Чужой

                (рассказ)               
       Глубокое тёмно-синее небо, раскрашенное звёздами-золотинками... Они неустанно мерцают и будто подмигивают с далёких высот, какие-то вдруг срываются, 
несутся в неведомую бездну и, рассыпав свой искрящийся хвост, исчезают.            
       "Вот так и моя жизнь: высоко и вольно летал, сметая с траектории своей женщин одну за другой, которых, кажется, любил, которые, видимо, любили меня.      
Пока... Одним словом, отискрилась моя звёздочка, рассыпалась",- наблюдая за небом, говорил сам с собой дед Митяй, недавно поселившийся в пустующем деревенском родовом гнезде.               
       Это он так представился соседям - Митяй. Они, понаехавшие сюда дачники,    
коренных деревенских, можно сказать, не застали. Только одна бабушка, коей можно   
дать полную сотенку годков, нечасто выходившая из полуразвалившейся избёнки,      
напоминала, что ещё недавно здесь была тихая деревня из тридцати каких-никаких домишек, а теперь вот каменные дворцы в два-три этажа с вызывающим безвкусием расписанные снаружи.               
       Анисья (так звали бабушку) присмотрелась как-то к новосёлу и нерешительно   
спросила:"Ты, Митяй, не Игната ли Семёныча сынок, уж больно смахиваешь на него, хоть и в годах?"               

 - Да, Анисья Ивановна. Я сын его, Игната Семёныча. Помню тебя, как ты нас,
   пацанов, крапивой из своего сада гоняла. Мы яблоню отрясли, яблоки - в
   карманы, а тут ты... Стыдно по сей день. Прости.               

 - Ладно, чего уж прошлое тысячелетие перетряхивать - нынешнее бы понять. Чего
   тебя сюда возвернуло, да ещё и в одиночестве? Что ли довековать или как?       
   
       С ответом Митяй не спешил, смолчал. Да он и сам себе не мог объяснить,    
почему так неумно сплеталась его жизнь и так неумолимо расползалась, как старое,   
истёртое до ниток, полотенце, будто плата за что-то.               
       Латая старенькое крылечко, неспешно обмысливал своё "полотенце": "... как   
лейтенантом женился. Точнее - вышел замуж. Одна из тех, от каких измаешься - не   
избавишься, дала знать: не женишься - вылетишь из армии, несчастный. Как же я её   
ненавидел... При удобном случае вырывался из части в город - отводил душу с друзьями. Возвращался в ад... Подрастал сын, с невыносимым характером, как и мать. В драке ножрм ударил насмерть однокашника - срок четырнадцать лет. Там, в   
тюрьме, и сгинул, не дожив и до 20-ти. Пришла пора моей отставки. Подполковник-   
пенсионер. Учил старшеклассников военному делу. Уходил рано, поздно приходил, чтоб только не видеть "разлюбезную", скандальную, пьяную, грязную в неубранной квартире. Вконец измучившись, оставил ей жильё.               
       И вот я здесь, в родном краю. Тишина, покой, как было в детстве. Только вот третью ночь подряд снится одно и то же: по-над речкой зелёный луг, пестрящий ромашками, васильками. Над лугом парит грациозная белокурая женщина, держа за руки малышей, похожих на ангелов с белокурыми локонами и золотисто-белыми крылышками. Вид со спины - лиц не видно. Вдруг она обернулась... я узнал её. Проснулся, и мысль: как же я мог забыть её, ни разу за десятки лет не вспомнить. Перед "женитьбой" оставил её, Аллу, беременной. Где она сейчас? Найти бы...             
      Через друзей нашёл. Спешу в её город. Звоню в её дверь. Она распахивается - 
передо мной та же миниатюрная хрупкая Алла, только морщинки у глаз выдают её возраст. Хочется забыть её холодное "проходи уж...". но не получается.            
       Указала на кресло, а сама ушла на кухню. Слышал: обмолвилась с кем-то по  телефону. Когда несла чай к столу, в дверь позвонили. Она открыла - вошли двое    
мужчин, лет сорока пяти, высокие, широкоплечие... Я вздрогнул: это двойняшки, на   
одно лицо, точные списки с меня.               

 - Знакомьтесь, - тихо произнесла Алла, разливая чай по чашкам.               

 - Матвей Иванович, хирург-кардиолог, - назвался первый.               

 - Денис Иванович, хирург-кардиолог, - представился второй.               

 - Оба известные в городе доктора, да и не только в городе, - добавила Алла. -      
   Отчество у них моё, поскольку... - начала было она, решив то ли оправдаться,
   то ли укорить меня, но тут же, будто по чьему-то приказу, осеклась.            

       Воцарилась та тишина, которую только я должен был нарушить и сказать, зачем я тут... Но у меня, командира батальона с безупречным басом, перехватило    
горло, исчез голос. Даже шёпот не получился...               
       Молчание прервал Матвей: "Мама, наш Санька едет на симпозиум врачей в Японию. Скоро. Проверь точность перевода его диссертации на японский.Тебе несложно". Мать кивнула в знак согласия и тут же поднялась из-за стола. Сыновья -
за ней. Молча вышли мы на улицу. Прощание - как бы мимоходом подали оба мне руку.
Втроём сели в машину и уехали...               
       Я пошёл в сторону вокзала, пряча глаза от встречных. Нет, я не плакал - я
рыдал, не сдерживаясь, горько и безутешно, как ребёнок-сирота, осознавший, что он
один на всём свете, чужой всем и навсегда..."               
       Собирая грибы в близлежащем лесочке, Митяй теперь радовался каждой ёлочке,
каждому кустику и, как давний заплутавшийся друг, виновато молвил: "Я не забыл вас... вот вернулся... один я, совсем. Никуда больше... Меня простите и примите..."               
       Часто ли человек так доверительно открывает душу природе? Редко. Когда он
только начинает путь длиною в жизнь и когда заканчиват свою дорогу, которую повторить никому не дадено. И ему, Дмитрию Игнатовичу, начать бы всё вновь, но...

                10.12.2017 г.