Кайнозойский берег

Волны закручиваются и стелются, шурша бессчётным богатством камешков. Над зыбко-стеклянным морем висят косматые облака. Края морского простора затуманены. Одинокая чайка мечется на ветру и кричит резким голосом. Берег восходит в холмы и далее - горы.
 
Пока я озирался, облака набухли и сошлись в тучу. Блеснула молния, оглушительный гром прокатился, и, как по команде, посыпались тяжелые капли.

Вдруг море в середине почернело, и показался огромный плавник. Потом выступила из глубины тёмная гладкая спина, с которой скатилась часть моря, потом показался круглый глаз, и показалась пасть... От рыбы к берегу покатилась волна.

Вверх, только там спасение! Я рвусь через кусты, взбегаю на кручи, а волна за моей спиной накрывает бедный берег. Это рыба всё! Рыба!

Уф, я вроде бы спасся. В склоне горы я увидел пещеру и вошёл в неё.

Тут всё иначе - не как на берегу. Горит костёр, и возле костра греются тощий старик и кошка.
- Рыба! - я показал рукой. - Там, в море!
- Где ж ей быть? - противно произнес старик.
- Большая, как остров!

- Всё может быть, всё! - злорадно крикнул он и взмахнул рукавом халата.
Кошка подошла ко мне и потёрлась о ногу. Старик одним глазом взглянул на неё.

- О, видишь, кошка! Всё понимает. Она думает, влюбленный старик без неё дня не проживёт. А посмотрим. Ох, как извела она меня! Забирай эту тварь. Я вижу, она уже к тебе ластится. Ей бы всё амуры да мурлыки, а моё сердце пускай погибнет!
 
Кошка глянула на меня, на миг одарив прозрачностью глаз. Я погладил её. Она мордочкой в руку сунулась, за палец прикусила – по моим жилам сладкий ток пробежал. Старик топнул костяной ногой.

- Ага, лезешь к нему, не стесняешься!
А она спину напружинила, хвост распушила, к ладони притёрлась с мягкой неотвязностью.
- Ну-ка проваливайте оба! - закричал он в сердцах.

"А ведь спуска нет: здесь пропасть", - вспомнил я и осторожно встал на краю пещеры.

Дождь перестал. Повеяло голубым светом. Горные гряды обнажились со звонкой отчетливостью. В чаше межгорья изумрудные ели видны до иголок. Между увалов, посоленных белыми камнями, мерцают извилистые ручьи.
А прямо под моими ногами глубоко-глубоко вниз падает отвесный обрыв.

- Как же спускаться? - спросил я в ужасе.
- А как забирался? - съязвил хозяин и толкнул меня вон.
 
Я захлебнулся пустотой. Белый свет померк, ничего во мне не осталось - лишь смертельный зов долины.

Тут я услышал нежный, испуганный голос: "Ты меня раздавишь!"
Оказывается, я правой рукой сжимаю спину кошки. Лапы у неё растопырены, как у летяги, и - о чудо! - она умеет управлять падением.

"Какая она волшебница, спасительница!" - я вплетаю надежду в ужас падения. Шерсть она распушила, хвост напрягла, когти выпустила, словно простор закогтила. Пасть у неё открыта, и свистящим шипением она тормозит падение.

Мы упали в кусты можжевельника. Я с трудом разжал стиснутые пальцы, потёр ушибленное бедро. Кошка встряхнулась, зыркнула вверх - недобрым огнём полыхнули её круглые зеницы.
 
"Постылый!" - прошептала она или вовсе произнесла в уме.

Во время падения мне некогда было удивляться, а теперь уже поздно было удивляться. Осталось принять всё, как есть. Я положил ей руку на голову, ощутил твёрдость кости под шкуркой и встречный, приветный нажим.

- Пойдём, - сказала она.
 
Она извивалась между толстых стеблей чемерицы и колючего татарника. Я внимательно ступал за нею. Спустились в распадок, занавешенный елями, заваленный валунами. Птичка тоненько тенькала. Воздух чист, как только сотворённый. Тени камней и елей влажны. "Здесь просто счастье", - подумал я. "Да", - ответила  она.
Но можно ли всему этому верить? Кто знает, что скрывается за этой природой? Впрочем, задерживаться на таких мыслях я не стал, соблазненный и очарованный. Она вела меня, подставив светлую сторону хвоста и маленький зад с кошачьим сердечком. "Она мила", - я ощутил укол влюбленности и тут же вздрогнул от стыда. Но этот мир такой странный… тут какие-то другие законы, подумал я и перестал стыдиться.

- У меня на примете есть одно место, где можно жить, - сказала она голосом невесты.
- Да-да, жить! - в этом слове мне открылся новый смысл.

Жить - погружаться в негу, таять в огне страсти, хранить укромную тайну наслаждения -  тайну, доверенную тебе на время, пока ты здесь. Хочется жить. Давно пора, время идёт.
"Кошечка, милая!" - шепчу я невольно и слышу её мур-мур. Мысленно хватаю губами её ушко. "Не торопись", - шепнула она прямо мне в душу.

На дне ущелья сумрачно. Между корнями темнеют чьи-то норы – там, должно быть, "живут". Лишайник окрасил валуны и стволы в серебро и в золото. Хвоя на земле сопрела в ароматный гумус, на котором вырос мягкий мох, украшенный кое-где синими цветочками.
Она остановилась перед странным домом, как бы вросшим в склон. Чёрный лаз вел в помещение между скальными плитами. Я узнал в нём дом своей жизни.

Кошка зашла внутрь и вскоре вышла.
- Фу, здесь был кабан.

Мне не понравилось про кабана, но она успокоила: "Ничего, он учует, что нора занята, и не станет нам мешать".

- А кабан тоже здесь жил?
- Ну да, а теперь поживёт в другом месте. …Сделай веник и вымети сор из нашего дома.

Я вымел ветками грозный запах кабана, натаскал травы и сложил мягкое ложе для нашей с ней жизни. Меня лихорадит от страшной и сладкой тайны жизни.
 
- Ну вот, - сказал я, спрятав лицо в её мех, нежно пахнущий чем-то знакомым и неуловимым.
 
- Подожди, не так, - сказала устроительно и стала расти в моих объятиях.

Она росла, потягиваясь и всхрапывая, дрожа и прижимаясь ко мне. "Мы ничего не знаем о жизни, ничего. Главное - быть счастливым. Все, кроме людей, это знают", - подумал я.
 
Она приблизила к моему лицу своё жадное лицо с широко раскрытыми круглыми глазами, и тут что-то случилось: раздался шум, от которого она вздрогнула и стала быстро уменьшаться.

- Что, что? - лепечу.
- Старик прилетел, - отвечает она с досадой.
Причём её досаду я уже отнёс к себе: так неласково прозвучал её голос.

- Выходи, мерзкая тварь! - заклекотал орёл.
- Соскучился? - она спешно провела лапкой по морде.
- И полюбовника выводи! - там зашумели крылья и ветки.

Она подняла голову и вышла, маленькая, серенькая. У меня поджилки тряслись.
- Ты чего одна? Где твой сердечный друг? - ехидно спросил орёл.
Послышались удары крыла о землю, потом возня и шипенье кошки. Потом ещё хлопанье крыльев и кошачий визг.

- Одолею! - вскричал старик на все горы, пробуждая эхо. - Выводи милого своего!
- На что он тебе, жалкий, безвидный? Тебе ли соперник? Ты же сам нас выгнал, чего теперь взъелся? Умей простить, раз уж ты царь.
 
Ей было тяжело говорить, голос у неё срывался.
- Разве я не любила тебя?! Ну, скажи! И если нравлюсь тебе, то и впредь обещаю отвечать лаской. Только сейчас улетай домой, а я скоро приду, - вынужденной нежностью звучали её слова.

- Будь по-твоему. Разжалобила ты меня. Только чтобы скоро вернулась, а то не прощу, - слышно было по голосу, что настроение в нём переменилось. - Ладно, так и быть, скажу: я тебе жирную треску из моря принёс. Будешь ужинать, смотри, не тресни. Ха-ха-ха! - он засмеялся так, будто произошёл камнепад.
И, слышно, улетел.
Она вернулась в дом.
 
- Теперь он поиздевается надо мной от души, потешится, - из её губы текла кровь.
- А я? Что будет со мной? Ты... ты уже не хочешь быть вместе? - робко спрашиваю.
 
- Хочу, но как? Слушай, - зашептала она, - есть одно средство, ты можешь свергнуть его, только, боюсь, не по плечу тебе такая задача.
- А что нужно сделать? - спрашиваю озабоченно.

- Нужно сверху напасть. Он выше всех летает, сам сверху набрасывается, а если кто на него сверху грянет, он растеряется. Тут ему надо глаза ладонью залепить и голову книзу гнуть - гнуть, гнуть, пока он не приземлиться, а уж на земле обмотай ему голову тряпкой, чтобы покорным стал.
 
- А потом? - спрашиваю без интереса.
- А потом ему надо лапы связать да и запечь его в золе. Тогда станешь царём.
Последние слова она произнесла тихо и отрешённо, словно задумалась уже о чём-то другом.
- Всерьёз ли ты говоришь это? Как же мне сверху напасть? - воскликнул я в ужасе.

- Обойди гору с тыла, подойди на край… когда он из пещеры будет вылетать, ты на него прыгай и гни голову книзу, гни. …Ах, напрасно я это говорю!

Она отвернулась и пошла прочь. Я тоже наружу вылез, смотрю, и нелепым видится мне всё вокруг. "Старика запекать! Да как я попал сюда? Как мне выбраться отсюда? …Э-эй!" Но не было мне ответа, и здешнее время никак не обрывалось. Значит, надо вспомнить, как я попал сюда. Главное - вспомнить.