не я виной. Как много в мире боли.
Но ведь и Вас я не виню ни в чем.
Все – по случайности, все – поневоле.
Как чудно жить. Как плохо мы живем.

Непросты были отношения Г. Адамовича с В. Набоковым, который изобразил критика в «Даре» под именем Христофора Мортуса в достаточно карикатурном виде.
Кирилл Померанцев, встречавшийся с Адамовичем в Париже, сообщает нам подробности его эмигрантской жизни: «Сам он жил предельно скромно: на седьмом этаже, в выходившей на черную лестницу комнате для прислуги, причем лифт доходил лишь до шестого этажа. И это после двух инфарктов. Единственная роскошь, которую он себе позволял, было ездить летом в Ниццу и обратно в купе 1-го класса спального вагона».
О возвращении в Россию он мечтал постоянно, но хорошо понимал (во всяком случае, достаточно долго) невозможность этого.

Когда мы в Россию вернемся...
О Гамлет восточный, когда? –
Пешком, по размытым дорогам,
в стоградусные холода,
Без всяких коней и триумфов,
без всяких там кликов, пешком,
Но только наверное знать бы,
что вовремя мы добредем...

Больница. Когда мы в Россию...
колышется счастье в бреду,
Как будто «Коль славен» играют
в каком-то приморском саду,
Как будто сквозь белые стены
в морозной предутренней мгле
Колышутся тонкие свечи
в морозном и спящем Кремле.

Когда мы... довольно, довольно.
Он болен, измучен и наг.
Над нами трехцветным позором
полощется нищенский флаг.
И слишком здесь пахнет эфиром,
и душно, и слишком тепло.
Когда мы в Россию вернемся...
но снегом ее замело.

Пора собираться. Светает.
Пора бы и двигаться в путь,
Две медных монеты на веки.
Скрещенные руки на грудь.

Кто же этот «Гамлет восточный», от которого зависело долгожданное возвращение в Россию? Оказывается – И. В. Сталин. Некоторых эмигрантов он пустил домой, например Куприна. Отношение к этому «Гамлету» у Адамовича было не то что неоднозначно, а просто полярно. Он и в этом непоследователен и противоречив, но такова вся эпоха.
Адамович был мудрым человеком, мог улавливать колебания политической атмосферы XX века, но «наша русская судьба смешала клички, стерла грани» (Волошин).
В его «Комментариях» встречаются достаточно трезвые размышления: «Более полутораста лет тому назад Карамзин под непосредственным впечатлением Французской революции задумался над вопросом, который стоит перед нами и до сих пор: как могло случиться, что идеи и принципы несомненно благотворные привели к невиданным в истории ужасам? в чем дело? случайно ли это?»
И цитирует Карамзина: «Век просвещения, я не узнаю тебя! Кто мог думать, ожидать, предвидеть? Где люди, которых мы любили? Где плод наук и мудрости? Сердца содрогаются ужасными происшествиями... Я закрываю лицо свое!..»
«Много позднее Герцен, – пишет Адамович, – у которого не было оснований относиться к Карамзину с особой симпатией, – вспомнил эти слова и признал, что они "Бьют в самую точку"».
Кажется, все ясно. Но давайте устроим и мы дуэль цитат, вроде той, что в «Цветнике» устроила Марина Цветаева. Приведем иные суждения критика: «Огромные достижения (большевизма) нельзя назвать исключительно материальными. Принцип равенства сияет и глубоко озаряет души (в СССР)... Я не только признаю коммунизм неизбежностью. Я его приветствую и зову... Там (в СССР) нет ни эксплуатации человека человеком, нет ни праздных, ни привилегированных... не будем же говорить о пролитой крови»... Кто это пишет? Неужели Адамович? И когда? Да. Именно он. В 1947 году. На французском языке, в книге «L'autre patrie» («Вторая родина»). Русский текст воспроизвожу по газете «Возрождение», 1950, № 11. Эта книга вызвала у его близкого когда-то друга Георгия Иванова яростную статью «Конец Адамовича».
Правда, в этой статье он пишет: «Адамович не столько ренегат эмиграции, сколько ее жертва». До 1954 года Г. Иванов числил Адамовича среди своих врагов, потом помирился с ним.
От своих просоветских симпатий Адамович излечился довольно скоро и, по свидетельству Кирилла Померанцева, «считал Солженицына наследником и Толстого и Достоевского, равных которому не было не только в России, но и в остальном мире».
Не перегиб ли опять? Впрочем, поживем – увидим. Е. Евтушенко пишет, что старый критик приветствовал в лице его и Андрея Вознесенского «новую поэтическую плеяду в России». Стоило ли, Бог весть! Наверно, он распространил на них свою нежность к покинутой родине.

За все, за все спасибо. За войну,
За революцию и за изгнанье,
За равнодушно-светлую страну,
Где мы теперь «влачим существованье».

Нет доли сладостней – все потерять.
Нет радостней судьбы – скитальцем стать,
И никогда ты к небу не был ближе,
Чем здесь, устав скучать, устав дышать,
Без сил, без денег, без любви,
В Париже...

В старости он вообще стал, по свидетельству Зинаиды Шаховской, добрее и снисходительнее и «часто с состраданием писал добрые статьи об очень посредственных авторах».
А раньше небезызвестный Дон Аминадо писал о нем: «Сей Адамович ядовитый, чей яд опаснее боа» (имеется в виду, конечно, не мех, а змея).
В 1972 году он получил частное приглашение в США. С его здоровьем такая поездка была небезопасной. Но он все-таки съездил туда, был хорошо принят, к нему отнеслись с интересом и уважением (как он говорил Ирине Одоевцевой – «Хлебнул славки»). Это было его последней радостью.
Умер поэт в том же 1972 году 21 февраля в Ницце.
Незадолго до смерти он рассказывал друзьям, как он удивил своего доктора-француза, сказав, что «не хотел бы для себя скоропостижной смерти, хотел бы иметь два-три дня, чтобы подготовиться». Но скончался он внезапно, сидя перед телевизором.
Думается, что след он в поэзии оставил, хотя дарованием, на мой взгляд, обладал скромным, но личностью был весьма неординарной, что больше проявилось в его критических эссе.



Литература
1. Адамович Г. В. Комментарии // Знамя. 1990. № 3.
2. Адамович Г. В. Невозможность поэзии // Литературная учеба. 1991. № 1.
3. Адамович Г. В. Стихотворения. – Томск: Водолей, 1995.
4. Берберова Н. Н. Курсив мой. – М.: Согласие, 1996.
5. Бунин И. А. На поучение молодым писателям /Собр. соч. в 9 тт. Т. 9. – М.: Художественная литература, 1967.
6. Wysocka Tacjanna. Wspomnienia. Warszawa: Czytelnik, 1962. (Воспоминания сестры Г. В. Адамовича – на польск. яз.).
7. Гумилев Н. С. Письма о русской поэзии. – М.: Современник, 1990.
8. Иванов Г. В. Конец Адамовича /Собр. соч. в 3 тт. Т. З. – М.: Согласие, 1994.
9. Коростылев О. Критическая проза Адамовича // Знамя. 1990. № 3.
10. Обухов В. Когда мы в Россию вернемся // Русская мысль. 1996. № 4115.
11. Одоевцева И. На берегах Сены // Звезда. 1988. № 8-12.
12. Померанцев К. Сквозь смерть. Г. Адамович // Литературное обозрение. 1989. № 11.
13. Шаховская 3. Отражение. – М.: Книга, 1991.
14. Цветаева М. Поэт о критике. – В кн.: М. Цветаева об искусстве. – М.: Искусство, 1991.