Из послания к консерватору

Это посмертное стихотворение лучшего из русских поэтов 50 – 60 годов 19 века, Бориса Николаевича Алмазова.
Как большая часть его сатирических произведений, отличается некоторой эстетикой, чем социальной политикой. Не сатира, а незлобный юмор был особенно свойствен его пpeлестной музе, поэтому в сатире он был как бы не в своей сфере, и время, в котором ему пришлось жить, было таково, что самый непоколебимый юмор терял опору и переходил в злую сатиру.
Его называли лучшим поэтом, - нашим Гейне в своем роде, и это вы сами убедитесь сравнивая его с сантиментальностью Некрасова, которого ставили во главе русской поэзии в середине 19 века.

Где б ни встречался я с тобой
В театре, церкви, на гулянье -
Я утопаю всей душой
В благоговейном созерцанье
Меня чарует и дивит
Твой непомерно гордый вид,
Ни папа Сикст средь Ватикана,
Ни торжествующий Давид,
Когда свалил он великана.
Ни Петр Великий в oный миг,
Когда гремел перед Полтавой
Его полков  победный клик -
Никто из царственных владык
Или граждан, покрытых славой
Своих, бессмертных дум и дел,
Никто наверно не владел
Такой осанкой величавой,
Никто так гордо не глядел -
С таким презреньем безграничным
И отвращеньем неприличным
На нас - на маленьких людей,
Как ты, простой небес коптитель,
Великий, славный истребитель
Паштетов, устриц, стерлядей.

Пока я знал тебя лишь с виду,
Пока не знал, кто ты такой,
Я право думал - ты герой.
Соравный славою Пелиду,
Или наш русский Галилей,
Или Пожарский наших дней.
Повсюду видя поклоненье,
Немой восторг и удивленье
Перед особою твоей,
Я, в простоте души моей,
Томимый жаждою познанья,
Усердно справки наводил:
Какие именно деянья,
Какой ты подвиг совеpшил
На пользу родины священной?
И всюду слышал я ответ,
Что муж ты истинно почтенный –
Гражданских доблестей атлет, -
Что если взвесить дело строго -
Конечно, сделал ты не много
Для блага края своего,
Иль – выражаясь точнее -
Не сделал ровно ничего,
Но что в душе о нем радея,
Ты много б сделал главных дел,
Когда бы только захотел.
Что ты землевладелец крупный,
И ео ipso* неподкупный 
И бескорыстный гражданин:
Что ты, во здравье вожделенном,
В довольстве, счастье неизменном
Со дня рожденья до седин
Беспечно прожил сибаритом,
Что беспримерным аппетитом
И вкусом в винах и еде
Известен, славен ты везде -
В краю родном и за границей,
Что первым поваром в столице
Счастливо обладаешь ты,
Что человек ты тароватый,
И что всегда в твои палаты
Широко двери отперты
Для лиц порядочного круга,
И хоть долги ты платишь туго,
Но что за то, как хлебосол,
Имеешь ты открытый стол
И каждый день гостей ораву
Поишь и кормишь ты на славу,
Ну словом, я такой ответ
На мой вопрос повсюду слышал,
Что хоть и с самых юных лет
В отставку ты из службы вышел.
Но что и праздностью своей
Приносишь пользу ты отчизне,
Являешь, в назиданье ей.
Пример изящной светской жизни,
Что ум и блеск твоих бесед,
Твои глубокие сужденья,
Во все умы вливают свет, -
Дают благое направленье
Волнам общественного мненья,
Что ты защитой служишь нам,
Являясь истинным отпором
Всем политическим страстям.
- «Да»! повторял мне дружным хором
Ареопаг разумных дам:
«Да, oн один, из тех немногих
Последних общества столпов,
Хранителей приличий строгих.
Отчизны истинных сынов –
Последних римлян, без которых
Погрязнет в смутах и раздорах,
Погибнет наш родимый край!
Умри они, - и все прощая,
Исчезнет безвозвратно барство,
Наступит грязной черни царство
И превратятся в кабаки
Вдруг наши все дома и дачи,
И все дворяне, горько плача
Сейчас поступят в мужики.
Ну словом, все в одно мгновенье
Вкруг нас очутится вверх дном, -
И будет истинный содом –
Содом, Гоморры столпотворенье»!
************
В каком-то клубе как-то раз
Твои сужденья я подслушал,
То было в тот великий час,
Когда ты только-что покушал
И, в мягких креслах развалясь,
Всем существом своим мясистым
Ворчал проклятья нигилистам
И с сладострастием немым
Витийством тешились твоим
Пять-шесть существ тебе подобных,
Им сладок был, как аромат
Весенних роз, душевный яд
Твоих острот тупых и злобных.
Безмолвно сидя в стороне,
Тебя я слушал с удивленьем,
И странно, дико было мне
Узнать, что ты с таким презреньем,
Как бы о париях каких,
О нигилистах рассуждаешь!
Неужто ты воображаешь,
Что чем-нибудь ты лучше их?!
Желал бы я. чтоб ты ответил
Мне на вопрос, весьма простой:
В чем ты различие подметил
Меж нигилистом и собой?
Уже предвижу я заране,
Как развалившись на диване
С моим посланием в руках,
Ты вдруг привскочишь в попыхах,
Ошеломлен вопросом странным,
И разразишься словом бранным,
И бурной лавой закипит
В твоей груди негодованье,
И вольнодумное посланье
Под стол за дерзость полетит.
- «Какое дикое сравненье,
Какая наглость, клевета!
Воскликнешь ты, скривив уста
В улыбку гордого презренья
«Вот вам свободная печать!
Какой-то враль, поэт негодный,
Меня вдруг вздумал приравнять
Всей этой cволочи голодной –
Не мытой, грязной и безродной,
Что нигилистами зовут!
Ну есть ли капля правды тут?
И как решились, как посмели
Пустить в печать такую ложь?...
Ну посмотрите неужели
На нигилиста я похож»?
Так говоря, ты устремляешь
Невольно в зеркало свой взгляд
И свой изысканный наряд
С самодовольством созерцаешь.
Ну что же?! И сознаюсь сам,
Что вопреки моим словам,
Между тобой и нигилистом
Найдется разница кой в чем
Ты утираешь нос батистом,
А он копеечным платком,
Платком подчас не слишком чистым.
Ты светский щеголь-сибарит,
Родился ты в больших хоромах,
Изящен в жизни и приемах,
Всегда ты тщательно обрит
И напомажен и причесан,
А он – он груб и неотесан:
Ему не сроден светский тон,
Он не чета твоей особе,
Бог знает где, в какой трущобе
Бедняк воспитан и рожден,
В своих ты вкусах прихотлив –
Подчас и ценную сигару
Бросаешь ты, не докурив,
А он доволен и счастлив,
Когда упьется до угару,
До одурения и до слез,
Дурманом смрадных папирос,
Вы не враги бутылки оба:
Но небом в дар тебе дана
Благословенная утроба,
Как чан вместительна она:
Ты никогда не запьянеешь
Но ведь оно не мудрено –
Ты пьешь лишь тонкое вино,
К тому же ты и пить умеешь:
В глотанье Вакховых даров
Нашел ты фортель и сноровку;
А нигилист - он не таков –
Он как наткнется на дешевку,
Так и конец - сейчас готов.
Ну, одним словом, все различье
Meж вами в том лишь состоит.
Что чище ты его на вид
И знаешь светские приличья,
Что  он плебей, а ты магнат,
Что беден он, а ты богат.
А в остальном во всем вы братья,
И смело можете в обьятья...
- «Что?! Как?!»
Ты восклицаешь в исступленье –
«Мы братья с ним?! Да он ведь враг
Порядка всякого и власти,
Он признает свои лишь страсти,
Свой произвол, да свой кулак…
Он хуже всякого Марата,
Он изверг, демон, для него
Ведь нет святого ничего»!!
- А для тебя, скажи, что свято?
- «Что свято мне?!... Да мне... того...
Мне свято все, что свято»!...
- Что-ж?
- «Да все, что свято быть должно»!
- Да что же именно?
- «Ах, Боже!...
Исчислить даже мудрено,
Что свято мне... Ну, без сомненья,
Мои мне святы убежденья
Мне свят порядок, власть»...
- Постой!
Порядок чтишь ты, но какой?
Не настоящий, но отживший –
Давно уж падший, ныне сгнивший:
Ты хвалишь время то, когда
Держал ты в рабском подчиненье
Героев земского суда,
И пред тобой в твоем именье
Дрожал всем телом становой,
Когда квартальный со страхом детским
Шел толковать с твоим дворецким
На счет починки мостовой.
Да, спору нет, тебе был сладок
Сей беспорядочный порядок,
И чтил ты искренно закон
И защищал его с экстазом,
Когда он, в спячку погружен,
Был слаб, как стриженый Самсон,
И не мешал твоим проказам,
Тогда и власть тебе была
Свята, гуманна и мила,
Как темных дел твоих эгида,
Когда ж, воспрянув ото сна,
Бодра, свободна и грозна,
Во всеоружии Фемида
К ответу сильных призвала,
Не стеснена лицеприятьем,
И нашим слабым меньшим братьям
Защиты руку подала,
И пред лицом ее смирился
Самоуправства злой разгул, -
Тогда на власть ты обозлился
И громко рявкнул «караул»,
Не побоясь  греха и срама.
- «Да, я и рявкнул! Ну так что ж?»
Ты возражаешь мне упрямо,
Я всем скажу открыто, прямо
В лицо, в глаза, что не хopoш,
Что нестерпим, противен, гадок
Весь этот новый ваш порядок,
Ваш гласный суд и ваш жюри
И эти - черт их побери –
Ну как их?... Мировые судьи!...
Я допускаю их, но там –
В чужих краях, но где же нам –
Где мы их сыщем на безлюдье?
К нам не привьется никогда
Дух европейских учреждений...
************
************
************
Как вы не бейтесь, не свернет!
Я мог бы многое сказать
Teбе еще, чтоб доказать
Нелепость всех твоих суждений,
Но знаю я, что не поймешь
Ты из речей моих ни слова,
И шагом твердым, наглым снова
Дорогой жизни ты пойдешь, -
И век пребудут без движенья
Твои начала, убежденья
Неколебимы, как гора,
К тому ж и кончить уж пора
Mне это длинное посланье...
Но я желал бы на прощанье
Еще кой-что тебе сказать,
Сказать не с тем, чтоб колебать
Твои святые убежденья,
А потому что оставлять
Никак нельзя без заключенья
Ни одного стихотворенья,
Такой стеснительный закон
Нам дал французский Гелликон.
Вот мой привет тебе прощальный,
Будь счастлив весел и здоров –
Пусть Зевс, гонитель облаков
Хранит твой корпус колоссальный
От силы Вакховых паров
И кома щедрых угощений!
Живи всю жизнь, как прежде жил,
Средь утонченных наслаждений
Пей, ешь, как прежде ел и пил,
Беги серьезных размышлений,
Друзей как прежде угощай,
Под говор их бесед нескромных
И на вес золото скупай
Коллекции картин скоромных
И составляй из них музей,
Всещедро поощряй балеты,
Дари танцовщицам букеты
И изменяй жене своей,
Bсe, все подобные деянья
Оставлю и без порицанья
Они хоть составляют зло,
Но только частное: едва-ли
И ради страждущей морали
Мое-б вниманье привлекло
Оно на образ твой прекрасный, -
Оно нисколько не опасно
Для хода мировых идей
И блага родины моей
Ну, то есть ты хоть и кутишь,
Но неприличным поведеньем
Отнюдь конечно не вредишь
Всем тем благим нововеденьям,
Что приняты с благоговеньем
Cынами лучшими страны,
Как например, суду присяжных,
Суду, которым спасены
Мы от чиновников продажных,
Но все таки в наш шаткий век,
Ты презловредный человек,
Вредишь всем лучшим начинаньям,
Своим ты скверным языком
И растлевающим влияньем
Teбе давно весь свет знаком,
Ты даже принят, как диктатор,
В иных общественных слоях,
И вот, как quasi- консерватор
Вселяешь подозренье страх
Ты в нерешительных yмах,
При всяком новом учрежденье
Ты им внушаешь опасенье
За собственность и капитал
И за общественный порядок,
Пророчишь скорый им упадок
Всех крепких нравственных начал,
Как будто по внушенью беса,
Ты каждый новый шаг вперед,
На почве мирного прогресса
Встречаешь градом злых острот,
Потом серьезно-мрачным тоном
И с обаятельным апломбом,
Как дел общественных знаток
Иль как оракул и пророк,
Ты разглашаешь по салонам,
Что этот новый шаг вперед
Pocсию к гибели конечной
И к революции ведет,
И в детской простоте сердечной
Толпы мужчин седых и дам
Внимают, в страхе, со слезами,
Твоим пророческим словам
И вопиют: «Что будет с нами?!
Когда-б все это говорил
Ты просто сдуру, простодушно,
Как дурака, великодушно
Тебя бы всякий извинил.
Но говоришь ведь ты не сдуру
Ты бьешь на то, чтоб все назад
У нас подвинуть: ты-б был рад
Вo первых всю литературу
Затиснуть под старинный гнет
(Она де первая толкает
Все наше общество вперед
И власть к реформам подстрекает),
3aтем все новые суды
(Сей главный пункт твоей вражды)
Похерить сразу без зазренья,
А суд общественного мненья
Рукой железной подавить
И наконец восстановить
Со славой крепостное право, -
Да вновь задремлет наш народ,
И да воскреснет, расцветет
У нас кулачная управа!
Вот то, о чем мечтаешь ты,
И эти смелые мечты
Осуществить скорей желаешь,
И oт того ты так ругаешь
По всем влиятельным домам,
Перед лицом плаксивых дам
И кавалеров слабоумных,
Всей нашей жизни новый строй:
Тебе-б хотелось, чтоб их вой
И крики их протестов шумных
Смутили власть, и чтоб она
На все свой взгляд переменила
И, мук раскаянья полна,
Порядок прежний водворила
По всей Руси - от Соловков
До черноморских берегов
Но, верь ты мне, твои мечтанья
Стократ ложней иного сна:
Уже прошли те времена,
Когда твое влиянье злое
Несло с тобой и в высший круг
Мыслей боязни злой недуг
И мракобесие слепое,
Ты говорил там что xoтел,
В те времена никто не смел
Вступить с тобою в состязанье,
Хоть иногда в ином собраньи
Сидело много пред тобой
Людей с развитой головой,
Людей... людей не без влиянья,
Но и они, потупя взор,
Хранили, слушая твой вздор,
Благоразумное молчанье.
И - надо правду всю сказать –
В то время было бы напрасно,
Неловко, странно и опасно
Открыто громко возражать
Тебе и всем тебе подобным
Считалось делом неудобным
Свой ум публично показать,
Затем, что почитался красным
И потому весьма опасным
В то время умный человек
И только умственных калек,
Да мертвецов, не опасались,
Но безвозвратно миновались
Tе дни, когда наш pycский ум
Боялся, будто преступленья,
Своих же помыслов и дум
И гнил во тьме без проявленья,
Когда его со всех сторон
И злые люди, и закон
Нещадно гнали, как заразу,
Но нынче ум нам разрешен,
По Высочайшему указу.
И потому бесплодный труд
Позорно на себя берут
Все те, кто в странном oслепленьи
Кричат: «долой нововведенья»!
Лишь в старом, дряблом поколеньи
Они сочувствие найдут,
А в поколенье бодром, новом
Их встретит жестким грозным словом
А власть наверно не возьмет
От вашей братии совета,
И обновленный наш народ
С пути свободы, правды, света,
Как вы не бейтесь, не свернет!


*(eo ipso - вследствие этого, тем самым)