Её взгляд
Вишни из варенья. Столетнего. Раздавившиеся, но всё же безумно вкусные. Вот так, чтобы обязательно глубокий, холодный погреб, сорванный замок на входе, капли на кирпичной кладке, ряды таинственных банок и склянок без подписей, усохшая проросшая картошка в круглой кирпичной дыре. И яркое, беспощадное летнее солнце, расшатывающее лучами доски на крыше погреба…
Трава дурашливо лезет в блокнот, норовя сделать закладку.
Пять лет назад в деревне жили пять семей. Хотя их могло бы быть пятьдесят. Но остальные дома брошены. Сейчас я тут один. Ну, и Шашка, конечно же. Единственная жительница деревни, прозванная так за странную любовь к шашечным партиям. Сколько ей лет? Семьдесят пять? Восемьдесят пять? Она сама этого не знает, то есть говорит, что не знает. Живёт, и всё тут.
Я покупаю у неё козье молоко, причём денег она не хочет – старая, я говорит, куда мне, ты слетай за продуктами в город, прикупишь, поди, больше, чем платить станешь – и хитровато улыбается. Она любит сладкое, как большинство стариков, я покупаю конфеты и несколько шоколадок – вечером несколько партий в шашки с конфетой во рту и обязательное – ты завтрего глянь во двор, молочка-то прибудет…
Муравей, свалившийся со старой яблони, беспокойно гоняет по листу, натыкаясь на травинку, успокаивается и начинает своё извечное путешествие.
А она продолжает смотреть. Прямо из моей памяти, стоит лишь отвлечься на мгновение – я натыкаюсь на её глаза. Мягкий, маслянисто-карий взгляд, чтобы увидеть зрачки, надо вглядываться, но я боюсь этого.
И всё же, как зачарованный заглядываю во влажную глубину. Картинка перед глазами неуловимо, но явно меняется – мы с нею в комнате города, большого и суетливого, глубокий вечер, но звёзд нет – они растворены в отсветах, ассимилированы и вписаны в городской антураж. Она переводит взгляд на монитор моего компа, потом вновь смотрит на меня, полуулыбка и изогнутые брови – словно она видит чудо, а это всего лишь я.
Я молчу, и она молчит, я увеличиваю громкость, чтобы как-то спрятать это молчание, тоже вписать его в лицо города, но у меня ничего не получается, «всё уже украдено до нас», только музыка орёт, пусть и хорошая. И соседи начинают стучать по батарее, напоминая себе о том, что попрано их право убивать себя дальше городским шумом и бетонной тишиной.
Какой-то мелкий паучок аккуратно исследует мой указательный палец. Я хорошо вижу вблизи – шевелит усиками, касаясь кожи, неохотно, словно сомневаясь, ставит одну из лап на палец, кратко замирает и начинает ползти по фаланге вверх, к костяшке сустава.
Переворачиваю ладонью вверх. Паучок принимает игру, выбирается на вспотевшую ладонь и, огибая бисеринки пота, весело носится по линиям Судьбы. Мне становится интересно. Доползя до развилки почти в середине ладони, останавливается. Налево – ветка погибшего младшего брата, направо – моя собственная.
Помедлив, делает несколько неуверенных движений по моей ветви и замирает. Я жду. Так проходит не меньше минуты, я начинаю упрекать себя в малодушии и стряхиваю его. Однако, парень непрост – выпустил нить, и теперь вися на руке, смешно тормошит всеми лапками. Отпускаю.
Она чем-то похожа на этого паучка. Попав в Ручей Судьбы невозможно не измениться. Она так же застыла в потоке, по пояс или по грудь стоя в стремнине, а у меня не хватило воли взять её за ворот и выдернуть из жидкого льда…
Грохот города доносится сюда невнятным, рокочущим мощным гулом. Выглядит странно и угрожающе на фоне беззаботных пичуг. Гул, как прилив – то тише, то громче – город дышит и рано или поздно закашляет родами, как беременная ленивица. Мне кажется, что я знаю, что должно родиться, бегу от этого, но город держит меня. Именно благодаря городскому бездушию и безличию я научился видеть в тумане его дыхания маленькие пятна живых душ. И теперь он требует оплаты своих услуг.
Я плачу. За коммунальные услуги, за проезд, за порядок в его чреве и за право дышать его смрадом. Зов города ненасытен, и когда я устаю сопротивляться этому зову – она улыбается. Одними глазами. Неуловимо меняется абрис радужки, веки, словно бабочки вспархивают и вновь рассаживаются вокруг глаз и зрачок лучится золотом. Не знаю, улыбалась ли она так раньше. И не хочу знать. Слишком редко я вижу свет в глазах тех, кто смотрит на меня, чтобы гадать так…
Я рассказал ей о фотопсиях. Покойная бабушка говорила мне в детстве, что у нас это в роду, и что она тоже видит разноцветные точки, вспыхивающие иногда в глазах. Бабушка говорила, что каждый из нас живёт в себе самом и вовне себя. И разноцветные точки – это звёзды внутреннего мира. Они восходят и падают, зажигаются и гаснут, они принадлежат тем, кто при жизни любит и ненавидит нас.
Я верю в это до сих пор. И в частности потому, что когда она улыбается мне – одна из ярких звёзд моего небосклона вспыхивает и пульсирует, а мне становится спокойно в самое себе – на траверсе мигающая звезда для меня означает свежий ветер и конец штиля.
Свидетельство о публикации №217120701957
Вероятно, чуть меньше "неказистых" моментов.
Поздравляю Вас с наступившим 2023-м годом, мои пожелания - долголетия и заботы со стороны соседей, детей и внуков. В общем, чистого колодца и студёной водицы в сенях.
С искренним уважением.
Эдуард Ластовецкий 05.01.2023 14:53 Заявить о нарушении