Антуан Де Вир

Столкновения или неприязненные отношения между графом Де Вир Дю Пон д Оджоно и сановными лицами духовенства начались не вдруг и не на пустом месте, они если быть пунктуальнее, поначалу имели вполне лояльны вид. Владея достаточно богатым поместьем, граф периодически позволял себе вносить местной епархии немалые суммы, исчисляемые сотнями золотых, нимало не заботясь, на что они расходуются, поскольку сие для него не представляло ни малейшего интереса, да и дорогу друг другу они не пересекали. Хотя даже человеку, весьма далёкому от епархии, легко было определить, что в священническом гнезде ничего по существу не обновлялось, и не менялось, новых приобретений также не было; но вот епископ смог позволить себе обосноваться в новом замке в готическом стиле с высокими шпилями на угловых башенках, как если бы имел намерение насадить на них облака, как кусочки мяса на шампуры.
   Имея свои уши  в окружении епископа граф доподлинно знал, на что, вплоть до сантимо, используются средства казны епархии, но поскольку всё это до сих пор его не задевало никаким образом, предпочитал не тревожить осиное гнездо, руководствуясь правилом: не буди лихо, пока оно тихо.
  И что уж скрывать, сам тоже жил не без греха, помимо доходов от поставки насыщенно-рубинового цвета густого виноградного вина; у него была ещё одна  статья дохода - скрытая от любопытных глаз, снующих всюду, и втискивающих свой нос во все щели без страха, что могут и прищемить, и об этом едва ли кто догадывался. А если бы и так, то нужно ещё доказать всё это.
    А подобные инциденты имели место происходить изредка: то в канаве найдут с перерезанным горлом подобного соглядатая, то ещё где-нибудь, что не мешало другим занимать их место, поскольку жалованье их целиком и полностью зависело от осведомлённости. Но что было забавным, наниматели тоже не испытывали восторга от особо ретивых ищеек, потому как те требовали повышения жалованья и последние просто исчезали, куда и как, никому не было интересным. Горожане, побогаче умом, несомненно догадывались о происходящем, а другим – более интересны и занимательны злачные места и притоны, дабы отвести душу и низменные потребности.
   Первая искра между епископом и графом Де Вир, вспыхнула и потухла, в тот момент, когда Де Вир решил урезать размер подаяния, что не осталось незамеченным святыми отцами, о чём епископ не замедлил высказаться графу в глаза, не церемонясь, что он в своём лице представляет духовенство и их главная забота это нравственная чистота паствы:
   - Мессир Де Вир, а не кажется ли Вам, что размер Вашего подаяния не соответствует Вашему высокому положению и Вы утаиваете от Господа нашего, восседающего на небесах?
   - Ваше Святейшество, в Писании сказано: только плоды трудов, да идут в счёт…
   - С чего это Вы решили, что мы мало трудимся, мессир Де Вир? Мы ежедневно и еженощно возносим свои молитвы во благо земли королевства, за души, населяющие её людей, независимо от сословной принадлежности. И, Вы мессир, смеете упрекать меня в отсутствии усердия в служении?
   - Святой отец, я сказал то, что считал нужным сказать, только и всего. И что отдал, то и есть моя посильная лепта в материальном плане. А что же до духовного составляющего, святой отец, смею надеяться мои молитвы, ни в чём не уступают вашим в чистоте помыслов, как впрочем и моя жизнь.
    На этой ноте, сочтя разговор законченным, не дожидаясь ответа, граф поспешил откланяться и покинуть епископа, что разумеется, противоречило общепринятому этикету. В этом плане Антуан давно для себя решил, что правила этикета, большей частью состоящие из расшаркиваний и поклонов, ничего не стоят и на это способны обученные существа даже лишённые  разума, не имеющие об этом ни малейшего преставления.
   Сей выпад со стороны епископа был первым заброшенным камнем, не ведающей жалости, рукой инквизиции, на что Антуан по беспечности не стал обращать внимания. И всё-таки это было его непростительной ошибкой. Колесо инквизиции против графа Антуана Де Вира запустилось, и дело оставалось за малым: дождаться какой-либо ошибки за ним, чтобы уже полноценно предъявить против него обвинение, что же до доказательств, всё это выудит из него пыточная машина правосудия, как она привела на эшафот немало безвинно осужденных  голов. 
   Возможно то же самое, такая же кончина ожидала и самого графа Антуана Де Вира, не подсуетись его хорошие высокопоставленные друзья, которых действительно можно называть друзьями, коль они не побоялись вступить в противоречие с правосудием, не побоялись оказаться рядом с ним в одной камере, в одной пыточной. Они применили все возможные методы, но в итоге смогли устроить побег, за что Антуан до сих пор чувствовал себя в долгу перед ними.
   Но даже их могущество, позволило спасти ему жизнь, не более того, хотя Антуан был счастлив и этому, честное имя он вернёт благодаря своему уму и трудолюбию. Имея голову на плечах, и, бьющееся сердце в груди, он был уверен, что он сможет устроить свою жизнь надлежащим образом, но вдали от родины. И, несмотря на все происки завистливых недоброжелателей, представляющих из себя чванливых и заносчивых сановников, он заставит их примириться со своим существованием, причём на ступеньку выше.  Пусть даже это произойдет вдали от этой страны и от этого короля, не способного отделять зёрна от плевел. На родине он стал не просто изгоем, а кандидатом на виселицу или хуже того на костёр, который уничтожал все следы
                АСКОЛЬД ДЕ ГЕРСО