На току

Продолжение рассказа "Тетеревок"

http://www.proza.ru/2017/11/12/1786

Предрассветный час мил и старому, и малому. Пока Васька спал, свернувшись на соломе калачиком и обхватив руками ружьё, Кузьма, словно бы нехотя набивая трубку, любовался предрассветным полем, да прикидывал спешные дела на день, важные - на неделю, да нужные - на остаток жизни.

До чего-чего, а до работы Кузьма был жаден смолоду. Вот и сейчас хотелось ему успеть ещё многое: накосить сена, подлатать ребятне обутку, отремонтировать печь да крышу на доме. И хотя старик понимал, что большую часть из задуманного ему теперь уже не осилить, но всё ещё хорохорился, пытаясь  тащить кроме старухи ещё семью сына, полгода назад ушедшего на фронт.

Всё хотелось успеть Кузьме. Всё, кроме одного - не чаял он встретить своего воина. Не надеялся. Ещё по зиме, когда немец стоял под Москвой, когда провожали сына, взглянул ему вслед Кузьма и расплакался.

Не зря в народе говорят, что в трудные минуты душа человеческая способна видеть будущее. Не всё, конечно, но и мимолётного взгляда бывает достаточно, чтобы  понять главное. Вот тогда и увидел Кузьма в слезинке своей словно бы со стороны крыльцо дома, рослого солдата, обнимающего жену да ребятишек, держащуюся за дверь свою старуху, и даже порвавшего цепь пса, радостно лающего на всех. Всех своих увидел тогда Кузьма. Да так явно, что и сомнения в нём не возникло - так оно и будет. Обрадовался. А о себе решил, что приболел, мол, вот и выйти не смог. Утешился: живым сын вернётся.

Но не давала одна мысль старику покоя. Как это так, сын с войны вернулся, а он его встречать не вышел? Долго потом уговаривал себя старик, что такое может быть, и сам себе не верил. Успокоился лишь тогда, когда смирился.

«Так тому и быть, - сказал, наконец, себе Кузьма. – Главное знаю: Иван вернётся». Да и позабыл об этом.

А вот сейчас, в утренний час, когда забытьё начинает растворяться в яви нового дня, вспомнилось это Кузьме, и старика взяла такая тоска, что не выдержал он и спешно, словно бы боясь не успеть, набил самосадом старую трубку и жадно закурил.

Махорочный дым растёкся туманом меж жердочек стен, да обнял невесомыми своими лапами Ваську так, тот во сне зашёлся кашлем. Старик тяжело вздохнул и снова затянулся. Но закашлявшись от глубокой затяжки, "выплюнул" удушливый дым. Посидел, посмотрел на трубку, приладил было опять в рот, но передумав, выбил махру на землю и замял.

Теперь, оставшись без дела, Кузьма решил прилечь. Осторожно, чтобы не разбудить внука, вытянулся на соломе, выставив непомещающиеся в тесноте ноги прямо сквозь хлипкую стенку наружу.

«А что, - усмехнулся про себя Кузьма, пытаясь оторваться от тяжёлых мыслей, - валенки крашеные, калоши тоже чёрные. Брови бы на них ещё суриком нарисовать, так и за тетерева сойдут». Затем старик раздвинул в другой стене засидки прошлогоднюю солому и стал смотреть на поле. Спать ему совсем не хотелось...

Ветер, бушевавший вечер и ночь, стал стихать, пока старик с внуком шли к полю от дома. Сейчас же, в заутре, к первой зорьке, когда только-только начинает светлеть восток, разогнав набежавшие было тучи, он утих совсем, шевеля лишь иной раз солому охотничьего шалаша, чтобы люди не забывали, кто в поле хозяин.

Было тёмно. Лес ещё только угадывался вдалеке густой чернотой, небо же, едва отличавшееся от земли, лишь собиралось светлеть, убирая свои последние звёзды на покой. Не найдя занятия и здесь, беспокойная, охочая до всего душа Кузьмы вновь принялась, было, за свои невесёлые думы, но тут раздался первый шорох крыльев, и сразу послышалось нетерпеливое «чувшшшшши!».

Старик силился рассмотреть через темь белое пятно тетеревиного хвоста, но, сколько ни старался, так и не увидел ничего. Понял только по голосу, что токовик сел довольно далеко от их с Васяткой схрона. И по мере того, как полоска зари набирала над лесом силу, зарождаясь в новый день, тетеревов на поле прибывало: задорное чувшиканье петухов становилось всё чаще, громче, разнообразней, пока  не переросло в первую дуэль. Лишь тогда старик, наконец, смог разглядеть в тающем сумраке сначала одно мелькающее белое пятно, затем - второе.

Два петуха бесшабашно схлеснулись в поединке, а вокруг них, словно зрители, стали собираться остальные. Но сторонними зеваками быть не хотел никто. То тут, то там, словно за лучшие места в колхозном сарае, когда в деревню приезжает кинопередвижка, стали разворачиваться настоящие бои.
 
- Вась, Васька, - прошептал Кузьма, бесцеремонно ткнув внука локтём в бок. – Проснись. Смотри, красота-то какая. Васька!

Разомлевший на мягкой овсяной соломе парнишка простонал, не открывая глаз:

- Ну, деда…

Но Кузьму жалостью пронять было непросто: крестьянских детей жалеть – только портить, так что старик, как бы не хотел потрафить внуку, не сдавался и сменил тон:

- Вставай, шельмец! Видишь, тетерева далеко сели. Говорил я тебе: засидку раньше надо было ставить. Раньше.

- Почему…, - безразлично, сквозь сон прошептал парнишка.

- Потому…, - Кузьма махнул в сердцах рукой, задев одну из жердей стенки, от чего всё сооружение встрепенулось. – Не привыкла к ней птица, пугается. Вот и садится далеко. Раньше надо было ставить, - старик осуждающе посмотрел на внука. – Бывало, загодя, за недельку, засидку поставишь, так к охоте тетерева так пообвыкнутся, что на макушку садятся.  А ты заладил: «успеем, успеем». Вот тебе и успели. Смотри сам.

Не проснувшийся до конца Васька раздвинул ладонями солому стены и увидел просыпающееся весеннее поле, в дальней части которого не на шутку разошлась уже пернатая братия. Чёрные точки то тут, то там, когда кто-то из птиц неучтиво поворачивался к охотникам задом, становились белыми, и тут же вновь чернели.

- Ну, - неуверенно сказал Васька.

- Это потому что далеко, - вздохнул в ответ дед.

- То есть, не стрельнём? – спросил внук, то ли сожалея, что пришлось зря ночью вставать, да ещё идти темень-тьмущую на поле, то ли собираясь вновь прилечь на солому.

- Стрельнёшь, Васька, стрельнёшь, - ответил дед. – Только их сначала приманить надо, приластить.

- Это как? – заинтересовался внук. Сон, как это часто бывает у мальчишек, уже успел улетучиться.

- А вот смотри!

И старик хитро сложил руки, надул щёки, да как зашипел по-тетеревиному «чувшшши!».

Васька посмотрел на поле. Тетерева продолжали свои игрища, не обратив на стариковский призыв никакого внимания.

- Ну?

Но Кузьма вместо ответа вновь издал петушиный клич, а затем снова и снова. Казалось, птицы на него не обращали никакого внимания, и парнишка уже начал, было, снова клевать носом, когда одна из чёрных точек неожиданно оторвалась от земли.

Вот уже стали видны крылья. Вот отчётливо заметна голова. Вот и алые брови, нависшие над глазами... И тут же жердочки засидки заволновались от того, что сверху на них уселся тетерев. И сразу же сверху донеслось задорное «Чувшшши!».

Васька от радости чуть не вскрикнул. Задрав голову вверх, он хотел рассмотреть тетерева, но крыша засидки как назло была очень плотной – дед настоял положить туда побольше соломы на случай дождя. Но дождя так и не случилось, а вот посмотреть живого тетерева, сидевшего на расстоянии вытянутой руки, теперь Васька не мог.

- Что делать? – одними глазами спросил он деда, но тот лишь усмехнулся в ответ и подзадорил нового «соседа» тетеревиным посвистом.
 
Тетерев отозвался. Кузьма, чтобы не спугнуть птицу, манил его тихо, но часто. Взбудораженный тетерев, не понимая, где же укрылся его таинственный соперник, отвечал всё громче и даже стал подпрыгивать от нетерпения. Васька уже потянулся за ружьём, ожидая, что задира сейчас соскочит на землю, но Кузьма жестом остановил его. Васька уже хотел спросить деда зачем, но тут  раздался грохот. Парнишка от неожиданности втянул голову в плечи и осторожно посмотрел вверх, ожидая опасности оттуда, но дед махнул рукой вбок, и Васька припал к «окошку» в засидке…

Над полем поднималась чёрная «туча». Тетеревов было не меньше сотни. Они и напугали Ваську, взлетев разом на зов старого токовика. Парнишка восхищённо посмотрел на деда. Дед хитро, словно бы говоря, что «вот, мол, Васька, ты не верил, так смотри - то ли ещё будет», прищурился ему ответ. А вокруг засидки уже садились, садились и садились птицы...

Поле вокруг закипело. Едва успев коснуться земли, многие тетерева сразу же затевали драки, а одна нетерпеливая пара успела сцепиться ещё воздухе. Васька, забыв про ружьё, зачарованно смотрел, как перед самой засидкой два драчуна, расправив крылья, распушив хвосты, наскакивали друг на друга, словно бились в грудки, когда дед осторожно ткнул его локтём в бок и показал назад. Осторожно обернувшись, парнишка приподнял клок соломы и засмеялся в голос – один забияка атаковал дедов валенок. Старик в ответ осторожно отпихивал наглеца вторым, что ещё больше заводило драчуна – не обращая никакого внимания на смех, тот набросился и на второй валенок. И только получив хорошую затрещину, задира отлетел на десяток шагов и тут же затеял новую потасовку.

Увлёкшись петушиными боями, охотники не заметили, как взошло солнце, как стала подсыхать от утренней росы стерня, как одна за одной стали разлетаться на окрестные деревья птицы. Стая, насчитывающая полчаса назад сотни полторы голов, становилась всё меньше и меньше. Первым спохватился Васька:

- Деда, сейчас уже все разлетятся, - посмотрел он на старика, который всё ещё не мог оторвать взгляда от буйства природы.

То, о чём сейчас думал Кузьма, для Васьки было пока запредельным. Он вместе с апрельской природой входил в пору расцвета и радовался пробуждающейся силе, так же, как эти пернатые драчуны, не знающие, как по-другому выразить эту радость.

Старик же думал сейчас о том, что вслед за весной наступит жаркая пора лета, за ним также неотвратимо придёт осень. И это только кажется внуку, что лето будет долгим, что до осени ещё много времени. А на самом деле осень приходит быстро. Пожалуй, даже слишком быстро. И всегда не вовремя.

Порывшись в кармане, Кузьма достал увесистый кусок сахара, отряхнул его от крупинок махорки и протянул внуку.
 
- Дед, ты что, сахар у бабки стащил? – пихая кусок за щёку, спросил парнишка.

- Нет, Васька. Если бы ты взял, тогда, да, стащил. А я конфисковал, - улыбнулся в ответ Кузьма.

Пока мальчишка, закрыв глаза, смаковал, поле вокруг засидки окончательно опустело…