Глава XVI. 1. Первый поход на ракетоносце

            (На фото - ракетоносец выходит в океан в штормовую погоду).

            Предыдущее см. http://www.proza.ru/2017/12/10/417. 

        Первый наш поход, едва начавшись, чуть не закончился трагически. По плану флота выходить из базы мы должны были ночью, но не как обычно, по фарватеру, а вдоль береговой черты, прикрываясь шумом прибоя, по минимальным глубинам. Это чтобы не дать  подводникам «вероятного противника» засечь нас на выходе из базы. Вполне резонно, но кто же мог предположить, что накануне нашего выхода разразится шторм!  А приказ есть приказ, менять время выхода и назначенный нам маршрут мы не имеем права.
 
       С выходом из базы, как будто бы и ничего страшного. Ну, заливало мостик волной, ветер, брызги обдавали с ног до головы.  Такое нам не впервой. Задраили верхний рубочный люк, чтобы вода не попадала в Центральный пост, естественно выход наверх запретили, закрепили вахтенного офицера и сигнальщика на мостике специальными страховочными концами. (Обычно ими пренебрегали, кого же может смыть с мостика такого гиганта, но я настоял, чтобы пристегнулись). И сам, как всегда, при выходе из базы был на мостике. Так мы и шли, соблюдая светомаскировку и радиомолчание. 
        Запросив предварительно и получив разрешение мостика, поднялся  наверх командир дивизии, задраил за собой люк.
      - Ты посмотри, - говорит, - Альберт Иванович, тебя волна как будто обходит, почти сухой!
        У меня настроение было приподнятым – как же, мне оказали такое доверие, выйти на Боевую службу вместо того, чтобы болтаться на базе. Я возьми и ляпни:
      - Так она знает, кого мочить!

       Пошутил. А согласно поморской пословице: « С морем не шутят, оно и само может пошутить». Я её тогда еще не знал.
 Комдив постоял, подышал, а когда очередная волна окатила и его, спустился вниз.  В это время мы начали выходить из-за мыса Шипунского в открытую часть Тихого океана.  Пошла не просто волна, а крупная океанская.

       И тут началось. Я никак не ожидал, что наш огромный корабль  поведет себя так необычно. Вместо того, чтобы подниматься на волну, частично принимая её на себя, как это делает атомная подводная лодка, он зарывался в неё по самую рубку. А из-за высокой ракетной палубы просто валился на борт, так, что дух захватывало.
       Ничего подобного до сих пор испытывать не приходилось: ракетоносец ложился градусов по 30 на борт и больше,  (в темноте казалось, чуть ли не на воду), а, главное – не спешил выпрямляться!  Следующую волну я ожидал уже со страхом: а ну, как еще добавит крена?!

         И ничего нельзя изменить – мы у берега, погрузиться невозможно. Куда-то укрыться тоже  – у нас боевой приказ, да, собственно, и укрыться негде. Я еще думал, что можно сделать, когда вдруг впереди себя в полумраке увидел какую-то гору.  Сверкнула мысль – неужели берег?!  Не может быть!  Тут же дошло – это огромная волна!  Успел повернуться к вахтенному офицеру и сигнальщику, крикнуть: «Ложись!», и нас накрыло. Инстинктивно уперся руками в корпус пеленгатора, и дальше только ощущал, как меня давит огромная масса воды, трещат мои ребра, сухожилия на руках. Сверкнула мысль:  как хорошо, что задраен верхний рубочный люк, сейчас бы в Центрально посту было полно воды… и тогда одними нами не обошлось бы.

        Казалось, прошла вечность, пока волна, спустя несколько секунд, не схлынула. С трудом приподнимаюсь, с тревогой вглядываюсь туда, где должны быть вахтенный офицер и сигнальщик. И к неописуемой радости вижу, что они  лежат в надстройке, шевелятся. Только тогда ощутил, что не могу вдохнуть воздух, грудь продавлена.  Всё же  с каким-то хрипом, даже рычанием удалось продохнуть.  Отцепил концы, подтолкнул буквально ногами обоих к люку, дождался промежутка между волнами, отдраил его, и  приказал им спуститься вниз. Всё равно в такой обстановке на мостике они были не нужны. Сам спустился в боевую рубку, люк успел за собой задраить. Приказал поднять перископ, чтобы вести наблюдение через него, иначе было невозможно. Хорошо, что он с гидроприводом, не будь его, вращать руками просто не смог бы. Понимаю, что другого выхода нет, говорю по связи штурману, (каждое слово отдается болью в ребрах):
- Штурман, быстро курс боцману  от берега к ближайшему месту с глубиной 100 метров!
А тот мне в ответ:
- Товарищ командир, навигационный комплекс вышел из строя, задать курс боцману не могу!
- Давай по магнитному, быстрее!  (На такой аварийный случай  магнитный компас у нас, был).

         Штурман дал курс, боцман по магнитному компасу кое-как на него вышел. Беда была еще и в том, что упала аварийная защита реакторов, турбины остановились, и минимальный ход мы могли поддерживать только вспомогательными винтами под электромоторами. И то хорошо, хоть аккумуляторная батарея уцелела. Корабль, продолжая валиться с борта на борт, (вот когда прошли настоящую проверку моряки, включая и качество приготовления ими корабля к бою и походу), медленно, но, всё-таки, повернул и пошел от берега в сторону моря.

        Как только штурман доложил, что под килем  100 метров, я приказал опустить выдвижные устройства, кроме перископа, принять Главный балласт, и погрузился на перископную глубину.  А потом, когда глубины стали больше, ушел на глубину 50 метров. (В шторм оторвать ракетоносец от поверхности и уйти на глубину - задача очень непростая. Тем более на не таких уж больших глубинах под килем. Но справились и с ней).  Спустился из боевой рубки в Центральный пост. Качка еще ощущалась, но уже, конечно, далеко не так.

       Потрясенный комдив сидел в моем командирском кресле, молча наблюдая за тем, что происходит,  как я наплевал на план перехода, ушел с маршрута и самовольно погрузился в месте, где кто-то другой, тем более в такую погоду, не рискнул бы. А что он мог сказать?  Еще неизвестно, чем всё это могло  закончиться. Пока худшего избежали. Но проблема была еще и в том, что не только навигационный комплекс, но и ракетный, остановились. И удастся ли восстановить их работу – большой вопрос. Срыв выполнения боевой задачи, пусть и не совсем по нашей вине - это для нас тоже не самое лучшее... 

       Под руководством командира БЧ-5 управленцы Главной энергетической установкой, (ГЭУ), аварийную защиту реакторов подняли без проблем,  вышли на мощность. Дали ход под турбинами. Специалисты-штурмана и ракетчики постепенно запустили навигационный, а потом и ракетный комплексы. Осмотрелись в отсеках. Командиры боевых частей и отсеков доложили, что ничего такого, что нельзя было бы восстановить, нет. Всё в строю, все готовы к бою.

       Это было просто моё командирское счастье – люди на совесть приготовили корабль к походу. Дальше всё было проще. Восстановили  режим боевого патрулирования, и пошли в подводном положении в заданную точку, где должны были погрузиться. Вот там я и записал в Вахтенный журнал, что погрузился и начал действия по плану.  Благо доносить на берег о погружении не требовалось. Комдив, так же молча,  со мной согласился.

       По мелочам потери, конечно, были. У замполита в каюте разбились оба киноаппарата, (из них моряки собрали один), у комдива –  бутылки с минералкой в ящике. (Он их брал для себя лично.  Как видно, начальники не очень-то побеспокоились, чтобы закрепить у себя в каютах вещи по-походному). Любопытно, что у меня в каюте в шкафу на плечиках висела моя шинель. Когда спустя пару суток я попал в свою каюту, то с изумлением увидел, что шинель моя, вместе с плечиками преспокойно лежит на кушетке! То-есть, при сильном крене через открывшуюся дверь шкафа она перелетела всю каюту.
       Были кое-какие потери в каютах экипажа, несколько синяков у матросов и офицеров. Слава Богу, как говорится, вахтенный офицер и сигнальщик, которые были со мной на мостике, особо не пострадали, отделались ушибами. И вот у командира сильно болели ребра и руки. Только о том никто даже не догадывался. Тем более, что через две или три недели боли прошли.  Главное – мы восстановили боеспособность корабля и экипажа, и приступили к выполнению задачи Боевого патрулирования.

                Продолжение: http://www.proza.ru/2017/12/10/579