Сакинат

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ


Я верю, что ничто не проходит бесследно, и что каждый малейший шаг наш имеет значение для настоящей и будущей жизни.
А.П. Чехов

Стояла поздняя осень. День клонился к вечеру, и луч медленно гаснущего солнца падал на маленький стол возле окна. Старшей девочке Сакинат, сидевшей за столом, исполнилось семь лет. Аминатке, сидевшей напротив нее, было четыре года. Обе были одеты в старые поношенные платья из бумазеи, которые сшила мама. Шерстяные  безрукавки, надетые поверх платьев, тоже были плодом труда заботливых материнских рук. Маленький цветной платок сполз с головы старшей на плечи и более не скрывал густых чёрных волос, заплетённых в косички. Волосы младшей, походившие цветом на спелую пшеницу, были подстрижены ножницами, и голова девочки была похожа на сноп, увенчивающий скирду снопов.
Сакинат рисовала цветными карандашами. Аминат укачивала тряпичную куклу и тихо напевала песню, чтобы кукла уснула.
В комнате, где сидели дети, вдоль всей стены тянулась широкая деревянная тахта. Её накрывал чёрно-белый палас, сотканный из шер-стяных некрашеных ниток. Задняя стена была завешена сатиновой тканью с узором крупных цветов. В одном углу, впритык к стене, бы-ла сложена постель. На тахте оставались лишь несколько маленьких подушек. Оба окна, выходящие на одну сторону, были завешаны вя-заными ватными занавесками. Сбоку от тахты находилась некрашеная дверь, с другой стороны – очаг. Окна и дверь в комнате были новые, но простые, без намека на изящество и красоту. Очажный камень, расположенный с лицевой стороны очага, был старинным, его покрывали искусно вырезанные красивые мелкие узоры. На каменном выступе, который был выше очажного камня, стояла десяти линейная керосиновая лампа. С утра не чищеное стекло лампы было черное от сажи. Зато стены, покрашенные белой глиной, сияли чистотой. Стена возле дверей была увешена медной, фарфоровой и глиняной посудой. Под ней на низкой деревянной полке стояли маленькие и большие кастрюли на трёх ножках, кувшины-водоносы и маленькие кувшины для воды. По другую сторону очага находился небольшой шкаф для посуды, самодельный изготовленный плотником.
Посередине комнаты находилась колыбель. Она была накрыта тонким стёганым одеялом, сшитым из разноцветных шёлковых и ат-ласных лоскутков. Пол был покрыт хорошо подогнанными друг другу каменными плитами, был чисто подметён, но под ногами ничего по-стелено не было – ни коврика, ни циновки.
Сакинат была полностью поглощена своим занятием. Она уже два месяца ходила в школу, умела держать карандаш и научилась пи-сать несколько букв. Девочке хотелось, чтобы радуга, которую рисо-вала, получилась красивее, чем настоящая. Результат труда вполне удовлетворил её. Она любила рисовать красивые узоры поточёнными отцом карандашами на бумажных листах. Двадцати четырёх цветных карандашей, как у нее, в школе пока ни у кого не было.
Пока Сакинат была занята рисованием, в колыбели проснулся брат. Он принялся гукать, затем залепетал, рассказывая сам себе сказ-ки, на своём младенческом языке. Сакинат не обращала на братишку внимания – не плачет, значит, с ним всё хорошо. Между тем в колы-бели ослабла привязь для рук. Малыш медленно высвободил руки и, продолжая громко гукать, стащил накинутое на колыбель одеяло.
Погремушка, привязанная над колыбелью, ему окончательно на-доела. А Сакинат, увлеклась  рисованием, думать не думала про бра-та.
Вдруг раздался звук упавшего братишки. Она быстро обернулась – братишка громко плакал, больно ударившись головой о каменную плиту. На её глазах дыхание ребенка прервалось, он посинел. Сакинат бросилась к нему. Схватила малыша и уложила на тахту, подложив под его голову подушку. Быстро плеснула в ладони воду из кувшина и брызнула в лицо брата, несколько раз осторожно повернула его голову туда-сюда. Её действия дали результат: у мальчика заново вырвался крик, и с криком восстановилось дыхание.
Сейчас все мысли Сакинат занимал только брат. Ласковее, чем мама, девочка заговорила с малышом, лаская его. И, словно угадав и приняв её желание утешить его, маленький Хасбулла перестал пла-кать и заулыбался. Сакинат надела на братишку безрукавку, повязала на гладко стриженую голову хлопковую косынку. Маленькие ножки до самого пояса закутала одеялом, которым была накрыта колыбель. Затем усадила братишку и, чтобы не упал, разложила вокруг него по-душки.
Взяв очажные щипцы, девочка порылась в очаге, и из-под золы заалели угольки кизяка. Сакинат поставила разогреваться тёмно-зелёную эмалированную кастрюлю с молоком, приготовленную ма-мой. Налив в стакан согретое молоко, напоила брата. Она уже забыла про свой рисунок, но не забывала следить, чтобы ей помогала сест-рёнка. Маленькая Аминат убрала все свои игрушки, а карандаши и рисунок старшей сестры убрала в её мешочек, после чего прибрала в комнате.
С кизяком для очага вернулась мама. С любовью посмотрела на дочерей и на сына.
– Ой, мамины красавицы, не плакали, пока мама придёт? По-смотри, и комната прибрана! И брата покормили? Ой, мои милые!
Выслушав ласковые мамины слова, Сакинат попросила:
– Мама, отпусти нас погулять. На улице дети играют, мы тоже хотим.
– С удовольствием отпущу, идите. А пока вы вернётесь, я приго-товлю вкусный молочный суп.
Привязав маленького Хасбуллу плотным шерстяным платком к спине, и взяв за руку сестрёнку, Сакинат вышла из дома. Только так, на спине, девочка могла гулять с братиком – взять его на руки у неё не хватало силенок.
На окраине селения располагалось гумно, переполненное скир-дами снопов ржи. Это место ровесницы Сакинат выбрали для своих игр. На улице было пасмурно. Ещё не зашедшее солнце закрыли тучи. За горами, подпирающими небо с западной стороны, неподалеку от села, туман выпускал свои косы, сквозь которые пробивались закат-ные лучи. Слабый северный ветер не позволял туману подняться на-верх, прогонял его за горы.
Марьям, с которой Сакинат сидела в школе за одной партой, бы-стро бегала, увлеклась игрой, терялась из виду и заново появлялась между скирдами. Обычно не очень проворная, Аслимат, на этот раз, не отставала от нее. Убайдат, которая была старше подруг на целый год, как ни старалась – никак не могла поймать их в игре.
Хотя Сакинат не играла и не веселилась со всеми, но рада была находиться там, где играли её сверстницы. Самой принимать участие в общих играх ей доводилось нечасто. Если даже брат оставался с мамой, Аминат, которая на прогулке держалась за руку старшей, все-гда была рядом. Если Сакинат начинала играть с детьми и оставляла сестрёнку одну, Аминат, приходя домой, жаловалась маме:
– Она меня оставила плакать! Сакинат меня в игру не взяла!
Мама иногда через ласковую просьбу, иногда через окрик остав-ляла маленьких брата и сестру под присмотром Сакинат. Поступать иначе у женщины не было возможности: больше некому было при-смотреть за детьми. Сакинат честно старалась удерживать себя от разных интересных занятий, от игры с подружками, хотя ей очень хо-телось быть вместе со всеми детьми.
– Ну что, идти? – с закрытыми глазами кричала Убайдат тем, кто прятались между скирд. С разных сторон доносились радостные кри-ки детей, однако кто и откуда подберётся к тому месту, где стояла Убайдат, невозможно было угадать.
– Идти? – ещё раз крикнула Убайдат, готовясь открыть глаза и броситься в весёлую погоню за подружками.
– Иди! Иди! – оттуда и отсюда зазвучали ответы. Нелегко было узнать, где находились спрятавшиеся игроки!
И снова Убайдат не смогла никого поймать. Договорившись ме-жду собой, девочки выглядывали с разных сторон, и когда Убайдат старалась поймать одного игрока, другие подбегали к тому месту, где она закрывала глаза, а та, которую она едва не схватила, терялась ме-жду скирдами. Целый день девочки играли между скирд – носились друг за другом, прятались и снова убегали. Их одежду и волосы запо-рошила солома. Уставшие лица детей сияли радостью. Сакинатке, держащей за руку сестру, а на спине – брата, оставалось только смот-реть на них. Недалеко от играющих девочек стоял Салам – четырёх-летний брат Убайдат. Старшие не принимали его в игру, говорили, что он ещё маленький.
                ***
У многих сверстниц Сакинат были бабушки, которые и присмат-ривали за младшими детьми. А Сакинат от бабушки досталось только имя. Папа дал дочери, родившейся первой, имя своей матери.
Бабушка Сакинат была красивой, статной женщиной, настоящей горянкой. Она выросла в семье сельского муллы, была единственным ребенком в семье, была грамотной, читала Коран. Её мужем стал тот, кого избрало её сердце: Абдулкадыр из семьи Абдулгамида. С ним она и создала семью. Род Абдулгамидовых в селе считался зажиточ-ным и благородным. А через некоторое время, как Абдулкадыр и Са-кинат поженились, произошла революция. Всё, что было дома, – имущество, коров, лошадей, овец – всё пришлось отдать в колхоз. Ничего не было оставлено семье, кроме посуды и тех постельных принадлежностей, которыми пользовалась Сакинат. Вот так в одночасье обнищала некогда богатая семья. Тем не менее, Сакинат вырастила, ни на что никому не жалуясь, четверых маленьких детей.   Когда после старшего сына Абдулгамида родился Хасбулла, у неё не было даже куска ткани, чтобы укутать младенца в колыбели. Тогда Сакинат разорвала свою чёрную накидку на пять частей, и они послужили малышу пеленками и одеяльцами, пока он не подрос. Когда в доме бывало холодно и голодно и нечего есть, Сакинат ни у кого ничего не просила. Как и все, она работала в колхозе, что-то зарабатывала и жила так же, как и другие. Её муж Абдулкадыр, знавший лучшие времена, нелегко переносил тяготы жизни. Его отца и двух старших братьев раскулачили и выгнали из села. Больше они в село не вернулись, потерялись бесследно, – ни единого письма не получили от них родные. И только Абдулкадыр благодаря отцу Сакинат остался в родном селе. Её отец был умным человеком. Уже арестованного и приговорённого к ссылке в Сибирь Абдулкадыра удалось тестю вернуть из Махачкалы в село. Однако к новой жизни, к колхозному устройству, к новому укладу и властям Абдулкадыр привыкнуть так и не смог. Возможно, что он прожил бы недолго, но помогла его родная, любимая супруга Сакинат. Не смирился с новой жизнью и отец Сакинат. Вскоре старик ушёл из жизни. Чтобы Сакинат не осталась одна с детьми, Абдулкадыр, уже не имея интереса к жизни и к миру, скрыв свои тяжёлые думы и печали, всё же продолжал жить.
Старшего сына, который носил имя деда по отцу – Абдулгамид, в 1937 году забрали в армию. Не успел он вернуться, как началась Ве-ликая Отечественная война. Хасбулла и Амирбег, младшие сыновья Сакинат, добровольно ушли на фронт. Начались тяжёлые, тревожные военные дни. Семья ждала писем, но от сыновей не было весточки. Абдулкадыр каждый день вставал рано утром, садился на большой камень у ворот и долго вглядывался вдаль, где терялась ведущая в се-ло дорога. 1941 году, в один из осенних дней утром, жена нашла его бездыханное и остывшее тело. В ожидании сыновей сердце отца ос-тановилось...
С того дня, как началась война, Сакинат не получила от  старше-го сына ни одного письма. От младших сыновей пришли «чёрные письма»: от Хасбуллы в 1941 году – из-под Москвы, от Амирбега в 1942 году – из Сталинграда. А зимой 1943 года единственная и млад-шая дочь Аминат наверно простудилась, заболела и умерла. На земле не осталось ничего, на что надеялась и о чём мечтала Сакинат. После смерти дочери она не прожила и двух месяцев... Опустел большой дом, и постепенно превратился в развалины.
Старший сын Абдулгамид, единственный из большой семьи, ос-тавшийся в живых, в 1947 году вернулся в село, пройдя через все не-взгоды войны. В тот период родной дом представлял собой печальное зрелище. Кому понадобились, те и забрали красивые окна и двери опустевшего дома. Глиняный кров без присмотра протекал, все балки успели сгнить, крыша провалилась внутрь.
Чёрные письма с фронта от обоих братьев хранились у двоюрод-ной сестры Умукурсум. Могилы отца, матери и сестры, без присмот-ра, заросли травой. Прочитав молитву на их могилах, Абдулгамид решил навсегда покинуть село. Но, когда дошёл до ворот своего дома, передумал. Дубовые ворота стояли по-прежнему крепко. Ведь он жив на земле! Да разве можно навсегда закрыть эти ворота? Нет, такого сердце Абдулгамида принять не могло. Он решил остаться в селе и восстановить родительский дом. Сейчас он уже был не сыном раску-лаченных родителей, а участником Великой Отечественной Войны, который своими ногами прошёл все фронтовые дороги. Он воевал в Белоруссии в партизанском отряде и вернулся с тремя медалями на груди.
С помощью колхоза Абдулгамид организовал в своём доме два субботника. В первое время, чтобы где-то жить, отремонтировал пол и потолок одной из комнат, стены заново помазали раствором глины и гнилой соломы. Единственная оставшаяся в селе близкая родствен-ница, Умукурсум, дочь сестры отца, после смерти Сакинат забрала всю домашнюю утварь, а теперь вернула всё в дом двоюродного бра-та. Потом Умукурсум засватала ему Абидат.
Абидат была старшей из трёх дочерей, оставшихся с больной ма-терью – их отец не вернулся с фронта. Самую тяжёлую часть мами-ных забот девушка с детства брала на себя и, чтобы младшие сестры не оставались голодными, работала днём и ночью. Умукурсум пони-мала: для счастливой и благополучной жизни двоюродному брату нужна именно такая расторопная жена. Абидат отличалась не только расторопностью, но и красотой. Не прошло и двух месяцев, как Аб-дулгамид женился. Летом он работал в колхозе, а зимой уезжал на за-работки в Баку. Абдулгамид работал хорошо, старался, чтобы дома был достаток. Хорошо работала и Абидат. Постепенно супруги со-вместными усилиями восстановили дом Абдулгамида в том изна-чальном виде, каким он был при жизни родителей. Снова появились большие сараи, где хранилось сено для множества коров и овец. Что-бы содержать в образцовом порядке и чистоте четыре большие ком-наты, широкую веранду с пятью столбами, красиво уложенный кам-нями двор, Абидат приходилось без устали трудиться днём и ночью. Помимо домашних дел она работала в колхозе, не отставая от других. У Абидат не было никого, кто мог бы присмотреть за детьми. Сестры тоже вышли замуж, у них были свои хозяйства и свои хлопоты. Мама тоже, перенёсшая тяжёлые невзгоды войны, вырастившая трех дево-чек, уже два года как умерла. Поэтому маленький сын и вторая дочь оставались под присмотром старшей – Сакинат.
                ***
Хотя Сакинат и не участвовала в играх сверстников, домой ей не хотелось. Не было скучно на прогулке ни привязанному за спиной братишке Хасбулле, ни малышке Аминат, которая потирала покрас-невший от осенней прохлады нос.
Между тем небо, закрытое облаками, потемнело. Послышались голоса матерей, созывающих детей домой. Не наигравшиеся дети, пе-ред тем как откликнуться на материнский зов, договорились продол-жить игру на следующий день после школы.
В очаге горел огонь от кизяка, и от огня в комнате веяло теплом. От почищенной лампы шёл уютный свет. Дома у многих сверстников Сакинат для растопки камина была лишь солома, а для освещения комнаты использовалась коптилка. Отец и мать Сакинат, работая не покладая рук, сами, без чьей-либо помощи, подняли благосостояние семьи до такого уровня.
Мама посадила на колени маленького Хасбуллу. Девочки вышли на веранду, помыли руки, поливая друг другу из медного кувшина, и вытерли ладошки полотенцем, висящим на гвозде возле дверей.
Когда они вернулись в комнату, мама стояла возле очага, снимая с огня медную кастрюлю на трёх ножках, полную супа. Дети любили его – с мелким хинкалом, сочным рисом и вкусной картошкой.
Сакинат взяла медный половник, налила в глиняную чашку горя-чий, исходящий паром суп. С поставцов для ложек, висящей над шкафом для посуды, взяла деревянные ложки ручной работы, а стол подвинула к тёплому очагу. Из самой большой кастрюли стоявшей на полке девочка взяла круглый хлеб и, разделив его на три части, поло-жила возле чашки с супом. Мама, усадила на колени малыша, сама ела и его кормила.  Вся семья поела из одной большой сулевкентской керамической чашки.
После еды мать заново приготовила колыбель для братика. Саки-нат помыла посуду, уложила ложки в поставцы, чашку положила в шкаф. Кастрюлю с оставшимся супом отнесла в холодную комнату.
Помня о своей обязанности приготовить на ночь постель для всей семьи, Сакинат сняла обувь, войлочные самодельные сапожки, и взобралась на тахту и приготовила постель, постелив матрац и подушки. В скором времени Аминат начала сонно тереть глаза, и старшая сестра помогла ей снять обувь и раздеться. В белом нижнем ситцевом платье, в цветочек Аминатка легла спать. В колыбели уснул и братишка.
Мать принесла с веранды шерсть в сите. Устроившись поближе к ещё не остывшему очагу, она начала прясть из шерсти нитки. Она ни-когда не ложилась спать, пока не наполняла в каждую ночь целое ве-ретено. Когда мама взялась за шерсть, Сакинат села готовить уроки. Хотя ей редко удавалось участвовать в уличных играх сверстников, в школе училась лучше всех. Ее одноклассники ещё учили буквы, она уже читала Букварь, а некоторые буквы даже умела писать.

***
 Небо то и дело озарялось вспышками молний. В небе грохотало, словно где-то били в огромный барабан. С северной стороны надви-галась чёрная грозовая туча, все больше  приближаясь к селу Шалда. Становилось темно, будто солнце раньше времени ушло с небосвода.
На виду, недалеко от села на пастбище паслось стадо коров сель-чан. Коров пасли по очереди. Сегодня был черёд семьи Сакинат и их соседки Убайдат. Утром коров сопровождали на пастбище Абидат и соседка Паризат. До вечера коров должны были пасти Сакинат, Амирбег – сын папиной двоюродной сестры Умукурсум, Убайдат и её двоюродный брат Али. Амирбег и Убайдат были одноклассниками: окончив шестой класс, они перешли в седьмой. Сакинат и Али учились в одном классе, но на год младше: они перешли в шестой.
Когда дети увидели огромную грозовую тучу, сначала испуга-лись, а потом, определив безветренное место на восточном склоне го-ры, начали сгонять туда коров. Коровы, словно понимая происходя-щее, не стали утруждать юных пастухов и сами начали собираться там, где хотели дети. Собрав животных, дети, напуганные хлещущим холодной влагой ветром, громом и молниями, некоторое время стоя-ли, не зная, что делать дальше. Грозовая туча подползала всё ближе к селу и к пастбищу с детьми и скотом. Гром, ветер и шум прибли-жающегося ливня заглушали звуки голосов.
Вытащив из мешочков принесённые из дома теплые вещи, все принялись одеваться. Убайдат извлекла из своего мешочка старый ку-сок чабанского шатра. Дети решили спрятаться от дождя под ним. Амирбег и Али воткнули в землю чабанские палки, готовя убежище от дождя. Дети работали, не разговаривая, без подсказки старших, оп-ределенно зная, что делать. Пока мальчики укрепляли в земле палки, Сакинат и Убайдат разыскали и принесли каждая по два камня. Пока до них не добралась гроза, девочки торопливо подготавливали укры-тие, где можно было сидеть вчетвером, прячась от дождя. Закрепив палки в земле, дети накрыли их сверху брезентом и, чтобы его не унёс ветер, решили держать его изнутри с четырёх сторон. Когда укрытие было готово, юные пастухи забрались внутрь. У одной стороны самодельного убежища, спиной друг к другу, на заранее подготовленные «стулья» из камней сели оба мальчика, у другой расположились девочки. Брезентовый «потолок» над их головами был достаточно высок, края брезента со всех сторон доходили до земли, и дети были укрыты от непогоды.
Как только юные пастухи успели спрятаться, по брезенту шумно застучали капли. На землю обрушился настоящий ливень! Раскати-стый гром прошёл по горам, вспышки молний резали глаза и освеща-ли всё кругом ярче, чем днём. У тех, кто прятался под брезентом, соз-давалось ощущение, будто наступил конец света. Хотя Амирбег и Али храбрились перед девочками, но так испугались, что не могли слово вымолвить, ни кровинки не было в их побледневших лицах. Ес-ли бы рядом не было девчонок, они могли даже расплакаться, но де-вочки находились рядом, и мальчики сидели и смело молчали как джигиты. Впрочем, их непрочная храбрость готова была дать трещи-ну и «промокнуть». Окончательно испугавшись, Убайдат начала всхлипывать. Ослепительно сверкнула молния. Град величиной с во-робьиное яичко начал барабанить по брезенту, прямо у них над голо-вой. У напуганных мальчиков не было никакого желания, утешать плачущую девочку. В этой ситуации самая младшая среди них, Саки-нат, внезапно проявила себя самой старшей.
– Замолчи, дурная! – прикрикнула она на Убайдат. – Сегодня первый раз увидела дождь с градом, что ли? Была бы  сейчас дома – всё прошло бы спокойно, а дома или здесь – какая разница? Зачем плачешь? Твой плач и нас пугает. Держите брезент, – приказным то-ном обратилась она ко всем, – чтобы ветер не унёс. На нас даже капля дождя не упала, по голове град не бьет. Если коровы не разбегутся, с нами ничего не случится, – продолжала Сакинат, не ощущая ни ма-лейшего страха.
Ободрённые её словами, ребята успокоились. Убайдат перестала всхлипывать. Гроза меж тем набирала силу. Гром рокотал почти бес-прерывно, вспышки молнии, казалось, озаряли землю ярче, чем солн-це. Сакинат не было до грозы никакого дела. То и дело, приподнимая край брезента, она с интересом выглядывала наружу, осматривая от-крывающуюся картину, словно понравившийся фильм, и периодиче-ски проверяла, где стадо. Коровы стояли на прежнем месте.
Под ногами сидящих струились ручейки дождевой воды, а вокруг рукотворной палатки образовались кучки градин. Когда Сакинат при-поднимала край брезента, град катился под ноги. Дети выбирали чис-тые, совали градинки в рот и сосали – они казались сладкими, словно леденцы, и таяли во рту.
Наконец ветер угнал грозовую тучу в южную сторону. Градины, стучащие в брезент, превратились в капельки дождя.
Через некоторое время и дождь прекратился. Дети выбрались из-под брезента и, оглядевшись, увидели, что зима будто пришла заново: всё вокруг, насколько хватало глаз, было покрыто толстым слоем гра-да, похожим на снег. Всё стало белым, будто зимой! В воздухе тоже похолодало. Солнце закрылось белыми холодными облаками, небо нахмурилось. Шум рек, образовавшихся после дождя, мешал услы-шать что-либо ещё. Поднялся пронизывающий холодный ветер, от которого дети быстро продрогли.
В скором времени, беспокоясь за детей, на пастбище прибежали родители. Абдулгамид и Манап, отец Убайдат, остались пасти коров, а детей с матерями отправили домой.
Тучу уносило ветром прочь. И пастбище, где сельчане пасли скот, и дорога, по которой шли дети, и село попали под град. Вся ме-стность вокруг оказалась белой!
На горе с южной стороны напротив села находилось место, куда почти при каждой грозе обязательно попадала молния. Нынешняя не-погода не стала исключением: от удара молнии на склоне образовался чёрный след.
– Посмотри-ка, – сказала Паризат, – и сегодня грозовая молния ударила в эту гору, и от огня осталась черная прогалина.
Все обернулись туда, куда указывала Паризат, кроме Амирбега. Он смотрел прямо перед собой. Ему не хотелось даже поворачивать голову к той горе, куда часто била молния. Семь лет тому назад на этой горе молния попала в отца мальчика…
                ***
До начала войны последнюю свадьбу в селе Шалда сыграли Умукурсум и Омарасхаб. На этой свадьбе первый и последний раз вышла на танец бабушка Сакинат. В свете луны и огня от кизяка она станцевала со своим мужем Абдулкадыром один-единственный танец в своей жизни, когда выводили невесту из родительского дома. Един-ственная оставшаяся в селе родственница – сестра мужа – назначила Сакинат сопровождающей невесты.
Несколько лет до начала войны были самыми счастливыми в жизни Сакинат. Как и все сельские ребятишки, росли её трое мальчи-ков, а самая младшая дочка украшала жизнь семьи. Гордясь подрас-тающими детьми, муж Абдулкадыр был доволен жизнью. У каждого человека поступки, как правило, согласуются с его душевным настро-ем, от которого нередко и зависят. Свадьба Умукурсум была сыграна в то время, когда в душе у Сакинат царили мир и добрый настрой. В свадебном кругу стояли и двое её сыновей... Старший сын Абдулга-мид, с достоинством нёс службу в армии. И сейчас она могла равно-правно жить среди односельчан.
Меньше, чем через месяц после свадьбы, Омарасхаба забрали на фронт. Молодая жена Умукурсум, недолюбив, в тяжёлые военные го-ды трудилась в колхозе и у себя дома, выполняя всю необходимую работу, и ждала мужа с войны. И вот в холодном феврале сорок пято-го года на костылях вернулся с войны Омарасхаб.
Когда Умукурсум узнала о возвращении мужа и о том, что Ома-расхаб не может добраться домой, она сама явилась за ним в район-ный центр, пешком одолев семьдесят километров по снежным сугро-бам. Увидев, что муж не может самостоятельно дойти до села, она от-правилась прямиком к военкому. Военком, ни слова не говоря, отдал ей коня, чтобы она забрала мужа в село. Они оба – муж на коне, а она пешком – за двое суток добрались до родного села. Чтобы не замерз-нуть в морозные ночи, они укрывались в колхозных стогах сена, ко-торые встречались по пути.
Больше года Омарасхаб ходил на костылях и ничего больше де-лать не мог, кроме как выходить на улицу и обратно. Постепенно здо-ровье восстановилось, ноги набрали силу. Не сумев найти другую ра-боту, он стал пасти колхозную отару овец.
Пройдя безжалостный огонь войны и оставшийся в живых, он был настигнут молнией в горах. Каждый раз, возвращаясь из гор в се-ло, Омарасхаб – черноглазый дяденька с большими чёрными усами – приносил детям в подарок лепные из тянущегося овечьего сыра рога-тые бараны и козлы, единственные игрушки послевоенных детей, ко-торые при желании можно было и покушать. Сакинат не могла пове-рить, что его уже нет в живых. Не могла и не хотела привыкать к этой мысли. Однако, при виде вытирающей слёзы мамы и удручённого старающегося не плакать Амирбега, ей тоже было трудно удержаться от слёз. Начиная с этого дня, в шесть лет Амирбег осознал себя стар-шим в семье и взвалил на свои плечи мужские заботы.
На склоне горы, где убило молнией Омарасхаба, росла хорошая густая трава. Хотя во время гроз молнии часто били в эту гору, летом каждого года там паслись две колхозные отары. Летними ночами на  горе, как звёзды на небе, были видны огни чабанских шалашей. Сей-час склон горы был снежно белым из-за града, и еще видна была чёр-ная полоса, сожжённой грозовым огнём земли. Отары и чабаны были не видны, их невозможно было различить.
Амирбег был похож на своего отца. У него, как и у отца, были чёрные глаза и волосы. Своими глазами цвета ночи часто, сам того не замечая, тепло смотрел на Убайдат. И сейчас, не желая поворачивать-ся к сожжённой горе, он смотрел на Убайдат, которая шагала рядом. Тайну их взглядов знала одна Сакинат. О том, что это так, Амирбег и не подозревал.
Для Сакинат он был как брат. Амирбег носил имя младшего бра-та отца, который погиб на войне. Его тайну, как тайну своего брата, Сакинат хранила как свою и никому не раскрывала.
Если случалось так, что сына не было в селе во время грозы, Умукурсум не находила себе места. И теперь она, не дождавшись его возвращения, вышла из дома навстречу. Они встретились на окраине села. Тетя Умукурсум все время носила траурную чёрную одежду.

* * *

Холодный свет зимнего утра едва освещал окна. В сонной тиши-не комнаты можно было услышать лишь дыхание спокойно спящих братьев и сестры. С улицы доносился скрип снега под ногами – перед домом проходила дорога, по которой женщины носили воду. Хотя Сакинат уже давно проснулась, совершенно не хотелось вылезать из-под теплого стёганого одеяла, и она лежала тихонько, ожидая, пока мама не позовет. Девочка знала, что снег шёл со вчерашнего полудня и не прекращался всю ночь. Очищать крышу от снега было обязанно-стью Сакинат и Аминат. Эту работу сестры выполняли уже несколько лет, каждую зиму.
Абидат давно встала и очистила от снега двор, лестницу и место перед воротами. Если бы она после этого полезла очищать крышу от снега, то не успела бы вовремя покормить коров. Она разбудила дево-чек:
– Сакинат! Аминат! Вставайте, мамины золотые! До того, как в школу пойти, надо снег с крыши убрать. Нельзя его там оставлять! Все сельчане давно с крыш снег скидывают, мы одни спим до сих пор. Вставайте, родные, без вас я с работой никак не управлюсь.
Зная, что нужны маме, девочки заторопились. Не топленный с ночи очаг остыл, в комнате было зябко. Сестры быстро оделись теп-лее, вышли на веранду. В комнате остались двое спящие братишки – для участия в таком ответственном деле они были ещё слишком ма-ленькие.
Во дворе девочек ждали деревянная лопата и березовый веник. Попросив маму подержать лестницу, девочки взобрались на крышу. Хотя мама и говорила, что жители села давно на крышах, девочки не отстали от них. Начав с края крыши, Сакинат начала лопатой скиды-вать снег за дом. Снег покрывал крышу слоем в половину длины де-ревянной лопаты. Скинуть всю эту массу за дом было делом нелёг-ким. Аминат подметала веником места, очищенные от снега старшей сестрой.
Дом, где жила Сакинат, был построен на возвышенности. Он сто-ял на краю села отдельно от других жилищ, отсюда были видны дома односельчан, расположенные ниже.
Засунув в подмышки замерзшие пальцы, Сакинат подняла голову и посмотрела кругом. И буквально онемела от красоты, открывшейся перед глазами! Солнце ещё не вышло из-за гор. Цепочка горных вер-шин, словно соревнующихся по высоте, озарялась багровым отсве-том, будто за их склонами пылал огромный костер. Всю местность вокруг села покрывал снег, на который невозможно было смотреть – пронзительная белизна резала глаза. Кроме людей на крышах, всё кругом было белым. Горы со стороны захода солнца порозовели от первых солнечных лучей, падавших на крутые склоны. Кругом была удивительная сияющая красота и чистота – холодная чистота, кото-рую нельзя было увидеть больше нигде. Холодный воздух свободно доходил до лёгких. У тех, кто смотрел на это великолепие, невольно возникало желание взлететь. Действительно, вот бы взлететь за эти горы! Пока поднимается солнце, подлететь бы к нему поближе – или хотя бы проверить, можно ли такое. Сакинат знала, что подобные мечты неосуществимы, но мечтать никто не мешал. Сельчане, заня-тые своей работой, не замечали ни чистоты, ни красоты вокруг. Снег стал для них дополнительной заботой, которая прибавилась к каждо-дневным делам. К этой красоте все привыкли, красота стала обыден-ной.
Мысли Сакинат оборвал звук, громкоговорителя висящего на столбе, рядом с годеканом. Московский диктор, бодрым голосом рас-сказывал всей стране последние новости. Эти новости были весьма далеки от жизни людей, живущих в горном селе. Сакинат надела ру-кавицы из кусков овчины сшитые мамой. От работы ноги и руки со-грелись, лицо заалело румянцем. Снег не заканчивался. Новости по радио завершились, и послышался новый голос, который начал счи-тать: «раз, два, три, четыре», предлагая народу сделать зарядку. Соз-давалось ощущение, что далёкий радиоголос смеялся над людьми, ко-торые убирали снег. Никому из них, в это время, никакая зарядка бы-ла не нужна.
Молодежь, завершив работу, начала подшучивать друг над дру-гом. Некоторые крыши были соединены между собой так, что люди могли, не спускаясь, зайти друг к другу в гости. На глазах Сакинат и Аминат молодежь затеяла игры. Ребята принялись сбрасывать друг друга в кучи снега, образовавшиеся за домами. Свалившиеся ребята заново поднимались на крыши и стремились отомстить шутникам. Среди весёлых возгласов юношей, затеявших игры, слышались прон-зительные голоса девушек, наблюдавших за ними. Когда парни с верхнего квартала, чьи крыши были соединены между собой, устали от этой игры, то принялись кидать снежки в ребят, находившихся на крышах нижнего квартала. Дома разделяла узкая улица на три шага шириной. Их крики и смех заглушали звуки радио. Жителям нижнего квартала было неудобно кидать снег наверх. В основном на крышах собрались школьники, и шутки начали превращаться в ссоры. Тогда на свою крышу поднялся уважаемый в селе учитель Гаджимурад Ма-гомедович. Он пожурил ребят с верхнего квартала, затеявших эту че-харду.
– Хватит уже! Время идти в школу. Быстро заканчивайте свою работу!
В селе не было никого – ни молодого, ни старого, – кто мог бы ослушаться учителя. Ребята тут же перестали баловаться и продолжи-ли свой труд, на этот раз тихо, а кто успел скинуть снег, потихоньку исчезли с крыш. Вернулись домой и обе сестры. К этому времени в очаге уже горел огонь, в комнате потеплело. Старшему брату Хасбул-ле хотелось отодвинуть от себя трёхлетнего брата Абдулкадыра таким образом, чтобы тот не заплакал. Каждое утро, когда Хасбулла собирался в школу, малыш плакал, желая, чтобы старший взял его с собой.
Абидат посадила детей кушать. На завтрак приготовила кашу из пшеницы, перемолотой в ручной мельнице. Дети кушали из одной большой керамической тарелки, макая ложки с кашей в масло с урбе-чом, которая была в углублении посередине горячей каши.

* * *

Лето. Время, когда осуществляются мечты и желания, загаданные весной. Быстрая весенняя вода мутных горных рек впадает в море и реки в безоблачные дни становятся чистыми и прозрачными. Время, когда склоны гор покрываются цветами, и гуще становится трава. Время, когда в природе теряется звонкая красота, тонкость и нежность весны, а вместо него появляется решительность, мощь, большая сила лета.
В горах наступило, еще одно лето чтобы на горных лугах подня-лась трава, поспела пшеница, посеянная людьми весной, созрели фрукты на деревьях, которыми наелись бы люди, чтобы птицы вырас-тили птенцов и научили их летать, чтобы ягнята стали молодыми ба-рашками, телята превратились в бычков, и чтобы земля и все, кто на земле, тоже выросли ещё на один год.
По узкой тропинке за травой шли шесть девочек, лёгких, как птички, и переговаривались между собой. Поношенные от постоянного ношения, платьица из атласа, бумазеи и сатина выглядели чисто и опрятно. На головах красовались разноцветные маленькие платочки. Из-под платьиц были видны штаны из тёмно-синей ткани длиной чуть ниже колен, чулки и резиновые калоши.
По пути девочки слушали историю, которую рассказывала Саки-нат. Чтобы слышно была всем, они попросили её идти посередине их маленькой группы. Она рассказывала подругам про аргонавтов, кото-рые пришли в Колхиду, чтобы добыть золотое руно. То, что Ясону, пришедшему из чужой страны, Медея с Кавказа помогла забрать из её страны золотую баранью шкуру, никому из них не нравилось. Когда же Ясон охладел к Медее, и попросил её покинуть его страну, девочки сошлись во мнении, что Медея достойна такой участи. Рас-сказ о том, как Медея отомстила Ясону, они услышать не успели, потому что дошли до места, где собирались косить траву. Было решено дослушать всё на обратном пути.
До обеда было ещё далеко. Не успевшая высохнуть роса блестела на траве. Небо стало чистым и синим. Вершины высоких гор, будто столбы, подпирали небесную высь, и бесконечные вершины уходили вдаль, и терялись в синей дымке. Ниже поляны, где девушки косили траву, в ущелье глубиной в два – три километра протекала река, и гул её, если прислушаться, можно было уловить даже на вершине горы. Река была полноводной, летняя жара растопила снега и льды на вер-шинах высоких гор и превратила их в большую реку.
Девочки косили серпами на горных лугах высокую спелую траву, соревнуясь между собой, кто справится быстрее.
Аслимат, которая училась с Сакинат в одном классе, не была пе-редовицей и даже в косьбе отставала от сверстниц; лицо и фигура её не отличались красотой, зато обладала красивым звонким голосом. Голос достался ей в наследство от отца, знаменитого певца. И если Сакинат умела хорошо пересказывать рассказы, которые она читала в большом количестве, то Аслимат еще лучше умела петь красивые песни. Она не хотела скрывать свой талант, чтобы все слушали только Сакинат. Аслимат сначала тихо, потом громче начала петь:
Дерева высокого листочек
Алого мака цветочек.
Твоя я невеста,
Хоть знать ты не хочешь.
По тому, как замирало всё кругом, словно прислушиваясь к голо-су девочки, создавалось ощущение, будто горы влюбились в звуки дивной песни. Да и траву косить с песней было намного легче и весе-лее. Отдаваясь эхом в горах, песня, казалось, взлетала ещё выше и от-того звучала ещё прекраснее. Аслимат сменила несколько мотивов. Исполняла она их один лучше другого. И слова для песен умела на-ходить подходящие. Чем учить уроки в школе, она предпочитала петь песни и умела это делать хорошо.
К тому времени, когда девочки связали вязанки трав, Аслимат не успела сделать и половины работы. Сакинат сердилась на неё за то, что одноклассница не только не успевала выполнять работу наравне с подругами, но и не очень к этому стремилась. Марьям шустро взялась помочь голосистой подружке. Другие девочки тоже подключились, и вскоре вязанка травы для Аслимат была собрана. Сакинат и Убайдат сегодня особенно огорчала её лень. Положив на тропинку свои ноши – большие вязанки травы, – обе девочки стали ждать подружек.
– Ну что это за человек Аслимат? И вчера мы скосили траву для её вязанки! Она что, хочет, чтобы мы ей за песни косили траву? – в сердцах сказала Убайдат.
– В школе ей лень учиться, я её тащу за собой, и здесь придётся тащить, нам ничего не остается. Если ей не стыдно так поступать, что мы сможем с ней сделать, – заметила Сакинат.
– Я тоже так думаю. Но сегодня я торопилась, чтобы не отстать от других, и устала, не смогла помочь Аслимат, – сказала Убайдат, чувствуя угрызение совести, что ей не удалось поучаствовать в со-вместной помощи подруге.
Закончив косьбу, девочки крепко связали большие вязанки. Ас-лимат смотрела на них и улыбалась – ей явно ничуть не было стыдно, от того, что подружки поработали за нее,
Время подходило к обеду, когда уставшие, вспотевшие девочки одолели половину пути до села. Добравшись до родника с холодной водой, они опустили свои ноши на землю. На большом камне, возле весело струившейся прозрачной воды, они оставили еду, когда пошли косить. Теперь все изрядно проголодались и готовы были наброситься на нехитрую дорожную еду.
Место, где они остановились, представляло собой равнину между двумя горами. Казалось бы, здесь не могла появиться вода, однако родник, выходящий прямо из-под земли, протекал здесь всегда, даже в период засухи. Родничок был мал и занимал место не больше метра. Вокруг него, словно радуясь влаге, росла на полянке густая трава. Вода никогда не поднималась и не опускалась, это можно было заметить по земле вокруг родника. Как в зеркале, в роднике отражалось светло-голубое небо.
Поливая друг другу на руки из алюминиевой кружки, кем-то ос-тавленной возле родника, девочки помыли руки и умыли покраснев-шие вспотевшие от усталости лица. Выложили на чистую салфетку хлеб с сыром и удобно устроились за едой на поляне с густой травой. На свежем воздухе, после нелегкой работы аппетит был не плохой.
Попозже подружки растянулись лёжа на траве. Кроме них на лу-гу и вокруг не было ни души. Домой возвращаться не хотелось.
– А пойдемте вниз к речке, искупаемся, – предложила бойко Марьям. Она была среди них заводилой.
– Идемте, – сразу согласилась Аслимат. В их маленькой компа-нии не оказалось никого, кому не понравилась бы идея. Прежде, чем отправиться к реке, девочки сняли калоши и чулки и оставили их на большом камне рядом с родником.
Быстро спустившись по склону горы, они достигли реки. И дви-нулись по мокрым скользким камням, наступая на них осторожно, чтобы не поскользнуться и не упасть. Водопад был метров на два-дцать выше бурной реки, с трёх сторон её окружали горы, безмолв-ные стражи, укрывающие могучими плечами стеснительных горянок, которые надумали искупаться в реке, чтобы никто не увидел их кра-сы. По краям реки росли лопухи – под их большими листьями можно было укрыться от дождя. Скалы сузили в этом месте русло реки, и во-ды в ней было много, а быстрое течение могло бы унести даже телён-ка.
Сняв верхнюю одежду, девочки бросили её на большие лопухо-вые листья. Когда, раздеваясь, дошли до нижних ситцевых рубашек, посмотрели друг на друга и остановились в нерешительности. Им ни-когда не приходилось видеть голыми себя, и они стеснялись друг дру-га и самих себя. Марьям самая шустрая из всех, первой отстегнула пуговицу на воротнике нижней рубашки. Со смехом скинула послед-нюю одежку, бросила ее на лопухи и, раскинув руки в стороны, чтобы не упасть, бросилась в горную речку. За ней последовали остальные. Весело брызгая друг на друга, и смеясь, подружки двинулись к небольшому водопаду. Они уже не были маленькими детьми, но и девушками ещё не стали, а потому желание игры ярко и живо выплёскивалось из них, и река, и лопухи, и небо и горы внимали весёлому девчачьему смеху. Если бы за ними сейчас наблюдал кто-нибудь из повидавших жизнь, то увидел бы, что движения девочек дышали стыдливостью, чистотой и отсутствием греха. Вода в речке была холодная. Ледяные брызги вызывали в теле дрожь. Чтобы добраться до теплой воды, небольшого водопада, надо было идти вверх, по бурной  реке. Марьям и Убайдат, самые торопливые, раньше всех оказались под водопадом.
– Скорее сюда! Здесь вода теплее! – кричала Марьям. От шума низвергающейся воды её голосок был еле слышен. Аслимат, как обычно, и здесь отстала от подруг. Ближе всех к ней оказалась Саки-нат.
Внезапно Аслимат поскользнулась обеими ногами и с криком рухнула на спину. И потерялась в речке. На поверхности воды были видны её руки, которыми размахивала, а река уносила её вниз. Девоч-ки замерли от испуга, все молчали и смотрели на нее, не в силах по-шевелиться. Сакинат бросилась за ней. На скользких донных камнях она и сама легко могла поскользнуться и упасть, однако через три шага догнала Аслимат и схватила одной рукой её длинные косы, пла-вающие на воде. Сакинат старалась удержаться на ногах в несущейся и бурлящей воде. Ей удалось нащупать место для частичной опоры. Она крепко держала в руках мокрые волосы. Голова Аслимат оказа-лась на поверхности воды. Теперь река не могла утащить девочку вниз. Наконец Аслимат почувствовала под ногами землю, и в это время подоспели подруги.
От сильного испуга Аслимат дрожала и не могла вымолвить ни слова. Происшествие испугало всех. Потихоньку они стали приходить в себя. Держась за руки, подруги с осторожностью, не торопясь, добрели туда, где был водопад.
Вода родника стекала по склону, нагревалась под солнцем, не-большими струями спадала с двухметровой высоты и, чуть ниже вли-валась в бурлящую реку, которая чуть не унесла Аслимат. Девочки не торопясь искупались под этим природным душем. Скалы вокруг без-молвно и бесстрастно взирали с высоты.
Все помалкивали, никого не тянуло на смех и шутки. Вода была не колюче холодная, попозже, когда они начали собираться, даже по-казалась теплой. Они получили достаточное удовольствие от воды и солнца. Девочки, когда спускались вниз, по бурной реке держались за руки, и вместе вышли из реки. Они разыскали среди лопухов, бро-шенную одежду, оделись, и стали подниматься на гору.
По пути домой договорились ничего не говорить родным о слу-чившемся.

* * *

В восьмом классе химия и биология стали для Сакинат любимы-ми предметами. Для этого была своя причина. Эти уроки вёл молодой учитель Ахмед Гаджикурбанович, который окончил в Махачкале пе-дагогический институт и вернулся в родное село работать в школе. Он был сын брата директора школы Гаджимурада Магомедовича. Мама Ахмеда Гаджикурбановича умерла, когда ему было пять лет, а отец не вернулся с фронта. Мальчика взял к себе родной дядя и стал растить вместе со своими детьми. Но в пятом классе сироту отдали в детдом, посчитав, что там ему будет лучше, чем дома.
Светлолицый, с глазами цвета весеннего неба, прямыми и густы-ми волосами светло-рыжего цвета, Ахмед Гаджикурбанович, каза-лось, явился в село Шалда из другого мира. Он первым стал ходить по сельским улицам в городском костюме и в туфлях. Когда шёл дождь, носил над головой чёрный зонт. Чисто разговаривал на русском язы-ке, доходчиво объяснял детям урок. Кроме биологии и химии, кото-рые он преподавал, прекрасно знал и литературу.
– Я любил литературу, но стране больше нужны были химики и биологи, поэтому я изучил эти науки, – не раз говорил он детям.
Учитель Ахмед жил один в своем старом доме, занимая одну комнату, отремонтированную с помощью дяди Гаджимурада. У него не было своего хозяйства. Когда было нужно, он оказывал посильную помощь семье дяди Гаджимурада, а всё остальное время проводил в школе. Ахмед научил школьников играть в волейбол. Ежедневно до позднего вечера с площадки за школой разносились по селу крики де-тей, играющих в волейбол. Если мяч сдувался, новый приобретал все-гда сам Ахмед. Сакинат завидовала мальчикам, которые могли себе позволить поиграть в мяч, и очень хотела тоже пойти на школьную площадку, но помнила: нельзя...
Ахмед Гаджикурбанович был классным руководителем восьмого класса. Ученики заслушивались его интересными рассказами о том, что происходило за пределами села, за рубежом. Учитель читал наи-зусть стихи Пушкина, Лермонтова. Советовал прочесть книги, кото-рые читал он сам: «Как закалялась сталь» Николая Островского, «Овод» Этель Лилиан Войнич, увлекательные рассказы Жюль Верна, русскую классику... То, что было в школьной программе, и то, чего в ней не было, учитель давал прочесть ребятам.
Класс любил учителя. Все одноклассники Сакинат хотели хоро-шо учиться. Иногда классный час затягивался потому, что никак не иссякали вопросы учащихся к педагогу. Ахмед Гаджикурбанович не мешал никому из учеников высказывать свое мнение, наоборот, – учил их думать самостоятельно. Мысли и суждения, которые выра-жала Сакинат, учитель поддерживал. Его хвала подбадривала девуш-ку. Каждый заданный урок она отвечала хорошо, однако молодой учитель никак не выделял её среди других учеников. Всегда говорил одно и то же: «Молодец», – ставил отличную оценку и продолжал урок.
Сакинат попросила маму сшить ей три новых платья. Её обувь, которую отец привёз из города, была красивее, чем у одноклассниц, но учитель Ахмед ничего не замечал. На всех девочек он смотрел с одинаковым безразличием. Однажды на празднике, когда он взглянул в лицо Аслимат, когда она только что спела песню, у Сакинат похо-лодело сердце. Даже когда, забыв обо всем, они спорили о книге, ко-торая нравилась им обоим, он ни разу не взглянул на Сакинат такими глазами.
Сакинат знала, что Аслимат в жизни не прочла ни одной книги. Выходя к доске, она и урок не отвечала, потому что не учила. Тем не менее, преподаватели вытягивали её на «тройки». «Мама Аслимат – двоюродная сестра матери Ахмеда, поэтому он обращает на неё вни-мание», – успокаивала себя Сакинат.
Сакинат вступила в ряды комсомола. Против её вступления не выступил никто. Она и училась хорошо, при этом открыто высказы-вала свое мнение, не боялась споров. Её не выбрали в комитет комсо-мола, до этого ни разу не выбирали старостой класса. Ровесники от-носились к ней ровно и объективно, старшие же не забывали, чьей дочерью являлась она. Она выполняла любую работу, как и все де-вушки родного селения. Сакинат не показывала, даже сама не подоз-ревала, что чем-то отличается от остальных. Но у неё в крови была черта, которая без слов говорила, что её обладательница красивее и умнее многих сверстниц. Она молчала, но давала понять: «что захочу – я смогу сделать». Поэтому её недолюбливали. И хотя открыто никто ничего не говорил, но всегда оказывалось, будто кто-то ставил ей палки в колеса.
На праздники в клубе собирались все жители села. Там передо-виков труда, отличников учебы поимённо поздравляли перед всеми жителями директор школы и председатель колхоза. Прежде отец Са-кинат на эти праздники не ходил, но, когда она с первого класса начала получать подарки перед всем селом за отличную учебу, стал приходить, чтобы увидеть дочь и порадоваться за неё. Сердце отца наполнялось гордостью, когда среди отличников учебы первым называли имя его дочери. Абдулгамид был убежден, что нет в селе девушки, которая стоила хотя бы ногтя его дочери. Аминат,  младшая дочь, тоже хорошо училась и тоже получала поздравления, сын Хасбулла, который только начал учиться, тоже был отличником, но то, что Сакинат была особенной, видели все.
                ***
    Проходили дни, месяцы, годы. Хотя работе, которую выполняли сельчане, не было видно конца, но благосостояние жителей улучша-лось. Мука, рис, сахар, ткани, одежда, обувь можно было покупать в сельском магазине. У кого были деньги – могли всё это спокойно приобрести. Те, кто работали в колхозе, не видели больших денег, за-то за трудодни имели возможность дешевле взять с колхозного склада все, что необходимо для жизни. Пшеница, картошка, масло, сыр, мясо сезонные фрукты – всё было на складе.
Семья Абдулгамида колхозный склад посещала редко. Все, что необходимо к столу, они выращивали в своём огороде. Расторопная мама Сакинат вела хозяйство, как заведённые часы. Абдулгамид был участником войны и имел право на облегчённую работу, но, чтобы иметь возможность больше заработать для семьи, не стал в колхозе просить себе поблажек. Если бы он обратился к председателю колхо-за или к председателю сельсовета насчёт работы в конторе, и они бы ему отказали, гордый горец не смог бы легко это простить. Поэтому, ни у кого ничего не просил, весной и летом работал в колхозе, а зи-мой уезжал на заработки в Баку или в Туркменистан. Он не забывал, какие трудности перенесла его семья, не забывал, что дедушка был раскулачен, и без вести пропал, но никому ничего не говорил. «Не будете меня трогать – и я вас не трону», – думал он и жил так, как считал нужным. Как бы то ни было, семья Абдулгамида хорошо оде-валась, нормально питалась и имела возможность приобретать в дом хорошие вещи. Абдулгамид снял установленные наспех сразу после войны старые двери и окна своего дома, и поставил новые, хорошие и красивые. Первым в селе покрыл крышу шифером. Когда Абдулгамид и Абидат только поженились, гостевая комната была пустая, как мельница; сейчас там стояли диван и две кровати, а стены и пол по-крывали ковры. Над сундуком лежали красиво сложенные шерстяные матрасы, шёлковые стёганые одеяла и пуховые подушки. В доме у стены стоял ряд мягких стульев разных видов. В комнате, где жили супруги, и служила кухней, жилой комнатой и спальней Абдулгамид первым в селе установил харбукскую железную печь.
Сакинат и сестрёнка Аминат не спали на одной тахте, как было в детстве. Девочки жили в отдельной комнате. У каждой была отдель-ная кровать, стулья и стол, чтобы делать уроки, шкафы для книг и одежды. В комнате сестёр тоже стояла железная печь. Стены украшал сатин в крупных цветах, который Абдулгамид привозил из своих по-ездок на заработки из Баку и Туркменистана. Каждой весной Абидат с помощью всей семьи белила известкой комнаты, где топились печи, и открытую веранду – в результате помещения сверкали белоснежной чистотой. Сакинат, конечно, тоже принимала участие в ремонте – она каждую неделю мазала серой глиной швы между плитами на веранде и в обеих комнатах. В обновлённом доме стоял приятный глиняный запах. Абдулгамид знал, как строили, как жили, люди на равнине, в других местах, где он побывал. Видел деревянные полы, крашенные масляной краской, но сделать так же, пока не было воз-можности.
Когда в сельский магазин поступила швейная машинка, Абидат приобрела её за шестьдесят рублей. Для семьи это были большие деньги, но вручную шить сельчанам женщина не успевала. Абидат была прекрасной швеей, сельчанки, родственницы, подружки, дети с удовольствием носили сшитые ею платья, костюмы, брюки. Людей желающих шить новые вещи появлялось все больше и больше, по-этому швейная машинка была необходима. За шитьё одежды никто не платил, но сделанное добро никто не забывал.
Абдулгамид, работая в разных местах, освоил профессию камен-щика. Сейчас ему не было нужды ездить на заработки, потому что было много работы и в родном селении. Но за работу, брал неболь-шую плату, а бывало, что и вообще работал ради уважения. Среди жителей мало было богатых людей, которые имели бы возможность нанять работников на постройку дома.  Почти все сельчане были учи-телями школы и колхозниками, работающими за трудодни.
Как в свое время бабушка Сакинат научила читать Коран своих детей, так же и Абдулгамид научил своих детей читать Священную книгу. Во время школьных каникул отец, приходя после работы, за-ставлял детей писать и читать Коран в течение одного-двух часов в день. Уже к пятому классу Сакинат умела читать и писать арабские буквы так же, как и русские. Аминатке арабский алфавит давался трудно, но, тем не менее, она тоже выучила буквы, а затем научилась читать и писать по-арабски не хуже старшей сестры. Абидат, не от-ставала от дочерей, тоже выучила арабский алфавит и научила дево-чек молиться. Однако родители не заставляли их делать намаз. Саки-нат и Аминат нигде и никому не говорили, что читают Коран. Абдул-гамиду хотелось, чтобы его семья ничем не отличалась от односель-чан и жила так же, как все. Никто в селе открыто не молился, народ жил так, как указывала партия.
                ***
Казалось бы, причин переживать у Сакинат не было. Но душа де-вушки всегда была чем-то недовольна. Школьные предметы ей дава-лись без усилий, и всегда получала отличные оценки. Домашние дела для неё тоже не представляли трудностей, хотя и удовольствия не доставляли никакого. Настоящую радость приносили только книги. Девушка читала запоем. Если попадалась по-настоящему интересная книга, Сакинат могла читать до утра, не сомкнув глаз. В селении, в отличие от прежних времён, керосин продавали сколько угодно, и не было необходимости его экономить. Аминат, бывало, жаловалась ма-тери, что свет лампы, которую до утра не тушит Сакинат, мешает ей спать. Младшая сестра не разделяла страсти старшей к чтению и ни-каких других книг, кроме учебников, в руки не брала. И всегда гово-рила, что она не маленькая девочка, чтобы сказки читать. Маме тоже не нравились книги.
– Наша старшая дочь зря проводит время, – жаловалась Абидат мужу, когда он бывал дома. – Всё время читает, даже сказки.
– Ничего не случится, в книгах никто не будет писать плохого, – успокаивал Абдулгамид жену. – Если она читает книги после того, как сделает все свои дела, что же в этом плохого?
Отец гордился, что  дочь читает книги, в то время как в селе ни-кто чтением увлечён не был.
Всё было хорошо, вот только Ахмед Гаджикурбанович по-прежнему не замечал, есть или нет на земле Сакинат. Перейдя в девя-тый класс, девушка стала уделять больше внимания своему внешнему виду. В школу она не надевала платья, сшитые мамой. Отец привёз ей два шерстяных коричневых платья, такие же, какие носили школьни-цы в городе, и Сакинат обрадовалась обновке. Такие же платья были подарены и Аминат, но младшая не хотела их чистить и гладить и продолжала ходить в школу в платьях, которые сшила мама, как и другие сельские девушки. Сакинат очень шли платья школьной фор-мы. Уже хорошо сформировавшуюся девичью грудь скрывали под платьем бретельки фартука, с большими оборками. Она уже не носи-ла, как в детстве, штанишки ниже колен. Не скрывая красивых строй-ных ног,  поднимала чулки выше колен и носила туфли на невысоких каблуках. В то время как многим сельским девушкам родители не имели возможности приобрести и одной пары туфель, Абидат купила дочери сразу две пары дорогой обуви – чёрного и бордового цветов. Эти туфли долго лежали в сельском магазине – никто не покупал их, жалея отдавать за них немалые деньги. Что касается платка на го-лову, и тут Сакинат отличалась от сверстниц. Она не прикрывала волосы традиционным большим платком, как делали большинство сельчанок, а надевала маленькие платочки из шерсти и шёлка, которые, как пионерский галстук, повязывала на шею. Свои роскошные густые волосы заплетала в толстую, как рука, косу и отпускала вдоль спины. Но, что бы, ни делала Сакинат, – ничего не менялось.
Ахмед Гаджикурбанович её не замечал.
Однажды Сакинат специально опоздала в школу. Ахмед Гаджи-курбанович, даже не взглянув на неё, предложил сесть и продолжил урок, как будто ничего не случилось.
Сакинат каждый день, аккуратно заплетала косу, с платьем наде-вала белый фартук, и в дождь и в слякоть была в чистой обуви, хоро-шо подготовленная к урокам, приходила в школу. Но увы – не полу-чала со стороны Ахмеда Гаджикурбановича даже взгляда в свою сто-рону.
То, что творилось в душе,  Сакинат  не давала знать никому, даже сестре Аминат. Девушка постоянно думала о том, какие беседы могли бы проходить у них с Ахмедом. Они могли бы говорить о книгах, которые оба прочитали, об уроках, преподаваемых им, о городах мира, об астрономии, о космонавтах... Если у учителей начальных классов что-нибудь случалось, и они были вынуждены срочно уйти домой, урок для малышей поручали провести Сакинат. Она видела, что дети её слушаются, и сама знала, что способна доходчиво объяснить им урок. Один Ахмед Гаджикурбанович по-прежнему не смотрел на нее... Она никак не могла привлечь его внимание и не знала, как это сделать.
Сакинат хотелось вычистить дом Ахмеда до блеска, чтобы он стал уютным, как и её собственный дом, чтобы учитель не чувствовал себя приезжим, не чувствовал свою неустроенность. Она хотела ви-деть его равным среди жителей села. А он на годекане, где собира-лись взрослые люди, не появлялся и всё свободное время проводил со школьниками – играл с учениками в волейбол, баскетбол или футбол на площадке возле школы. В глазах Сакинат он вёл себя как человек, который ни о чём не думает и хочет легко прожить свою жизнь. Тем не менее, она продолжала мечтать и строить планы. Позже, после обустройства дома и быта, думала она, они вместе могли бы поехать в Махачкалу, в Москву, в Ленинград, увидеть весь мир... Но эти мечты были из числа тех, которым не суждено исполниться. Никто не знал, что у девушки на душе. Даже её мама, которая знала многое.
                * * *
Сакинат окончила десятый класс, сдала нелёгкие экзамены на «отлично». Односельчане говорили между собой, что Сакинат, скорее всего, после школы уедет продолжить учебу в Махачкалу. Но сама девушка пока ничего не решила. Родители многих её одноклассниц готовились после окончания школы выдать дочерей замуж. Сакинат не хотелось никуда уезжать из села, даже ради учёбы. Никто не спе-шил её сватать. Да ей, кроме Ахмеда, никого и видеть не хотелось.
Было теплое июльское утро. Сакинат, Убайдат и Марьям отпра-вились за водой. Встретившись, они долго ждали, пока появится Ас-лимат. По своему обыкновению та не торопилась и сегодня. Сакинат никогда не нравилось это ожидание. Не дождавшись Аслимат, подру-ги направились к роднику. Дойдя до родника, Марьям наполнила все кувшины. Девушки уютно устроились на траве на красивом весеннем лугу с белыми цветами, которое было вокруг колодца.
– Доброе утро, девушки! Не знала, куда вылить воду из кувшина, поэтому опоздала, – подойдя Аслимат, весело улыбалась. Её круглое лицо, всегда казавшееся Сакинат скучным и безжизненным, сегодня буквально светилось от счастья. Новое платье из зелёного шёлка с мелкими складками на талии подчёркивало её фигуру, голову покры-вал большой старинный платок. Наряд удивительно шёл Аслимат, и она, явно зная об этом, не скрывала хорошего настроения. Марьям вскочила, сорвала платок с головы Аслимат и отбежала в сторону.
– Поздравляю с женихом! Поздравляю с женихом! Без подарка платок не возвращается! – смеялась Марьям, размахивая платком над головой.
Аслимат даже не попыталась догнать её и отобрать свое имуще-ство. Опустив пустой кувшин, она с улыбкой села на траву рядом с Убайдат.
– Если ты не дашь подарок, я возьму его у Ахмеда Гаджикурба-новича. А даром, без выкупа, платок всё равно не верну! – держа пла-ток позади спины, Марьям подошла к девушкам.
Если бы Сакинат не сидела на траве, она могла бы упасть. Мир перевернулся перед её глазами, она молчала, не в силах вымолвить ни слова. Девушки не замечали её состояния, они смотрели на Аслимат.
– Дам тебе подарок, конечно, – пообещала Аслимат. – А вы мо-жете и у Ахмеда взять подарок, он тоже даст. Отдай мой платок, Марьям, без платка стыдно будет вернуться в село.
– Подарок мой – платок твой. По-другому платок не вернётся, – твердо настаивала Марьям.
Аслимат достала из рукава своего платья десять рублей.
– Два килограмма шоколадных конфет вам за платок хватит?
– Хватит! Хватит! – Марьям выхватила из рук Аслимат десять рублей и кинула платок ей на колени.
Конечно, Аслимат ещё дома приготовила деньги, чтобы отдать как выкуп, если подружки отберут у неё платок. Этот обычай был скорее игрой, и девушкам не понравилось, что она так сделала, тем не менее, Аслиматке никто ничего не сказал. Они ещё долго сидели на траве. Марьям всегда любила шутки, поэтому никто не удивился её проделке с платком. Аслимат ничего кругом не замечала от своего счастья. Что же касается Сакинат, несчастье заслонило от её взора весь мир. Ей не хотелось вставать, не хотелось идти домой. Она боя-лась, что, когда встанет, – ноги не удержат её на земле и все догада-ются о её состоянии. Горы, освещённые солнцем, покрытые зелёной травой и яркими цветами, казались ей чёрными. Она молчала и слу-шала щебетание подруг, никак не участвуя в беседе.
Наконец Сакинат оказалась возле дома. У неё не было слёз, что-бы плакать. Как не было и возможности раскрыть перед кем-нибудь свою душу. Казалось, душа её остыла и утратила интерес ко всему.
От безысходности она принялась за повседневную работу по до-му. Постирала одежду младших братьев, сделала уборку; затопив на веранде харбукскую печь, испекла хлеб из теста, которое замесила мама. Всё это девушка делала машинально, не зная, чем ещё себя за-нять, чтобы отвлечься от тягостных мыслей, не видя вокруг ничего и никого – ни маму, ни сестру, ни братьев. За целый день она не при-тронулась к еде. Вечером Сакинат вышла загнать теленка, который был выпущен пастись на лугу. Эту работу каждый день выполнял Хасбулла. Заметив, что поведение дочери почему-то изменилось, Абидат, ничего не сказала и отпустила её идти за теленком.
На траве, ещё скудноватой для летнего времени, паслось много телят. До захода солнца было ещё далеко, но на гору в том месте, куда села Сакинат, падала тень. В тёплом летнем воздухе уже чувствовалась прохлада, дул лёгкий вечерний ветерок. Сидя среди цветов и травы, девушка думала, что здесь её никто не видит и поэтому можно не скрывать горе, отягощающее душу. Она не знала, что делать, чтобы избавиться от настигшего несчастья. Все детские мечты, которые она лелеяла не один год, разрушились в один миг. Ахмед, который был ей очень дорог, так и не обратив на неё внимания, выбрал спутницей жизни Аслимат...
«Не надо было мне тогда спасать её из реки, – промелькнула у неё горькая и смятенная мысль. – Пусть бы её река унесла... – Вы мо-жете и у Ахмеда тоже подарок взять, – Сакинат снова вспомнила ут-ренние слова Аслимат. – Легко же вчерашний учитель стал для неё Ахмедом! Ненавистница. Такую девушку, бестолковую разве выберет себе умный парень? Если бы выбрал Марьям, это ещё можно было бы понять. Что же мне теперь делать?». От осознания невозможности что-либо изменить, от безысходности Сакинат расплакалась. Всхли-пывающая и утирающая слёзы, Сакинат вздрогнула, когда внезапно раздался голос из-за спины.
– Что случилось, красавица? – рядом стоял высокий и красивый молодой человек и, улыбаясь, смотрел на нее. Будучи погружённой в свои мысли и переживания, Сакинат не заметила, откуда он появился.
– Ничего! – она вскочила. Не то что незнакомому молодому че-ловеку, но даже самой себе гордая девушка не желала признаваться в своей безответной любви. Не бросив более на молодого человека ни единого взгляда, она быстро направилась к тому месту, где пасся её теленок. Отойдя достаточно далеко, она обернулась. Незнакомец сто-ял на том же месте и смотрел ей вслед.
Утром следующего дня Жавгарат, жена Раджаба, отправилась к семье Абдулгамида спросить, не согласятся ли они отдать Сакинат замуж за её сына Али. Когда Али рассказал о том, что на лугу встре-тил девушку с толстой косой за спиной и с книгой на руках, Жавгарат сразу догадалась кто она такая. У Раджаба, который долгие годы работал председателем сельского совета, был единственный сын Али. Уже три года он учился в городе. Молодой человек наверняка успел повидать вдоволь городских красавиц, но, выполняя волю родителей, желающих, чтобы он женился на сельской девушке, решил отправить сватов к Сакинат. Он увидел её впервые, когда она, снедаемая горестными мыслями, сидела на склоне горы. Хотя Али не присмотрелся к лицу девушки, но внимание парня привлекла толстая чёрная коса, которая выглядывала из-под косынки.
Дорога в город для продолжения учебы была закрыта для Саки-нат. Она не находила в себе ни сил, ни идей для того, чтобы как-то изменить ситуацию, и ничего не могла придумать. Тот, кто к ней со-бирался посвататься, был парнем, за которого вышла бы замуж любая девушка в селе. Раз Сакинат не суждено выйти за Ахмеда, ей было всё равно, чьей женой она станет. Сакинат приходилось повторять участь многих сельских девушек.
                * * *
В большом и просторном дворе Абдулгамида кипели две боль-шие закопченные снаружи до черноты алюминиевые кастрюли, под которыми тихо потрескивал огонь, разведённый кизяком. Обе мами-ны сестры и папина двоюродная сестра Умукурсум стояли возле огня, «подкармливая» пламя кусками кизяка и снимая пену с кипящего мя-са. Аминат и Сакинат, считая, что так и должно быть, со скромно опущенными головами, как и подобает горским девушкам, с утра хо-дили за водой с кувшинами, которые лудильщик довёл до блеска. Од-нако сколько бы сестры ни носили воду – дома её не хватало. Надо было заполнить большие кастрюли, чтобы сварить много мяса, а так-же вычистить и вымыть внутренности зарезанных к сватовству бара-нов. Использованная вода тоже шла в дело: двоюродная сестра отца разбрызгивала воду во дворе и перед воротами, чтобы не поднималась пыль.
Мамины сестры приготовили колбасу из бараньей печени и по-ставили варить. Посуда, висевшая на стене в средней комнате, обычно оставалась не использованной. На этот раз и она дождалась своего часа: мамины сестры сняли посуду и стали готовить к использованию: помыли в горячей воде и разложили на салфетке, чтобы высушить.
Когда девушки натаскали нужное количество воды, они освобо-дили от ненужных предметов стол в гостевой комнате, подготовили место, чтобы потчевать гостей. Хасбулла собрал стулья из всех ком-нат и расставил вокруг стола. Там, где не хватало стульев, устраивали скамью: клали доску на два стула и накрывали паласом, чтобы за стол могли сесть больше людей. Заранее определить количество гостей было невозможно, в семье Абдулгамида не знали, сколько человек со стороны жениха придут сватать. Односельчане, по обычаю, гостей сажали на тахту, подложив подушки. Парень, за которого сватали Сакинат, учился в городе. Его отец Раджаб сажал своих гостей за стол, вопреки обычаям села. Районное руководство, приезжавшее в Шалда, в основном останавливались у Раджаба. Их сажали за стол, соответственно к своему статусу. Исходя из этих соображений, родные невесты решили расставить угощения на столе. В доме Абдулгамида было приготовлено всё необходимое, чтобы достойно встретить гостей.
После всех хлопот с угощениями дошла, наконец, очередь и до приданого невесты. Умукурсум пристально изучала одеяла и подуш-ки, которые лежали над сундуком, в средней комнате, перебирая по одной каждую вещь.
– Эти шесть матрасов наполнены чистой шерстью, – говорила Абидат, показывая красиво сложенные постельные принадлежности. – Приходите завтра помочь закончить седьмой матрас. Все дают сей-час за дочерями по шесть матрасов, а у меня только две дочери, и, ес-ли не дам чуть больше, люди упрекнут.
– Правильно, Абидат, – покивала головой Умукурсум. – Чтобы у нас чего-то да не хватило – такого быть не может, тем более по срав-нению с другими семьями. Дадим приданого больше, чем другие. Ес-ли чего-то все-таки не хватает, я тоже помогу. Кому-нибудь из чужих не родных, можно не давать – нашей дочери надо дать. То, что есть, не пожалеем, а вот чего нет – найти не сможем. После того как скру-пулёзный осмотр приданого был окончен, Умукурсум перевела дух и радостно улыбнулась.
– Надо было мне подождать с замужеством и выйти замуж сей-час, – проговорила она, смеясь. – Понимаешь, Абидат, когда ты выхо-дила замуж, за невестой давали два матраса, наполненные сеном. Слава Аллаху, хоть нашим детям хорошее время для жизни пришло.
Умукурсум глубоко вздохнула.
– В четверг на базар собираюсь пойти, – поделилась планами Абидат. – Сейчас, сама понимаешь, одной постелью не обойдешься, еще много других вещей тоже нужно приобрести. Никелированные кровати, говорят, есть на базаре, – задумчиво высказала она мысль. – Сейчас люди из одной тарелки не едят, сервизы покупают. В городе они продаются, в магазинах... Женщины вчера об этом говорили, ко-гда коров собрались выгонять в стадо.
– Ой, этот народ с ума сходит! – Умукурсум хлопнула в ладоши. – Люди, которые вчера не могли найти хлеба, чтобы покушать, сего-дня так возгордились! Сервизы-мервизы покупают!
Затем другим тоном добавила.
– Ну, что делать, Абидат? То, что делает один, – нам тоже необ-ходимо сделать. Нужно будет, и сервиз купим. Слушай, Абидат, вчера моя соседка Субалжат на базаре купила такой красивый платок! Нашей невесте он тоже очень подошёл бы.
– Очень ли дорого взяла? – у Абидат засверкали глаза.
– Говорит, пятьдесят рублей.
– Если согласятся, чтобы мы после свадьбы деньги отдали, при-неси. О, Аллах, сколько всего надо! Даже если хочешь, нет возмож-ности всё купить, – озабоченно посетовала Абидат.
– Принесу, принесу платок, – пообещала Умукурсум, вставая. – Первая твоя девочка выходит замуж – ничего не пожалеем. Сильно не переживай, всё образуется, – она заторопилась к выходу. – Сейчас домой пойду, за домашним скотом надо присмотреть, потом приду. Посмотрим ещё, что сторона жениха принесёт.
Младшие сестры Абидат не участвовали в разговоре и молча проводили её. Когда за двоюродной сестрой мужа закрылась дверь, Абидат перевела дух:
– Слава Аллаху, ничего не обругала, не принизила. Сегодня она, видать, встала с правильной ноги. Спаси нас, Аллах, от её языка!
К вечеру в гостиной сидели самый старший из рода Абдулгамида – Исакади, двоюродный брат отца, три троюродных брата, а также мужья обеих сестёр Абидат. Люди, которые принимали сватов, были из уважаемого рода и по уровню авторитета не уступали гостям.
Когда на небе появились первые звёзды, во двор Абдулгамида, открыв настежь большие дубовые ворота, зашли и родственники Раджаба из рода Али. Басир, старший брат Раджаба шёл впереди. Произнося молитву, они переступили порог гостевой комнаты. Хас-булла шёл рядом и показывал дорогу. Родственники Абдулгамида встали со стульев, приветствуя гостей. Абдулгамид показал пришед-шим на места вокруг стола напротив себя, предлагая сесть. Комнату освещали три керосиновые лампы, стоящие на полках между окнами. Хасбулла и Амирбег поставили перед гостями тарелки с хинкалом и подносы с мясом. От еды шёл аппетитный дух. Амирбег, как самый старший мужчина в своём доме, после того как положил перед гостя-ми угощение, сел за стол вместе со старшими. Шести лет шустрый Абдулкадыр, тоже старался помочь, чем мог.
Гости, однако, к угощению не притрагивались. Родственники Абдулгамида смотрели на них и тоже молчали. Наконец со своего стула поднялся старший из гостей – Басир, дядя жениха. Не торопясь он начал разговор:
– Ваша еда пахнет очень аппетитно. Но цель, которая нас привела сюда, – не узнать вкус еды. Наш сын и ваша дочь – очень подходящая пара друг для друга. Если Аллах поможет, у них получится очень красивая семья. Цель нашего прихода сюда – чтобы наш сын Али и ваша Сакинат образовали семью.
В это время Абидат, стояла за дверью и подала голос:
– Ой, моя дочь ещё маленькая! А другой причины не согласиться нет...
Тут вмешался Исакади, сразу остановив словесный поток хозяйки дома:
– Не говори больше ни слова, Абидат. Девушка, которая не пада-ет, когда кидаешь в нее папаху, должна быть определена на свое ме-сто – должна быть замужем.
– Вот, это свидетельство того, что мы к вам пришли, скорее, возьми в свои руки, Исакади, эти вещи, – Басир протянул свёрток в красном платочке.
– Бисмилляхи рахмани ррахим! Пусть это будет самый счастли-вый час из двадцати четырёх часов. На, Абидат, держи эти вещи и ни слова больше не говори, – Исакади взял из рук Басира свёрток и отдал вошедшей Абидат.
Абидат, молча, вышла из комнаты, где сидели мужчины.
Гости не торопясь принялись за еду. Насытившись, хозяева и гос-ти наполнили стаканы красным, дербентским, вином и выпили, скре-пляя брачный сговор. Надолго задерживаться гости не стали и вскоре покинули дом. Басир остановился рядом с Абидат. Она стояла на ве-ранде и провожала гостей. Он тихо промолвил, – сейчас, Абидат, мужские дела закончились. Остались ваши женские дела. Все, что нужно принести, унести, – решите меж собой. Соберёмся все вместе и сыграем свадьбу, да такую, чтобы другие могли позавидовать. Пусть всё будет в добрый час.
– Спасибо и тебе. С помощью Аллаха всё будет хорошо, – про-вожая гостей, Абидат произносила обычные в таких случаях слова.
После ухода гостей родственники Абдулгамида снова собрались за столом. Женщины тоже пришли и сели вместе с мужчинами. Аб-дулкадыр сел между Хасбуллой и матерью. Не пришли только Саки-нат и Аминат – для девушек считалось неприличным сидеть среди мужчин.
Подаркам от семьи Раджаба особенно обрадовалась двоюродная сестра отца. Это были удивительно красивые изделия кубачинских мастеров из серебра: браслет, кольцо, цепочка на шею и серьги. Если другим девушкам при сватовстве приносили одну серебряную нико-лаевскую монету, Сакинат принесли пять таких монет. Не было ни малейшего повода упрекнуть жениха и его родственников, и никаких претензий к ним не возникло.

* * *

Всё происходящее не произвело на Сакинат никакого впечатле-ния. Ожидая, пока гости уйдут, Сакинат сидела в своей комнате и чи-тала, и за это время истратила целую лампу керосина. За день до это-го она начала читать «Три мушкетера» и успела осилить больше по-ловины романа. То, что описывалось в книге, было весьма далеко от реальной жизни. Книги не могли ничего объяснить Сакинат. Она не могла найти причину для того, чтобы не выходить замуж за Али. Да-же если бы она отказала, ни отец, ни мать не послушали бы ее. И её троюродный брат Амирбег, её опора среди молодежи мужского пола, молчаливо был согласен, чтобы она вышла за Али. Амирбег, сын тёти Умукурсум, ничего не говорил, как того и требовали обычаи села, и молча делал то, что ему положено при проведении сватовских дел.
Хотя в селе существовал обычай, чтобы девушка выходила замуж за парня, которого ни разу не видела, Сакинат не хотелось так посту-пать. Она хотела, чтобы всё было как в книгах, которые она читала: встречи под луной, пылающие любовью трепещущие сердца... Но осознавала, что в жизни ей не суждено ничего подобного. В таком де-ле, как любовь, она никак не могла сделать первый шаг. Сакинат дос-тойно берегла свою честь и хорошо знала себе цену.
Утром, когда новоиспечённая невеста пошла за водой, возле род-ника она встретила подружек. Все громко поздравляли ее, желая «счастливого часа», но никто и не подумал сорвать с Сакинат платок. С ней подружки не могли позволить себе так смело шутить, как с Ас-лимат.
Все, что делала, Сакинат давалось легче, чем подружкам. Одно её слово останавливало любые споры сверстниц. Беседуя между собой, девушки жалели того, кто попадётся ей в мужья, и с недовольством высказывали убеждение, что она кого угодно перевоспитает. В словах молодых сельчанок проглядывала надежда, что всё будет наоборот и появится тот, кто сможет перевоспитать Сакинат, чтобы она переста-ла быть такой гордой, независимой и сама достаточной. Сплетницы, которые чесали языками в её адрес, не желали признаваться себе, что Сакинат всегда была лучше их – расторопная, прямолинейная, чест-ная к тому же отличница. Они не могли дать правильную оценку мыслям, желаниям и характеру Сакинат. А сейчас к ней посватался лучший парень в селе, поэтому авторитет Сакинат намного вырос в глазах многих сверстниц.
Сакинат не могла осмыслить того, что происходит в её жизни. Радоваться ли, огорчаться ли и что говорить, она не знала. В её крови ещё жил обычай многих поколений сельчанок, бабушек и матерей, которые выходили замуж без любви и создавали крепкие и правиль-ные семьи. Согласно этому обычаю и вела себя Сакинат, не имея воз-можности придумать ничего нового. Когда, надев большой платок с жёлтыми цветами и длинными кистями, доставшийся от бабушки, Сакинат утром вышла за водой, вслед смотрели женщины – матери, у которых были сыновья, – и жалели, что опоздали со сватовством. Взрослые намного яснее, нежели молодежь, видели, что Сакинат – девушка с крепким характером, самоуверенная и надежная, которая сможет создать хорошую семью. Сомнений же, которые бурлили в её душе, никто не замечал.
– Ах, смотри, как возгордилась, – тайно перешёптывались меж собой девушки, которые не любили Сакинат. О том, что её засватали за Али, сына Раджаба, знало всё село.

* * *

Раджаб, отец Али, в сорок четвертом году вернулся с фронта. Он был ранен в левую руку, едва мог шевелить пальцами, а сама рука не двигалась. В родном селе остались одни старики, женщины и дети. После возвращения с войны Раджаба назначили председателем сель-ского совета. И так он проработал бессменно двадцать три года вплоть до дня, когда засватал за своего сына Сакинат...
В свое время, вернувшись с войны, он похитил девушку из со-седнего села. Его избранница Жавгарат была на десять лет моложе его. У них больше не родилось детей, кроме одного сына Али. Ска-зочная красавица, гордая Жавгарат всю свою любовь отдала сыну. Она прожила жизнь, не раз тихо говоря самой себе: «Да, я лучшая, разве может быть кто-то лучше меня?» Разумеется, вслух она этого не произносила.  Насколько знали сельчане, она ни разу не утруждала себя тяжёлой, трудной работой. Возможно, потому, что она была женой председателя сельского совета и, не имея никакого образования, многие годы работала в сельской библиотеке. Жавгарат всегда одевалась чисто и красиво – и когда трудилась в сарае со скотом, и на сельских свадьбах, и на похоронах. На огороде, на поле родственники Раджаба не оставляли много работы для нее. Раджаб любил свою супругу и берёг, словно принцессу. Все годы совместной жизни не только он, но даже жители села видели в ней невесту, а не жену.
Не испытав нужды, не приложив никаких усилий и тягот, вырас-тили они своего сына Али. В школе он учился не очень хорошо, не утруждал себя. Из-за уважения к отцу учителя считали его хорошим учеником. Хоть обычно Али не хвалили, но и не обижали. Не было человека, который попросил бы его что-то сделать. Не было и челове-ка, обвинявшего Али в том, что он чего-то не сделал. Не приложив никакого усердия, юноша вырос в лучах родительской любви, а ува-жение сельчан к его родителям переходило и на него. Когда сельчане узнали, что Али в далёком городе учится на доктора, односельчане восприняли это как обычное дело: «Если сын Раджаба и Жавгарат не будет учиться в большом городе, кому же тогда учиться?» Авторитет родителей Али был в селе настолько высок, что, даже если бы сельча-не узнали, что Али полетел в небо на своих крыльях и достал оттуда звезду, никто в селе Шалда не удивился бы. Ведь он был сыном пред-седателя сельского совета Раджаба, а значит, если он не достанет с неба звезду, кто тогда достанет? Чтобы не потерять самого себя, не потускнеть в свете того уважения, которое все оказывали отцу, Али нужно было самому многое сделать, чего-то добиться в жизни. Одна-ко он не только не стремился к достижениям, ему даже в голову не приходило ничего подобного. Он словно бы жил не своей жизнью, а проживал чужую в лучах родительской любви и уважения – как гово-рят, жил ничего не делая, жил одним днём.
Во время учебы в городе он видел немало девушек, но, выполняя волю родителей, решил, что жениться нужно на хорошей девушке-односельчанке. По обычаям села, он ждал, пока без его участия про-изойдут все дела, связанные со сватовством и временем до свадьбы. Любовь он воспринимал как детскую игру. О том, что Али такой бес-сердечный, не знала не только Сакинат, ещё не знакомая с ним, но и те, которые его вроде бы должны были хорошо знать, даже его роди-тели.
   Разнёсся слух, что в село Шалда скоро приезжает даргинский театр. Сельчане говорили об этом почти две недели. И вот, наконец, театр прибыл. Народ, который целый день до усталости косил колхозное сено, стал готовиться к походу в театр. Каждая семья старалась по-скорее завершить вечернюю работу в доме. Пока светло, нужно было собрать коров и телят, а затем, красиво одевшись, отправиться на ве-черний спектакль.
Пока Аминат и мама собирали скот, Сакинат забросила в кастрюлю хинкал, не дождавшись, пока сварится мясо. Семья быстро поела, не очень разбирая вкуса еды, затем женщины убрали посуду. Абидат, как бы ни торопилась, никогда не оставляла дом неубранным и приучила к этому своих дочерей. Отец, сказав, что идёт на годекан, вышел из дома раньше всех, собираясь пойти в клуб вместе с мужчинами. Театр приехал на средства колхоза, поэтому платить за билеты было не нужно.
Сакинат вытащила из сундука жёлтый платок. Надела тёмно-красное платье со складками. Туфли на каблуках под цвет платья ей удивительно подходили. Чёрные и блестящие, как шёлк, волосы она собрала шпильками на затылке. Волос было так много, что на за-тылке девушки словно образовалась ещё одна голова. К тому време-ни, как её позвали подружки, Сакинат была готова. Однако им, как всегда, пришлось довольно долго ждать, пока соберётся Аслимат. При этом, когда они подошли к клубу, ещё окончательно не стемнело. Перед дверями клуба толпились дети, которые начали вслух возмущаться, узнав, что их не впустят внутрь. В стороне стояла молодежь, которая смеялась и шутила. Среди молодежи Сакинат сразу приметила Ахмеда Гаджикурбановича. Он не сводил глаз, с Аслимат в красивом платье. Сакинат повела взглядом вокруг, чтобы отыскать своего жениха. Наконец чуть дальше от дверей клуба она увидела его. Оживлённо беседуя с кем-то, он даже не смотрел в сторону Сакинат. У неё возникло ощущение, будто в сердце укололи чем-то горячим. Она завидовала Ахмеду и Аслимат. Наблюдая за ни-ми, она забыла о событиях последних дней. Красивый летний вечер превратился для неё в туманную осень...
Женщина со светлыми волосами, стоящая возле дверей и записы-вающая в тетрадь имена, пропустила всех девушек в клуб. За полчаса большое помещение, которое раньше было сельской мечетью, запол-нилось жителями села. Мест, подготовленных для сидения, всем не хватило. Выход был найден: свободное от скамеек пространство люди заполнили табуретками, принесёнными из дома. Дети школьного возраста сидели на подоконниках, сняв обувь, чтобы не запачкались побеленные стены.
Наконец начался спектакль! На сцене, освещённой пятью лампа-ми, показался перед народом герой гражданской войны Алибек Бога-тыров. Сакинат не видела того, что происходило на сцене. Сколько бы раз она ни бросала взгляд на своего жениха – он смотрел спек-такль, не замечая ее. А переводя взор на сидящую рядом Аслимат и Ахмеда, она видела жениха и невесту, они смотрели друг на друга. У Сакинат испортилось настроение, надоел спектакль. На середине действия, ничего не сказав подружкам и никому не мешая, она вышла из клуба. Сакинат думала, что и Али выйдет за ней. Она достаточно долго ждала на улице возле клуба, но оттуда так никто и не вышел.
Все жители села, а с ними вместе и её родители пока оставались в клубе, и Сакинат не хотелось возвращаться в пустой дом. Она направилась мимо своего дома на край села. Если бы кто-нибудь увидел её здесь, наверно, подумал бы, что она сошла с ума. Убежать из села у неё не было причин. Она сама не понимала своего поступка. Однако здесь, на склоне горы напротив села, ей было лучше, чем в клубе. Сакинат сидела на густой, мокрой от ночной росы траве и ни о чём определённом думать не могла. Здесь, на природе, в спокойной ночной тишине, ей хотелось утешить свое встревоженное сердце. Девушку окружала прекрасная летняя ночь. Неполная луна в самой середине неба царила среди ярких звёзд. Монотонное пение сверчков в ночной тишине превращалось в удивительную мелодию. Воздух, пропитавшийся ароматом цветов и трав, поднимал настроение. Но в окружении этой красоты Сакинат была одинока. Она не ощущала сил что-нибудь изменить и не могла придумать что-нибудь новое, что могло бы изменить её жизнь к лучшему, а будущее сделать радостнее.
Отзвук голосов вышедших из клуба сельчан прервал смятенные, неопределённые мысли девушки. Чтобы прийти домой раньше мате-ри, она быстро поднялась с травы и направилась в сторону дома. Зай-дя под родную крышу, села и сделала вид, что давно уже читает кни-гу под лампой.
– От этих книг ты дурная станешь, наверно, – поворчала на дочь Абидат. – Когда весь народ был в клубе, ты убежала и читаешь в оди-ночестве. Что это за книги, которые ты читаешь?
Но и мама не знала, как помочь дочери, да и не понимала её ду-шевное состояние.
На слова матери Сакинат не ответила и углубилась в «Анну Ка-ренину». Родители готовились к её свадьбе, которая должна была со-стояться через две недели.

* * *

Раджаб хотел, чтобы свадьба единственного сына превратилась в веселое и богатое событие. Он откормил для свадьбы трёхгодовалого бычка, привёз из Дербента две бочки вина и пригласил на свадьбу много своих друзей и знакомых.
Раджаб был из числа самых бедных, которые первыми вступили в колхоз. И вот теперь девушку из рода Абдулкадыра, дочь владельцев богатства и земель, отдавали замуж за сына Раджаба, и это ещё раз подтверждало, что Раджаб, пользовался в селе уважением и авторите-том. Жавгарат очень хотела, чтобы сыну попалась в жёны хорошая, правильная и красивая девушка. Хотя и она сама, и её сын не прочли много книг, но ей всегда нравились те, кто любил читать. Когда Али рассказал, что он встретил на лугу девушку с толстой книгой под-мышкой и длинной косой,  Жавгарат сразу поняла, что это была Са-кинат. Она начала просить сына, чтобы он засватал эту девушку, и со всех сторон её нахваливала. Ей хотелось, чтобы в его сердце, всегда спокойном и равнодушном к жизни, привыкшем плыть по течению, загорелись радость, энергия и желание любви и свершений. Она меч-тала об этом и была готова сделать что угодно, чтобы её сын стал по-хожим на отца; ей хотелось, чтобы у Али появилась такая же хорошая семья, как у нее. Сами Раджаб и Жавгарат пережили в свое время пламенную любовь и бурную молодость.
Вернувшемуся с войны председателю сельского совета приходи-лось, хотя бы раз в месяц, ездить в районный центр. Из села Шалда в   районный центр нужно было ездить по дороге, проходившей рядом с селом, где жила Жавгарат...
Это было в тысяча девятьсот сорок четвёртом году. Ранним ве-сенним утром, ещё в темноте, Раджаб оседлал коня и отправился в путь – ему в очередной раз нужно было наведаться в районный центр. Не успело ещё солнце взойти из-за гор, как Раджабу повстречалась девушка из соседнего села – она возвращалась от родника с блестя-щим кувшином на спине. Увидев девушку со светлым, как солнце, лицом, чёрными, как ночь, глазами и тонкими, как новая луна, бровя-ми, председатель забыл о том, что торопится в район. По обычаям гор он не мог заговорить с незнакомой красавицей, поздороваться с ней. Потянув уздечку здоровой рукой, Раджаб остановил коня. Проводил взглядом девушку, которая шла лёгким шагом, пока не скрылась за каменистым холмом. Медленно пошевелил поводья, веля коню сту-пать тише, и последовал за ней. Раджаб не заговорил с девушкой. И девушка не обернулась на всадника, смотрящего ей вслед. Председа-тель не стал приближаться к девушке. Издалека проводил её взгля-дом, пока она не зашла в свои ворота. Очарованный красотой моло-дой горянки, он даже забыл слезть с коня и так верхом и въехал в се-ло. Остановил коня на одной из сельских улочек, и долго сидел не-подвижно, глядя в никуда, на терпеливо ожидающем скакуне, пока не вспомнил, куда он держал путь. С этого дня председатель сельского совета села Шалда чаще начал появляться в соседнем, чем – в родном селе. Каждый день или через день Раджаб уходил из села спозаранку, пока темно, чтобы его не увидели односельчане. Он появлялся на тропинке, где ему встретилась девушка, ещё до рассвета. Если пре-красная незнакомка приходила за водой, он, оставаясь на некотором отдалении, провожал её до дома, а потом возвращался в свое село. Если она не появлялась, не приходила за водой, то он направлял сво-его покладистого коня в её селение, ехал на ней взад-вперёд по улице и возле её ворот. А девушка не выглядывала ни из окна, ни из ворот. Если ему не удавалось её увидеть, Раджаб, не зная, что дальше делать, возвращался в свое село хмурым, как волк, не настигший до-бычу.
Так прошли два месяца.
Раджаб, сидел на коне крепко, как влитой, по-прежнему продол-жал появляться в соседнем селе. Местные жители выглядывали из во-рот или из окон, смеялись над молчаливым всадником. Он стеснялся людей, ему было неловко, однако не мог не приходить, как не мог и сказать кому-либо о цели своих появлений. Словно мулла около свя-тыни, он ходил вокруг дома красавицы, а когда уставал, никому ниче-го не говоря, возвращался в свое село. Наконец, терпение матери де-вушки закончилось.
В туманное, моросящее дождём весеннее утро хозяйка дома не вышла на колхозную работу. Она заметила стоящего перед воротами всадника, который, казалось, никуда не торопился и не замечал дож-дя. Женщина открыла ворота, стараясь, чтобы они не скрипнули, и пригласила незнакомца зайти в дом. Он спешился и последовал за женщиной, ведя коня за собой. Гость был одет в военную форму, на голове – каракулевая шапка-ушанка, на ногах – до блеска начищен-ные, хромовые сапоги. Покалеченная рука, прижатая к груди, была спрятана под накинутый на плечи китель цвета хаки, застегнутый на  одну верхнюю пуговицу; другой рукой он держал уздечку.
Женщина, открывшая Раджабу ворота, была одета в тёмное складчатое платье, волосы скрывались под чохтой с серебряной це-почкой, украшающей кант, свитый из разноцветных шёлковых лоску-тов. Её широкие тёмно-синие шаровары были намного длиннее, чем платье; обута она была в резиновые галоши на босу ногу. Лицо жен-щины показалось Раджабу похожим на лицо девушки, которую он хо-тел увидеть. Однако он не произнёс ни слова.
– Ты знаешь, чей этот дом? – спросила женщина, обращаясь к Раджабу, как только закрыла ворота.
– Если скажешь, узнаю, –  кратко ответил гость.
– Привяжи коня. Положи ему траву, которая лежит в углу. Заходи в комнату.
Вслед за хозяйкой дома Раджаб поднялся на второй этаж. На ве-ранде стояла тахта, но они миновали её и прошли в комнату с очагом, прикрыв за собой двери. В комнате царила полутьма; свет поступал  лишь сквозь маленькое окошко, которое выходило на веранду. Жен-щина указала гостю на стул, предлагая сесть. Поставив перед ним ма-ленький стол, положила на него недавно испечённый хлеб из пше-ничной муки и разрезала его на несколько кусков. Нарезала на мелкие кусочки овечий сыр, положила в маленькую чашку. Из очага, где ещё тлели угли, вытащила чугунные сковородки с испечённым хлебом. Этот хлеб положила на тканое полотенце, которым был застелен сундук. Потом женщина села на маленькую табуретку напротив гостя.
– Меня зовут Цибац, – сказала она Раджабу. Он сидел молча. – С начала войны я являюсь председателем этого колхоза. У меня дома нет мужчин. От мужа и от одного из сыновей «чёрные письма» лежат у меня в сундуке. Оставшийся сын воюет на фронте. Я хочу узнать, кто ты, почему всегда ходишь вокруг моего дома.
– Я знаю, что в этом доме живёт прекрасная девушка, поэтому хожу вокруг её дома.
– Ты знаешь, кто она, эта девушка, и чья?
– Уже знаю. Она дочь председателя колхоза Цибац.
– Ты знаешь, как её зовут?
– Узнаю, если ты скажешь.
– А ты сам кто?
– Уже три месяца я являюсь председателем сельского совета села Шалда. Четыре месяца назад вернулся с фронта. Как видишь, левая рука у меня плохо работает. Поэтому домой отправили. Меня зовут Раджаб. Раджаб, сын Али.
– Очень хорошо, что тебя зовут Раджаб. Ты же неглупый человек. Так зачем прикидываешься глупым? Для чего ходишь вокруг моего дома?
– Я хочу познакомиться с девушкой из этого дома. И жениться на ней.
– Кто хочет жениться, не ходит вокруг дома. Люди отправляют сватов, играют свадьбы и женятся. Ты это знаешь?
– Знаю. Но до этого, как отправлю сватов, я должен хотя бы уз-нать, как зовут девушку.
– Тебе нечего знать, как зовут девушку: у неё есть жених, на фронте воюет. Моя дочь не бросит его, чтобы выйти за тебя.
– Я хочу хотя бы увидеть ее, если даже она не выйдет за меня.
– Увидеть? Она не воздушный канатоходец, чтобы на неё смот-реть.
Цибац замолчала. От хлеба шёл аппетитный аромат. Раджаб не спеша, съел по маленькому куску хлеба и сыра. Молчал и опустил го-лову. Молчала и Цибац.
Когда женщина приглашала незнакомого молодого человека зай-ти в дом, ей хотелось поругать его и, может быть, напугать. И даже уязвить его самолюбие больнее, пристыдить, чтобы он больше не подходил к её дому. Но этот парень, назвавшийся Раджабом, сидел с опущенной головой и молчал. С таким безмолвным гостем трудно было найти слова и Цибац. Долгое время оба сидели молча. Цибац думала, что делать дальше с этим молчаливым человеком. Он всё так же ничего не говорил, но и не уходил.
Наконец у хозяйки закончилось терпение:
– Я сейчас иду в контору, – сказала она.
– Тогда я тоже пойду, – Раджаб встал. Медленно, с уважитель-ным терпением ступая за Цибац, он вышел из дома.
После этого случая Раджаб всё так же продолжал свои путешест-вия в соседнее село. Жители обоих сел, его родного и соседнего, с ус-мешкой рассказывали о нём небылицы, шутили, приписывая ему то, что он не делал. Влюблённый, как правило, ничего вокруг не замечает и не знает, как выглядят со стороны его действия, поэтому окружающие иногда принимают его за сумасшедшего. Действительно, то, что делал Раджаб, было похоже на действия умалишённого. Он появлялся в соседнем селе верхом на своём пятнистом коне. Спокойный, уставший от работы старый конь с большим терпением, чем Раджаб, ждал незнакомку с всадником на спине, пока девушка выйдет за водой. Когда Раджаб был уверен, что девушка уже не выйдет, он проезжал несколько раз на своём коне по улице перед уже знакомым домом, а затем, никому ничего не говоря, возвращался в свое село.
Дочь Цибац, председателя колхоза, не обращала на Раджаба вни-мания. Хотя дело обстояло именно так, жители обоих сел открыто рассказывали о подвигах Раджаба, которые он совершал ради Жавга-рат – так звали прекрасную незнакомку, пленившую сердце председателя сельсовета села Шалда. Судача об этом, люди не находили причин в чём-либо обвинять девушку, однако, хотя никаких обвинений не звучало, ситуация сложилась странная, и тень от этих разговоров падала и на Жавгарат. В этих словесных играх сельчан прошло ещё два месяца.
Решение проблемы нашлось с неожиданной стороны. Как посту-пить Раджабу, как добиться желаемого, подсказала сама Цибац. Она не хотела, чтобы вокруг её дочери распространялись ненужные разго-воры. Цибац с первого дня поняла сердцем, что немногословный па-рень из соседнего села влюблён в её дочь, а понаблюдав за ним, а за-тем и поговорив, сделала вывод, что он достойный человек. Однако засватать любимую и сыграть свадьбу согласно обычаю Раджаб не мог, потому что у девушки был жених, который воевал на фронте...
И вот однажды мама отправила Жавгарат одну за водой в вечер-нее время. Цибац заранее подсказала парню, когда можно похитить её дочь. В это же время Жавгарат не знала, что её собираются похитить. А уже потом Цибац посоветовала дочке смириться с судьбой и создать семью с парнем, который похитил ее. Жавгарат в то время только исполнилось восемнадцать, а Раджаб был старше её на двенадцать лет. С первого же дня он смотрел на свою избранницу как на сказочную красавицу, и такое отношение к ней сохранил на всю жизнь. Своим бережным отношением к молодой жене, своей любовью ему удалось пробудить в ней ответное чувство.
Их единственный сын Али, окружённый любовью и родитель-ской заботой, привык жить, всегда получая лучшее и не отдавая ниче-го взамен. Раджабу и Жавгарат всегда хватало взаимной любви. Они, казалось, никогда не ждали любви от сына. Оба чувствовали, что в характере сына есть что-то неправильное, но что именно – не могли понять. Раджаб и Жавгарат питали надежду, что после женитьбы у него всё наладится. В своих сомнениях муж и жена не могли при-знаться даже самим себе. Они старались соблюдать в сватовстве все обычаи села.
Абидат тоже торопилась выдать дочку замуж. Родители Сакинат, как и родители Али, были любящими друг друга мужем и женой. До свадьбы у них не было ни встреч, ни любви, ни бесед. Когда у них ро-дились дети, когда они хорошо узнали друг друга, стали друг для дру-га дорогими, необходимыми, по-настоящему близкими людьми. Аби-дат надеялась, что и у дочери образуется такая же семья. Отец жени-ха был уважаемым в селе человеком со спокойным, умеренным характером, хороший и надежный человек. Абидат была уверена, что сын похож на отца.
Сын вполне мог похвастаться здоровьем и красивой, видной внешностью. Он учился в городе и собирался забрать с собой в город и Сакинат. По мнению Абидат, лучшего мужа для её дочери в селе нельзя было подыскать. Что касается Абдулгамида, он в душе сомне-вался в женихе дочери. Если бы жив был его отец Абдулкадыр, то ни-когда не согласился бы отдать свою внучку замуж за парня из рода Раджаба. И если бы Сакинат по какой-либо причине сказала бы, что она не выйдет за него, Абдулгамид не отдал бы дочь. Но она ничего не говорила, она молчала, принимая всё происходящее в жизни как необходимость. Хотя Абдулгамиду не хотелось выдавать свою дочь за парня, который, хотя и вырос среди жителей села, за семнадцать лет не сделал ничего – ни хорошего, ни плохого, однако ему пришлось дать согласие на предложение выдать Сакинат – он не видел ни одной явной причины для отказа.
Ты как ласточка, которая весной
Вьёт прилежно свое новое гнездо.
Сакинат, сестра моя, пускай с тобой
Мир и счастье прилетят в твой новый дом!
Это была последняя песня, которую спела для Сакинат подружка Аслимат. Песня прозвучала прощанием с детством и юностью невес-ты, остающимся где-то в прошлом. С этой песней и под дождём кара-мели, которые бросали на молодых гости и родственники, чтобы сельские дети собрали сладости, Сакинат вошла в дом Раджаба. Во-шла в жизнь, которую не знала, с бурлящими мыслями и со смятен-ным сердцем. Сердцем, охваченным жарким огнём смутных надежд на лучшее, и надеждой на новую любовь, которая может зародиться в её душе. Она была готова в любом случае прожить  жизнь с честью и чистой совестью.
Самая значимая в её жизни ночь прошла без какого бы то ни бы-ло смысла. В ней осталось чувство пустоты и обиды, ощущение, что её не оценили, и надежда на что-то хорошее потухла.
Али, вдоволь угостившийся Дербентским вином, был в припод-нятом настроении, но и не подумал о мыслях и желаниях невесты, о том, как следует пробудить в ней любовь. У Сакинат, которая от до-сады и боли кусала себе руки, за одну ночь сердце охладело от жара. Хотя она и сама себе не признавалась, но вышло так, что самое доро-гое, самое чистое, самое бесценное что ест на свете  она потратила просто так, ничего не получив взамен.
Родные и соседи, которые утром пришли поздравить Сакинат, не догадались, что у неё на душе. Глубоко запрятав свои горестные мыс-ли и разочарование, Сакинат, как требовали обычаи села, делала все, что должна была делать вчерашняя невеста – молодая жена. Она при-нимала подарки, ласковым голосом отвечала на приветствия. Натянув на лоб белый платок с красивыми густыми кистями, она сидела на стульчике, не поднимая головы, в окружении девушек. Сакинат не могла объяснить самой себе, чего ей так сильно не хватает, но её глаза не лучились светом счастья. За одну ночь она сильно повзрослела.

* * *

Сакинат проснулась от страха. Взглянула в окно, поняла, что не опоздала, и спокойно вздохнула. Медленно, чтобы не проснулся спя-щий муж, открыла дверь и вышла на веранду. Умылась, заново запле-ла свои густые длинные волосы. Получилась красивая толстая коса. Потом косу собрала на затылке с помощью шпилек. Подмела веником веранду, потом лестницу. Собираясь готовить завтрак, затопила железную печь и поставила чайник – пора было приготовить чай. До того, как чайник вскипел, вышла с кувшином за водой. Восходящее солнце едва освещало вершины гор. Сакинат была очень расторопной и работящей невесткой. Любая работа спорилась и горела в её руках, как у её мамы. Жавгарат была вполне довольна невесткой.
 С тех пор, как Сакинат пришла в дом Раджаба, казалось, она за-была речь, которым разговаривала всю жизнь. Она произносила толь-ко два слова - да и нет. Жавгарат нравилось в ней все, даже то, что она мало разговаривала. Её никогда не волновало то, что на душе у других. Она интересовалась только собой, и ни разу не задалась вопросом, что на душе у невестки. Большую часть домашней работы Сакинат молчала и взяла на себя, и это понравилось свекрови, которая восприняла это как должное и ни разу не подумала поблагодарить новую родственницу. Вернувшись из родника, Сакинат приготовила оладьи на завтрак. Испекла несколько чуреков, чтобы взять с собой на сенокос. Мужчины в доме ещё не проснулись. Свекровь тоже ещё не появлялась. Чтобы не сидеть без дела, Сакинат принялась гладить мужу одежду.
Если в семье хорошая жена, одежда мужа всегда должна быть чистой и выглаженной, чтобы не позориться перед односельчанами. Так твёрдо решила для себя Сакинат, такой приказ она себе отдала. На самом же деле ей не было никакого дела до одежды Али. Из даль-ней комнаты она принесла утюг и положила в него угли, взяв их из горящей печки. После начала гладить рубашку и брюки мужа, кото-рые постирала вчера, когда семья пришла с сенокоса. Закончив одеж-дой мужа, убрала из утюга золу, заново положила угли и начала гла-дить два своих платья со складками. Сейчас для Сакинат не было ни-какой разницы, во что она одета. Придя в семью Раджаба, она стара-лась делать все, что следовало делать молодой невестке по обычаям села, честно старалась влиться в новую семью – семью мужа и его ро-дителей. Она стремилась выполнять все, чтобы новые родственники были рады и довольны ею. Но с каждым днём разочарование её росло, и глаза её открывались на тех, кто жил с ней под одной крышей. Ду-мая о том, чтобы не опозориться перед односельчанами и не нару-шить адаты – неписаные законы горцев – Сакинат жила и молчала, храня честь и совесть. Она видела, что члены этой семьи не смотрели друг другу в глаза. Они не задумывались о том, счастлив или нет че-ловек, которой находился рядом с ними. Возникало ощущение, что эти люди родились только для того, чтобы спать и принимать пищу. Такой вывод успела сделать за месяц, который прожила с ними. И она не знала, как их изменить.
За это время Али ни разу не пожелал взглянуть в глаза Сакинат, от души побеседовать, пошутить и посмеяться с ней. Он был похож на человека, который живёт где-то в другом месте, а сюда приехал временно, погостить. Он тоже жил так, будто дал обещание строго выполнять обычаи села. Его вполне устраивали такая жизнь и такая семья, в которой отсутствует бурная, горячая, нежная любовь.

* * *

Шёл конец августа шестьдесят седьмого года. Жители села Шал-да по утрам и вечерам одевались в теплую одежду, приходилось оде-вать даже тулупы. Высоко в горах предосенняя прохлада давала о се-бе знать. В обеденное время солнце жарило сильнее, чем на равнине. Сенокосные работы на лугах были наполовину завершены. Весенняя рожь, на полях вокруг села приобрела слегка золотистый цвет. Чтобы собрать весь урожай, горцам ещё много нужно было работать.
Али со своей супругой, не закончив осенние полевые работы, со-бирался уехать в далёкий Ленинград. Все жители села давно знали, что они уезжают.
Жавгарат встала затемно и начала готовить гостинцы сыну и не-вестке. Овечий сыр, банку свежей сметаны, пожаренный в масле хин-кал. Чуду с творогом, чтобы кушать в дороге. Всю эту нехитрую еду, она укладывала в небольшой деревянный чемодан, предварительно тщательно завернув в газеты.
Не успело взойти солнце, как на веранде дома Раджаба появилась Абидат. Она ещё накануне вечером подготовила свёрток с гостинца-ми для дочери. Хотя раньше Жавгарат и Абидат не были подругами, но сейчас словно стремились показать всему селу, как дружно они живут – казалось, обе соревнуются в том, кто из них больше распо-ложения окажет по отношению к другой родственнице. По их мне-нию, все, что связано с их детьми, должно было стать образцом для всего села. Обе для детей ничего не жалели и поступали строго в со-ответствии с неписаными обычаями села. Никто не имел возможность заглянуть им в души, чтобы понять, что там, а сами женщины не раскрывали свои сердца никому, даже себе. И сегодня Жавгарат, увидев Абидат, улыбнулась, словно получила красивый подарок.
– Заходи, Абидат. Как хорошо ты сделала, что пришла провожать дочь! От моих мужчин мне помощи никакой. Пока солнце в их окно не заглянет, они не встают. Вот, видишь, готовлю гостинцы. Помоги мне закрыть эти банки.
– Ну-ка дай сюда! – Абидат взяла чемодан, скорой рукой пере-местила все содержимое удобнее и поставила на место. Всё прине-сённое с собой,  расположила в чемодане поверх гостинцев Жавгарат.
– У тебя что-нибудь осталось положить? – осведомилась она у хозяйки дома.
– Нет.
– Тогда я закрываю чемодан.
– Хорошо, закрывай. Как хорошо, что ты пришла, а то без помо-щи мужчин я не смогла бы его закрыть.
«Хорошо, что признается, что сама ничего делать не может», – подумала Абидат. Она то и дело обращала взгляд на дочь, но не могла поймать ответного взгляда, потому что та смотрела вниз, как подоба-ет молодой замужней горской женщине, чтящей адаты. Сакинат не поднимала на маму глаз, чтобы мать не заметила в них грусть и пус-тоту в душе. Абидат нравилось, что дочка не жалуется, но, время от времени стараясь взглянуть ей в глаза, отчего-то боялась того, что может в них увидеть. Абидат притворялась, что всё идёт так, как и должно быть. Так она пыталась сберечь счастье дочери.
– Сакинат, приготовь что-нибудь маме на завтрак, а я спущусь – надо корову выгнать в стадо, – Жавгарат направилась к двери. Оста-новившись перед зеркалом, висящим на веранде, она поправила пла-ток на голове.
– Ничего не надо, – отказалась Абидат. – Ещё не время завтра-кать. Я тоже пойду посмотреть, проснулась ли моя Аминат. А мои коровы тоже могут остаться дома, если вовремя не выгнать их в стадо, – она направилась за Жавгарат. «Даже когда идёт корову доить – в зеркало смотрит. Вот кокетка! – подумала Абидат. – Как она ухитряется помнить о том, чтобы всегда так за собой следить?»
Сакинат не захотелось, чтобы мама осталась у них подольше. Ес-ли они останутся наедине, девушка не знала, как и о чём разговари-вать с матерью. Обе сделали вид, что всё хорошо. Не сказанное вслух осталось невысказанным. Вроде и не было ничего такого, что можно было произнести вслух, ничего такого, на что можно было пожало-ваться... Но у мамы, и у дочери не было светло на душе.
Возле магазина посреди села, стоял «Газик», единственная ма-шина в селе. Вокруг неё носились сельские ребятишки. Водитель, подняв капот, возился в моторе. Хотя машина была в порядке, он за-ново проверял мотор – просто чтобы не стоять без дела в ожидании, пока соберутся все уезжающие.
Для тех, кто собирался ехать, в кузове  местами для сидения бы-ли пустые ящики, которые пассажиры брали с собой, чтобы запол-нить виноградом. В основном машину заполняли колхозники, они собрались ехать на кутан, чтобы собрать урожай винограда. Сельчане радостно встретили молодоженов – им было приятно, что молодые едут вместе с ними. Помогая друг другу, в кузов подняли три чемодана. На один из ящиков положили подушечку, чтобы Сакинат было удобнее сидеть. Возле машины стояли Абидат и Жавгарат. Они с гордостью смотрели на своих детей. Жавгарат, как всегда, была одета как невеста – вся была укрыта старинным шёлковым бордовым платком.
«Оставила бы единственной невестке старинный платок – да куда там! Нет, себя одела понаряднее. Как она высокомерна», – думала Абидат, стоя рядом с Жавгарат. В её собственном сундуке были не один, а целых три дорогих платка, но она их не надевала на себя, оставила нетронутыми, чтобы дать дочерям и невесткам своих сыновей. Как многие женщины села Шалда, Абидат одевала на  голову, чёрную накидку, по праздникам блестящую, а в остальное время – не блестящую, из шерстяной или сатиновой ткани.
– Провожаете своих молодых? Счастливого им пути, пусть они возвращаются радостные и удачливые, – приветствовали обоих мате-рей проходящие мимо сельчане.
– Да, провожаем. Вам тоже здоровья, – отвечала на добрые поже-лания Жавгарат, а сама думала: «Да, это я, и чьи же ещё, как мои мо-лодожёны, могут уехать жить в далёкий город?» Она не сводила глаз со своего сына, который стоял с мужчинами. Али казался выше всех мужчин. Густой, чуть волнистый чуб он направил вверх от высокого лба. Белое лицо и руки не успели загореть на горном воздухе. Город-ской костюм очень шёл парню, и казалось, делал его ещё красивее.
Сакинат, стояла рядом с мамой и выглядела настоящей красави-цей. Готовясь к поездке в город, она не стала надевать большой пла-ток невесты, а завязала на шею маленькую шёлковую косынку. Тём-но-синее платье с белыми цветочками очень шло ей. Чёрные туфли на высоких каблуках хорошо смотрелись на ногах. Ни у одной девуш-ки села Шалда не было такой красивой одежды, как у нее. По её круглому миловидному лицу цвета спелого персика нельзя было прочесть, что у неё на душе. Она стояла и молчала, ни на кого особо не глядела, и собравшимся могло показаться, будто она возгордилась.
Сакинат воспринимала поездку как побег от самой себя. Может, там, вдали от дома, в незнакомом далёком городе, наконец, всё вста-нет на свои места, успокаивала она себя. Хотя после свадьбы прошло уже сорок дней, она не сказала мужу даже четырёх слов. Без разгово-ров обходился и Али. Сакинат начинала осознавать, что семья у неё не сложилась, но никому не могла в этом, признаться. Тем более что она не представляла, как по-другому должны были быть выстроены отношения с супругом. Вокруг Сакинат крутились братья, и она то и дело просила их успокоиться и не суетиться. Подходило время от-правления. Аминат до сих пор не подошла проводить старшую сестру – она заканчивала обычную утреннюю мамину работу. Чуть позже она всё же успела – поспешно подойдя, молчала и  встала рядом с се-строй.
Раджаб, тоже пришел проводить сына, и стоял среди мужчин. Абдулгамид провожать дочь не пришёл. Накануне, когда Сакинат пришла в гости в родительский дом, он попрощался с ней и дал денег на дорогу. Не появился на проводах и Амирбег, сын тёти Умукурсум.
Сама разговорчивая тетя Умукурсум, на ходу затевая беседу то с одним, то с другим, то со многими сразу, подошла, когда до отправки машины оставалось совсем ничего. По её рассказам, которыми она охотно делилась со всеми, засеянному огороду больше вреда прино-сили гуси, чем буйволы. Прилетев издалека, как орлы, чужие гуси со-бирались прямо на огороде Умукурсум! Гуси проедали все колоски, оставляя растоптанную солому. Избавиться от напасти гусей было невозможно.
– На колоске ни одного зернышка не осталось – гуси пожрали всё! – громко сетовала она.
Аслимат и Убайдат, которые возвращались от родника, положили свои кувшины возле машины. Они тоже хотели проводить Сакинат. Возле Убайдат, одетой неброско, Аслимат выделялась хотя и не новым, но нарядным белым платком, покрывающим голову. Аслимат хотелось, чтобы все видели, как она счастлива, что в скором времени будет её свадьба. Остаться на свадьбу Аслимат и Ахмеда у Сакинат не получалось: свадьбу отложили потому, что умерла их престарелая близкая родственница и нужно было выдержать срок траура.
Наконец, собрались все отъезжающие. Мама, свекровь, тётя Уму-курсум, сестра и подруги на прощание обняли Сакинат. Старик, кото-рый собирался лечь в районную больницу, занял кабину, а колхозни-ки залезли в кузов. Али легко вскочил в кузов со стороны колёс и по-дал руку Сакинат, чтобы помочь ей подняться. Сакинат застеснялась и покраснела как помидор, села на место, которое ей показали, сиде-ла не шевелилась, пока машина не тронулась. Нагнувшись через борт машины, Али прощался за руку со всеми мужчинами. Брат Хасбулла поднялся на колёса и через борт помахал Сакинат рукой. Все рассе-лись по местам, и только Али стоял, проявляя уважение к старшим. Ветер играл с его красивой шевелюрой. Машина просигналила и тро-нулась. Абидат не плакала, но вытирала слёзы.

                * * *
Хотя Али женился, выполняя волю родителей, у него и в мыслях не было брать с собой Сакинат. С рождения не подумавший своей го-ловой, привыкший, чтобы за него родители думали, он не только не знал, как добиться желаемого, он представления не имел, чего же именно он хочет. Это была проблема, которую никто не смог бы ре-шить. И вот, когда он собрался в Ленинград, мама и папа настаивали, чтобы он взял с собой жену. И на этот раз Али, самостоятельно не по-думав о ситуации, по привычке, послушался родителей и забрал с со-бой Сакинат.
Оставив позади горы, которые снизу казались туманными обла-ками, машина добралась до пылающей жаром равнины. У районной больницы высадили больного старика, и мужчины организовали для Сакинат место в кабине. Прежде она выезжала из села в район един-ственный раз, чтобы получить паспорт. Равнина, асфальтированная дорога, жар, поднимавшийся от асфальта, – всё её удивляло. В кузове она почти не открывала глаз от клубящейся пыли, которая поднима-лась из-под колёс, а теперь вовсю смотрела из кабины кругом, запо-миная всё увиденное.
Встречались на равнине и не асфальтированные участки дороги, от которых поднималась пыль, едва по ним проезжали машины. Гор-цы, покрытые белой дорожной пылью, словно мельник мукой, оста-новились у придорожного родника, когда машина из села Шалда дос-тигла асфальтированной дороги. Родниковая вода оказалась прохлад-ной и чистой, как из сельского родника. Возле родника путники по-чистили себя от пыли, помылись, кто молились, сделали омовение и помолились. Устроившись перекусить под большим дубом, они вы-тащили гостинцы, взятые с собой в дорогу. Привыкшие к прохладно-му климату, горцы даже в тени обливались потом, лица их покрасне-ли. Ни воздух, ни климат равнины не нравились никому из них. В та-кой жаре родник с прохладной водой казался им истинной благода-тью.
На ночь Али и Сакинат остановились на кутане у дальних родст-венников Али. В их доме были две комнаты с низкими потолками, построенные из саманных кирпичей. Кроме Сакинат и Али, в доме остановились переночевать ещё несколько мужчин. В кутане было всего несколько хозяйств, где постоянно жили хозяева. Все, кто при-езжал с гор, останавливались у них. В духовке, которая располагалась перед домом, под навесом, покрытым камышом, хозяйка в скором времени испекла несколько аппетитных хлебов. Мужчины сели ку-шать за наспех сколоченным столом из досок, под дубовым деревом перед домом. Стол изобиловал свежими фруктами и овощами, кото-рые очень любят горцы: помидорами, огурцами, виноградом, арбуза-ми и дынями. До тех пор, пока хозяйка закончила свои дела, Сакинат присматривала за детьми, один из которых, совсем маленький, ти-хонько посапывал в колыбели. Хозяйка с обоими детьми и Сакинат легли спать в одной комнате, а все мужчины – в другой, расположив-шись в ряд на деревянной тахте. Ночью Сакинат совсем не спала, ко-мары своими укусами не давали ей спать. Было неуютно, жарко, пот-но.
Утром следующего дня один из гостей на конской кибитке подвёз Али и Сакинат на железнодорожную станцию. Рано утром на работу ушли и колхозники. Они рады были прервать утренний сон, чтобы отдохнуть в обед, когда солнце особенно сильно начнёт припекать.
Когда супруги доехали до Махачкалинского вокзала, до отправки московского поезда оставалось ещё много времени. Сакинат села на скамейку и поставила рядом чемоданы. Али ушёл покупать билеты. Он достал билеты в купейный вагон. Дешёвые билеты в плацкартные вагоны давно были проданы.
В вагоне поезда сердца супругов, пустые по отношению друг к другу, ничем не заполнились. Их редкие беседы состояла из необхо-димых слов.
«– Пообедаем?», «– Уже поздно, давай ляжем спать», «– Хорошо будет, если позавтракаем. Разве нет?» В основном такие разговоры затевал Али, да и то лишь в те моменты, когда он хотел спать или чувствовал голод. Сакинат не поднимала головы от книги, которую читала. Здесь не было необходимости делать вид, будто она счастли-ва.
За три дня в их купе три раза поменялись соседи – одни уходили, другие приходили. Сакинат и с ними не вступала в долгие разговоры. Не блистал разговорчивостью и Али. Соседям Али и Сакинат по купе они могли бы показаться едва знакомыми меж собой. Трудно было догадаться, что эти парень и девушка, не обращающие внимания друг на друга, – молодожёны. Али спал днём и ночью, для него будто весь мир стал сном. Он просыпался, когда чувствовал голод, чтобы поесть, а затем снова погружался в объятия сновидений. Назло ему Сакинат не поднимала головы от книги даже тогда, когда он просыпался. Съе-стное, взятое из дома, – жареный хинкал, чуду, хлеб – закончились вечером на второй день. Сакинат не стала просить Али, чтобы он принёс еду. Укачиваемая ходом поезда, ночью Сакинат уснула голод-ная. Ранним утром следующего дня проводница с красивой стрижкой до плеч принесла им два стакана чая.
На одной из станций поезд остановился, и Сакинат увидела через окно мальчика, который ел нечто, с чего капало молоко. Сакинат ещё ни разу не видела мороженое, только слышала про него. Со слов дру-гих она поняла, чем лакомится мальчик.
– Али, смотри, что кушает мальчик, – неожиданно вырвалось у нее. Али опустил газету, которую читал, удивленно и непонимающе посмотрел на неё и заново поднял газетный лист, углубившись в чте-ние. Наверное, уже устав спать, он решил для разнообразия изучить газету, которую проводница принесла вместе с чаем. У Сакинат серд-це похолодело, как лёд. Не сказав больше ни слова, она замолчала. «Пусть у меня живот лопнет, если хоть слово скажу», – решила она про себя.
На следующий день утром они доехали до Москвы. Сакинат была удивлена большим количеством машин и людей, но, не выказывая изумления, молчала и последовала за мужем, волоча свой чемодан. Они сели на длинный автобус-«гармошку» и приехали на Ленинградский вокзал. Вдруг Али куда-то исчез. Вернулся весь бледный, растерянный через несколько часов. И молча сел рядом с Сакинат.
– У тебя есть деньги, Сакинат? – дрожащим голосом спросил он через некоторое время.
– Да. Есть те, которые мне дал отец.
– Все деньги, которые я из дома привёз, потерялись. Не знаю, где потерялись. Я не смог купить билеты без денег.
– А где были твои деньги?
– Как будто не знаешь, – удивленно посмотрел на неё Али.
– Если ты не сказал, если я не видела, откуда мне знать, где твои деньги?
– Если ты всегда была рядом со мной, кто, кроме тебя, может знать?
– Что ты хочешь сказать?! – она вскочила. – Ты думаешь, я взяла твои деньги? – от злости Сакинат не знала, что делать. Она была го-това ударить его, расцарапать лицо! Но из-за того, что они были дале-ко от дома, стерпела, заставила себя успокоиться.
– Когда ты догадался, что деньги потерялись? – спросила она уже спокойнее.
– Когда стоял у кассы и хотел деньги вытащить.
– Билеты были? Почему надолго исчез?
– Были. Из-за того, что не было денег, не смог купить.
– Касса где? Я куплю билеты.
– Я не знаю.
– Что? Ты же говоришь, что у кассы догадался?
Али смотрел на Сакинат, испуганно вытаращив глаза. Оба мол-чали некоторое время, затем Али издал звук отрыжки, как  объевший-ся человек.
– Возле кассы кормили без денег?
– Нет, но в другом кармане я три рубля нашёл, чтобы зайти и по-есть.
У Сакинат иссякли слова. Молчал и Али. Наконец Сакинат вста-ла. С того места, где она сидела, хорошо была видна касса, где прода-вали билеты. Около трёх часов, пока ждала Али, она смотрела в сто-рону кассы, но так и не видела, чтобы Али к ней подходил. Он откры-то врал. Сакинат никогда прежде не сталкивалась с таким поведе-нием и не знала, как поступать в таких случаях. Она оставила его си-деть с чемоданами и отправилась покупать билеты. Возле кассы не обнаружилось большой очереди. Встав за двумя мужчинами, она легко и почти без задержки купила два билета в купейный вагон. У Сакинат не было сумки, куда могла бы положить деньги и необходимые мелкие предметы. Мама заранее сшила ей карман, крепящийся сбоку к платью глубоко изнутри, куда можно было просунуть руку и достать спрятанные деньги.
Сакинат направилась в кафе, расположенное внутри вокзала. Взяв себе макароны и чай, подошла к свободному высокому столику. Стульев в кафе не было, приходилось кушать стоя, что оказалось для неё непривычным делом. Едва она принялась за еду, к ней прибли-зился молодой парень с хитрыми глазами.
– Девушка, не хочешь с нами на деньги поиграть? Если правду сказать, твой друг был очень щедрый и с большими деньгами. Он хо-рошо умеет на деньги играть, – парень открыто посмеивался.
– Не только играть с тобой, видеть тебя и разговаривать не хочу.
– Жаль, твой друг с нами хорошо поиграл.
Сакинат не испытывала ни малейшего желания разговаривать с незнакомым человеком. Повернувшись спиной к незнакомцу, бук-вально излучавшему хорошее настроение, она продолжила трапезу.
Доев макароны и допив чай, Сакинат посмотрела кругом. Смею-щегося парня нигде не было видно. Пора было возвращаться. Она от-правилась туда, где оставила Али с чемоданами. На ходу заметила в укромном углу группу людей. Посредине стоял парень, который с ней разговаривал. Поймав её взгляд, он замахал рукой, приглашая её подойти. Сакинат молчала и отвернулась и, не сбавляя шаг, продолжила путь туда, где ждал муж.
Али, сидя возле чемоданов, сладко храпел, склонив голову набок. Если бы кому-нибудь пришло в голову забрать чемоданы, он вряд ли проснулся бы и ни о чём не догадался бы. Сакинат взяла оба чемодана и переставила за спину Али, а потом, толкнув в плечо, разбудила его.
– Где наши чемоданы?
– Чемоданы? – Пробормотал он, нехотя, просыпаясь. И принялся растерянно озираться. – Ой, куда они делись? Вот зачем мне было нужно уснуть? Где же они?
Недалеко от них возник парень с хитрыми глазами. Он смотрел на них и посмеивался.
– Ты знаешь этого парня? – осведомилась Сакинат. – По-моему, он нашёл деньги, которые ты потерял, и пришёл вернуть. Поэтому он так на нас смотрит.
– Это правда? – Али вскочил с места, но сразу понял свою ошиб-ку и сел обратно. Взгляд парня изменился: он уже не смеялся, а смот-рел на Али угрожающе.
– Видишь? Место, куда ты деньги положил, этот парень знает лучше меня. Оказывается, ты знаешь этого парня, – Сакинат при-стально смотрела на мужа. – Он хотел показать, в каком месте можно потратить деньги, но мне не хочется видеть это место.
Сакинат снова придвинула чемоданы, поставив их перед собой. Али молчал, опустив голову.
До отправления поезда оставалось ещё полчаса. Сакинат посмот-рела на большие часы, висящие на стене.
– Пойдем, выйдем на перрон. Оттого, что ты будешь здесь си-деть, никто тебе деньги не вернёт.
Али взял оба чемодана и зашагал впереди Сакинат. Они вышли из здания вокзала.
В Ленинград поезд прибыл в пять часов утра. В ожидании, пока откроются мосты, супруги, вместе с частью других пассажиров, поси-дели на вокзале. Троллейбус, неторопливо и величественно двигаясь по улицам Северной столицы, к обеду привёз их к общежитию мед-института.
Хотя до начала занятий оставалось ещё несколько дней, в обще-житии было оживлённо. Разбудили общежитие студенты: в его стенах гудели голоса на самых разных языках. Молодежь приехала со всех концов огромного Советского Союза, чтобы получить знания. И вот теперь в городе, с которым были тесно связаны их мечты и желания, девушки и юноши готовили себе места для проживания во время учебы.
Сакинат, уже два часа, сидела на своих чемоданах в фойе обще-жития и смотрела на молодежь, которая весело торопливо и шумно бегала по лестнице вверх и вниз. Наконец, крутя на пальце кольцо с ключом, появился Али. Он сумел получить для себя и жены отдель-ную комнату в общежитии. Им дали комнату на втором этаже. Али и Сакинат поднялись и отыскали нужную дверь, Али открыл ключом дверь, положил на порог чемоданы – и, не сказав, куда идёт, испарил-ся.
Сакинат огляделась. Студенческий интерьер не отличался рос-кошью: в комнате находились две железные кровати с пружинистыми сетками, на которых не было постельных принадлежностей, стол без скатерти и два стула. Был ещё шкаф, который занимал пол стены. Окно, стол, пол покрывал толстый слой пыли. Сакинат прикрыла дверь и заперла её изнутри. Сняла дорожное платье, которое в селе считалось выходным, и надела домашнее – штапельное платье. Не найдя в пыльной комнате места, чтобы присесть, вышла в коридор. Из открытых дверей соседней комнаты доносился девичий смех. Сакинат постучала в открытую дверь, и девушки обернулись к ней. Было заметно, что три студентки, её ровесницы, только что прибрались в своей комнате: пол был чисто вымыт, пыль вытерта. Сакинат попросила у девушек тряпку, веник и ведро.
К вечеру Сакинат вычистила и вымыла комнату до неузнаваемо-сти. У коменданта с первого этажа взяла постельные принадлежности на обе кровати, скатерть на стол, палас на пол и занавески, которые собиралась повесить на окна. Все вещи были приличные и обычные. Стандартный набор советских общежитий. Расставив всё по местам, вытащила из чемоданов одежду, свою и мужа, и аккуратно развесила в шкафу.
– Если хочешь искупаться, там и душ есть, – подсказали девушки из соседней комнаты, когда она зашла вернуть им веник и прочие принадлежности для уборки.
Сакинат, которой доводилось видеть душ только в кино, стало любопытно самой попробовать воспользоваться им. Она осталась очень довольной первым знакомством с общежитской душевой. По-нравилось и хвойное мыло, которое ей дали девушки.
Когда она вернулась в свою комнату, на не разобранной кровати прямо в одежде спал Али. Это неприятно удивило Сакинат. Она бы-стро прикрыла дверь, чтобы никто не заметил его в таком виде. Хотя ей не довелось перекусить с того времени, как посетила вокзальное кафе, у неё пропал аппетит, когда обнаружила мужа в подобном виде. Сакинат прилегла на кровать и начала читать книгу, которую начала в поезде. Здесь, под электрической лампочкой, читать было легко, не было нужды зажигать керосиновую лампу, чистить стекло.
Али проснулся только под утро. И ощутил злость на самого себя. Он вспомнил, как, едва поставив чемоданы на пороге комнаты в об-щежитии, он оставил Сакинат и сразу побежал к русской девушке, с которой раньше сладко проводил время, но не встречался уже два ме-сяца.
– Ты предатель! Даже видеть тебя не хочу! Возвращайся к своей жене! Ты мне не нужен! Я выхожу замуж – вот за него! – она сунула под нос Али фотографию парня с русской внешностью и захлопнула дверь перед его носом.
Али долго стоял за дверью, то крича, то умоляя, но русская де-вушка больше не открыла дверь. На последние деньги Али купил бу-тылку водки, которую выпил из горлышка прямо возле магазина, ни-чем не закусив. И больше ничего не помнил... Теперь же, когда к нему начали возвращаться воспоминания о его вчерашних проделках, показалось, что весь мир почернел. Он долго сидел на кровати, обеими руками сжимая голову, и думал: «Зачем мне нужна русская, когда у меня такая красивая жена?». Он взглянул на Сакинат, спящую повернув голову в сторону книги. Чувствуя подавленность и нечто похожее на раскаяние, Али, однако, понимал, что от привычных сельских будней, от осознания необходимости соблюдать обычаи села, которые в некотором смысле упрощают жизнь, в нём уже не сохранилось ничего, кроме природной сути, которая требует продолжения жизни. Когда утром супруги проснулись, на душе у обоих зияла полная пустота. И от этой пустоты не было спасения.

* * *
К городской жизни Сакинат привыкла легко. Электрический свет, рядом вода, продуктовый магазин в двух шагах – не требовалось даже пересекать улицу. Кроме как в  магазин, никуда больше ходить не было необходимости. Сто пятьдесят рублей, которые отец дал ей в дорогу, Сакинат расходовала экономно, питалась дёшево, отказав-шись от всего, кроме самого необходимого для жизни. Кастрюлю, чайник, сковородку, несколько тарелок, ложки и вилки она нашла в общежитии – посуду оставили студенты, которые окончили институт и разъехались. Помимо той одежды, что была взята ею из села, Саки-нат не захотела ничего покупать. Она решила, что, пока не привыкнет к новой жизни и не найдёт способ выжить и обустроиться здесь, нужно экономить средства, привезённые из дома. О дальнейшей жизни и о деньгах Али с ней не разговаривал. Утром он вставал, уходил на учебу и до вечера отсутствовал. До его возвращения Сакинат готовила какую-либо еду. Он молчал, ел то, что она ставила перед ним, и через никоторое время засыпал. Как будто заключив некий спор, Сакинат тоже не произносила ни слова. Даже в выходные, не сказав, куда собирался, Али исчезал и не возвращался допоздна. В таком своеобразном молчаливом противостоянии проходили  дни.
В родном селении у Сакинат не было близкой подруги. Молодые сельчанки не понимали ее. Сакинат всегда хотелось, чтобы всё – уче-ба, работа дома и в колхозе, рукоделие и многое другое – получалось у неё лучше, чем у других, поэтому дружить и постоянно соревно-ваться с ней никто не хотел. Здесь же, в далёком северном городе, пустоту в её дружеском окружении заполнили девушки из соседней комнаты. Одинокие дни, когда ей нечего было делать, Сакинат стала проводить с ними. Она рассказывала новым подругам о Дагестане, о своём селе и его обычаях. Девушки в ответ рассказывали о своих род-ных местах, откуда приехали, о родителях, о любви... Больше всех ей нравилась Наташа из Ставрополя. Наташа была старшей дочерью в семье, где воспитывались семеро детей. Наташа понимала, что, если сама не сможет помочь себе в жизни, то не поможет никто, – у её ма-тери, занятой младшими, не было на это возможности. Мать, домохо-зяйка, нигде не работала, отец был обычным рабочим.
Наташа училась на втором курсе и городскую жизнь знала на-много лучше, чем Сакинат. Лучше она знала и то, как расходовать деньги. Наташа днём училась, а вечером ходила на дежурства в боль-ницу. Так она зарабатывала деньги на свои расходы. По её примеру, не спросив мнения Али, Сакинат тоже устроилась на работу. Как только муж утром уходил, она одевалась и вместе с соседками шла в мединститут. Девушки учились в аудиториях наверху, а она работала внизу в гардеробной вместе со старушкой Варей.
На первом этаже мединститута Сакинат нашла ещё одно богатст-во мира. Там располагалась большая библиотека. Независимо от того, был день или стояла ночь, она брала из библиотеки и читала одну за другой множество самых разных книг – художественные, историче-ские,  детективы – всё без разбора. Какая книга попадалась в глаза – ту и брала почитать. Выбирать хорошие книги она ещё не научилась. Тем не менее, каждая книга открывала для неё что-то новое.
На работе Сакинат не уставала. Что за работа для молодой жен-щины, которая привыкла к тяжёлому сельскому труду: утром взять пальто, а вечером вернуть хозяину! Здесь на чтение книг у Сакинат было сколько угодно времени.
Когда получила свою первую зарплату – восемьдесят рублей, она купила одежду. Её новая подруга Наташа проявляла больше интереса в приобретении для неё одежды, чем сама Сакинат. Видимо в свое время прошла через ситуацию Сакинат. Недорогое теплое пальто, те-плая обувь, шерстяной свитер и юбка были необходимы. Сельскую одежду, которую привезла с собой, здесь, в Ленинграде, надевать ей было не с руки – слишком она отличалась бы от сверстниц, да и во-обще никто здесь так не ходил. Поэтому выходить на улицу в приве-зённой из дома одежде ей было неловко. Несколько раз молодой го-рянке приходилось обращаться с просьбами к подругам из общежи-тия: у одной она просила кофту, у другой юбку и так выходила на ра-боту. Сакинат очень обрадовалась, когда, наконец, купила хотя и де-шёвую, но свою одежду городского типа.
Она понимала, что у неё очень странная семья. «Ты спишь? Ты кушаешь? Ты работаешь?» – ни этих, ни других вопросов никто ей не задавал. Теперь бывало так, что Али не появлялся в их комнате даже раз в неделю. А если являлся, когда её не было дома, переодевался и снова терялся где-то в большом городе. Она не знала, что ей делать, что говорить Али и надо ли что-то говорить... Боль своей души она не могла открыть даже подруге Наташе, думая, что тем самым совершит что-то неположенное, нарушит некие неписаные законы... Девушки из соседней комнаты догадывались, что между Сакинат и её мужем плохие отношения, но они молчали, потому что молчала она сама. В попытке оправдать мужа, который не приходил домой,  говорила, что он ходит на дежурства, хотя на самом деле понятия не имела, где он пропадает. Грязные вещи, которые оставлял Али в свои редкие визи-ты, она стирала, гладила и укладывала на место. Всё свободное время посвящала книгам, заполняя ими душевную пустоту.
Был вечер ноябрьского праздничного дня. Сакинат с утра никуда не пошла и, как обычно в выходные, сидела дома одна. Девушки – со-седки – куда-то ушли, Али опять где-то потерялся – она не видела его почти неделю. Лёжа на кровати, она принялась за очередную книгу. Но вскоре подняла глаза от книжных листов. И бросила книгу на стол. Резко поднялась, подошла к окну и устремила взгляд на улицу. Сейчас было то время, когда в селе отара овец возвращалась домой... На улице было холодно, дул ветер, и снег заметал всё вокруг. Немно-гочисленные прохожие спешили по своим делам. Сакинат вспомнила взгляд зелёных глаз отца – она унаследовала его глаза. Вспомнила жарко натопленную железную печь, вкусный запах хлеба, которую испекла мама. Вспомнила редко смолкавшие споры младших братьев, спокойствие сестры Аминат, которая всегда помогала маме. Вспом-нила маму, которая вязала носки, сидя возле лампы... Мирные карти-ны милой домашней жизни, будто наяву прошли перед глазами. Сердце её сжало, словно тисками. Красота Ленинграда померкла для нее.
«– Что я тут делаю? Я никому здесь не нужна. Любимые и любя-щие родители, братья, сестра, односельчане! Оставив там вас, сколько ещё я буду жить здесь вот так?» – подумала Сакинат. Её глаза затопили слёзы. Ей не хотелось плакать, и старалась сдержаться, как могла, но слёзы душили ее. Плач усиливался, слёзы катились градом. И не было рядом никого, кто мог бы её утешить. Долго плакала Сакинат, жалея себя. Наконец слёзы иссякли, и ей стало стыдно из-за своей слабости. Вытерев слёзы, взяла себя в руки и с чайником отправилась на кухню. Умывшись, вернулась в комнату и выпила стакан горячего чая.
На следующий день на перемене после первой пары Сакинат по-просила старушку Варю, вместе с которой работала, ненадолго под-менить её и отправилась искать Али. По расписанию, висящему в ко-ридоре,  узнала, в какой аудитории он может находиться.
Они встретились, когда Али, смеясь, спускался по лестнице, в окружении девушек в белых халатах. Сакинат, молча, не отводя взгляда, смотрела на него. От её взгляда Али потух, как огонь, зали-тый водой. Сопровождавшие девушки, заметив, как он изменился, быстро испарились на месте.
– Ты почему здесь? Что с тобой случилось? – подошёл он к Са-кинат.
Когда шла сюда, она чувствовала злость и сильную досаду на мужа, но теперь внезапно успокоилась. И заговорила тихо и ровно, не повышая голоса.
– Я же за тебя насильно замуж не вышла. Ты что тут делаешь?
Где-то в глубине души Сакинат ещё жила надежда, что, может быть, всё может сложиться хорошо. Она безмолвно ждала от Али от-вета, но он не отвечал. Он молчал, опустив голову. Довольно долго они молчали и стояли друг перед другом. Сакинат, высоко держа го-лову, прямо смотрела в глаза Али. Он не смог ответить таким же от-крытым взглядом. Наконец он выдавил со стыдом и страхом.
– Извини. У меня тут есть жена... – на этом слова у Али закончи-лись. Он умолк, так и не подняв глаза на Сакинат.
– Жён-то у тебя тут может быть и семеро, – терпение у неё иссякло. – Жаль твоих родителей! Человек из тебя не получится! Ты издалека привёз меня сюда и бросил! Кто ты после этого?! Как ты покажешься на глаза моему отцу, односельчанам?
Что бы Сакинат ни говорила, Али не поднимал головы и не изда-вал ни звука. Оставив его, Сакинат развернулась и ушла.
– Он не мужчина! Он не мужчина! – плакала Сакинат, сидя на-против бабушки Вари. – Он говорит, что у него есть жена. Что мне теперь делать? – она никак не могла успокоиться. Старушка налила ей стакан сладкого чая, успокоила девушку и едва ли не силой заставила выпить чай.
– Доченька, успокойся. Я знаю, что этот человек, который ушёл от тебя, ногтя твоего не стоит. Стало быть, он учится в мединституте? А почему ты не учишься? Ты же днями и ночами читаешь книги. Ты много чего знаешь. С первого декабря открываются подготовитель-ные курсы для студентов, ты можешь туда поступить. Покажи тому, кто тебя бросил, что ты можешь учиться – лучше его!
«Действительно, у бабушки хорошая мысль», – обида и расте-рянность в сердце Сакинат сменились радостью. Она успокоилась и вытерла слёзы. Перед ней открывалась новая дорога – дорога новым мыслям и мечтам. «А ведь действительно, правда: что лучше этого могло случиться у меня в жизни? Может  вот так, наверно, открыва-ется для меня путь к учебе. Родители меня одну тут никак не оставили бы...».
Переживания Сакинат разом закончились. Сердцем чувствовала: жаловаться на судьбу у неё не было причин. Помнила, что согласи-лась выйти замуж без любви. Между нею и Али так и не появилось никакой душевной близости. Даже если она никогда в жизни его больше не увидит, ей не было до этого никакого дела. Сакинат ошиб-лась с созданием семьи так же, как Али, как его родители. Она пони-мала, что, если сожаление  о том, что произошло с ней перейдёт во враждебность к мужу, ничего хорошего не будет. «Кувшин разбился – вода ушла», – говорят горцы. Значит, Сакинат надо было наступить ногой на прошлое и жить дальше. Тем не менее, она много размыш-ляла о том, почему всё так получилось. Обдумывая снова и снова свою жизнь за последние три месяца и свою судьбу, Сакинат повери-ла, что других возможностей у нее, в общем-то, и не было. Кто бы что ни говорил, Али был завидный парень. Она вспомнила Али на инсти-тутской лестнице, окружённого девушками, и поняла, почему согла-силась выйти за него замуж. Светлый свитер, чёрные брюки, густая шевелюра, светлое лицо; внешне более красивый, чем её учитель Ах-мед, со стройным станом. Ахмед не выбрал ее, а он отправил к ней сватов. Как она могла не выйти за парня, который выбрал её среди всех сельских девушек. Таковы были обычаи. Ей нужно было выйти замуж хоть за кого-то, ведь все девушки села выходят замуж. А если бы она сидела дома и отказывала всем, тётя Умукурсум не смогла бы найти себе места! Будучи сама бесхитростной и прямолинейной, спо-собной кому угодно сказать правду в лицо, Сакинат вспомнила папи-ну двоюродную сестру и даже улыбнулась, обрадовав старушку Ва-рю, наблюдающую за ней.
Возвращаться в село разведённой и полной горьких мыслей Са-кинат не хотелось. Она знала, что в родном селе многие женщины об-винили бы в случившемся ее. «Как им меня не винить? – думала она. – Если даже я вернусь в село, с каким подвигом возвращаюсь? Я не смогла удержать мужа рядом. И там, куда я вернусь, меня никто не ждёт. Будет лучше, если останусь тут».
Больше она никогда не переживала, что муж нашёл себе другую.  В те моменты, когда она вспоминала про Али, ни капли теплоты не ощущала она в сердце, и душа её ни разу не дрогнула. Даже если бы она заглянула глубоко в свою душу, ничего не смогла бы найти там по отношению к мужу, кроме равнодушия. Ей не было никакого дела, жив Али или умер. Пустоту и одиночество надо было чем-то запол-нить. Она решила найти спасение в учебе.
На следующий день ближе к обеду она написала заявление рек-тору мединститута, чтобы её приняли на факультет по подготовке студентов. Она оставила всю художественную литературу и уже ме-сяц готовилась по учебникам. Она поступит учиться! Сакинат достала учебники по физике, химии и биологии. Днями и ночами штудировала их, не пропуская ни страницы. «В этих учебниках нет, наверно, ничего, что я бы не выучила», – думала она ночью перед экзаменом, когда ложилась спать.
Когда жены дома не было, пришёл Али и забрал свои вещи. Са-мого Али Сакинат больше не видела, да и не было у неё никакого же-лания на него смотреть.
В кабинет, где сидела комиссия по приему студентов на подгото-вительное отделение, Сакинат зашла одной из первых. Она сидела пе-ред тремя учеными с умными седыми головами и чётко отвечала на их вопросы.
– Ты сюда приехала учиться из далёкого Дагестана. Почему ре-шила учиться здесь?
– Я приехала сюда вместе с мужем. Я с детства мечтала учиться. А сейчас всё сложилось так, что я могу посвятить себя учебе.
– Ты будешь успевать учиться и вести хозяйство?
– Семья у меня распалась, поэтому сейчас мне осталось только учиться.
– Ты сможешь написать формулы кислот? – члены комиссии смотрели на Сакинат с недоверием. Хотя она хорошо знала русский язык, но сказывалось влияние её родного языка, и ленинградцы слы-шали акцент в её речи. У неё сложилось ощущение, будто ученые ждали, что она вот-вот допустит ошибку. Но она чётко и ясно изло-жила свои мысли, а затем за короткое время написала на листке, ле-жащем перед ней, все формулы кислот, которые помнила. Их было больше десятка. Уроки Ахмеда Гаджикурбановича и прочитанные учебники не пропали даром. 
Передавая друг другу листок с написанными ею формулами, уче-ные смотрели на Сакинат с уважением. После того как  правильно от-ветила ещё на несколько вопросов по физике, химии и биологии, у членов комиссии вопросы закончились. Девушка стала слушателем факультета по подготовке студентов мединститута. Это было равно-сильно поступлению в вуз: всех обучающихся на факультете прини-мали на первый курс мединститута.
 Незаметно у Сакинат началась счастливая жизнь. Она привела к себе в комнату жить Малику из Казахстана, которая тоже поступила на подготовительный факультет мединститута. Днём Сакинат ходила на работу, а вечером – на занятия. Работала и училась в одном рай-оне, что было очень удобно. Общежитие находилось в ста метрах от института, так что не было необходимости пользоваться автобусом. Малика тоже устроилась на работу, и зарплата хватала на жизнь: девушки складывая деньги, покупали еду, вместе готовили на кухне общежития, а скучать по родителям, по родине не было времени.
Сакинат писала маме письма, но не сообщала о том, что разо-шлась с Али и поступила учиться. На все вопросы отвечала: всё очень хорошо. Нет ничего плохого. «Вы там как?» «Вы сами как?» Такими короткими словами заканчивала письмо в родное село. Родители многое знали о Малике, о Наташе, о старушке Варе. Только про мужа своей дочери они не знали ничего.

* * *

Дни, месяцы уходили быстро. В беготне то на работу, то на учебу миновало и лето. Сакинат больше не видела мужа. Да и Али, видимо, не считал нужным видеться с женой, его не интересовало, как у неё дела и не нужна ли помощь.
Экзамены по завершении подготовительного курса Сакинат сдала на «отлично». Она стала студенткой первого курса Ленинградского мединститута. Почти весь прошедший год  ночью училась, а днём работала, и только теперь почувствовала, как устала за всё это время. Когда начались летние студенческие каникулы, и на работе взяла отпуск.
Сакинат соскучилась по Дагестану, по родному селу и ощущала потребность увидеть родителей и односельчан, однако в глубине ду-ши не хотелось возвращаться в село. Когда девушка всё же решила съездить в родную сторону навестить родных, оказалось, что поздно спохватилась: достать билет на поезд в южную сторону было нелегко. Подумав, она приняла было решение, что поедет в любом случае, однако обнаружилось новое препятствие – слишком короткий отрезок времени для того, чтобы поехать туда и обратно: до начала учебного года оставались всего двадцать дней. Пришлось отложить поездку до следующего лета...
Хотя почти год прожила в Ленинграде, город практически не знала – вышло так, что территорией её существования всё это время были мединститут, общежитие и находящийся рядом магазин. Саки-нат решила, наконец, повидать все достопримечательности Ленинграда, и теперь каждый день с утра до вечера ходила на экскурсии. Красота, созданная человеческими руками, изумила и потрясла ее. Эрмитаж, Петродворец, Петергоф, Пушкино! Когда перед её взором представала новая красота, прежняя отходила в глубины сознания, словно бы забываясь, однако сохраняясь в сокровищнице памяти и в восхищённой душе. Прожив уже год в Ленинграде, Сакинат лишь сейчас увидела его по-настоящему и была счастлива, что ей довелось учиться в этом прекрасном городе. Целыми днями ходила по гранитному берегу Невы, гуляла по чудесным паркам Ленинграда, а по вечерам возвращалась в общежитие. После долгих прогулок, доставлявших ей удовольствие и радость, совсем не прельщало возвращение в пустую комнату, но это было необходимо, потому, что больше идти было некуда...
В один из таких вечеров ей с особенной силой захотелось уви-деть село, родителей, братьев, сестру. Подойдя к общежитию с гру-стью на душе, вдруг заметила впереди знакомые силуэты и ускорила шаг. Приблизившись, не поверила тому, что увидела, и даже протерла глаза. Узнав своих родителей, стоявших у ворот, Сакинат сорвалась на бег. Подбежав, не выдержала и громко заплакала. Не в силах успокоиться, крепко обняла маму, затем обеими руками сжала руку отца. Вместе с дочерью заплакала и Абидат. Только сейчас поняла, как всё это время ей не хватало мамы и папы!
– Зачем вы плачете? Разве к нам горе пришло, чтобы плакать? – решительно подал голос Абдулгамид, останавливая потоки слёз мате-ри и дочери. – Хватит сейчас же! А ну, Сакинат, покажи нам твою комнату.
– Идемте! Идемте скорее! – пригласила Сакинат родителей за со-бой, спеша оказать гостеприимство самым дорогим людям.
Дочь впереди, а родители за ней зашли в общежитие. Второй этаж полностью пустовал – студенты разъехались на каникулы. Саки-нат занесла в комнату чемодан с материнскими гостинцами. Показала им ванную, чтобы умылись и сделали омовение, а сама быстро поставила на плиту чайник и накрыла на стол, разложив нехитрую еду.
В беседе выяснилось, что родители, оказывается, с самого обеда стояли перед общежитием. Если бы Сакинат не вернулась, они не знали бы, что делать, поэтому очень обрадовались при виде дочери. Она начала говорить, рассказывая матери с отцом все, что произошло за этот год. Сакинат говорила и всё не могла остановиться – казалось, у неё никак не заканчивались слова. Она  хотела  выговориться за весь долгий период молчания, когда не с кем было поделиться. Все переживания, о которых целый год никому не рассказала, хотелось раскрыть перед дорогими людьми за одну ночь.
Когда родители узнали, что дочь работает и одновременно учит-ся, что, прекрасно сдав экзамены,  стала студенткой медицинского института, они очень обрадовались. По дороге в Ленинград отец ду-мал, что она не может вернуться домой и что её здесь кто-то со-держит из жалости. Абдулгамид приехал сюда, огорчённый тем, что она ничего им не написала о случившемся, а теперь, услышав рассказ дочери, взбодрился. Он обдумал всё со всех сторон, пришёл к выводу, что дочь всё правильно сделала, и успокоился.
Когда Сакинат поведала родителям, что произошло, ей стало лег-ко, будто с плеч сняли тяжкую ношу. Осознание того, что самые близкие и любимые люди наконец-то рядом, превращало все непри-ятности и беды в нечто крошечное и ничего не значащее. Все её пе-реживания рядом с родителями прошли, будто их и не было. Когда поток рассказов Сакинат наконец иссяк, настал черёд мамы рассказывать о сельских новостях. Абидат поведала про Аминат, про Абдулкадыра, которому лень делать уроки, про Хасбуллу, продол-жающему учиться на одни «пятерки», про тётю Умукурсум, про подружек Сакинат. В числе остальных сельских новостей мама упомянула и о том, что у Ахмеда и Аслимат родилась дочка. Хотя Сакинат и сделала вид, будто ей безразлично это известие, но в глубине души  оставалась маленькая рана, которая ещё болела. Когда мама завершила рассказ, создалось ощущение, что она съездила в село и вернулась. Теперь она знала все, что там произошло за время её отсутствия! Однако мама не стала рассказывать ей о том, что сельские любители сплетен с удовольствием делились слухами о распаде семьи Сакинат.

* * *

Новость о том, что Али, сын Раджаба, вернулся с русской женой и маленьким сыном, как гром пронеслась по селу Шалда. Абдулгамид узнал об этом последним на следующий день. Вечером к ним на веранду зашла его двоюродная сестра Умукурсум с побледневшим лицом. Она била себя кулаками.
– О, мой двоюродный брат, что это за новость? Люди всего мира с ума сошли, наверно! С русской женой, говорят, вернулся этот трус! Отдали им дочку, говорили, что учится! – телега слов Умукурсум ле-тела не останавливаясь. Абдулгамид не мог уразуметь, о чём она го-ворит.
– Что случилось, двоюродная сестра? Что-то ты к вечеру такая торопливая, к чему бы? – улыбнулся Абдулгамид, стараясь как то ус-покоить  Умукурсум.
– Что должно случиться?! Односельчане говорят, что муж Саки-нат приехал с русской женой! А мы ничего не знаем!
– Что ты говоришь? – испугался Абдулгамид.
– Что я могу говорить, двоюродный брат! Мне тоже эту новость рассказала полчаса назад соседка Жарият!
Не зная, что сказать, Абдулгамид замолчал. С кувшином воды на спине по лестнице поднялась Абидат. Поставив кувшин, быстро за-шла в комнату. По дороге к роднику ей уже успели сообщить нехо-рошую новость. Супруги молчали и сдерживали себя, не выплёскивая наружу злость, недоумение и обиду.
Через некоторые время у них собрались сестры Абидат с мужья-ми и другие родственники. Все они были готовы пойти к семье Рад-жаба требовать ответа и объяснения вопиющей ситуации.
– Чтобы их настигла божья кара! Они тоже себя людьми посчи-тали, попрошайки! Государственный рубль никого не сделает челове-ком, если весь род ничего не стоит и не стоил никогда. Всем теперь понятно, что это за человек и что это за семья! А эта выскочка Жавга-рат не знает, наверно, что возле неё даже стоять зазорно дочери Аб-дулгамида из рода Амирбега! – Умукурсум так и кипела от злости, как кастрюля на сильном огне. Её пыл никто и не думал останавли-вать. – Они зря думают, будто нам что-то плохое сделали, – продол-жала она, воодушевлённая всеобщим вниманием. – Это они сами себе сделали плохое и опозорили сами себя!
У Абдулгамида закончилось терпение. Он понял, что в его доме от родных, кроме пустых разговоров, ничего вразумительного ждать не приходится, и, поднявшись, крикнул:
– Замолчите! Пока я не вернусь домой, чтобы никто громкого слова не сказал! – и быстро вышел из дома.
Солнце почти совсем спряталось за гору, когда Абдулгамид под-нялся на веранду дома Раджаба. Раджаб, сидел на веранде с внуком на коленях, и при виде Абдулгамида вскочил с места. Если бы ребенка не успела подхватить мама, тот мог бы упасть с дедовских колен. Али, сидя на стуле спиной к дверям, посмотрел отцу в лицо и тоже вскочил. Руки, протянутые гостю отцом и сыном, остались висеть в воздухе. Абдулгамид даже не пошевелил руками, сцепив их за спиной.
В семье явно не ждали гостей. Поставив стул для гостя, Жавгарат исчезла с веранды, утянув за собой русскую жену сына с малышом.
Абдулгамид повернул стул на одной ножке и сел на него «вер-хом», лицом к спинке стула. На веранде повисла неприятная, тяжёлая тишина. Отец и сын не решались присесть и продолжали стоять перед нежданным гостем. Абдулгамид грозно посмотрел на Али.
– Ну, говори! Где моя дочь?
– Она вам ничего не писала? Я её давно не видел. Сакинат посту-пила учиться... – на этом у Али закончились слова. На некоторое вре-мя опять повисла тишина.
– Ты мужчина, что ли? Тьфу, чтобы Аллах тебя покарал! Если бы ты был мужчина, ты должен был привезти мою дочь ко мне! Она же твоя законная жена. Да какой толк сейчас говорить? – Абдулгамид поднялся и вышел из дома, более не проронив ни слова. Хозяева – ни отец, ни сын – ничего не возразили ему. Оба остались стоять с опу-щенными головами.
Через полчаса дом Раджаба заполнился женщинами из рода Аб-дулгамида. В сгустившейся вечерней темноте они хватали вещи Са-кинат, которые появились в доме её мужа в качестве приданого не-весты, и уносили с собой. Вместе с приданым попадались и некото-рые вещи Жавгарат. Женщины, явившиеся забрать вещи, не говорили ни слова. С проклятиями в адрес семьи Раджаба одна Умукурсум справлялась без всякой помощи.
– О, Аллах, пусть опустеет и развалится ваш дом! Чтобы вы, пока живете, не услышали ни одной хорошей новости! Пусть вас Аллах сделает немощными, и вы останетесь на руках этой русской, не вы-здоравливая и не умирая. Проклятия шли одно за другим. Под этот словесный поток, схожий с грохочущим шумом горной реки, чьи стремительные буруны срывают камни со дна и несут по течению, комната за полчаса опустела, как мельница после помола зерна. А ведь в ожидании, пока молодожёны вернутся из Ленинграда, с любо-вью и заботой комната содержалась хозяйкой в чистоте и порядке. От проклятий Умукурсум у Жавгарат отвисла челюсть, и она не смогла ничего сказать в ответ. Она даже не вышла к пришедшим за вещами, спрятавшись в задней комнате. Возле неё на табуретке молчала и си-дела испуганная русская девушка, прижав к груди маленького ребен-ка. У Жавгарат и в мыслях не было её успокоить.

* * *

Задерживаться надолго в гостях в Ленинграде у матери с отцом времени не было. В селе их ждали летние работы. Они приехали ду-мая забрать дочку домой. Но когда увидели ее, их планы поменялись. Абдулгамид с женой решили оставить Сакинат в городе, чтобы дочь училась на врача. До этого ни одна девушка из села Шалда не смогла выехать учиться не только в Ленинград, но даже в Махачкалу. Абдул-гамид знал, что односельчане не будут упрекать его за то, что он ос-тавил старшую дочь учиться в городе. Он не мог себе простить ошиб-ку, что отдал дочку замуж в семью Раджаба. По горским обычаям де-вушек его рода не выдавали в род Раджаба. Советское время разру-шила горские адаты. Адаты нарушать, значить ошибаться в жизни. Они сложились в горах на протяжении веков и помогали людям не ошибаться. А теперь она решила  судьбу так, как сама сочла нужным. Ошибка отца дорого обошлась дочери, и этого он не мог себе про-стить.
Следующие дни они потратила на походы по магазинам, покупая гостинцы, чтобы отвезти их в село. Когда Абидат наконец-то избави-лась от груза переживаний, ей осталось только и думать о покупках. Она лучше всех женщин села Шалда знала, что нужно купить домой. На одежду, которую покупала дочке и сыновьям, чтобы те носили в школе, все односельчане смотрели бы с завистью. За весьма скромные деньги она сумела приобрести подарки всем родственникам, зная, кого и что может обрадовать. А все вещи, купленные ею для дома, – ткани, платки, посуда, – были одна лучше другой! Абидат так радовалась покупкам, что периодически прерывалось дыхание. Сколько бы ни покупала, ей хотелось купить ещё. Абдулгамид, устал, от двухдневного хождения по магазинам, с женой и дочкой, проголодался  и наконец, ему все это надоело. Выйдя из очередного магазина, он встал перед женой как столб.
– Хватит уже! Больше ни в один магазин шага не сделаю!
Хотя и не хотела Абидат уезжать так скоро, пришлось возвра-щаться домой. Если сказать правду, и деньги закончились, осталась только сумма на обратный путь. В душе Абдулгамид не сердился на жену. Абидат в первый раз выехала в большой город. Никогда она подобной красоты и таких отличных вещей не видела. Поэтому вещи, из переполненных ленинградских магазинов оказывали на неё такое, почти магическое действие. Кроме того, Абидат старалась не ради се-бя – всё покупала для  семьи и для семейного благополучия.
Родители вернулись в село, пробыв у дочери два дня. Если бы все, что они приобрели в Ленинграде: две сумки одежды, платки, обувь, мешок тканей, – они продали по ценам, которые бытовали у них в селе, заработали бы столько денег, сколько обычно получали вдвоём за три года. Но открыто совершать подобное не позволяли за-коны страны. Если бы кто-нибудь пожаловался властям на то, что ро-дители Сакинат перепродают купленные вещи, их дочку выгнали бы с места учебы, а их судили бы за спекуляцию. Поэтому по возвра-щении домой богатство, которое привезла из поездки, не было показано почти никому – всё пришлось упрятать в сундук.

* * *

Сакинат ничего не оставалось делать в городе, кроме как хорошо учиться. Скрывать было больше нечего и не от кого, родители и од-носельчане и так знали все, что произошло. Ленинград казался ей та-ким, словно она видела  в первый раз: город стал в её глазах прекрас-ным до неузнаваемости! И сама чувствовала, что изменилась, будто сама вышла, наконец, из тёмного сырого ущелья на залитый солнцем горный травянистый склон. Жить стало легче и проще.
В конце августа вернулись Малика и Наташа. Одиночество Саки-нат улетучилось, как будто и не существовало. Сразу возникло много дел: начался учебный год, а кроме того, пора было выходить на рабо-ту. Бездельничать она не могла – родители, колхозники из бедного колхоза, не смогли бы поддержать её во время учебы. Все, что они за-рабатывали, хватало только на нужды семьи.
Сакинат чувствовала в себе перемены: она больше не была похо-жа на девушку, которая приехала из маленького горного аула в Се-верную столицу страны. Её лицо, как у городских девушек, стало светлым, одеваться стала тоже как они, а ещё научилась чисто разго-варивать по-русски, как уроженка Ленинграда. Только обрезать тол-стую косу из чёрных густых волос, и сделать стрижку, у неё не под-нималась рука. Каждое утро  тратила минут десять, чтобы красиво собрать и уложить волосы, и выходила на работу ещё до восхода солнца. А к восьми часам вечера, когда город постепенно окутывала темнота, она возвращалась с занятий. В её распоряжении оставалось три – четыре поздних часа до сна, которые она могла использовать по своему усмотрению: приготовить еду, выучить задания на дом и под-готовиться к утреннему выходу на работу.
Умерить гордость и изменить привычные устремления – быть лучшей во всем – Сакинат не смогла и в городе. Так же, как в сель-ском школьном классе, она и здесь успевала хорошо учиться. Как бы и где бы она ни находилась, ей претило быть последней или неспо-собной сделать что-то нужное.
Так в делах и заботах быстро, словно один день, пролетел ещё один год. Летнюю сессию сдала легко. В её зачётной книжке красова-лись «четвёрки» и «пятерки», означавшие, что она перешла на второй курс. На работе снова взяла отпуск и готовилась поехать в село, где не была уже два года.
Поезд «Москва – Махачкала» прибыл на вокзал к одиннадцати часам утра. Отец, получивший телеграмму от Сакинат, ждал на пер-роне, глядя на подходивший поезд. Выйдя из душного вагона, Саки-нат радостно подошла к отцу. Он осторожно взял её руку обеими ру-ками и держал некоторое время, затем взял обе её сумки, и они вы-шли в город. Отец без особого удовольствия взглянул на короткое уз-кое платье дочери, но ничего не сказал. Машина, которая приехала за солью для колхозных животных, на этот раз стала для Сакинат такси. Абдулгамид посадил дочку в кабину, а сам залез в кузов.
Женщины села Шалда, которые знали, что вечером приезжает Сакинат, отложили свою вечернюю работу по дому. Они шли за во-дой, даже если вода не была нужна, просто чтобы выйти из дома; стояли на крышах, бегали туда-сюда, выполняя какие-то самые необ-ходимые дела, а немного освободившись, собирались на поляне около села. Все с нетерпением ждали машину, на которой должна была приехать Сакинат. Брат Хасбулла стоял там, как взрослый мужчина, держа руки в карманах. Подросшая Аминат стала неузнаваемо краси-вее. Абдулкадыр не пошёл на поляну, но, как и остальные родствен-ники, как  вся  семья, с волнением ждал отца и Сакинат. Аминат начала с самого утра и долгий летний день без устали работала, прибрала все комнаты, подмела двор. В доме все, что было грязным, постирала и высушила. Мама испекла много хлеба, приготовила чуду. В доме всё было готово к приезду старшей дочери, но машина никак не показывалась, хотя уже наступил вечер. Солнце уже зашло когда Хасбулла с обеда карауливший машину на окраине села, быстро прибежал, и крикнул, через ворота во двор.
– Едут! Слышен звук машины!
Мама и Аминат торопливо вышли за ворота. Машина действи-тельно приехала, но другая – она привезла врачей. Долгожданная ма-шина с отцом и дочерью остановилась перед воротами родного дома, когда было уже совсем темно. В этот миг возле машины оказались Абдулкадыр, Хасбулла и Аминат; чуть дальше стоял Амирбег, сын Умукурсум. Сакинат ещё не успела выйти из кабины, как прибежала мама и обняла ее.
– Ой, мамина пропавшая дочь! Умереть не встать! Вернулась, моя родная?
После матери Сакинат стали обнимать братья, Аминат, соседка Убайдат. За руку поздоровались с ней сосед Салам, и Амирбег. Ребята из мальчишек, которыми помнила их Сакинат, вымахали в рослых здоровых парней. Многим женщинам в этот день не удалось увидеть Сакинат. Ночная темнота спрятала её от многих глаз. Настало время ужина, и многие подкреплялись перед сном – на следующий день нужно было рано вставать на работу. Многие не услышали звука машины, а некоторые не догадались, кто это подъехал... Сакинат снова переступила порог очень знакомого дома, более красивого для нее, чем все красоты мира. Она шла по лестнице дома, в котором родилась, но уже два года не видела.
Через некоторое время веранду дома Абдулгамида заполнили люди, пришедшие увидеться с Сакинат. Явились с мужьями мамины сестры, тётя Умукурсум, Убайдат и Салам, их мама Паризат... Стол, стоявший в гостиной, вытащили вместе со стульями на веранду, все расселись вокруг него. Кроме приготовленной хозяйкой еды, на столе стояли привезённые Сакинат конфеты и печенья, а также фрукты с равнины.
В подарок родным и соседям Сакинат привезла резиновые кало-ши, зная, что они очень необходимы в селе. В Ленинграде калоши продавали очень дёшево, а здесь спекулянты накручивали цену втри-дорога. Мама раздавала подарки. Тёте Умукурсум достался чёрный шерстяной платок в цветочках. Она сочла его очень дорогим подар-ком. Под светом лампы женщина несколько раз его рассматривала.
– Моя родная, можно было и ничего не привозить, – Умукурсум до того растрогалась, что готова была расплакаться. – Если даже воду в городе нужно покупать, где ты там нашла деньги, чтобы купить столько всего? Спасибо, что меня вспомнила и купила подарок! И в следующий раз, куда бы ни ехала, пусть будет счастливым твое воз-вращение! – начала она говорить обычные слова, которые говорят всем возвратившимся, но поняла свою ошибку и замолчала. Потом, подумав, начала заново:
– Я говорю так, доченька, потому что ты вернулась из долгого путешествия, а не потому, будто я обрадовалась, что твоя семья рас-палась.
И она выругалась в адрес Али. Но когда Умукурсум снова начала открывать мешок своих проклятий в адрес Али и его родственников, Сакинат улыбнулась и остановила ее.
– Ой, дорогая тётя, ты даже не представляешь, какую хорошую услугу оказал мне сын Раджаба Али, найдя себе русскую жену. Если бы я у них осталась, то сейчас не была бы здесь с вами, а сидела бы на веранде Жавгарат. Сюда я не смогла бы прийти из-за неудобства пе-ред односельчанами, и эти конфеты съела бы, облизываясь, Жавгарат. И новые калоши надела бы тоже она. А сейчас я – ваша, вы – мои. Мне с вами хорошо, намного лучше, чем с ними, – Сакинат весело, от души рассмеялась.
– Правильно, родная моя! – поддержала Умукурсум. – Даже жаль, что ты стояла с ними рядом. Мы не знали, какие они, и отдали тебя замуж в их семью. Аллах позволил тебе уйти от них.
– На всё воля Аллаха, от неё никто не сможет уйти, поэтому не будем начинать ненужных разговоров, – сказала Абидат, не желая бо-лее говорить на эту тему.
Из множества разных вещей, привезённых дочерью, Абидат по-казала родным и соседям несколько вещей, а остальные спрятала в другой комнате. «Если увидят сразу всё – позавидуют и сами захотят того же. А чтобы всем раздать – такого количества нет», – думала она.
На веранде разгорелась беседа. Каждый рассказывал о чём-то своем. Всем нравились рассказы о Ленинграде, о мостах, поднимаю-щихся, чтобы ночью по Неве могли пройти пароходы, о пушке, кото-рая стреляет со стены Петропавловской крепости, ровно в полдень, о Ленинградских белых ночах... Кроме того, они впервые услышали, что русский царь Петр Первый для строительства города на Неве на-брал много мусульман, и многие из них умерли от голода. Этот рас-сказ удивил всех. Оказывается, мусульмане работали там во время месяца Рамадан, который совпал с белыми ночами. Вечерами из-за того, что тьма не приходила и ночь оставалась светлой, держащие уразу мусульмане не разговлялись, потому что, как известно, прини-мать пищу во время Рамадана можно только в темное время суток, а так как белые ночи длились долго, многие мусульмане умирали от голода и тяжёлой работы. Сельчане удивлялись людям, которые из-за глубокой веры в Аллаха готовы были не принимать пищу, пока не умрут. Советская власть быстро заставила жителей села позабыть Всевышнего Аллаха. Они в большинстве своем, обходились без мо-литвы и постов.
– Когда все люди повернуться к Аллаху спиной, все поймут, что Мир скоро перевернётся, – говорила Умукурсум.
Её слова никто не отрицал. Один Хасбулла усмехался. Во всех книгах, которые он читал, было чётко написано, что Аллаха нет, его придумали люди, чтобы спасти себя иллюзией, будто после смерти тоже есть жизнь. Юноша больше верил книгам, чем родителям и од-носельчанам, но из уважения к матери, которая всегда спорила с ним и тем самым портила настроение, старался не вступать в такие бесе-ды. А Сакинат не поддерживала ни сторону старших, ни сторону бра-та, а что ей говорить – она и сама не знала.
– Действительно, двоюродная сестра моя. Сейчас люди и без Ал-лаха обходятся, – степенно кивнул Абдулгамид. – Когда-нибудь дос-тучится до их голов, что они ошибаются, достучится, но людям, к со-жалению, трудно будет измениться. Много безбожников найдут себе дорогу в адскую бездну. Люди не понимают, как они заблуждаются.
Беседа на подобную тему вскоре всем наскучила. Время подхо-дило к полуночи. Гости поняли, что настало время уходить по домам. Девушки убрали со стола, отец и Хасбулла отнесли стол на место.
Сакинат и Аминат взяли с собой лампу, которая освещала веран-ду, и отправились в свою комнату. Обеим было пора ложиться спать. Но у Аминат и мысли не было о сне.
– Ах, как поздно они ушли, как будто они здесь кому-нибудь нужны были, – пожаловалась она Сакинат, как только шагнула в свою комнату. – Я так ждала твоего возвращения! Если ты не поймёшь моего несчастья, то здесь меня никто не поймёт. Мама тоже ничего тебе не скажет. Сделает вид, что всё хорошо, и будет молчать. А я не могу найти себе места... Сакинат, подскажи, что меня делать?! Роди-тели не согласны отдать меня замуж за любимого, за парня, которому я нравлюсь!
– Тебе же ещё год в школе осталось учиться. Куда ты так торо-пишься? – улыбнулась Сакинат. Она считала сестру ещё ребенком, и для неё сказанное Аминат явилось неожиданностью, а кроме того, удивила искренняя горячность, с которой обратилась к ней сестрёнка.
– Да что сейчас для меня значит школа?! Если наши родители не согласятся, он может найти себе другую девушку. Что мне тогда де-лать? – Аминат была взбудоражена, в её голосе звучало почти отчая-ние, не лишённое, однако, надежды.
– Почему родители не соглашаются, когда ты так любишь? – не-доумевала Сакинат. – И кто это такой, который тебя любит?
– А ты его знаешь. Он на два года раньше тебя окончил школу. Он учится в городе, а сейчас в селе, на каникулы приехал, – Аминат смотрела на сестру с жаркой надеждой. И в ответ на вопросительный взгляд Сакинат быстро выпалила.
– Абдулла сын Басира!
– Он же двоюродный брат Али! – поразилась старшая сестра. – Ты о чём говоришь?
– Да, – в тоне Аминат не слышалось ни капли смущения. – По-этому и отец с мамой не соглашаются, – она горестно вздохнула. – Папа говорит, что вперёд шубы надо рубашку надевать. Родственни-кам семьи, из которой ты ушла, выдать меня не согласен ни отец, ни кто-либо другой из нашей родни. Думают, что и ты не захочешь ви-деть  моим мужем Абдуллу. С родственниками Али никто из нашего рода не разговаривает. Для меня лучше умереть, чем узнать, что за Абдуллу засватают другую девушку, – Аминат готова была распла-каться.
Сакинат молчала. Её сестрёнка, поглощённая своими несчастья-ми и переживаниями, видно, забыла обо всем произошедшем в семье и даже не догадывалась, какую рану нанесла своими словами в сердце старшей сестры. Аминат не хотела видеть ничего, кроме себя и своей любви. Сакинат не знала, что ей сказать. Там, в Ленинграде, она и думать не думала, что у сестры тоже, как и у нее, могут быть и любовь, и переживания. Будучи вдалеке, искренне полагала, что дома всё хорошо. Кроме того, она была уверена, что дома будет счастлива и забудет обо всех проблемах. А теперь, когда наконец возвратилась домой, в первую же ночь в окружении родных стен и родных людей у неё даже не получается спокойно поспать. Судьба младшей сестры оказалась в её руках.
У Сакинат не было времени спокойно обдумать ситуацию. Ами-нат сидела и ждала ответа, не сводя глаз с сестры. Сакинат знала, что родители не огорчат её сердце. Она понимала, что родители не жела-ют принимать Абдуллу зятем не только из-за неё одной, но и из-за уважения ко всем родственникам, которые дружно осудили Али за его проступок. Однако за ошибку, которую сделала сама Сакинат, выйдя замуж без любви, вместе с ней несли ответственность и роди-тели. Сакинат не хотела потом всю жизнь укорять себя за несчастную любовь Аминат.
– Аминат, успокойся! Нет причин, чтобы ты так сильно пережи-вала. Оттого, что мы – Али и я – не смогли быть вместе, ты и Абдулла не должны страдать. Взрослые придерживаются старых обычаев – один род, одно поколение. Мы молоды и должны жить по новым обычаям...
Хотя она говорила так, стараясь утешить и ободрить сестрёнку, всё же не хотелось отдавать свою сестру замуж за двоюродного брата того бессердечного человека, который был её мужем. Для Али, не имевшего ни родной сестры, ни родного брата, Абдулла был самым близким человеком. В течение месяца, который она прожила в доме Али и его родителей, Абдулла всегда находился у них дома, как лож-ка в кастрюле. В то время у Сакинат не было никакого интереса к жизни и она, к сожалению, не присмотрелась к нему хорошенько, что он за человек. Только сейчас она вспомнила, что, когда Аминат при-ходила к ним в гости навестить старшую сестру, Абдулла был тут как тут. А теперь выясняется, что Аминат любит его.
– Сакинат, он хочет в этом году жениться, пока его не забрали в армию. Если наши родители не согласятся, то его родители найдут ему другую невесту. Им тоже стыдно к нам прийти после того, что... Он не хотел, чтобы вы с Али разошлись. Абдулла сейчас с Али не разговаривает, и  не приходит к ним.
– Откуда ты всё это знаешь? – Сакинат удивлённо, даже с неко-торым подозрением посмотрела на нее.
– Ты ни о чём таком не думай, – горячо молвила Аминат, – я не допущу, чтобы кто-нибудь из-за меня голову опустил. Я знаю, чья я дочь. Но, сестра, прошу тебя, помоги мне! Нельзя допустить, чтобы Абдулле другую невесту нашли. Если найдут... мне эта жизнь не нуж-на.
«Вот так нужно было бороться за свою любовь, – про себя поду-мала Сакинат. – А я молчала и мучилась со своим проблемами и не смогла признаться в своей любви даже себе».
– Аминат, я решу все вопросы, – вслух сказала она. – Прямо с ут-ра поговорю с отцом. Родители не будут против того, что ты хочешь. Ты тоже их дочь. А сейчас ложись и спи. Когда утром проснёшься, я тебе расскажу, каково мнение отца.
Аминат просияла и бросила на сестру благодарный взгляд. Сде-лав вид, что хочет посмотреть на улицу, она открыла окно. Осторож-но, чтобы Сакинат не заметила, сделала какой-то знак ожидающему там человеку и, больше не говоря ни слова, легла и сразу уснула, как только положила голову на подушку. А Сакинат уснула только тогда, когда пропели первые петухи. В Ленинграде ей казалось, что родите-ли всегда смогут всё хорошо обдумать и подсказать правильную до-рогу в жизни. Теперь ей отчётливо было видно, что они тоже не всё знают, они тоже ошибаются, и им тоже тяжело найти в жизни верную дорогу.
Сакинат проснулась, когда солнце уже взошло из-за гор. Аминат давно покинула постель. Сакинат умылась, прибрала комнату и обду-мала будущую беседу с отцом. С ним ей удавалось находить общий язык чаще, чем с матерью. Отца она обнаружила на каменной лестни-це – он что-то вырезал из плотной доски. Два года тому назад ей и в голову бы не пришло заговорить на подобную тему с главой семьи – у неё не было права вести с ним такие беседы. Однако за минувшие два года она повзрослела как будто на десяток лет, узнала жизнь и теперь не боялась высказать отцу свою точку зрения. Мама и Аминат куда-то ушли, а братья ещё спали. Воспользовавшись удобным моментом, Сакинат подошла к отцу.
– Папа, я хотела бы с тобой поговорить и узнать твое мнение, – начала она, присев рядом с отцом на подушечку, заполненную лос-кутками.
– Я тебя слушаю, – отозвался Абдулгамид, отложил свое дело, и повернулся к дочери.
– Папа, будет хорошо, если ты отдашь Аминат замуж за того, за кого она хочет, невзирая на все пересуды соседей и сельчан, – напря-мик выложила она свои мысли.
– Нам будет стыдно перед людьми, если мы это сделаем, – возра-зил отец. – Не положено так поступать. Да мы сами к себе уважение потеряем, если получится так, что мы опять отдадим дочку в этот род.
– Папа, – мягко сказала она, – «положено – не положено», «кра-сиво – некрасиво» – все эти разговоры пусть останутся другим. Ведь если у Аминат сложится счастливая семья, то пусть её муж будет, чьим угодно сыном, –  пожалуйста, не нужно думать о чужих разго-ворах.
– Кто тебе сказал про эти разговоры?
– Аминат. Папа, думаю, будет правильно, если сделать так, как она просит.
– Я тоже думаю обо всем этом, – признался  Абдулгамид, – и по-ка не могу придумать ничего дельного. Если бы ты не начала этот разговор, я не смог бы заговорить об этом с тобой. Ты говоришь «от-давай им Аминат», а я думаю: как вообще можно принять этих людей у себя дома?
– Иногда приходится прощать и врагу, убившему сына. Тебе придётся разрешить, чтобы они пришли к нам, папа.
– Если бы ты этого не говорила сейчас, я не смог бы сказать, что мы можем отдать Аминат в эту семью. Уже год твоя мать начинает эти разговоры. Мать говорит, что они договорились меж собой ещё до того, пока вы с Али развелись. Если бы вы не разошлись, Аминат от-дали бы за него без всяких разговоров. А сейчас решить этот вопрос очень тяжело.
– Да, папа, наверно, тяжело. Но придётся отдать за него Аминат. Обвинение и разговоры сельчан мы перенесём. Легче нам перенести кривотолки, чем сделать Аминат несчастной.
– Я поговорю с матерью, – решил Абдулгамид. – Подумаем, как и что лучше сделать. Ну а с тобой, дочка, как поступить? Я же думаю и о тебе.
– Обо мне потом подумаем, придёт и для этого время.
В эту же неделю Аминат засватали за Абдуллу, сына Басира. Хо-тя долгих разговоров не вели, сватовство Аминат было проведено обеими сторонами по всем положенным обычаям. Среди пришедших в дом Абдулгамида сватов не было ни Али, ни его отца Раджаба. Ос-тальных родственников жениха Абдулгамид принял, как будто ничего не случилось. Любители сплетничать и обсуждать дела соседей, как обычно и бывает, находили время и место для этого занятия. А умные люди не осуждали Абдулгамида. Все знали, что реальная жизнь сложнее, чем все адаты. В селе Шалда мало кто прожил жизнь, ни разу не ошибившись. У каждого были свои мысли, переживания и грехи. Абдулгамид боялся, что больше всех будет ворчать Умукурсум, ждал от неё упрёков, но она, словно ничего не случилось, помогала Абидат готовиться к свадьбе младшей дочери.
– Правильно делаешь, Абидат, что отдаёшь дочь за любимого, – по обыкновению тараторила Умукурсум. – Нельзя позволять, чтобы пустые разговоры уничтожили любовь. Кто поддерживает любовь, того и Аллах поддерживает. Пусть будет счастливый час!
За много лет Абидат так ни разу и не смогла понять и предуга-дать ни хода мыслей Умукурсум, ни того, о чём та скажет. Не смогла и сегодня – для неё одобрение, высказанное двоюродной сестрой му-жа по поводу сватовства  Аминат, явилось неожиданностью. Поэто-му, как всегда, высказыванию Умукурсум Абидат снова нашла ту же причину: «Сегодня она встала с правильной ноги. О, Аллах, спаси от её языка».
Скрыв от всех свои мысли, Сакинат старалась в день сватовства Аминат быть в хорошем настроении. Сельские женщины смотрели на обеих девушек, которые вместе ходили за водой, и не могли найти ни в одной из сестёр ни малейшего недовольства.
Абидат не разрешила Сакинат надеть свою городскую одежду. Обе сестры оделись в шелковые платья темно зеленого цвета с мно-жеством складок на талии, а головы покрыли белыми шерстяными московскими платками в цветочек. Хотя обе девушки были одеты одинаково, у «городской» цвет лица был светлее, и выглядела она ми-лее, чем Аминат. «Старшая ещё красивее младшей, но такая гордая», – говорили женщины, глядя им вслед. Хотя Сакинат внешне выгляде-ла прекрасно, внимательный наблюдатель мог бы заметить в её глазах печальный блеск. Но Сакинат никому не хотела показывать отсутствие своего счастья... Что же касается Аминат, она, утонула в собственном счастье, не замечала ничего.

* * *

Все ровесницы Сакинат были уже замужем. Многие из них стали матерями, каждая вела свое хозяйство, и у каждой было много рабо-ты. Ни одна из них не смогла бы сказать, что после создания семьи настала лёгкая жизнь. Однако эта ноша, доставшаяся им, как в свое время их матерям и бабушкам, была обычной для сельских женщин, знакомой и для всех одинаковой. У Сакинат жизненный путь оказался иным. До сих пор никто не мог сказать, в какую сторону она изменилась под влиянием городской жизни – в лучшую или худшую. Поэтому никто не мог оценить её жизнь, осудить или одобрить её выбор. Когда она вернулась из города, многие её сверстницы не нашли времени, чтобы её повидать, – летом у всех бывает много работы в хозяйстве. Однако, встречая на улице, молодые сельчанки разглядывали её с ног до головы и тепло здоровались. А беседуя с Сакинат, каким-то образом вскоре понимали, что мыслит она совсем не так, как они, что она приехала только погостить, что настоящая её жизнь весьма далека от их жизни. Через несколько слов беседа у них заканчивалась – молодые женщины просто не знали, что ещё сказать и какие поднять темы, интересные и близкие обеим собеседницам.
Однажды, идя за водой, Сакинат повстречала  школьную подругу Марьям. Обрадовавшись, Сакинат обняла и поцеловала ее. Для того чтобы в ответ обнять Сакинат, Марьям выпустила руку своего полу-торагодовалого ребенка, которого вела за собой. Другой рукой она прижимала к себе малышку, которой исполнилось несколько ме-сяцев, а за плечом виднелся кувшин с водой. Как всегда, Марьям ус-певала всё – и справляться с домашними делами, и воспитывать ма-лышей. Марьямкины сын и дочь, с большими и красными, как кайтагские яблоки, щёчками и чёрными, как бобы, блестящими глазами, опрятно одетые, были похожи друг на друга и на маму. Оба малыша смотрели на Сакинат с выжидательным любопытством.
– Ой, Сакинат, что ни говори, в школе ты успевала лучше меня, но также быстро сделать детей, как я, ты не успела. В отличие от уче-бы, тут я шустрее оказалась, –  шутила Марьям, ничуть не стесняясь. – Свекровь пошла в соседнее село на соболезнование, не с кем было  оставить, вот и взяла с собой, ненаглядных моих малышек.
– Пусть твои дети вырастут счастливыми на долгие годы! Я и не знала, что у тебя, кроме сына, есть и дочь. На маму похожа, шустрая будет, – Сакинат еле нашла в словесном потоке подружки паузу, что-бы вставить словечко. И произнесла обычные в таких случаях слова.
– Спасибо, Сакинат. Давай быстро наберём кувшины, а то тут стоять и разговаривать у меня времени нет.
Наполнив кувшины, обе направились в обратную сторону. Марь-ям опять затарахтела, не давая Сакинат возможности раскрыть рот:
– Ты извини, мой муж чабан, всегда  вне дома. В результате вся домашняя работа на мне, и свекровь ленивая попалась, не помогает совсем. Сколько бы я ни работала, и работа не заканчивается, и жизнь лучше не становится. А ведь я тоже хотела городскую жизнь, как у тебя. Но не получилось. Уже два года я не то, что прочитать книгу – вообще забыла, о её существовании.
– Не думай об этом, Марьям. У тебя есть дети, они лучше книг. Вырастут и половину твоей работы себе заберут.
– Это правда. Мои хорошие, такие красивые! – Марьям поцело-вала дочь в щёчку. –  Правда, же Сакинат, красивые же мои дети?
– Очень красивые. Хотя так нельзя говорить, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, – очень красивые и умные оба.
Мальчик, которого Марьям держала за руку, шагал за мамой без жалоб, глядя вокруг по-мужски серьезным взглядом. Пока мама дела-ла один шаг, он успевал шагнуть трижды. По пути Марьям прибавила ходу – у неё и правда не было времени на разговоры с подругой дет-ства. Она спешила к себе домой.
– На улице цыплята остались, – поделилась она с Сакинат. – Если соседская кошка цыплят съест, у свекрови появится причина ворчать. Счастья тебе, Сакинат! – и Марьям торопливо ушла домой, ведя за собой сына и прижимая к груди малышку, одновременно ухитряясь не расплескать полный кувшин воды.
В селе был самый разгар полевых работ. Летняя страда. Работа везде ждала ловких человеческих рук. Сакинат с детства не боялась работы. Хотя она уже стала городской жительницей, но не утратила былых навыков и по-прежнему была готова выполнить любую рабо-ту. Отец и Хасбулла встали затемно и отправились на сенокос. По-позже, чтобы высушить накошенную ими траву, пошли за отцом и братом Сакинат и Аминат, взяв с собой обед. На половине дороги се-стры догнали Ахмеда и Аслимат. Со дня приезда Сакинат видела их впервые – настолько незаметно они жили. Обе руки Аслимат были заняты, а к её спине большим платком была привязана маленькая дочь. Ахмед нёс косу на плече и мешочек с обедом. Увидев Сакинат впервые после отъезда в город, они оба явно обрадовались, но за руку поздороваться не было возможности – руки у них были заняты.
– С возвращением, Сакинат. Как ты? – сказал Ахмед. – Я узнал, что учишься в мединституте, – от души поздравляю!
В какой-то миг ей показалось, что Ахмед остался прежним...
– Я тоже рада, Сакинат, что тебя увидела. Хотела зайти, но не ус-пела из-за домашних дел, – проговорила Аслимат немного отстранён-но. В её отсутствующем, словно доносящемся издалека голосе не раз-личалось ни радости, ни печали. Видно было, что ей не хотелось ду-мать ни о чём и ни о ком, в глазах была только усталость. Аслимат ждала второго ребенка – это было видно с первого взгляда.
Загоревшие на солнце до черноты, очень худые муж и жена, оба без тени улыбки на лицах – такими их увидела Сакинат. Даже у ма-лышки, их дочери, личико было хмурое, будто она не умела смеяться. «Похоже, что между ними ничего не осталось от былой любви», – по-думала Сакинат, когда они отошли. Она и прежде, со школьных лет знала Аслимат, как девушку ленивую. Ведь и тогда было ясно, что она не способна хорошо обустроить жизнь в своей будущей семье, обеспечить в доме уют, а сейчас казалось, что она забыла даже песни, которые так хорошо пела прежде.
– Жена не разрешает Ахмеду, как раньше, играть со школьника-ми, – поделилась Аминат с сестрой, когда супруги остались далеко позади. – Многие домашние дела, которые должна делать Аслимат, делает он. Куда бы ни шли, они всегда вместе ходят. На сенокос тоже сейчас идут, а разве можно косить траву, когда солнце печет? – Ами-нат тихонько засмеялась. – Хотя прошло уже два года после свадьбы, до сих пор живут в том доме, который был чуть-чуть отремонтирован к свадьбе. К ним никто в гости не заходит, потому что у них даже нет места, куда гостя посадить. Говорят, Ахмед зубы чистит зубным по-рошком, а лучше бы он, чем зубы чистить, кушал бы досыта, а то хо-дит, превратившись в чучело огородное.
Аминат явно повторяла чьи-то слова, которые где-то слышала, – и, вполне возможно, повторяла их не впервые. Не думая при этом, что становится похожей на маму, которая прожила жизнь и имела осно-вание делать выводы о людях, исходя из своих наблюдений и опыта. Тем не менее, в словах Аминат содержалась большая доля правды. Молодые муж и жена не пользовались ни вниманием сельчан, ни ав-торитетом в обществе. Они не выполняли как должно сельские рабо-ты, не могли содержать в порядке свой дом, наладить достойный быт, не хотели узнавать что-то новое и проявлять инициативу.
«Ей не нужно изучать, как называются на латинском языке кости позвоночника, – вспомнила Сакинат, думая об Аслимат, – ей хватит, если научится корову доить. А то так шустро и с любовью, как Марь-ям, она корову не доит, а только так, для приличия». Ахмеду не уда-лось привлечь Аслимат в мир светлый и красивый, где живут книги и знание. Он сам зашёл в её ленивый, пустой, безразличный, нуждаю-щийся в «поводыре» мир. Для Аслимат вхождение в мир Ахмеда ста-ло бы нелёгким трудом. В школьные годы девочки – её сверстницы – не смогли научить Аслимат, даже собирать траву, достаточную для неё одной, – каждый раз ей помогали: то кто-то один, то все вместе. Аслимат выросла с убеждением, что ей обязательно помогут, что ей должны помочь, а самой можно не утруждать себя; такой она оста-лась и сейчас. На Ахмеда, своего супруга, смотрела как на свою соб-ственность, заставляя его делать все, что захочет. Тем, кто их хоть немного знал, было ясно: и через много лет у них ничего не изменит-ся, в своём доме они останутся жить как сироты, не умея обустроить свой быт... «Очень жаль», – думала Сакинат. Теперь она жалела о своих светлых мечтах, связанных с Ахмедом. В её душе пробудилось некоторое сожаление, что мир девичьих светлых грез о несбывшейся любви с учителем остался в невозвратимом прошлом, и теперь ей не было туда никакой дороги. Однако сейчас она видела Ахмеда ясным взглядом, которого уже не затмевало романтическое чувство. Она смотрела на бывшего учителя сочувственно, но с долей разочарова-ния и немного свысока. «Живя с ним, я не смогла бы быть счастлива. Хорошо, что мне суждена другая судьба», – говорила она сама себе.
Так думала сегодня Сакинат. Молодость не ушла далеко, она бы-ла рядом, и в душе Сакинат жила уверенная надежда, что её ожидает светлое будущее, и сердце будет переполнено счастьем, и разочаро-вания вместе с болью не сожгут её надежды... Сакинат не знала, как через годы обернётся на свою жизнь, и обнаружит, что мысли, свя-занные с Ахмедом, высокие и красивые мечты о нём останутся для неё самыми дорогими мыслями и мечтами первой чистой любви.
Сегодня Сакинат была молода и обладала душевной щедростью, свойственной молодости: она легко могла позволить себе оставить на откуп прошлому мысли о своей девичьей любви. Она пока не знала, что в течение всей своей жизни, когда бы она ни приезжала в село, во время любого собрания сельчан – по неплохому или плохому поводу – она каждый раз будет искать в толпе мужчин Ахмеда. Но сейчас с ним не было связано никаких мыслей и мечтаний. Ахмед навсегда ос-тался для неё частью молодости, самым чистым и красивым фрагмен-том её жизни. Эти мысли так и остались тайной для всех, о них Саки-нат никому и никогда не могла рассказать ни прежде, ни теперь.
Подходил конец августа. Остаться на свадьбе сестры у Сакинат не было возможности – её ждала учеба. Свадьбу собирались сыграть в октябре, после завершения всех осенних работ. Сакинат необходимо было вернуться в Ленинград к первому сентября.
В октябре должны были сыграть свадьбу и Амирбега, сына тёти Умукурсум. Убайдат ждала его, пока он окончит школу и отслужит в армии. Амирбегу, прямолинейному и открытому парню, не склонно-му прислушиваться к досужим разговорам, и Убайдат которая с дет-ства его любила и ждала, в суете буден нелегко было остаться верны-ми своей любви. Тем не менее, их чувства укрепились, оба хранили друг другу верность.
Однако когда Сакинат приехала, из Ленинграда домой погос-тить, Умукурсум начала говорить, что её сыну не нужна другая де-вушка, кроме дочки её двоюродного брата. Сакинат узнала об этом от мамы. И, никому ничего не сказав, отправилась к тёте Умукурсум. Она посадила племянницу на табуретку, накрыв деревянное сиденье шерстяной подушкой. Тётин дом всегда блестел от чистоты. Дом Са-кинат по чистоте тоже приводили в пример в каждой сельской семье, но такой чистоты, как здесь, где к каждому углу, к каждому сантиметру пространства была приложена рука, не было, наверно, больше нигде. Между плоскими каменными плитами блестела свежая побелка. Сбоку от очага на веранде был постелен самотканый палас, на котором лежали подушки, чтобы гости могли удобно расположиться на них. На одной из этих подушек обычно сидела сама хозяйка и пряла шерсть. Многие годы она носила одинаковую одежду – тёмно-коричневое шерстяное платье со складками и чёрный платок с густыми кистями. Создавалось ощущение, что платье и платок родились вместе с ней, казалось, у тети не могло быт другой одежды кроме этой. Сегодня, однако, на ней не было привычного платка; голову её покрывала косынка, хитро завязанная до лба, чтобы не выглядывал ни один волосок. Беседу с ней Сакинат начала издале-ка.
– Тётя, ты помнишь, как ты ездила в район по снежным сугробам забрать отца Амирбега, возвращавшегося раненным с фронта? Ты ту-да ездила в средний зимний месяц, потому что любила мужа. Убай-дат тоже, за Амирбегом пойдёт, хоть на край света. Скольких сватов она вернула, ожидая Амирбега? Об этом и ты знаешь, тётя. Как же ты можешь идти против их любви?
– Дорогая племянница, – из глаз Умукурсум потекли слёзы, – ты тоже мне дорога, как и Амирбег. Я не хочу, чтобы ты осталась дома без своей семьи, когда и Аминат выйдет замуж, поэтому так и гово-рю. Я знаю, что Убайдат – хорошая девушка. Амирбег тоже думает, как и я.
– Тебе и Амирбегу большое спасибо, тётя. Меня тоже где-то ожидает моя судьба. Пока она придёт, я должна ждать. Нельзя пере-бегать дорогу любви, нет у нас на это права. Грех нам будет, если мы так сделаем.
– Может, ты и права, дорогая моя. Сейчас молодежь учит взрос-лых. Я думала, что по обычаям села я права. И Амирбегу сказала, что не будем нарушать обычай нашего рода. Он согласился с моим мне-нием. Но если ты так говоришь, сделаем то, что ты хочешь, – по лицу Умукурсум можно было прочесть, что ей не понравились слова Саки-нат.
– Тётя, такой вкусной еды, как у тебя, я ни у кого не ела, – сме-нила тему Сакинат. – А нет ли у тебя сегодня чего-нибудь вкусного?
– Конечно, есть, моя родная. Я ещё утром испекла на обед чуду с творогом, потому что пожалела угли для очага – чтобы не разжигать огонь заново.
Сакинат с аппетитом поела чуду с творогом, отдав должное ку-линарному мастерству хозяйки дома. А затем, глядя тёте в глаза, рас-крыла перед ней душу.
– Тётя Умукурсум, я никому, даже маме не сказала, что к тебе иду. Ты подумай, мне Аллах дал возможность в большом городе пройти большой курс учебы. Никому из нашего рода не придётся, на-верно, учиться в таком месте. Конечно, мне легко было бы прожить жизнь, спрятавшись за спину Амирбега. Вам – отцу, тебе, Хасбулле, Амирбегу – наверно, тоже было бы легко, если бы так получилось... Но я, хоть мне и тяжело, постараюсь стать хорошим врачом. Для это-го мне надо ещё шесть лет обучаться. И я успеваю хорошо учиться! Стать врачом – вот моя судьба, тётя. Пожалуйста, поддержи меня!
– Поняла, моя Сакинат. Пусть каждый шаг тебя ведёт вперед. Но поверь, нелегко тебе будет.
В этот день никто не смог бы сказать про Умукурсум, что она го-ворит много, как сорока. Сегодня разговор шёл о самых близких лю-дях, а о близких людях много говорить она никогда не любила.
– Я знаю, мне трудно будет, и я выбираю заведомо трудный путь.
– Через несколько дней, вся родня во главе с Абдулгамидом, по-шли сватать Убайдат за Амирбега. Амирбег был дорог Сакинат, как брат, но у неё не получалось остаться и на его свадьбе. Его свадьбу тоже решили сыграть поздней осенью. Сакинат надо было возвра-титься к месту учёбы.

* * *

Тридцать первое декабря тысяча девятьсот шестьдесят девятого года. Ленинградские улицы были полны людьми, которые вышли с работы и торопились по своим делам. На столбах заменили перего-ревшие лампочки, и в честь приближения Нового года город был ос-вещён, как днём. Снежинки кружились в воздухе, словно лёгкие бале-рины, и не успевали достигнуть земли, как ветер снова пускал их в новый танец. В честь праздника в мединституте отменили две по-следние пары, и Сакинат рано вернулась в общежитие. Студенты, у кого была возможность, и кто жил не очень далеко, уехали по домам, чтобы встретить Новый год в окружении родных. В общежитии стоя-ла необычная тишина. Малику Сакинат обычно заставала в комнате, когда возвращалась домой.  Сегодня и она куда-то ушла. Малике учиться было легче, чем Сакинат – она ходила на дежурства в боль-ницу и обучалась на дневном отделении.
Во время праздников одиночество ощущается сильнее. Сакинат чувствовала себя, буквально в плену одиночества. Она снова взяла в руки письмо, которое недавно получила от брата Хасбуллы, и начала перечитывать. В письме – наверно, по подсказке мамы – были приве-ты от всех родственников. Лежала в конверте и новогодняя открытка, вложенная Аминат. В ней было поздравление от Абдуллы и Аминат на русском языке. Сколько бы раз Сакинат ни попадалась на глаза от-крытка, которую отправила сестра, она радовалась, что Аминат счастлива. Были в письме приветы и от Амирбега с Убайдат. А когда Сакинат прочитала привет от мамы – мысленно оказалась в селе, где родилась. Тусклый свет лампы, жаркая печь, затопленная кизяком, неспокойные братья, продолжающие шуметь и баловаться, хотя мама успокаивала их уже раз семь...
Подняться на ноги, начать подготовку к приближающемуся Но-вому году, у Сакинат не было никакого желания. Она окунулась в мысли о родном селе. Ничто – ни люди, ни дела – не отвлекали её от приятных мыслей. Она вспомнила праздник Нового года, когда она училась в десятом классе.
В праздничную ночь все жители села собрались в клубе. Коллек-тивы художественной самодеятельности школы и дома культуры со-вместно устроили большой концерт. Началось представление с песни, которую исполнял хор участников самодеятельности. В хоре выступали лучшие певцы села. Молодежь, девушки и парни, показывали перед односельчанами свои таланты. Увлечённо наблюдая интермедии, поставленные учащимися школы, народ, заполнивший клуб, смеялся от души. В этих небольших юмористических пьесках высмеивались недостатки сельчан, и получалось, что люди смеются над своими ошибками и давно устаревшими обычаями. Песни и танцы сменяли друг друга. Концерт длился больше двух часов. А в завершение, как обычно, знаменитый певец Хабибулла исполнил свои песни. Как всегда, зал долго хлопал, прежде чем Хабибулла поднялся на сцену. Его исполнение люди слушали не только ушами, но и сердцем. А когда песня заканчивалась, долго и без устали аплодировали. И сейчас её воспоминания были настолько реальны, что Сакинат казалось, будто голос Хабибуллы отчётливо слышен в комнате:
Удлини молитву – мулла устанет,
Песню удлини – слушать меньше будут,
Удлини любовь – любимая уйдёт,
Так ушла от меня, в счастливейшее время.
Хабибулла всегда пел по несколько куплетов каждой песни. Ни-когда он не исполнял одну и ту же песню дважды. Он всегда пел на говоре села Шалда, и никто, кроме него, с этими песнями не высту-пал. В тот вечер Хабибулла спел, и вторую песню:
Ты растопила сердце мое,
       Черными бездонными глазами,
В узоре и в цвете весеннего луга,
Не смотри на меня, в покое оставь.
У Хабибуллы было несколько красивых мотивов, которые очень нравились слушателям – односельчане считали эти мелодии его соб-ственными сочинениями. Наверно, таковыми они и являлись. Сакинат мысленно была в селе... Но её место там, с тех пор как она приехала в Ленинград, кто-то занял. И в зале на концерте в сельском клубе для неё уже не было места. Школьные годы тоже остались вдалеке, будто воспоминание. Здесь, в северном городе, ей пока не удалось найти себя, найти надежную основу своего существования. Тяжёлая ноша жизни легла на хрупкие плечи молодой женщины, не имеющей ни от кого никакой помощи. И хотя терпение, сила воли и мечты помогали  верить в себя и самой себе, но порой случались такие дни, как этот предновогодний день, когда она особенно сильно ощущала свое одиночество и чувствовала себя слабой маленькой девочкой, которую нужно пожалеть. Однако Сакинат очень старалась ни перед кем не выказать свою слабость. И сейчас, услышав шаги в коридоре, приближающиеся к двери, быстро вытерла слёзы, сделала вид, что ничего не случилось, схватила книгу и начала читать.
Малика ворвалась в комнату, словно мяч, брошенный кем то, из-далека. Её глаза радостно блестели.
– Сакинат, ты дома? Как хорошо, что ты рано вернулась! Смотри, вот два пригласительных билета на новогодний вечер института! Нургали достал. Я тебя с ним познакомлю, он с Казахстана. Когда я сказала, что одна не пойду, он и тебе билет достал! – залпом выпали-ла Малика. Сакинат молчала, в мыслях еще не вернувшись из села. А Малика продолжала:
– Мы же не будем в Новый год сидеть в комнате, как в тюрьме? Мы же молоды! Молодость в жизни дается один раз...
Сакинат не отвечала.
– Поторопись, на вечер пойдем, сегодня праздник Нового года! – Её подруга возбуждённо забегала по комнате. – Никто нас не осудит. С нами и Нургали будет, ты его увидишь. До начала вечера всего час остался!
До этих пор Сакинат не посещала ни одного праздничного меро-приятия в институте. Можно было бы и сегодня никуда не идти – ей вполне хватало книг, а новогодний праздник можно было использо-вать как свободное время для отдыха. Но Малика достала для неё би-лет, и огорчать соседку по комнате не хотелось.
– Хорошо, что билеты достали, а то мы давно никуда не ходили, – Сакинат сделала вид, будто обрадовалась.
– Неужели ты обрадовалась? Как хорошо! Я уж боялась, что ты не захочешь пойти. Собирайся скорее! Нам нужны карнавальные кос-тюмы... Я надену казахскую национальную одежду, которую из дома привезла.
– Тогда я надену нашу, – Сакинат подошла к огромному шкафу, занимающему всю стену, и вытащила свое свадебное платье и туфли на высоком каблуке, которые купила осенью, отдав половину  зарпла-ты. Однако, едва облачившись в платье, поняла, в нём на празднич-ный вечер идти нельзя: во-первых, было видно, что платье весьма де-шёвое, а во-вторых, оно не принесло счастья... Сакинат переоделась в недавно купленный костюм – пиджак и юбку из шерстяной ткани в мелкую чёрно-белую клетку. Костюм соответствовал новой город-ской моде и был ей очень к лицу. Туфли она положила в сумку, чтобы там, на месте, переобуться. К костюму она решила взять сотканный из шёлковых и серебряных ниток платок, который ей достался от бабушки. Этому платку было, наверное, сто лет, но его носили аккуратно, поэтому он выглядел как новый. Сакинат собрала свои длинные волосы на макушке и крепко стянула шпильками, чтобы ни один локон, ни одна волосинка не выбивалась из строгой причёски. Красить губы, глаза или пудрить лицо, чтобы кожа выглядела белой и гладкой, она не собиралась. Загоревшее в селе лицо здесь, в Ленинграде, снова приобрело светло-розовый цвет. Длинные ресницы скрывали тёмно-зелёные глаза. Гордая посадка головы с нежными чертами лица, полноватые руки с длинными пальцами – никакой другой красоты больше и не было нужно.
Малика из имеющейся у неё казахской женской одежды выбрала шапку на голову и платье до колен всех цветов радуги. Шею украсила бирюзовыми бусами. Узкие чёрные глаза на смуглом личике сияли от счастья. По казахскому обычаю следовало бы заплести множество ко-сичек, но Малика ещё осенью отрезала длинные волосы и носила причёску каре, как городские девушки. В национальном наряде она выглядела красивее, чем обычно. Чтобы попасть на вечер, девушкам не требовалось преодолевать долгий путь. Новогодний карнавал про-водился в актовом зале мединститута, куда можно было дойти за де-сять минут.
Верхнюю одежду девушки сдали в гардероб. Там же сняли теп-лую обувь и, переобувшись, поднялись на второй этаж. Актовый зал был переполнен молодежью, наряжённой в национальные костюмы народов СССР. Возле дверей стоял высокий со смуглым лицом и чёр-ными, зачёсанными назад волосами молодой человек, ожидавший Малику со спутницей. Оттого, что по бокам головы, где виски, волос у парня не было, лоб его казался высоким. Сакинат кинула на него пристальный взгляд. Заметив девушек, он обрадовался и двинулся  навстречу, на ходу раскрывая руки, словно хотел обнять обеих. По-дойдя, левую руку протянул Сакинат, а правой рукой обнял за талию Малику.
– Знакомься, это Нургали, – улыбнулась Малика, – а это моя под-руга Сакинат.
– Нургали, – представился парень.
– Очень приятно. Спасибо, что билеты достали, – Сакинат подала ему руку.
По узким глазам Нургали и прочим особенностям его внешности нетрудно было понять, что он потомок родителей, которые появились на свет песчаной земле Азии. Поверх городских брюк и рубашки он надел безрукавку из овчины с шерстью наружу, чтобы подчеркнуть принадлежность к малой родине. Хотя Малика произнесла для него имя Сакинат по слогам, Нургали не захотел повторить его – слишком сложно это показалось ему. Сакинат уже давно заметила, что её имя в устах уроженцев других регионов страны звучало по-особенному, им было сложно произнести его правильно – большинстве своем звали ее близкие подруги - Сонечка, знакомые - Соня.
Нургали вызвался проводить девушек к свободному столику, за-нятому для них. От того, что людей было много, голоса, как бы гром-ко не звучали, тонули в общем гуле полного зала. Большая люстра ос-вещала зал, заливая всё вокруг ярким дневным светом. Столы ото-двинули и освободили середину, чтобы молодежь могла танцевать. На сцене оркестр играл медленную музыку, но никто ещё не выходил танцевать – вечер только начинался. Нургали успешно выполнял взя-тую на себя роль любезного кавалера: приносил девушкам еду, нали-вал в стаканы лимонад. Здесь, в окружении множества светлых и ра-достных молодых лиц, Сакинат старалась выглядеть счастливой. Она очень хотела забыть о своём одиночестве.
Через некоторое время возле стола Сакинат появились два парня, одетые в черкески. Эти были однокурсники Сакинат, оба родом с Кавказа: Зураб из Грузии и Товсултан из Кабарды. Они поздравили девушек с наступающим Новым годом и поздоровались с Нургали за руку. Ни тот, ни другой и не подумали садиться за стол вместе с Са-кинат. Они стояли, как солдаты на карауле, и готовы были стереть с лица земли того, кто плохо посмотрит на девушку. Среди множества студенток, переполнявших зал, больше ни одной не было с Кавказа. По виду обоих молодых горцев было понятно: они готовы, если пона-добится, защитить её и совершить героический подвиг, хотя обста-новка настраивала на мирный и праздничный лад. Когда Сакинат за-метила вокруг себя такой караул, ей стало не по себе. «Разве я плохо сделала, что пришла сюда?» Она вопросительно посмотрела в глаза Товсултана. Он же, стоящий позади девушек, легко понял её без-молвный вопрос, словно он прозвучал вслух. Опустив голову, он не-много подумал и высказал свою мысль.
– Хороший праздник сегодня. Вы хорошо сделали, что пришли сюда. Расслабьтесь и веселитесь, как вам хочется, не стесняясь. Тут вам никто не помешает. А когда будете уходить, мы проводим.
– Спасибо, Товсултан. Нам обеим, наверно, сегодня одного ох-ранника  хватит, нам так кажется, – улыбнулась Сакинат и посмотре-ла на Нургали и Малику. Нургали явно никого кругом не видел, кро-ме любимой Малики. Обоим влюблённым, похоже, не было разницы, что говорил стоящий рядом Товсултан и говорил ли он вообще. Воз-можно, они даже не видели его. Сакинат почувствовала, что повторя-ется та же ситуация, что была в её родном селе. Она вспомнила, как, сидя в клубе, смотрела на счастливых влюблённых Аслимат с Ахме-дом. Здесь Сакинат вновь приходилось смотреть на счастливую под-ругу с её любимым человеком, а самой сидеть в одиночестве.
– Если мы тебе понадобимся, мы будем рядом, – с этими словами Зураб и Товсултан отошли. В зале их легко можно было заметить, где бы они ни появлялись: у Зураба черкеска была белого цвета. Товсул-тан щеголял в зелёной. Оба то и дело зорко посматривали в сторону стола, где сидела Сакинат. В то же время парни не забывали активно участвовать в празднике: они явно считали недостойным оставаться незамеченными и не позволяли, чтобы кто-то упустил из виду их присутствие. У обоих молодых уроженцев Кавказа были одинаковые причёски с прямым пробором. Их гордо приподнятые головы – рыжая у Зураба, чёрная у Товсултана – видны были во всех играх, прово-дившихся на вечере. С этими парнями Сакинат познакомилась в на-чале учебного года, на первом курсе мединститута. Она была старше их на год, но ей казалось, что намного старше. Вначале она смотрела на них, как на маленьких детей, и часто подсказывала то, что знала сама. Возможно, оттого, что у Сакинат дома были младшие братья. Сакинат после подготовительного курса, многие вещи знала лучше, чем они. Вскоре ребята стали совсем ленинградскими. Они, как пра-вило, всегда находились в аудитории вместе с Сакинат, и это вселяло в неё уверенность во всех делах. В их присутствии ее никто не смог бы обидеть её. Сакинат не понадобилась их помощь, но знала, если вдруг понадобится, – они все сделают для неё. Знала, что на них мо-жет положиться.
Нургали и Малика никого кругом не замечали от своего счастья. Когда они возвращались после очередного танца и, усталые и доволь-ные, садились рядом с Сакинат, беседовали таким тоном, словно из-винялись, что покинули ее. Но ей было заметно: кроме друг друга, никого они не видели, и никто им больше не нужен. Чтобы друзья не стеснялись, что оставляют её без внимания, Сакинат притворилась, что ей тут нравится и она вполне довольна обстановкой. На самом же деле чувствовала себя ещё более одинокой и несчастной, чем, когда сидела, у себя в комнате в общежитии. Ей хотелось уйти с этого праздника жизни, но, видя радостное лицо Малики, не решалась говорить ей об этом: уйти, забрав с собой соседку по комнате, не позволяла совесть. И Сакинат продолжала сидеть за столом, ощущая, что и этот красивый светлый зал, и молодой народ, весело суетящийся вокруг, и Ленинград, и даже весь мир ей не милы...
После очередного танца Нургали и Малика снова вернулись на свои места.
– Через полчаса можно будет уйти, если хочешь, – словно изви-няясь, проговорила Малика.
– Подождём, пока ты устанешь, – улыбнулась Сакинат. – Оста-нусь тут. Лучше здесь сидеть, чем в пустой комнате. Ты на меня не смотри, расслабляйся, как считаешь нужным, подруга. Не видишь, Новый год идёт? Сегодня у тебя счастливая ночь – придёт и для меня такая же, – Сакинат заставила себя улыбнуться, хотя в душе было не до улыбок.
Неожиданно в зале повисла тишина.
– Двое танцуют дагестанскую лезгинку! – громко прозвучал го-лос ведущего. – Расул из далёкого Дагестана приглашает на танец не-знакомку, единственную в зале девушку из Дагестана!
Все вокруг, словно знали Сакинат в лицо, обернулись к ней. Зу-раб и Товсултан, ничего не могли понять и быстро прибежали к сто-лу, за которым сидела Сакинат. Ребята были готовы пожертвовать со-бой, чтобы с ней ничего не случилось. В зале зазвучала дагестанская музыка. Раскинув руки, словно гордый орёл – крылья, в круг вышел молодой человек в чёрной черкеске. В такт музыке он совершил в танце два круга, приблизился к столу, где сидела Сакинат, и, танцуя перед ней на пальцах ног, поклонился девушке, молча приглашая на танец. Посмотреть ему в глаза Сакинат не смогла, потому что, когда он ей кивнул, рыжие волосы закрыли ему глаза. Оба парня за спиной Сакинат, как и Нургали, были встревожены. Весь пестрый студенче-ский народ в зале немного притих, ощутив: здесь может что-нибудь случиться. В этот короткий удивительный миг Сакинат сидела перед тремя кавказскими парнями некой крепостью, которая могла стать источником братства, так и скандала. Не успев сама хорошенько сообразить, что следует сделать, она интуитивно выбрала братство. Словно давно знала Расула, она ответила поклоном на его поклон, медленно встала и поплыла впереди пригласившего. Переполненный зал начал хлопать в такт музыке. Композиция, которую играл оркестр, удивительно подходила к танцу. Каждое движение Сакинат являло собой пример воплощения красоты. Весь зал заворожено наблюдал за танцующей парой. Кисти платка Сакинат, выписывали узоры танцу в такт. Ноги Расула ловко двигались соразмерно с движениями кистей. Танец получился настолько великолепным, что затмил остальные выступления и имел все шансы остаться в памяти окружающих. Сакинат не знала, насколько красиво она станцевала. Кроме божьего дара, у неё не было ничего, что связывало бы с танцами. В жизни ей довелось выйти в танцевальный круг всего лишь пару раз. Сакинат была рада, что всё так закончилось. Она успела вернуться к своему столу и сесть, а вокруг ещё продолжали хлопать. Этот танец, словно нежданное волшебство, ввёл её в некое непонятное состояние. Она поймала себя на том, что ей уже не хочется уходить с вечера. Она поискала глазами парня, который с ней танцевал, хотела узнать, кто он такой. Однако Расула нигде не было. Он исчез из зала, после того как проводил Сакинат к её столу. Друзья и однокурсники смотрели на неё с любопытством и немалой долей изумления. Сегодня она раскрылась им с неожиданной стороны. Прежде они полагали, что Сакинат, кроме своих книг, ничего не знает и ничем не интересуется.
Товсултан и Зураб были довольны тем, что всё закончилось хо-рошо. Когда Расул только подошёл в танце к Сакинат, чтобы пригла-сить ее, оба были готовы заслонить её от Расула, если вдруг он взду-мал бы рассердиться на Сакинат, откажи она ему танцевать с ним.
Праздник продолжался. Малика и Нургали по-прежнему не про-пускали ни один танец. Товсултан и Зураб тоже с удовольствием тан-цевали с девушками, которые им нравились. Пригласить на танец Са-кинат  они не решились. Знали, что между ними отсутствуют близкие отношения, чтобы танцевать вместе.
Сакинат время от времени оглядывала зал – ей хотелось увидеть, где Расул, и хотелось, чтобы он ещё раз к ней подошёл. Но его не бы-ло видно.
После наступления Нового года трое ребят в два часа ночи про-водили девушек до общежития. Расул так больше и не появился. Он возник, как молния, и исчез, как молния. Малика спрашивала о нём, и Сакинат честно отвечала, что не знает его. Однако было видно, что подруга ей не очень верит – настолько слаженным оказался танец да-гестанца и дагестанки, словно они, заранее сговорившись, выступили, чтобы поразить всех.
После танца, неожиданно для себя исполненного Сакинат в ново-годнюю ночь, в её душе появилось что-то светлое, похожее на надеж-ду. Вспоминая незнакомого парня и свой танец с ним, она улыбалась про себя, и настроение становилось лучше. Ей хотелось увидеть его и узнать о нём...
Сердце Расула горело, словно сухие дрова на костре. Танец, ко-торый он исполнил на одном дыхании в новогоднюю ночь, изменил его. Расул вырос в дагестанском высокогорном ауле. Он был самым младшим ребенком в многодетной семье: четыре брата и три сестры. Расул родился после войны и был намного младше своих старших братьев. Родители ничего для него не жалели. Семья отправила его учиться в Ленинград. Самые добрые надежды старших братьев и сес-тёр были связаны с младшим братом. Старшим детям родители не смогли дать хорошее образование, поэтому приложили все силы к то-му, чтобы младший не оказался обделён знаниями. Семья мечтала, что младший сделается хорошим врачом и ученым, а потом займёт руководящую должность. Каждым своим шагом Расул оправдывал мечты родителей. В школе он учился лучше своих сверстников. По окончании школы благодаря своим знаниям самостоятельно поступил в Ленинградский мединститут. Сейчас он учился на третьем курсе. Осенью родители женили его. Свою молодую жену – красивую девушку из хорошей семьи – он оставил в селе с родителями и вернулся продолжить учебу в Ленинград. До этой волшебной новогодней ночи ему ни разу не приходило в голову, что он не любит свою жену, и ни разу не посещали сожаления о женитьбе. Однако после  новогоднего танца всё встало с ног на голову. Он не мог думать ни об учебе, ни о жене – ему даже было безразлично, существует она или нет. Все его мечты и размышления были о Сакинат, которую он увидел первый раз и не знал, кто она.
После той новогодней ночи Расул  тайно следил за ней, когда она шла на работу, в общежитие, в аудиторию, где училась. Сакинат ни разу его не заметила. Когда издалека следил за ней, она казалась ему спокойной, думающей лишь об учебе и не допускающей никаких лишних мыслей. Расул быстро определил, что Сакинат знала только три постоянных маршрута: на работу, на учебу и в общежитие. Это и радовало, и огорчало его. Его радовало, что у Сакинат нет знакомого близкого мужчины, что её интересует только учеба. С другой сторо-ны, ему хотелось, чтобы и она думала о нём, как он думает о ней. И чтобы искала его, как он её искал – и нашёл.
Сакинат не стала прилагать силы к тому, чтобы найти парня, с которым танцевала на новогоднем вечере. У неё и времени не было даже думать о нём – начались дни сессии, и надо было учиться, забыв обо всем на свете.
А потом и сессия закончилась.
Февраль, март несли с собой череду новых учебных дней, в кото-рые Сакинат погрузилась с головой. Наступил апрель. Зима нехотя отпускала город из своих морозных объятий, и на крышах выросли сосульки. Расул так и не появился. Иногда Сакинат задавала себе во-прос: та новогодняя ночь была сном или явью? Однако её соседка по комнате время от времени возобновляла разговор о незнакомом тан-цоре, и это не давало сомневаться, что та ночь не была сном.
– Неужели, Сакинат, это такой большой грех в Дагестане, если парень встретится с девушкой?! – восклицала Малика.
– У нас открыто перед людьми девушка и парень не встречаются, и не разговаривают.
– Расул сам себя наказывает тем, что не приходит тебя увидеть, – убеждённо говорила молодая казашка.
– Да нет же, – возражала Сакинат. – Я его не знаю. Также как и ты, я его на вечере увидела в первый раз.
– Поверь мне, Сакинат, я не считаю позором, если парень встре-чается с девушкой и разговаривает с ней. И я не обижусь и не осужу, если ты скажешь, что у тебя на душе. Ничего зазорного не вижу в том, что с ним потанцевала, и никто не видит в этом плохого. А ты зачем-то прячешь жениха.
– Малика, я его не знаю. Неужели так трудно поверить в то, что я говорю правду?
– Трудно, потому что это не похоже на правду. Если ты его не знаешь, откуда же он тебя знает?
Сакинат не находила, что на это ответить, и отмалчивалась. А Малика с каждым днём убеждалась, что у  подруги есть от неё секре-ты. Таким образом, иногда в их отношениях появлялось недопонима-ние.
Семнадцатого апреля подружки и знакомые ждали дня рождения Сакинат. В этот день она попросила старушку Варю подменить её на работе и вместе с Маликой решила пропустить занятия. До обеда они хорошенько прибрались в комнате и привели себя в порядок. После обеда начали готовить угощения. Все необходимые продукты были куплены ими накануне, а принести тяжёлые сумки с покупками помог Нургали. Девушки надолго заняли кухню.
Вечером в их комнате собралась молодежь. Нургали тоже при-шёл и был рад помочь девушкам всем, чем мог. Первой из гостей пришла Наташа. Она где-то достала проигрыватель, а вместе с ним и пластинки с песнями и танцевальной музыкой. Нургали перетащил из комнаты Наташи большой стол со стульями. Через некоторое время пришли Товсултан и Зураб. Девушки, которые жили в одной комнате с Наташей, пришли позже, когда стол уже был накрыт. Сакинат больше никого и не ждала. Голодная молодежь накинулась на еду. Пока все активно занимались утолением голода, оставив на потом разговоры, в комнате стояла относительная тишина. В это время дверь открылась настежь. Хозяева и гости, перестав жевать, взглянули в сторону двери. На пороге стоял Расул. Он старался не показать волнения и тревоги, его душа находилась в странном состоянии, неведомом никому, в том числе и ему самому.
– Салам алейкум, уважаемая компания! Вы меня не приглашали, но я пришёл, и теперь я гость. По нашим обычаям, даже если хозяйка не желает, всё равно должна меня принять, – Расул глубоко вздохнул, словно сбросил с себя тяжёлую ношу.
– Заходи, заходи, – вскочив, пригласила его Малика. Нургали по-садил гостя на табуретку рядом с Сакинат и положил перед ним та-релку с вилкой.
В этой компании Расул находился впервые. У него создалось ощущение, что все притихли, когда он пришёл. И он решил стать в этой компании своим, чтобы общение шло легко и непосредственно. Расул принялся стараться понравиться новым знакомым, и потому все, что он говорил и делал, поначалу казалось чрезмерным и наи-гранным. Однако через некоторое время он начал привлекать благо-желательное внимание всех сидящих за столом. Поднимая первый бо-кал вина, он подавал всем руку и знакомился, запоминая имена. Ему удавалось говорить каждому из присутствующих именно то, что им хотелось услышать, и потихоньку управление компанией перешло к нему. Он стал оказывать уважение Нургали, Зурабу и Товсултану, как хозяин дома. Все, кто сидел за столом, удивлялись его красивой и вы-разительной речи, принимали сказанное за правду и с удовольствием слушали его. По предложению Расула все бокалы вина следовало осушить. Хотя выпивки было много и даже чрезмерно, с его предло-жением компания согласилась.
Сакинат видела Расула во второй раз. Если бы она находилась в селе, в сторону Расула и не обернулась, но здесь, в далёком Ленин-граде, каждый земляк казался ближе брата. И если в такой ситуации не поддержать все, что говорил и делал Расул, то получалось, что в глазах своих друзей она не признает весь Дагестан. Она не знала Ра-сула, ни похвалить, ни проигнорировать его не могла и чувствовала необходимость как-то вмешиваться в его разговоры и дела. Когда вы-пивка на столе закончилась, Расул вытащил из принесённого им пакета две бутылки водки и две бутылки вина и торжественно водру-зил на стол. Товсултан и Зураб уже поняли по ситуации, что за этим столом Расул важнее, чем они. Оба парня уже были готовы поддер-жать то, что он говорил и делал. Нургали и девушки вообще смотрели на него с вниманием и удивлением, будучи не в состоянии самим придумать что-нибудь занимательное для компании. У Расула и в мыслях не было как-то изменить ситуацию – его всё устраивало. За тосты, танцы, песни теперь отвечал он. Выбирая пластинки с танцевальной музыкой, Расул ставил их на проигрыватель и приглашал по очереди на танец всех присутствующих девушек. Кроме Сакинат. Когда он выходил танцевать, танцевали и Нургали с соседками. Расул не смог решиться пригласить на танец Сакинат. Оттого, что он был рядом, другие парни тоже не приглашали её на танец. Получалось так, что на собственном празднике именно она и не танцевала. В какой-то момент она, слегка заскучав, ушла мыслями далеко...
В самый разгар праздника все вдруг начали хлопать, и это выдер-нуло её из раздумий.
– Поздравляем! Поздравляем! – хлопали девушки и парни, пере-водя взгляды с Расула на Сакинат.
– Что? Что ты сказал?! – посмотрела она на Расула, вскочив с места. Он, испугавшись, то краснел, то бледнел. Не желая проиграть, он бросил умоляющий взгляд на Сакинат. Сакинат взглянула в глаза Расула... и промолчала. Взбодрённый этим молчанием Расул продол-жал:
– Я говорю, что ты моя невеста, говорю, что в мае соберёмся на нашей свадьбе.
– Молчи! Молчи! – остановила его Сакинат. Ей стало ясно, что Расул, сам того не замечая, опьянел от выпитого спиртного.
– Уже одиннадцать часов, – проговорила она.
Расул словно слегка протрезвел от её взгляда, и решил завершить вечер – Хотя не хочется, но пора мне завершить этот праздник. У рус-ских есть поговорка: «Утро вечера мудренее». Все новости расскажем завтра.
Сакинат не сказала ни «да», ни «нет». Однако присутствующие поняли, что она и Расул не выяснили взаимоотношений. Сакинат вы-разила всем благодарность, что приняли приглашение, и компания без лишних разговоров разошлась. Расул, постеснявшись, больше ничего не сказал и тоже ушёл. Малике и Сакинат остался стол с грязной посудой, которую ещё следовало вымыть.
Только в полночь они закончили с посудой. Малике очень хоте-лось узнать, что Сакинат думает обо всем произошедшем, но та после ухода гостей не сказала, ни слова. Завершив всю работу, девушки легли спать. Малика уснула сразу, а Сакинат было не до сна – до са-мого утра она лежала с открытыми глазами. С начала в ней кипела злость на Расула.
«– Я его второй раз в жизни вижу! Да какое он имел право гово-рить, что я его невеста? Кто он такой, чтобы так говорить?! Или я да-ла ему повод для подобных речей? Вот пойду завтра, и дам ему поще-чину, да и посмотрю, как он сдачи даст», – кипело её сердце, словно кастрюля на огне.
Следующим днём была суббота. Сакинат проснулась к обеду. Комната была пустая – Малика куда-то ушла. Сакинат умылась, по-завтракала и, вернувшись мыслями к предыдущему дню, начала ду-мать по-другому.
«– Да нет, похоже, у Расула и в мыслях не было меня оскорбить, он говорил искренне. Какой же он глупец! Как он собирается сыграть со мной свадьбу? Мы же ещё даже не знакомы. Мой отец разве согла-сится отдать меня замуж за парня, которого он не знает?» Сколько бы Сакинат ни думала об этом, ничего не могла понять. Она взглянула туда, где возвышалась горка принесённых гостями подарков. На са-мом верху лежал подарок Расула, который она ещё не раскрыла. Са-кинат, с противоречивыми мыслями, распаковала свёрток – там ока-зался большой белый цветастый платок с длинными кистями. В селе такой платок дарила невесте мама жениха. У Сакинат в голове кру-жились самые разные предположения и догадки. У неё больше не бы-ло намерения дать пощечину Расулу, но и что предпринять – она не знала.
Расул опять исчез на две недели, оставив Сакинат в размышлени-ях после праздника дня рождения. Теперь ей хотелось узнать и по-нять, что за человек Расул, и она днём и ночью думала о нём. Не-сколько раз у Сакинат возникало желание найти Расула и поговорить с ним, но не знала, что должна говорить и что делать дальше. Наконец убедила себя, что всё постепенно прояснится само, однако на душе  было неспокойно, ей всегда хотелось увидеть Расула снова.
Второго мая, в праздничный день, Сакинат не нужно было идти ни на работу, ни на учебу. Воспользовавшись выходным днём, она отсыпалась у себя в комнате. В десять утра она ещё спала, её разбу-дил стук в дверь. Быстро надев халат, Сакинат протерла глаза и от-крыла дверь. За дверями обнаружился Расул – свежевыбритый, наду-шенный одеколоном, с новой стрижкой и в белой рубашке.
Увидев его, Сакинат слегка попятилась, чувствуя, что язык не по-ворачивается что-то ему сказать. Слова встали комом  в горле. Расул тоже стоял за дверью как столб и молчал. Сакинат не знала, что пред-принять, а захлопнуть перед носом у парня дверь ей было неловко. Сколько бы в её крови ни было смелости, чести, выдержки и верности себе, не могла сказать: «Расул, уходи, я не хочу тебя видеть».
– Что ж, заходи, раз пришёл, – Сакинат широко раскрыла дверь.
– Нет, – отказался он. – Я не зайду. Разве не видишь, какая на улице красивая весна? По-моему, ты в этом году ни разу не выходила из дома погулять. Собирайся, сходим куда-нибудь за город.
Уверенный тон Расула давал понять: следует сделать только так, как он говорит, и никак иначе. И действительно, Сакинат не смогла сказать ему: - «Я с тобой никуда не пойду». Сакинат,  никогда не хо-дила гулять со сверстниками, противоположного пола, не знала, как беседовать с молодым человеком. Ей трудно было пойти куда-нибудь с практически незнакомым парнем. Но сердце велело ей идти. «В этом большом городе со светлым небом только этот парень хочет ме-ня узнать, хочет меня видеть. Нельзя обидеть его отказом. Если про-гоню его, кого буду ждать?» – думала Сакинат.
– Тогда заходи и садись на этот стул, пока я соберусь, – сказала Сакинат спокойным и независимым голосом. Со стороны могло пока-заться, будто она ждала прихода Расула. Сакинат собралась быстро, словно каждый день так выходила погулять. Пока умылась, на плите вскипел чайник. На столе появились хлеб, сыр, масло. Она налила чай обоим. Расул тоже был студентом, а студент всегда бывает голоден. Ничуть не стесняясь, Расул плотно закусил. Сакинат тоже поела.
Расул подождал за дверью, пока она одевалась. Сакинат надела шерстяное платье, чёрное в красный цветочек, которое купила осе-нью. Оно было почти новое, успела надеть  лишь несколько раз. Обу-лась в чёрные туфли на невысоких каблуках, чтобы  легко было хо-дить, и взяла с собой плащ светлого цвета, чтобы накинуть, если ста-нет прохладно. Расул не мог отвести от неё глаза. Они шли по городу, делая вид, что не стесняются друг друга, хотя, мало зная друг друга, чувствовали стеснение. Сакинат сегодня совершала то, за что её мог-ли осудить и знакомые, и она сама. Зачем она вышла в город с мало-знакомым парнем – она не знала, да и знать не желала. Ей сегодня не хотелось быть очень умной и осмотрительной, не позволяющей себе ничего лишнего... В электричке они выбрали скамейку на теневой стороне. Сакинат села у окна. Расул накинул ей на плечи свитер, ко-торый нёс подмышкой. Электричка привезла их в город Пушкин. Воздух там показался девушке лёгким, другим, нежели в Ленинграде. Стояла прекрасная погода. Сегодняшнее солнце, глядящее  сверху с середины неба, казалось Сакинат такой же большой, какой бывает в горах луна, когда вечерами, похожая на свежеиспеченный большой лаваш, поднимается из-за гор, и потом медленно и беззаботно плывет по небу. Всё кругом казалось ей новым и светлым, зелень деревьев и кустов сегодня радовала особенной яркостью. Воздух дышал теплом, и можно было ходить в одном платье, но она не сняла с плеч свитер, который спутник накинул на плечи. Ей понравилось, что кто-то о ней позаботился. Сакинат была счастлива ещё и потому, что такое в её жизни происходило впервые. Ей было приятно, и оттого, что они оба молчали, в её сердце пробуждались чувства, которые нельзя было вы-разить словами. Они гуляли в парке небольшого города. Дом-музей А. С. Пушкина оказался закрыт. В глубоком раздумье на скамье уже много десятилетий продолжал сидеть Александр Сергеевич – ве-ликий русский поэт. Расул и Сакинат долго стояли перед ним. Свежесть зелёной травы, листьев и готовых раскрыться почек на деревьях были похожи на молодость Расула и Сакинат, не попавших под гром грозы, солнечную жару, засуху, осенние ветры и зимние хо-лода.
 В послеобеденное время Расул, почувствовав, что проголодался, пригласил девушку в первое встреченное кафе. Они молчали и быстро поели. Это ли явилось причиной или что другое, но у Расула, наконец, открылся словесный поток, словно прорвало большую реку. Он говорил почти час. Сакинат внимательно слушала его, не прерывая и не пропуская ни единого слова. Речь Расула, которая текла могучим потоком, закончилась так же неожиданно, как и началась, словно в словесном озере иссякла вода. Расул, сам испугавшись всего им сказанного,  неожиданно замолчал и посмотрел на девушку, в его взгляде читался вопрос. Сакинат молчала, подперев голову кулаками. У неё не было сил сказать ни слова. Из всего им сказанного она поняла, что у Расула в селе есть жена, но он её не любит. Если он разведётся с женой, то его домой не пустят. По его словам, никакой ответственности он на себя не брал, он ждал и хотел знать, что решит Сакинат. Девушка поняла, что теперь ей труднее отсюда уйти, чем прийти сюда. Она медленно сняла с плеч свитер и положила на стоящий рядом стул. Ни слова не сказав Расулу, она встала и пошла на выход. Не дождавшись, пока Расул расплатится за еду и догонит ее, она села в первый автобус, который подошёл к остановке, и уехала. Через окно автобуса Сакинат увидела Расула, который прибежал и искал ее, но не заметил. Домой они вернулись не вместе. Теплый и ясный осенний день сменился мутным и промозглым туманом...
Сакинат была готова выйти замуж за парня, который любит ее, даже если он другой национальности; думала, что и отца сумеет уго-ворить на такой брак. От новости, что у Расула в селе есть жена, Са-кинат стала хмурой, как пасмурный осенний день. Тысячу раз она спрашивала себя: «почему?», «почему?», «почему?». Она не могла понять, в чём она виновата, почему ей так не везёт. Что за напасть! Такого она не ожидала. Её светлые мысли и надежды, словно горох из продырявленного мешка, снова рассыпались неведомо куда. Жизнь преподносила ей невесёлые сюрпризы и ставила перед ней жизненные экзамены один тяжелее другого, чтобы испытать её и узнать, что же она предпримет.

* * *

Какие бы тяжёлые раны ни получали человеческие сердца, мир, всё время стремящийся неведомо куда, не останавливает свой бег. Сакинат продолжала учиться и работать. Но ей никак не удавалось остановить хоровод бесконечных мыслей. Она старалась ни одной минуты не сидеть без дела, чтобы не думать о Расуле. Днём и ночью она читала – не только то, что нужно для учебы, но и другую литера-туру. Чтобы не отставать от других студентов, ей нужно было прила-гать больше усилий в учебе. Те знания, которые городские студенты приобрели с рождения, ей приходилось приобретать, много читая и осмысливая то, что читала, доходя до всего нового своим умом. Не-смотря на то, что Сакинат родилась и выросла в маленьком горном селе, не допускала и мысли, что кто-то может смотреть на неё сверху вниз. Сакинат и подумать не могла о том, что может оставить учебу или обойтись без каких-либо знаний. Как всегда, Сакинат старалась всё, что ни делала, выполнять лучше других.
Когда наступила летняя сессия, она ушла с работы. Бабушка Варя три года работала вместе с ней и знала про Сакинат всё – и хорошее и плохое, – плакала, вытирая слёзы.
– Ты для меня стала как дочь, родная моя. Смотри, ты меня не бросай. Что мне делать, если ты ко мне не будешь заходить, когда от-сюда уйдешь?
– Я вас ни за что не забуду. Я всегда буду к вам приходить, – убеждала старушку Сакинат, –  пожалуйста, не переживай. Я же далеко не ухожу. Я же учусь тут. Хотя на работу ходить и не буду...
Сакинат торопилась, на долгие беседы у  неё не было времени, но Варя стала для неё как родная бабушка, поэтому девушка успокаивала её, как могла.
– Моя дорогая! Ты уже выросла, – проговорила старушка. – Через некоторое время из тебя получится хороший доктор. Сейчас работать тут тебе уже не к лицу – брать и отдавать чужие пальто, это уже не для тебя. Счастливого тебе пути, но и меня не забывай. Я горжусь то-бой, моя Сонечка.
– Спасибо вам! Если мне удалось что-то сделать хорошее, то в этом есть и ваш вклад, и я это знаю. Если бы вас не было рядом, я не смогла бы одновременно учиться и работать. Никогда не забуду вашу помощь, – от всей души говорила Сакинат старушке, которая под-держивала её в самые тяжёлые моменты. Но оставаться на этой рабо-те девушке уже не хотелось: чтобы успешно сдать летнюю сессию, необходимо было много времени на учебу. После второго курса она могла работать медсестрой. На третьем курсе она решила днём учиться, а вечером ходить на дежурства. Сакинат уже нашла работу и, завершив сессию, собиралась выйти на рабочее место.
Окончив второй курс с хорошими отметками, Сакинат через не-которое время начала работать в гинекологическом отделении нахо-дившейся неподалеку больницы. Хотя девушка очень скучала по селу, по родителям, по сестре и братьям, съездить в село на этот раз  не получилось. Все три летних месяца  была погружена в работу.
Расул больше ни разу и нигде не появился на горизонте. Когда Сакинат вспоминала его, в душе болела рана. Однако время учило её не думать о нём.
В конце августа пришло письмо от сестры. В письме Аминат пе-редавала приветы от родителей, братьев и односельчан, а в конце пи-сала, что у неё родилась дочь – малышке исполнилось сорок дней. В ответ на письмо сестры Сакинат решила отправить в село маленькую посылку. Для этого в первое воскресенье сентября она вместе с Ма-ликой, которая вернулась отдохнувшей со своей малой родины, вы-шла пройтись по магазинам. Теперь Сакинат могла расходовать на подарки больше денег, чем прежде. Её зарплата была уже не восемь-десят рублей, а сто двадцать. Днём Сакинат ходила на учёбу и, как все студенты, должна была получать стипендию – сорок рублей.
Хотя родители должны были обеспечивать Сакинат, как студент-ку, знала, что родители и сестра жили материально хуже, чем она. Даже если не говорить о других благах цивилизации, которыми поль-зовалась Сакинат, живя в Ленинграде, она помнила, что в селе нет электричества, нужно экономить на керосин для лампы, нет возмож-ности купить всё необходимое для семьи. Даже при наличии денег, в сельском магазине зачастую не имелось необходимых вещей. Поэто-му любая помощь от старшей дочери, любая вещь, которую она по-сылала своей семье, оказывалась для родителей и других родственни-ков серьезным подспорьем и большим благом, хотя она была ещё студенткой. Благодаря её помощи семья теперь имела возможность одеваться лучше других сельчан; благосостояние родных Сакинат выросло – стало больше и одежды с обувью, и хозяйственного иму-щества, и даже дефицитных носков и резиновых галош теперь хвата-ло всем.
Зная, что Аминат обрадуется подаркам для  малышки, Сакинат решила купить необходимую одежду для младенца, которой не было ни у кого в селе, и поскорее отправить. Братьям она взяла теплые сви-тера, отцу – брюки, маме – две пары калош, Аминат – теплый жакет. Ей доставлял искреннюю радость процесс выбора подарков для род-ных людей, и  предвкушала, какое удовольствие всё присланное дос-тавит семье.
Только после обеда Сакинат и Малика с двумя полными сумками покупок вернулись домой. Уставшие и голодные после походов по магазинам, девушки торопились в общежитие, чтобы рассортировать вещи и уложить для посылки. Ещё издалека Сакинат узнала Расула, стоявшего у ворот общежития. Малика узнала его лишь тогда, когда они приблизились к воротам. Сакинат старалась быть предельно спо-койной, не зная, чего ожидать от ситуации. Подойдя, она останови-лась, ища и не находя слов. Расул, явно немного смешавшись, тоже поначалу молчал. Лицо его загорело, волосы посветлели от солнца, приобретя рыжеватый оттенок. Видно было, что он хорошо подгото-вился к встрече: свежевыбритое лицо, выглаженные брюки и рубашка красноречиво свидетельствовали об этом. Малика, стоя между ними, почувствовала неловкость. Она взяла сумку, которую несла Сакинат.
– Я приготовлю что-нибудь поесть, пока вы придёте, – Малика направилась в общежитие. Никто ей не ответил. После долгого мол-чания Расул взял Сакинат за руку. Сакинат не отняла руки.
– Пойдём, сядем где-нибудь, – сказал Расул, не глядя на Сакинат. Они направились в парк возле общежития. Под большим деревом, в укрытом от посторонних глаз месте, стояла зелёная скамейка. Они оба, словно кто-то им приказал, подошли к скамейке и сели. Расул не отпускал руки Сакинат.
– Я не могу ничего с собой поделать. Мы должны быть вместе, – Расул глубоко вздохнул. Сакинат молчала.
Расул снова заговорил:
– Летом я ездил в село. Моя жена сейчас в доме её отца. Когда я сюда уезжал, мой отец даже не подал мне руки. Не знаю, что мне де-лать дальше.
Он снова умолк.
Молчала и Сакинат. Потом с трудом собралась с мыслями и на-чала:
– Из-за городской девушки и моя семья распалась. Я бы не хоте-ла, чтобы из-за меня вы с женой расстались. Бережно сохранять пер-вую семью, какой бы она ни была, – обязанность каждого человека. Если ты, не спросив меня, разрушил свою семью, то мой отец не со-гласится отдать меня за тебя, пока твой отец не отправит семерых сватов к моему отцу. А женить тебя заново твой отец, наверно, не ду-мает. У нас есть два пути. Либо с сегодняшнего дня преднамеренно не встречаться всю жизнь, либо всё оставить как есть и сделать то, что мы хотим.
Закончив, Сакинат умолкла.
Расул удивился и обрадовался, что этот вопрос так легко прояс-нился.
– Таких, как мы, сейчас много, – заговорил он. – Хоть сейчас на-ши близкие не поняли чувство, живущее в наших сердцах, позже всё равно поймут. Всё встанет на свои места. Может быть, ты и не согла-сишься, чтобы мы были вместе, но с этого дня я решил выбрать для себя то, что велит мое сердце.
– Мне тоже надоело всегда быть умной, правильной и безоши-бочной, – призналась Сакинат. – Я тоже хочу жить так, как душа про-сит...
Услышав её слова, Расул взбодрился и обрадовался. Он даже не мечтал, что она так легко согласится с тем, что он задумал.
– Я не смог убедить моего отца. Но когда он тебя увидит, я знаю, он согласится с моим выбором! – убеждённо проговорил он. – Летом следующего года мы вместе поедем к нему, а потом – к твоим роди-телям.
– Нет, нет, поехать к отцу с мужем! Что же тогда скажут про ме-ня люди? – лицо Сакинат  помрачнело.
– Ничего не скажут. Что бы языки ни говорили, в душе все зави-дуют тем, кто счастлив. Если мы сможем быть счастливыми, всё об-разуется.
Такие слова нравились Сакинат, ведь ей так давно хотелось стать счастливой! Но она не могла понять, что на душе у задумавшегося Расула.
– Пойдём со мной обедать – посмотрим, что приготовила на обед Малика, – предложила она.
– Нет, спасибо, – отказался Расул. – Я ещё приду. Ты тоже поду-май, как можно сделать всё так, чтобы получилось хорошо.
Его белая рубашка исчезла среди деревьев. Уходя, он ни разу не обернулся.
Хотя пустота и одиночество в душе Сакинат почти исчезли, она понимала, что полностью счастливой стать не сможет. Ведь если её осудят отец с матерью и односельчане, она не сможет считать за сча-стье приобретённую любовь и новую семью. Идти не по течению жизни, а против течения у неё сейчас не было сил.

* * *

Вечером первой субботы октября в комнате Сакинат собралась свадебная компания. Как всегда, здесь были Малика, Нургали, Ната-ша, Зураб и Товсултан. За невестой пришли Расул и его два друга, Шамиль и Арслан. Хотя Сакинат уже четвёртый год жила в городе, число подружек у неё не увеличилось. Наташа и Малика, которых  она знала с первого дня заселения в общежитие, стали для неё как се-стры. Зураб и Товсултан, как кавказские парни, держали Сакинат в поле зрения и в мыслях, чувствуя ответственность за нее. А до других у Сакинат никогда не было ни дела, ни времени, ни интереса.
Компания отдыхала весело и шумно, от вкусной еды и выпивки ребята были навеселе. Расул, сидящий во главе стола, не сводил взгляда с Сакинат.
Не вставая с места, Шамиль протянул руку и взял с кровати пан-дур. Едва он тронул две струны инструмента и заиграл мелодию, все замерли, обратившись в слух. Некоторое время Шамиль перебирал струны, затем запел. Сакинат не понимала слов, но было в этой песне что-то близкое сердцу каждого. Как только Шамиль начал петь, Са-кинат сразу вспомнила отца. И расстроилась, глаза её заполнились слезами. Когда стихли последние звуки песни, Расул первым заметил, что Сакинат нет в комнате, и осторожно, не привлекая внимания гостей, вышел. Он нашёл Сакинат в дальнем углу коридора. Девушка плакала навзрыд. Он нежно обнял её и начал утешать.
– Если ты будешь плакать, мне остается только умереть. Обещаю сделать тебя счастливой. За нами нет никакой вины. Поверь, то, что мы нашли друг друга, – наша судьба, – Расул тыльной стороной руки нежно вытер её слёзы.
– Прошу тебя, никому не показывай свои слёзы.
Сакинат кое-как успокоилась. Она выходила замуж без благосло-вения матери и отца, без регистрации брака в Загсе, и этим она никак не могла гордиться. Нет у неё белого платья невесты, нет у неё и ко-лечка, какое должно быть у девушки, выходящей замуж. Расул и не подумал купить для Сакинат кольцо. А по её просьбе купленное ко-лечко ей не нужно. Она была не в силах что-либо изменить, хотя уже чувствовала, что всё складывается так, что она будет плакать.
Никто и не заметил, что жених и невеста какое-то время отсутст-вовали в комнате. Малика и Нургали танцевали под музыку, которую играл на пандуре Шамиль, а потом все хором пели эстрадные песни – всё подряд, что знали. Парни хотели танцевать с Наташей, но она танцевала только с Зурабом. Расул и все гости, подогретые спиртным, находились в приподнятом настроении. По общей просьбе гостей Ра-сул и Сакинат станцевали под музыку пандура. Этот их танец уже не стал для присутствующих таким ярким и завораживающим, как в первый раз в новогоднюю ночь, ведь сейчас они танцевали по просьбе друзей, из уважения к ним. Во время свадебного торжества прозвучала и песня «По горным дорогам» в исполнении Шамиля. Песню слышали впервые, и была воспринята всеми очень воодушевлённо. Одну Сакинат, под впечатлением от песни, осенили нерадостные мысли: действительно, на её свадьбу по горным дорогам никто не спешил. К девяти часам вечера друзья Расула ушли без шумных прощаний. А через некоторое время и Расул поднялся со стула.
– Дорогие друзья, не обижайтесь. Если я сейчас не заберу свою невесту, никто из вас, ведь не думает привести её ко мне? – он улыб-нулся. – Сакинат, собирайся, одевайся, здесь никому до нас нет дела, нашим гостям, если есть, что кушать, и есть музыка, чтобы танцевать, ничего больше и не нужно.
Все рассмеялись шутке Расула. Наряд Сакинат на этом свадебном торжестве состоял из красного платья в цветочек с короткими рукавами. Малика вытащила из шкафа светлый плащ и помогла подруге надеть его поверх платья. Проводить невесту вышли все. На этом свадьба Расула и Сакинат, сыгранная больше напоказ, для блезира, завершилась. Возле ворот, остановили такси, и ждали  друзья Расула.
– Счастливого пути! Счастья вам! – махали гости им вслед. Без особенной радости, с сомнениями в душе Сакинат села в такси.

* * *

Чтобы доехать от её общежития до дома, где жил Расул, нужно было миновать две улицы. Перед домом друзья высадили молодожё-нов и уехали на той же машине.
Расул заранее, чисто убрал в своей комнате. Три тёмно-красные розы, стоявшие в трёхлитровой банке с водой, заполнили комнату приятным ароматом. Цветы он купил в подарок невесте, но, когда уже выходил из дома, чтобы пойти на свою свадьбу, в нём победило чувство горца: взять с собой цветы, он постеснялся...
– Наконец-то мы одни! Я очень долго тебя ждал. Не обижайся, что я так тороплюсь. Поверь, с того дня, как я тебя впервые увидел, – голову потерял, всё время о тебе думаю!..
Расул всё говорил, а Сакинат молчала и стояла посереди комна-ты. Конечно, она не обижалась. Ведь и она давно искала свое счастье. Расул погасил свет. Лампочка уличного фонаря освещала комнату тусклым светом.
Забыв обо всех своих переживаниях, горестях, тревоге и сомне-ниях, Расул и Сакинат думали о своей любви. Им не приходило в го-лову, что перед Аллахом и перед людьми они могут оказаться непра-вы...
Когда утром Сакинат проснулась, Расула нигде не было видно. Наступил воскресный день, и ей не хотелось вставать. В последнюю неделю она была очень занята, и только сейчас выдалась воз-можность отдохнуть. Пользуясь тем, что Расула нет рядом, она заняла всю постель и снова закрыла глаза. Никакие лишние мысли не лезли ей в голову. Она опять заснула.
Когда Расул зашёл в комнату, неся сковородку с яичницей, он увидел, как Сакинат улыбается во сне. Аппетитный запах яичницы разбудил ее. Взгляд Сакинат встретился с взглядом Расула, который, улыбаясь, смотрел на нее. Он был готов ещё сколько угодно не ку-шать, только бы смотреть на нее, освещённую лучами утреннего солнца. Каждый утонул в огне взгляда другого, и оба забыли про яич-ницу.
Даже если молодые женились по любви и сыграли большую свадьбу, им не всегда сопутствует счастье. А бывает так, что моло-дые, впервые увидевшись в день свадьбы, остаются вместе всю жизнь и обретают любовь, взаимопонимание и счастье. Бывает и так, что молодые влюбляются, женятся – и разводятся, не прожив вместе и го-да. Мало кто знает, где начинается путь к счастью, и мало кто не ошибается. Дорогу к своему счастью Расул и Сакинат нашли сами, без чьей-либо подсказки. Какой конец будет у этой дороги – никто не знал. Они оба, чтобы не нарушать обычаи, которые правят миром, долго скрывали родники любви, но теперь эти родники соединились, и образовалась большая река. Остановить эту реку у них не было ни сил, ни желания.
После свадебного торжества потекли обычные дни. Никаких серьезных изменений в жизни молодожёнов не произошло. Утром Сакинат по-прежнему ходила на учебу, а вечером возвращалась, только путь в институт стал чуть длиннее. Учебные пары в мединсти-туте и ночные дежурства на работе продолжались, как раньше. К ка-ждодневным заботам прибавились и заботы о Расуле. Сейчас ей при-ходилось больше стирать, мыть посуду, больше готовить еду. Расул помогал, но больше делал вид, что помогает, и реальной помощи от него было мало. Однако Сакинат считала: раз взяла на себя обязан-ность, надо нести её до конца. Она, не жалуясь, вела хозяйство, учи-лась, работала, выполняла все необходимые домашние дела. Расул не задавался вопросами, как она всё это успевает. Он покупал хлеб, ино-гда, если получалось, выносил мусор и, в принципе, готов был сде-лать что-то, если его попросят. Но проявить инициативу самостоя-тельно и брать на себя какие-либо домашние обязанности не считал нужным. И считал, что всё идёт так, как и должно идти.
                * * *
В комнате общежития, где жили Расул и Сакинат, собралась дружеская компания молодежи. Друзья пришли в гости к молодым супругам впервые после начала совместной жизни. Сакинат, знала, как был богат гостями родительский дом в селе.  Она хотела, чтобы друзья собирались и у них с Расулом, при этом не только вместе от-мечали праздники и важные события в жизни студентов, но и просто заходили пообщаться, посидеть вместе. Поэтому  друзья решили встретить Новый год у Сакинат с Расулом. За три месяца совместной жизни она провела некоторые бытовые обновления: купила новую, хотя и недорогую посуду, ложки  вилки, одежду себе, Расулу. И нако-нец, настало время употребить всё это в дело!
В день празднования Нового года молодежь явилась к молодой семье заранее. В ожидании, пока девушки приготовят еду, парни иг-рали в карты. Ребята громко разговаривали и смеялись, выясняя, кто выиграл, а кто проиграл. В шутку карауля на кухне кастрюлю, чтобы кто-нибудь не украл, Расул ходил туда-сюда – то к парням, то к де-вушкам.
Через некоторое время стол был накрыт. Места за ним нашлись для всех. С этой стороны сели Расул и Сакинат, с другой – Малика и Нургали. Зураб сел рядом с Наташей. Товсултан, успевший рассла-биться от выпивки, завидовал им. Не дожидаясь, пока до него дойдёт очередь, поглаживая другой рукой свои тонкие усы, которые появи-лись с первого сентября, когда вернулся в Ленинград после побывки на родине, он поднял стакан и начал говорить тост.
– Хочу сказать... От души желаю вам счастья. Не обижайтесь, но я вам завидую. Я тоже хочу, чтобы моя жена была рядом со мной.
Молодежь понимающе засмеялась. Все знали, в чём дело: летом Товсултан женился, оставил жену дома и приехал продолжить учебу.
Зураб с некоторых пор ненавязчиво появлялся там, где находи-лась Наташа. Про них, однако, пока никто ничего вслух не говорил. После сказанного Товсултаном Зураб постучал вилкой о стакан, что-бы призвать сидящую за столом компанию к общему вниманию. Смех потихоньку стих. Зураб поднял стакан с шампанским, его толстые пальцы выделялись на запотевшем гранёном стекле. Зураб собирался стать хирургом, а его пальцы казались не соответствующими избранной им специальности, и это неизменно всех удивляло. Его круглое лицо стало багровым, потому что сейчас он нервничал. Чтобы не встретиться ни с кем глазами и не смущаться ещё больше, он поднял глаза к потолку, и, чтобы рыжие волосы оставались зачёсанными назад, он то и дело проводил по ним рукой, словно расчёской.
– Как вы знаете, я очень умный человек, – начал он. – По-моему, собрать всех вас, кто здесь сидит, заново за накрытым столом, чтобы сообщить важное известие, – для этого нужны расходы. Поэтому хочу вам сообщить эту новость сейчас: вот эта Наталья Николаевна с сего-дняшнего дня – моя невеста.
Все посмотрели на Наташу. Увидев весёлое и светлое выражение её лица, гости зааплодировали. Зураб обрадовался тому, что решился высказать задуманное и, расхрабрившись, взял Наташу за руку. В другой его руке оставался стакан с шампанским, который он не успел осушить. Наташа высвободила свою руку с тонкими пальцами из его толстых пальцев, наполнила свой стакан красным вином и взглянула на растерявшегося парня из-под светлой чёлки.
– Зураб, дорогой, я очень рада, что ты меня выбрал. Тебе большое спасибо, но стать твоей невестой я не согласна.
Все замерли от удивления, глядя на Наташу. Зураб молчал, будто онемел. Наташа одними залпом осушила содержимое стакана, громко рассмеялась и, будто ничего не случилось, уточнила:
– Я не согласна, если Зураб для всех нас, собравшихся здесь, не накроет стол ещё лучше этого. Не согласна, если в подарок всей на-шей компании ты сейчас не купишь, где хочешь, и не принесёшь большой торт и три бутылки вина.
Удивлённый таким поворотом событий, Зураб вначале был готов даже звезду с неба достать. Однако вскоре понял, что выполнить просьбу Наташи очень нелегко. В одиннадцать часов вечера перед Новым годом в городе нелегко будет найти открытый магазин. Зураб вышел из комнаты и надолго пропал. Наконец, вернулся с пустыми руками.
– Подарок увеличьте вдвое, но не сегодня ночью, а в другой раз. Сегодня невозможно найти открытый магазин, – сразу признался Зу-раб перед всеми.
В комнате разгорелся спор. Молодежь долго не могла прийти к единому мнению. В конце концов, было решено взять у Зураба сумму на торт и водку. Но и это сделать тоже оказалось нелегко. Как у каж-дого студента, в кармане Зураба свистел ветер. Тогда компания дого-ворилась в следующий раз этот штраф с него взять вдвойне.
В двенадцать часов ночи, сверив время с радио «Маяк», – радио-приемник висел в комнате, – все подняли стаканы. Молодость дикту-ет свои законы, и все легко позабыли свои сомнения и тревоги. В мо-лодости человеку легко обрести счастье.
                * * *
Готовясь ко сну, Сакинат чувствовала, что в эту минуту счастли-ва. Миновали дни зимней сессии. Какой бы уставшей ни была, но, никому не жалуясь, достойно встретила и проводила друзей Расула, которые собирались на двадцать третье февраля у них дома. Завтра страна отмечала восьмое марта. Наконец-то отосплюсь, думала Саки-нат. Собираясь ложиться спать, Сакинат мечтала на следующий день проспать до обеда, после обеда почитать, а потом, даже не покушав, лечь спать.
Хотя с тех пор, как они с Расулом стали жить вместе, одиночест-во и переживания практически сошли на нет, но вышло так, что книг в руки Сакинат не брала – не успевала, будучи занята ежедневными делами. Только сегодня она поняла, как она устала и как хотела бы отдохнуть! Она была рада, что завтра ни на учебу, ни на работу идти не нужно.
Когда утром проснулась, её взгляд упал на будильник. Стрелки показывали десять часов. В комнате она находилась одна. Вставать  было лень, она повернулась на другой бок и ещё долго лежала, ни о чём не думая. Потом медленно встала, надела халат. Проверила, есть ли в электрическом чайнике, стоящем на столе, вода, включила его в розетку. Проследовала в свободную ванную комнату и умылась. Все обитатели общежития спали, везде царила тишина. Когда  вернулась в свою комнату, чайник уже кипел. Она выпила чаю, поела бутербро-ды с сыром. Заперев дверь, сняла халат и снова легла в ещё теплую постель, забыв про очередную налитую чашку чая. Протянув руку, взяла со стола «Королеву Марго». Наконец-то она сможет читать до вечера в свое удовольствие, ни о чём не думая! С первых страниц книга увлекла,  она ушла в далёкий и интересный мир. Чай так и остался остывать в стакане. Обо всем забыв, погрузилась в мир книги. Чтение помогало ей не думать о своей жизни, о семье, о том, что её родители находятся в неведении относительно того, что с ней происходит. Углубившись в мир событий, которые разворачивались перед ней на книжных страницах, она не сразу расслышала в коридоре приближающиеся шаги. А расслышав, отложила книгу и прислушалась.
Расул зашёл в комнату в шапке, покрытой снегом. Увидев, что Сакинат ещё в постели, он обернулся к тем, кто находился в коридо-ре, сделал им какой-то знак и закрыл за собой дверь. Не снял пальто, мокрое от растаявшего снега и подошёл к кровати Сакинат.  Поднял её на руки вместе с одеялом, обнял, покружил по комнате. Затем по-ставил на ноги, а одеяло кинул на кровать. Обвил шею холодными руками и поцеловал в щёчку. Он явно пребывал в хорошем настрое-нии.
– Дорогая, ты же горянка, – доверительно сказал он ей, и в глазах его она прочла просьбу. – К нам идут гости. Не обижайся.
Обижаться было не на что. По обычаям гор она должна была принять гостей. Сакинат быстро собрала волосы и повязала косынку, с помощью Расула убрала постель. Через несколько минут она готова была к приему гостей. Расул открыл дверь, и в комнату вошли Ша-миль, Арслан и ещё два парня, которых она не знала. Молодая хозяй-ка встретила гостей радостно.
Когда гости ушли, было десять часов вечера. Стол был перепол-нен грязной посудой. Вся комната пропахла сигаретным дымом. Ра-сул  пил целый день с гостями, теперь зевал, не переставая и, каза-лось, засыпал сидя. Но, взглянув ей в лицо, огорчился и, кажется, да-же протрезвел: Сакинат настолько устала, что нисколько этого не скрывала. Он оперся на стол локтями, упёр подбородок в кулаки:
– Сакинат, ты на меня обиделась?
– Нет.
– Сакинат, я не хотел, чтобы ты сегодня устала.
– Ничего не случилось.
– Я их в магазине неожиданно встретил, когда пошёл тебе пода-рок покупать.
– А где подарок?
– Когда они мне встретились, я забыл купить. Извини меня.
– Извиняю. Раздевайся и ложись спать.
– Не могу.
– Что не можешь?
– Не могу встать.
– Почему?
– Если встану, я упаду. Я пьяный. Помоги мне встать на ноги. Она подошла к нему, чтобы помочь, но не смогла освободиться из рук Расула. Стол и посуда, как были, остались до завтра неубранны-ми.

                * * *
Время уходит быстро, вечно куда-то торопится. Дни сменяются ночами, месяцы образуют годы, а время всё летит, и никто не в силах остановить её.
Расул и Сакинат сидели в тени на скамейке. У ног каждого из них стояло по одному чемодану и по большой сумке. До отправки  поезда оставалось больше полчаса.
Закончились долгие дни летней сессии. Расул перешёл на пятый курс мединститута, а Сакинат – на четвёртый. Оба приложили немало усилий, чтобы взять на работе отпуска. И теперь они мечтали через несколько дней оказаться в Дагестане.
Люди, ожидающие поезд, носили разные наряды и вели беседы на разных языках. Среди них Сакинат в зелёном шёлковом платье с белыми цветочками чуть выше колен и с короткими рукавами была больше похожа на горожанку, чем на сельчанку. На перроне обраща-ли на неё внимание. Расул, сидящий рядом в белой рубашке и в чёр-ных брюках, смотрел на жену с гордостью, как на свою собствен-ность. Всех мужчин, посматривающих на Сакинат,  провожал взгля-дом, как бы говорящим: «Видите? Она моя».
Сакинат мысленно находилась в далёком селе, куда не удавалось поехать уже два года. Она не замечала взглядов мужчин. Она раз-мышляла, что  делать и как оправдать себя перед отцом. На письма Хасбуллы и Аминат она отвечала, что всё хорошо, будто ничего не изменилось. Но когда приедет к отцу,  уже не удастся утаить правду. И теперь старалась разобраться в своих сомнениях и выбрать единст-венно верные слова, которые объяснят родным её поведение. Не ус-пела  придумать, какими фразами следует сообщить отцу о жизненно важном поступке, который совершила, как гудок приближающегося поезда прервал её мысли. Повесив на плечо маленькую белую сумоч-ку, Сакинат взяла в руки оба чемодана, а Расул взял обе тяжёлые сум-ки. Прокладывая путь в толпе, Расул шёл впереди жены и вскоре оты-скал нужный вагон. Они зашли в купе и уложили вещи по местам. По билетам у них были одно место внизу, другое наверху. Вскоре поезд отправился, быстро оставляя позади электрические столбы вдоль до-роги. И вот уже позади большая часть пути – теперь Дагестан был для них ближе, чем Ленинград. Но, приближаясь, Дагестан разъединял их, быть вместе, на родной земле у них не было права...
С ними в одном купе ехали молодые муж и жена, которые хотели увидеть горы и море. Они были будущими инженерами-электриками, и учились вместе. Ленинградцы мечтали увидеть море, горы и Чир-кейскую ГЭС. Развлекая друг друга интересными рассказами и шут-ками, две молодые пары вместе ели, спали и смотрели в окно. Так и миновали три дня пути. Утром поезд должен был прибыть в Махачка-лу.
Сакинат проснулась с рассветом, когда в купе было ещё темно. Она не смогла больше уснуть и спустилась с верхней полки, на кото-рой спала. Сев на край нижней полки, где спал Расул, она опустила стекло, и в купе на смену душному воздуху ворвался чистый поток, воздуха дышащий прохладой раннего утра и запахом полыни. Саки-нат стала смотреть в окно. С восточной стороны небо заливало свет-ло-красное зарево, словно отсвет макового поля. Небо было ещё тём-ным, и казалось, будто в нём ещё светят звёзды, хотя они давно по-гасли. Было понятно, что скоро свет одержит победу над тьмой. На земле виднелась только равнина. Поезд ехал по Калмыкской степи.
Глядя в окно, Сакинат была погружена в свои мысли. В Ленин-граде они, стесняясь друг друга, не обсуждали, что будут делать, ко-гда приедут в Махачкалу. Сейчас Сакинат казалось, что будет лучше оставить всё, как есть. Она не чувствовала в себе готовности поехать в село Расула как его подруга жизни. Ещё как следует не проснувшая-ся и одетая в то, в чём спала, она вздрогнула от утренней прохлады, взяла со своей полки тёмно-синюю куртку и накинула на плечи.
Сакинат отдельно разложила вещи свои и Расула, ещё там, в Ле-нинграде. Чем ближе к Дагестану подходил поезд, тем яснее станови-лось: им не было слишком тяжело расстаться и разъехаться по своим сёлам. «Мы оба будем вместе и ни за что не расстанемся», – даже мысленно сказать такую фразу Сакинат не могла. Хоть и говорят, что утро вечера мудренее, но и в этот утренний час она ничего не смогла придумать. Совесть не позволяла ей приехать в родное село с Расулом и представить его отцу и односельчанам как своего мужа. Расул тоже ни разу не говорил ей: «Ты моя жена, поедешь вместе со мною к отцу и односельчанам».
Утро постепенно вступало в свои права. Солнечные лучи разли-вались по просторам полей, творя красоту во всем мире. На южной стороне, на горизонте бескрайних равнин появились силуэты даге-станских гор. Соседи Сакинат и Расула по купе тоже встали. Позже всех проснулся Расул. Он согласился с решением Сакинат. Он даже сейчас, как бы ни было неприятно ей это осознавать, не смог заста-вить себя принять ответственность и сказать Сакинат: ты моя жена, идём со мной к моим родителям. Они договорились разделиться и разъехаться по своим сёлам, а в конце августа встретиться в Махачка-ле. Перед конечной станцией у них оставалось время только собрать свои вещи, одеться и позавтракать. Поезд без остановки приближался к дагестанской столице. Решив оставить всё, как было, Сакинат вроде успокоилась. Ведь, как правило, всегда легче продолжить то, что есть, чем начать новую жизнь, хоть и по своей воле. И Сакинат пошла по лёгкому пути.
От перрона поднимался запах согретой смолы. Тяжёлая город-ская жара, освежалась прохладным воздухом с моря, становилось чуть легче дышать. Расул и Сакинат вышли из вокзала в город. Так-сист с густыми седыми усами уложил их вещи в багажник. До авто-станции доехали вместе. Здесь их пути разошлись.
Автобус, который должен был ехать в район, стоял ещё полупус-той. Расул помог занести в салон автобуса сумку и чемодан, поставил их на место, а потом, словно боясь чего-то  быстро, исчез из автобуса, даже не пожелав счастливого пути. Пассажиры, сидящие в салоне, рассматривали Сакинат – одни открыто, другие скрыто. Хотя  было жарко, из-за этих взглядов, она вытащила из сумки жакет и надела поверх платья с короткими рукавами. Когда автобус был готов к от-правлению, группа молодых людей, которая до этого стояла рядом, поднялась в салон. Это были в большинстве своем выпускники школ, которые приехали поступать учиться в вузы и техникумы в столице республики. Они казались Сакинат детьми. В автобусе не хватало по-садочных мест, поэтому несколько ребят ехали стоя, хотя путь до района занимал три – четыре часа. Молодые люди устроились на си-деньях и рядом с Сакинат. Парни, стесняясь и стараясь, чтобы никто не заметил их интереса, тайком посматривали на неё. Они нигде не встречали девушек похожих на Сакинат, подобных ей ребята видели только в кино. Сама Сакинат прильнула к окну и ни на кого не смот-рела. Ветерок, дующий из окна, легко играл с волосами, выбившими-ся из-под косынки, щекотал лоб и шею.
В автобусе Сакинат не встретила никого из знакомых. Салон был переполнен пассажирами, которых водитель подбирал по дороге. Ка-ждый раз, когда автобус останавливался, под ногами пассажиров до-бавлялись деревянные ящики с помидорами, мешки с яблоками, кар-тонные коробки, в которых кудахтали куры со связанными ногами. Никто не выражал недовольство по этому поводу, наоборот, все по-могали друг другу всем, чем могли. Сакинат ни с кем не вступала в беседу. За окнами автобуса сменяли друг друга горы, похожие на бо-гатырей, которые были готовы совершить что-то героическое. В жар-ком, душном летнем воздухе даже листья на деревьях у дороги были неподвижны.
Сакинат была изумлена красотой гор, по которым очень соскучи-лась. Трудно было поверить, что в мире бывает такая красота. Авто-бус, оставив далеко внизу асфальтированную дорогу и равнину, жар-кую, как сковородка на огне, поднимался в горы по серпантину. За окнами сменялись пейзажи летних гор – один прекраснее другого. Горные склоны, превращённые деревьями в зелёные моря; террасы с поспевающей пшеницей и, словно их охрана, стоящие вокруг утесы по краям дороги; скалы, будто готовые свалиться на автобус; альпий-ские луга, еле заметные издалека... Всю эту красоту создали природа и человеческие руки.
Когда автобус поднялся высоко в горы, салон постепенно начал освобождаться. Хотя по дороге не встречалось человеческое жильё, на поворотах, ближе к своим селениям, люди выходили из автобуса, забирая свои вещи. Шофёр никуда не торопился, останавливал в лю-бом месте, где желали пассажиры, и собирал со всех выходящих деньги. Когда автобус уже сделал больше десяти остановок и добрал-ся до района, салон опустел. В нём осталась только Сакинат. Води-тель, шустрый мужчина среднего возраста, чтобы угодить молодой пассажирке, понравившейся ему, по своей инициативе отправился посмотреть, нет ли машины, которая собирается ехать в село Шалда. Сакинат осталась ждать в автобусе. И вот вернулся радостный води-тель.
– В ваше село едет машина, которая везёт продавать муку! Там кабина пустая. Водитель тоже из вашего села. Он тебя довезёт, – во-дитель был доволен, что без труда смог сделать доброе дело.
– Спасибо вам большое, – поблагодарила Сакинат, – но мне нуж-на ещё помощь: эту сумку я даже поднять не смогу.
Водитель автобуса снова завёл мотор и подъехал к стоящему не-вдалеке «Газику». С чемоданом в руках Сакинат покинула автобус. Как всегда, превратив автостанцию в годекан, там стояло много муж-чин, и все они смотрели на Сакинат. Это было неудивительно: в рай-оне ещё не встречались женщины,  в городской одежде похожие на артисток в кино.  Водителя «Газика», наливавшего воду из ведра в ра-диатор и, смеясь, смотревшего на нее, узнала не сразу, а когда узнала, лицо её просветлело. Это был Салам, её сосед и большой шутник, брат Убайдат, который был на три года младше Сакинат. Узнав его, она обрадовалась, как будто спаслась от большого страха. Бросив свое ведро, Салам подбежал помочь Сакинат.
– Сакинат, это ты, что ли? Если бы я встретил тебя в городе, мог бы и не узнать, – Салам принял чемодан из её рук.
– Здравствуй, Салам! Как хорошо, что я тебя встретила! Если бы  не встретился, даже не знаю, что бы я делала. Родителям я заранее не сообщила, что приезжаю, чтобы отца не тревожить. Не хотела, чтобы он машину искал, меня встречать, – Сакинат не скрывала радости от встречи своего соседа.
– Большое спасибо тебе, друг, – поблагодарил Салам водителя автобуса, – что нашу соседку так хорошо сюда довёз. Как ты привёз, так и я довезу в сохранности до её мамы.
Он взял у водителя автобуса тяжёлую сумку. Поверх брезента, которым были накрыты мешки с мукой, уложил чемодан и сумку и чтобы не упали, прикрутил проволокой к борту. И отряхнул руки, ис-пачканные в муке.
– Счастливого вам пути! – водитель автобуса теперь, кажется, был огорчен, что ему встретился Салам. Если бы ему самому дове-лось довезти такую красавицу до её села, водитель не огорчился бы, что получил мало денег.
– Давно хотел отправиться, но решил подождать, пока автобус приедет, как будто знал, что ты приедешь, – Салам смотрел на Саки-нат и улыбался. – Если правду сказать, не хотел один пускаться в дальнюю дорогу. Ты мне как подарок встретилась.
– Какой я подарок... Если с машиной в пути что-нибудь случится, от меня тебе большой помощи не будет.
– Пусть будет стыдно машине, если она испортится, когда ты в ней сидишь. Вот Абидат обрадуется, когда я тебя привезу! Если Ал-лах поможет, без твоей помощи доедем до села. Когда ты рядом, и мне скучно не будет.
В кабине машины Сакинат устроилась удобно, как у себя дома. Салам закрыл капот, поднял ведро, которое бросил на дорогу, и пове-сил на место. Сел за руль и машина тронулась.
До села Шалда надо было ехать ещё три часа. Тяжелая гружёная машина двигалась медленно и добиралась до цели дольше.
Салам, которого сельчане знали, как умельца в нужном месте сказать нужное слово, раскрыл перед Сакинат свои словесные мешки. От его рассказов по пути не было скучно обоим. Салам рассказал, что после окончания школы прошёл водительские курсы, отслужил в ар-мии и уже успел год проработать водителем в райпо. В следующем году он собирался жениться. Его невеста ещё училась в школе.
– Она не торопится свадьбу играть, сначала хочет школу окон-чить, – говорил Салам о своей невесте.
Хотя Сакинат два года не приезжала в село, все, что там про-изошло в своё отсутствие, узнала, когда машина едва одолела полпу-ти.
Салам, который раньше, один раз пошутив, замолкал, чтобы дру-гие посмеялись, сегодня не закрывал рта. Хотя он рос по соседству, до сих пор не обращал внимания на Сакинат. Но сейчас она, будто оказав на него некое влияние, сделала его разговорчивым. Сакинат временами погружалась  в свои мысли, не обращала внимания на его непривычное состояние. Он был младше её, и воспринимался  как младший брат.
Когда солнце уже заходило и тени на земле стали длинными, ма-шина Салама остановилась перед воротами Абдулгамида, призывая хозяев длинными гудками. Первым у ворот появился Хасбулла; его верхнюю губу уже украшал первый пушок – предвестник будущих усов. Он сразу узнал сестру и тут же оказался рядом. Абидат, едва ус-пев положить свою ношу – большую вязанку травы – на землю, вы-глянула на гудок машины. Как только Сакинат вышла из машины, её окружили соседи, оказавшиеся поблизости. Мужчины здоровались  за руку, а женщины обнимали. Все собравшиеся смотрели на Сакинат как на нечто крайне интересное и удивительное, не похожее на них, словно на актрису из популярного фильма. Абидат поторопилась бы-стро забрать, спрятать от глаз соседей дочку, которая и не подумала прикрыть волосы платком, появилась перед сельчанами в коротком платье, узком жакете, с открытыми ногами.
Уже совсем стемнело. В углу веранды на печи кипела кастрюля с хинкалом. В честь приезда Сакинат все родственники Абдулгамида собрались на веранде. Все дружно слушали тётю Умукурсум, которая славилась острым языком. Аминат помогала маме, а её маленькая дочка, которую Сакинат взяла на руки, не хотела оставаться с незна-комой тётей и всё тянула маленькие ручки к папе. Абдулла делал вид, что ничего не замечает, считая слабостью для мужчины брать дочку на руки на глазах у многих людей, но оставаться равнодушным не мог и периодически посматривал на малышку.
Какой бы разговор ни начинала тётя Умукурсум, каждый раз плавно переходила на врачей. По её мнению, ни в районе, ни в рес-публике не было ни одного врача, который хорошо знал свою работу. Здесь больные ждут и не дождутся, говорила она, пока Сакинат окон-чит учебу и вернётся в родное село. Свою соседку, которая хваста-лась, что главный врач в районе – кунак её семьи, Умукурсум легко поставила на место:
– Она думала, буду хвалить его знакомого, когда рядом есть доч-ка двоюродного брата. Она же учится на врача в городе Ленина! А сидя у себя дома, откуда соседке понять, кто что может и, кто лучше знает в медицине! И кто она со своим кунаком? – Умукурсум торже-ствующе оглядела слушателей. Ей было особенно легко доказать, что она права, когда с ней никто не спорил. – А из ткани, которая привез-ла Сакинат, завтра сошью платье, пусть все завидуют! – гордо закон-чила она.
С нею по-прежнему никто не спорил. Все смеялись, и было вид-но, что в душе они согласны с ней.
Аминат выложила хинкал  каждому отдельную фарфоровую чашку, как это делали  городские жители. А мясо и молодую картош-ку выложила в две большие плоские тарелки. Собравшиеся родствен-ники – сёстры Абидат с мужьями, Амирбег и Убайдат, Абдулла – муж Аминат, оба брата Сакинат, Абдулгамид с женой – сидели за одним столом: мужчины с одной стороны, женщины – с другой. Все дружно принялись за еду, как одна семья, один большой род. В селе Шалда пока вот так ели немногие – в основном ели традиционно: из одной большой тарелки.
Когда хинкал был съеден, Аминат налила всем чай в фарфоровые чашки. Многим чай понравился больше, чем хинкал. По их мнению, особенный вкус чаю придавали конфеты и печенье, которые привезла Сакинат.
Далеко за полночь Сакинат легла спать в своей комнате, но сон долго не шёл к ней. Если в жизни даже однажды сделать неправиль-ный шаг, то отец, братья и другие родственники опустят голову от стыда. Теперь для неё было ещё более очевидно, что про свою и Расу-ла семью она не сможет рассказать отцу. Она поняла это так, словно с глаз её сняли повязку.
Во время летних сельских работ дополнительные руки Сакинат очень пригодились Абидат. С первого же дня, как  приехала в село, она окунулась в домашнюю работу, облачившись в сельскую одежду. Никому не приходило в голову, что она устала от тяжёлой учебы и работы и должна отдохнуть. Сельчане думали, что в городе она жила лёгкой жизнью, а здесь может и поработать. Каждый день Сакинат ходила на сенокос, в поле жать еще не очень спелую рожь. Когда она шла работать в поле в сельской одежде – ничем не отличалась от сельских женщин и от  младшей сестры.
Едва село, которое в безлунную ночь освещалось ярко горящими звёздами, чуть успокоилось от вечерней суматохи, его разбудил звук электрического мотора, работающего на керосине. Звук мотора за-глушил песни лягушек из пруда посреди села, звон стрекоз, донося-щийся с полей возле села. Люди заторопились на площадь возле клу-ба, позабыв про ужин. Там с вечера под пристальным наблюдением сельских ребятишек работал киномеханик, приехавший из района. На большую стену сельского клуба, пока было ещё светло, он повесил с помощью детей большое белое полотно, установил мотор, киноаппа-рат. Жители села ещё неделю назад знали, что привезут фильм «Отец солдата». Сельчане приготовились смотреть фильм, устроившись на веранде близлежащих домов, откуда был виден экран, на годекане пе-ред клубом, на табуретках и на подушках, которые принесли из дома, на камнях, собранных отовсюду. Все – женщины с детьми на руках, старики с тросточками – и стар и млад, собрались здесь. Вместе со всеми пришла и Сакинат, хотя  фильм уже видела в городе. Абидат, Сакинат, Аминат с дочкой и Умукурсум сели рядом на подушках, принесённых из дома, удобно выпрямив ноги. Через некоторое время собрались все зрители. Когда кино началось, звук мотора перестал быть слышен. Сначала перед фильмом  показали десятиминутный ки-ножурнал  про Днепрогэс. Потом, когда люди приготовились смот-реть и слушать, начался фильм. Зрители легко понимали страдания старика-грузина, искавшего своего сына в огне войны. Все жители се-ла, словно превратившись в одно большое ухо и один глаз, не отрыва-ясь, следили за событиями, разворачивающимися на экране. На этот раз даже у стариков, которые не знали русского языка, не возникало вопросов. Все, что происходило в фильме, старики понимали, хотя звучащие с экрана слова были для них незнакомы.
Не успела пройти и половина фильма, как Сакинат почувствова-ла, как до её плеча кто-то осторожно дотронулся. Обернувшись,  уви-дела лицо  соседки Паризат, матери Салама, освещённое светом с эк-рана. Женщина смотрела на Сакинат умоляющим взглядом.
– Ты, мне, очень нужна. Сможешь сейчас пойти со мной? – гром-ко прошептала она Сакинат на ухо.
– Могу. Почему же не пойти? – Сакинат встала, шепнув на ухо матери, что уходит.
Паризат шла впереди, Сакинат – за ней. Они быстро шагали по сельской улице, которая вела в верхний квартал села. Там жила за-мужняя дочка Паризат. Перед ее домом объяснила, зачем позвала.
– Дочь моя, ты не обижайся, что я оторвала тебя от кино... Меня Салам отправил пригласить тебя, а сама бы и не догадалась. Он при-вёз ящики с кинолентами и оказался здесь. Он ещё вечером поручил  тебя пригласить, но я не смогла подойти, не решилась. Но что делать? Хоть и стесняюсь, но другого выхода у меня не было. Не получается обойтись без твоей помощи. Наша Гулаймат в тяжёлом положении. Она третий день как болеет и  не может родить ребенка.
– Почему же вы её в больницу не повезли?
– Она же не болеет. Она беременная.
– А почему же не везёте роженицу в больницу, когда ей пора ро-жать?
– Что люди скажут? Здоровой женщине разве нужна больница?
– Тогда оставьте её умереть – и тогда она точно заболеет, – Саки-нат в сердцах повернулась и поспешила к дому беременной. Она зна-ла, что от долгих разговоров пользы не будет. На веранде дома Саги-дуллы Сакинат встретила свекровь Гулаймат. Было слышно, что по-жилая женщина плакала. Сакинат ничего ей не сказала и сразу про-следовала в комнату, где лежала роженица.
В комнате царила полутьма. В одном из углов, едва заметная в тусклом свете притушенной лампы, сидела женщина в чёрной накид-ке и читала Коран. В тишине был слышен только её голос и больше ничего, невозможно было расслышать даже стона беременной.
– Почему в комнате темно? Нужно больше света! Скорее несите ещё одну лампу! – громко сказала Сакинат.
Услышав её голос, из другой комнаты показалась сельчанка, ко-торая работала в селе медиком. Сколько Сакинат помнила, она рабо-тала в селе медработником, пройдя в районе трёхмесячные курсыме-дицинской сестры. За спиной женщины на пороге комнаты, сильно затягиваясь сигаретой, вырос муж Гулаймат, Сагидулла. Натянув на глаза кепку, чтобы никому не показывать свои глаза, он молчал, слов-но проглотил язык. Сакинат на него и не взглянула.
На лбу обессиленной, едва дышащей Гулаймат в свете лампы блестели капли холодного пота.
– Затопите печь, согрейте воду, – принялась распоряжаться Са-кинат. – Быстро дайте мыло. Нужны чистая вода и новое полотенце, – приказала она сельскому медработнику и свекрови Гулаймат. Её рас-поряжения были немедленно выполнены. Сакинат намочила полотен-це в чистой воде и протерла лицо, шею и грудь роженицы. Сняла с её головы чохту – национальный головной убор, скрывающий волосы. Попросила медсестру поправлять постель.
– Гулаймат, ты не бойся и глубоко дыши, – Сакинат слегка скло-нилась над лежащей женщиной. Гулаймат три года старше Сакинат, соседка и подруга безобидная, незаметная, скромная с детства, заму-жем была уже несколько лет. Она никогда не требовала к себе внима-ния и заботы. Была готова услужить всем, кому могла. Это был ее первый ребенок.    
Та тихо застонала. Сакинат помогла бы соседке всем, чем только возможно. Она уже два года работала в больнице акушеркой и много видела, каких угодно рожениц, но сегодня ей в первый раз приходи-лось принимать роды в одиночку.
– Быстро прокипятите шприцы, – велела она. – И приготовьте мне резиновые перчатки! Бабушка, вы можете пройти в другую ком-нату.  Когда нужно будете, пригласим. А ну-ка дай сюда фонендо-скоп! – Сакинат скинула с Гулаймат одеяло. Прибор тут же оказался у неё в руках, и она не спеша прослушала, жив ли в животе ребенок.
– Принесите роженице лёгкую еду и горячий чай!
Три женщины были готовы выполнить любые её указания.
– Оладушки приготовить! За пять минут приготовлю! – сказала Паризат.
– Приготовьте! Несколько штук сделайте, много не надо, – она снова наклонилась над больной. – Ты же не болеешь, ты беременная. Что у тебя болит, чтобы лежать в постели? Сколько дней ты не куша-ешь? – Сакинат старалась, чтобы Гулаймат забыла о боли.
– Три дня. У меня нет силы, кушать.
– Если не будешь кушать, у тебя и дышать силы не будет. Дыши глубоко, как только можешь. Больно?
– С вечера ничего не болит.
– Очень хорошо. Если ничего не болит, встанешь и досыта поку-шаешь.
Сакинат, хотя и разговаривала так, словно ничего не случилось, понимала: на неё свалилась очень тяжёлая работа. Ребенок в животе матери находился ногами вперед, и нужно было сделать так, чтобы он располагался головой вперед. Роженице во что бы то ни стало, необходимо было восстановить утраченные силы. Аптечка медработника, как понимала Сакинат, не была пустой. И в ней должны были находиться необходимые лекарства, даже если не все.
...Едва первые лучи солнца осветили вершины самых высоких гор, дом Сагидуллы был разбужен первым плачем новорождённой де-вочки. Когда младенца передавала в руки сельского медработника, лоб Сакинат был больше покрыт потом, чем у матери новорожденной. Хотя Сакинат и ощущала усталость от бессонной ночи, но была счастлива. Впервые она сама, практически в одиночку спасла жизнь двоих людей.
На губах Гулаймат, которая смотрела на Сакинат, играла чуть за-метная улыбка.
– Я дочке дам имя Сакинат, – чуть слышно промолвила она. Ска-зать что-то ещё у неё не было сил.
Когда Сакинат вышла из дома Сагидуллы, сельские улицы уже  купались в солнечных лучах. Весть о том, что Сакинат спасла уми-рающую при родах Гулаймат и её маленькую дочь, сразу разнеслась по селу. Все, кто встречался на пути, даже дети, смотрели на Сакинат с большим уважением. Встреченных было немного – большинство жителей села выполняли летние работы в поле.
На воротах родительского дома  висел замок – все домашние уш-ли в поле. Разыскав над дверью ключ, она прошла в дальнюю комна-ту, прохладную и тёмную, легла и, укрывшись маминым шерстяным платком, уснула.
Вечером, пока братья, отец и мама ещё не вернулись с поля, она на веранде приготовила ужин на всю семью. Её двоюродная тётя Умукурсум появилась на годекане в платке с густыми кистями. Сде-лав вид, что идёт забрать свою корову домой, она отправилась в центр села, чтобы похвастаться перед кем-нибудь подвигом, который совершила дочка двоюродного брата.
Сакинат дождалась родных и после ужина, пока не стемнело, проведала роженицу. Гулаймат, откинувшись на подушки, кормила дочь. Зная, что Сакинат навестит роженицу с младенцем, свекровь Гулаймат приготовила полную тарелку чуду. Сагидулла, которого пе-реполняла благодарность, тоже ждал её прихода.
Свекровь молодой хозяйки дома, выложила на стол блюдо с го-рой ароматных горячих чуду и ушла встретить возвращающихся с лу-га коров. Сагидулла и Сакинат принялись за чуду. Когда в руках гос-тьи заканчивалось угощение, Сагидулла подавал ей новый  кусок чу-ду... Он так выражал свою благодарность, за спасённых, жену и доч-ку.
Миновал месяц. Сакинат так и не смогла раскрыть перед родите-лями свое сердце и поведать про Расула. И вот август подошёл к кон-цу. Пора было возвращаться в Ленинград. До района подвёз на маши-не Салам, разместив в кузове её сумки с гостинцами. Он остановил машину возле автобуса, который ехал в Махачкалу. Договорившись с водителем, Салам сам оплатил проезд Сакинат, расставил её сумки по местам и уехал, не дождавшись отправки автобуса.
В раздумьях о жизни,  она, недовольная собой, от того, что так ничего и не смогла рассказать родителям о Расуле, Сакинат даже не заметила, как доехала до Махачкалы. Водитель такси помог ей зане-сти сумки в здание вокзала. Здесь было малолюдно. Оглядевшись, Сакинат не увидела никого из знакомых. В воздухе стояла духота. Она сняла с головы косынку,  решила убрать  её в сумку, принялась аккуратно складывать. И тут кто-то схватил Сакинат сзади и поднял в воздух! Несколько мгновений казалось, будто вокзал кружится во-круг нее. Однако вскоре осторожно поставили на ноги, которые с трудом удержали её прямо. Сакинат обернулась, желая узнать, кто осмелился так с ней пошутить. Её сердитый взгляд растворился в переполненных любовью глазах Расула. Смутившись и испугавшись, она огляделась. Все, кто были в зале, смотрели на них. Застеснявшись ещё больше, она опустила голову.
– Что за глупые шутки у тебя, – упрекнула мужа, но в её голосе не было слышно обвинения, упрёка или огорчения.
Когда Сакинат была рядом с Расулом, она менялась до неузна-ваемости. И не была в силах что-либо придумать, чтобы повлиять на ситуацию. Ей казалось, что пока она что-нибудь придумает – Расул уже успеет сделать по-своему. Вот и на этот раз он схватил сумки Са-кинат, которые вскоре оказались в камере хранения.
– Пока поезд приедет, пойдём вместе покушаем, – Расул взял её под руку и повёл в кафе. Вокзальное кафе, как и зал ожидания, оказа-лось полупустым с массой свободных мест. Но Расул направился не к одному из свободных столиков, которых было вдоволь, а туда, где сидели четыре парня. Все четверо явно пребывали в хорошем на-строении от выпитой водки. Когда Расул и Сакинат подошли, сидя-щие поприветствовали их.
– Это Сакинат, – представил её Расул. – Единственная девушка из Дагестана, которая учится в Ленинграде. Любите её как свою сестру.
Сакинат не стала подавать им руки. Один из парней встал и предложил стул для неё.
– А это мои односельчане и друзья, – сказал Расул, обращаясь к Сакинат. – Они учатся и живут в Махачкале.
Расул не стал называть их имена и сделал знак, чтобы она села. Сакинат ничего не сказала и села на предложенное место. Ребята продолжали прерванную беседу на аварском языке. Расул заказал для Сакинат мясные курзе. Парни продолжали выпивать, чем-то закусывая. Занятые своей беседой, они  не смотрели в сторону Сакинат.
Сакинат не дотронулась до еды. Она сидела и молчала, потом поднялась.
– Я пойду, – сказала она Расулу. Хотела ещё что-нибудь приба-вить, может быть, обидное для Расула, но промолчала, решив стер-петь. Не глядя на сидящих ребят, вышла из кафе и пошла в зал ожи-дания. Через некоторое время за ней вышел и Расул. Он застал Саки-нат пасмурной, как осенняя погода, однако ему не составило особого труда развеселить девушку.
Прибыл поезд. Какие бы мысли ни беспокоили, что бы ни было у них на душе,  нужно было возвращаться в Ленинград. За обычными делами, которыми приходится заниматься пассажирам, Сакинат и Ра-сул потихоньку помирились. Однако Сакинат, думая о своих отноше-ниях, осознавала, что гордиться нечем. Неопределённость семейного положения и незнание, как вести себя в связи с этим, внушало ей не-уверенность в своих действиях и вообще в жизни.

* * *

В родном селе Расула встретил притихший дом и родители, заня-тые летними полевыми работами. Ночью, едва Расул вернулся, в доме собрались родственники, братья и сестры, и отец при них попросил сына вернуть домой жену.
– Если ты мой сын, верни жену. Нельзя портить жизнь ни в чём не повинной девушке. Она очень честная, терпеливая, достойного по-ведения. Она тебе верна, не хочет она, и слышать о другом мужчине.
Ответом отцу со стороны Расула было неприятное молчание. Но он не стал высказывать своё мнение перед собравшимися родствен-никами. Хорошей беседы в семье не получилось, и родственники то-ропливо ушли.
На следующий день Расул тоже мало беседовал с родителями и другими родственниками. Мало кто в селе хотел прийти к нему или пригласить его к себе в гости. Вскоре Расулу стало в селе скучно. Он всегда любил шутки, дружеские беседы, но сейчас не смог остаться в селе даже на неделю. Не смог он и поговорить с родителями ни о сво-ей жене, ни о Сакинат и оставил всё как есть. Он уехал из села, как будто сбежал. Он остался в Махачкале, останавливаясь на несколько дней у знакомых сверстников по очереди. Так и закончился его от-пуск. Расул перетерпел время, пока приедет Сакинат. Он не смог ска-зать своим друзьям, кем она является. Не чувствуя в себе готовность определить свой жизненный путь, Расул понимал свою вину, и это не прибавляло ему уверенности.
                * * *
С тех пор как Салам увидел Сакинат, приехавшую погостить у родных, больше не ходил проведать свою невесту,  он потерял к ней интерес. Каждым вечером он возвращался из района в село и не мог найти покоя в своей комнате, пока в окне Сакинат горел свет. Если Сакинат куда-нибудь выходила из дома, он тоже оказывался там. Са-лам вставал рано, садился на веранде своего дома и ждал, пока она утром выйдет из дома. Если видел, что Сакинат стояла у ворот, он тоже появлялся там. В субботу и воскресенье он оставался дома и хо-дил туда, куда ходила она. Всего, что он  делал, не замечал никто, по-скольку Салам и Сакинат жили по соседству. Сакинат не обращала на него внимания и не заметила его необычного поведения. Между ни-ми, кроме обычных соседских бесед, ничего не происходило. Салам казался ей подростком, который младше неё и потому не мог думать ни о чём серьезном. Для Салама же она стала самой прекрасной де-вушкой из всех девушек. Он готов был на все, чтобы её увидеть. Го-тов был даже горы свернуть, только чтобы она взглянула на него хотя бы раз. В его глазах Сакинат была девушкой не просто удивительной красоты, но и яркой, умной, интересной, заслуживающей глубокого уважения, ни на кого не похожей. Поэтому он не мог открыть перед ней свою душу, как обыкновенной девушке.
Даже когда Салам подвозил её из села до района, он так и не смог открыт ей душу, не сказал о своих чувствах, хотя в кабине машины они были одни. Оба не раскрыли рта во время пути. Погружённые в свои мысли, они продолжили молчание и тогда, когда добрались до места.
Из-за того, что Салам не знал, что делать, он посадил Сакинат в автобус и поторопился уйти. Затем из кабины своей машины, остав-ленной  достаточно далеко, долго не сводил взгляд с автобуса.
Когда автобус уехал, сердце у него сжалось и бешено застучало. Он почувствовал, как тяжело не видеть Сакинат, не высказать ей сво-их чувств. Разозлившись на свою нерешительность, Салам взял пу-тёвку в райпо, а затем, погнал машину, и на полпути догнал автобус. Перегнал его, и поехал прямо в Махачкалу, на вокзал. Затем ждал в кабине  машины, пока на вокзал приедет Сакинат. Наконец увидел, как она заходит в зал ожидания, и обрадовался. Хоть ему и казалось, что Сакинат к нему безразлична, но, зная, что она сейчас уедет в Ле-нинград, вдруг принял решение: любит она не любит, а откладывать объяснение больше нельзя. Времени было мало, и это Салама даже порадовало.
Подождав, пока Сакинат войдёт в здание вокзала, он купил у женщины, которая торговала неподалеку, букет белых роз. У Салама появилось ощущение, будто он не ходит по земле, а летает. Он пора-довался своему везению, что торговый лоток с цветами оказался ря-дом. Для девушки, которая учится в городе, не может быть подарка лучше, чем цветы, думал он.
Подойдя к двери вокзала, он бросил взгляд внутрь... и увидел, как незнакомый рыжий парень кружит Сакинат по воздуху. Букет упал из рук Салама ему под ноги. Салам стоял у входа и видел, как молодой человек поставил Сакинат на ноги, и она взглянула на него с улыбкой.
Салам развернулся на ногах, которые, словно ватные, плохо его слушались, и ушёл оттуда, шатаясь, как пьяный. Белые розы остались на полу. Их топтали люди, которые проходили через дверь.
Машину он вёл, как придётся, не видя дороги. Глаза то и дело наполнялись слезами, и всё расплывалось перед его взором.
Неожиданно он оказался возле моря. Он сначала умылся соленой морской водой. Потом несколько раз искупался в море. На пустынном пляже недалеко от города он был один. Волны Каспия будто смывали холодной морской водой несбывшиеся мечты. Морской ветер, дующий в лицо, сушил слёзы. Салам всё ещё сидел на берегу моря, когда солнце зашло за горы и большая, как мельничный жернов, луна цвета свежеиспечённого хлеба поднялась из-за моря. За целый день он не вспомнил о том, что должен сделать порученную ему работу, и не проголодался. Продрогнув под утро от прохладного морского воздуха, Салам медленно встал и отправился спать в кабину машины, которую оставил на берегу.
Проснулся он тогда, когда воздух в кабине прогрелся от солнца. Увидев море в окно, на какой-то миг испугался, что машина может оказаться в воде. Выйдя и умывшись, он решил все вчерашние пере-живания оставить на берегу Каспия.
Салам уехал оттуда и зашёл в кафе перекусить. Пока спокойно не спеша завтракал, в мыслях убедился, что и без Сакинат можно жить. В его глазах не уже не блестели слёзы, и безнадежность и пустота на душе не казались такими тяжкими и беспросветными, как вчера. Жизнь продолжалась. Пора было ехать в рейс.

* * *
   Вернувшись в Ленинград, Расул и Сакинат с головой окунулись в работу и в учебу. Теперь в их жизни не было места мыслям о том, что им стыдно перед людьми. Сакинат была счастлива, что рядом с ней любимый человек, которого и она любила. Расул всегда делал все, как она хотела. Но при этом беспокоился, чтобы мужчины не узнали, что он выполняет желания жены. Расулу, рождённому и воспитанному в горских традициях, было нелегко выполнять все дела, которые ему поручала Сакинат. Он понимал, что и у неё городская жизнь весьма нелёгкая, поэтому иногда помогал готовить еду, мыть посуду, поку-пать и приносить продукты из магазина. Однако когда к ним прихо-дили друзья, особенно из Дагестана, ни к какой «женской» работе не притрагивался.
Сакинат смеялась над его выходками, которые он демонстриро-вал перед друзьями. Когда они оставались одни, она открыто над ним подтрунивала. У Расула не хватало смелости показать её перед друзь-ями умной, равной ему во всех делах; ему хотелось показать её по-слушной, выполняющей все, что он велит.
Когда Сакинат оставалась одна, думала о своей семье, из-за кото-рой  приходилось поневоле стесняться перед людьми, о неопределён-ности в её жизни. От этого портилось настроение. Она вспоминала поступок Расула, как он не смог в Махачкале сказать своим друзьям, что она его жена. Ей не хотелось жить, потому что до сих пор было обидно из-за подозрительных взглядов его друзей в кафе махачкалин-ского вокзала, которые  ловила на себе. Когда оставалась одна, ощу-щала большое недовольство Расулом и находила в его словах много неточностей. То, что он перед друзьями не мог показать себя таким, каким являлся на самом деле, считала его слабостью. Но когда они оказывались вместе, глядя в глаза Расула, наполненные любовью, не чувствовала в себе сил в чём-то его упрекнуть.
По окончании очередного курса они не захотели поехать летом домой и вместо этого отправились на двухнедельную экскурсию по Волге, на белом пароходе с остановками в больших красивых русских городах. За время плавания хорошо отдохнули, совершенно не думая о том, чтобы перед кем-либо оправдываться. В тех местах, где их не знали, было легче находиться вместе, чем у себя на малой родине, легче было быть счастливыми и отдыхать в полной мере. Здесь они были свободны, что бы  ни делали, как бы ни жили, никому не было до них дела.
Так в своих заботах  провели два года.
                * * *
Расул получил диплом. После окончания мединститута он дол-жен был отправиться на работу в Дагестан, но не успел – ему пришла повестка из военкомата. Он не послушался Сакинат, она советовала съездить в село навестить родителей, пока его не забрали в армию. Расул знал, что даже если сделает это, ничего не изменится. Он не то-ропился к родителям, которые отказывали ему в праве на собствен-ный выбор.
Расул попал под осенний призыв. Друзья устроили ему торжест-венные проводы. В маленькую комнату общежития набилось столько людей, что могли бы заполнить просторный зал. К обычной компа-нии в этот день добавился ещё один парень-аварец. Малика и Нургали, как всегда, не отходили друг от друга. Летом на Родине Нургали, в Казани, они сыграли свадьбу. Зураб и Наташа, хотя пока и не поженились, тоже всё время проводили вместе. Наташа, окончив учебу, почти год работала в больнице в Ленинградской области, лишь на неделю приезжая в город во время отпуска. Она привыкла к жизни в большом городе, и ей было скучно в маленькой сельской больнице. К тому же ей не хватало Зураба, которому нужно было ещё год учиться. Позже всех подошли Шамиль и Арслан, а с ними ещё один парень, которого Сакинат не знала. Новоприбывшие устроились на ящике для обуви. Товсултан говорил мало, но, как всегда, по делу. Тамадой был Зураб: он следил, чтобы у гостей не пустели бокалы, и тосты следовали один за другим. Девушки пили вино, ребята – водку. Друзья желали Расулу, чтобы время службы пролетело незаметно, как один день, и он скорее вернулся назад. Когда очередь произносить тост дошла до Наташи, все внимательно прислушались. Сакинат и Малика при ребятах много не говорили. Кажется, сегодня парням надоели их обычные «мужские» разговоры, и они с интересом ждали, пока Наташа выскажет все, что у неё на душе. Она робко подняла стакан, стала смотреть в потолок, чтобы не смущаться и сбиться с мысли. Почесав носик, усыпанный веснушками, словно яйцо куропатки, она начала:
– Я желаю счастья вам обоим. Желаю, чтобы Соня (так она звала Сакинат), пока Расул не вернётся, только о нём бы и думала. А Расулу желаю, чтобы никогда он не встретил девушки красивее, чем Соня. Желаю, чтобы ваш дом наполнился детским смехом. Счастья и здоровья!
Гости одобрительно зааплодировали. Хотя Сакинат и старалась изобразить радость, в её сердце притаилась боль, словно внезапно иголка уколола. Ей уже двадцать четыре года исполнилось. Уже са-мое время стать матерью. Но детей у неё не было, и причину она  не знала, несмотря на то, что была врачом и имела медицинское образо-вание. Раньше она как-то не задумывалась о ребенке, не до этого бы-ло, и не считала, что её дом пустой.
Друзья ушли в полночь, когда ни есть, ни пить, ни танцевать уже не было сил. Сакинат охватило странное тревожное чувство, будто она не сделала нечто важное, без чего счастье невозможно. А тут ещё надо было успокаивать Расула, который к концу вечеринки изрядно набрался. Судя по всему, и его задели за живое слова Наташи.
– Да… Если бы родился ребенок, всё бы встало на свои места. Будет ребенок – и мой отец успокоится, – говорил он, лёжа на крова-ти, и, слегка прикрыв глаза, наблюдая за Сакинат, которая убирала со стола. – Ты мне роди сына, похожего на моего отца… С таким же большим носом…
Видимо, от выпитого спиртного у него развязался язык.
Чтобы не обидеть мужа, которому завтра идти в армию, Сакинат промолчала. Она понимала, что от таких разговоров ничего хорошего не будет. Расул во всех своих проблемах привык винить не себя, а ка-кие-либо внешние обстоятельства. А Сакинат боялась испортить от-ношения и не спорила. Так же молча, она ушла на кухню мыть посу-ду.
Хотя повестка была на руках, нужное количество новобранцев никак не набиралось, поэтому утром Расул шёл на призывной пункт, а вечером возвращался домой. Так прошли две недели. К разговору о детях они больше не возвращались. В последнее время  избегали об-суждать серьезные вопросы. Сакинат молчала, зная, что её слова ни-чего не изменят…
Когда Расула забрали в армию, мир для Сакинат опустел. С дру-гой стороны, у неё появилось много свободного времени, которое  полностью посвящала себе. Вечерами читала, ложилась спать, когда хотела, вставала, когда вздумается, готовила то, что нравится. Пусто-та и свобода удивляли ее, она никак не могла привыкнуть к этой но-вой жизни.
                ***

Вечером, когда на улице было совсем темно, Сакинат возвраща-лась в общежитие. Сидевшая у дверей вахтерша протянула ей два письма. Взглянув на конверты, по почерку поняла, что одно письмо от сестры Аминат, а другое – от Расула. Но сразу читать письма не стала, а занялась домашними делами, одновременно пытаясь угадать, что там, в конвертах. Затем устроилась со стаканом горячего чая и от-крыла письмо от сестры.
После обычных приветствий сестра сообщала, что у неё родился сын. Роды проходили в районной больнице, куда её отвёз Салам на своей машине. Аминат писала, что Салам женился. Теперь, когда у него дома молодая жена, часто приезжает в село. Сельские новости порадовали Сакинат, и на душе  стало тепло.
Письмо Расула  открыла за ужином.
«Горячий привет тебе из далёкой Германии!» – начиналось по-слание. Пробежав пару строк, Сакинат взяла вилку и потянулась к та-релке с яичницей, но внезапно комната завертелась перед её глазами. Вещи закружились хороводом, она почувствовала резкий приступ тошноты и склонилась над тазиком. Через полчаса стало легче. Она сразу поняла, что беременна, но не знала, радоваться ей или огорчаться. Письмо от Расула  дочитала чуть позже. Впрочем, Сакинат знала, что он ничем не поможет, а письмо окончательно убедило в том, что рассчитывать придётся только на себя. Судя по тому, как Расул жаловался на тяжёлую армейскую службу, он явно не был готов взваливать на себя решение ещё и других проблем.
Дни тянулись мучительно медленно. Сакинат было очень тяжело. Как раньше, сосредоточиться на учебе не получалось. На лекциях  клевала носом, в больнице заботилась о пациентах, но как-то отстранённо, без души. Когда же вечером возвращалась домой, не было сил даже приготовить ужин. Так, перекусывала чем-нибудь – и ладно. Всё время хотелось спать. Она засыпала в автобусе, за обеденным столом, на занятиях… Выспаться – вот о чём мечтала она.
Промозглым серым вечером Сакинат вернулась в свою пустую комнату. Бросив обувь перед дверью,  не раздеваясь, рухнула на кро-вать и проспала до самого утра без движения.
Было воскресенье. Очнувшись на рассвете, Сакинат поняла, что всё ещё хочет спать. Тогда она разделась, разобрала постель и снова легла. Ей приснилось родное село. Вот отец хочет что-то сказать, но слов не слышно… Вот папина двоюродная сестра хвалит какого-то врача… Вот мама… Как всегда, возится на кухне, и у неё нет време-ни, чтобы поговорить…
Проснулась Сакинат уже под вечер. Какое-то время  лежала с за-крытыми глазами, всё ещё ощущая аппетитный запах маминой стряп-ни. Внезапно  поняла, что хочет есть. Сварила мясо, замесила тесто и сделала хинкал. Утолив голод, задумалась, что делать дальше. Что её ждёт? Будет нелегко, но институт надо окончить, чтобы не случи-лось. Как иначе она вернётся в село? Значит, надо собраться с силами и действовать. Сакинат решительно поднялась. Перемыла гору скопившейся за полмесяца посуды, сменила постельное бельё, перестирала всю грязную одежду, навела порядок в комнате. Когда она закончила, было далеко за полночь. На листке бумаги набросала для себя список дел. Она решила, что обязательно должна есть горячую пищу и как минимум два часа в день тратить на учебу. Прикрепив кнопкой, листок с расписанием к стене,  легла спать.
Итак, она стала соблюдать режим. Проснувшись в шесть утра,  выпила стакан чая и без аппетита съела варёное яйцо. Жизнь продол-жалась. Первые две недели было трудно, она буквально силой застав-ляла себя есть, ходить на лекции, готовиться к занятиям. Потом при-выкла, её перестало мутить от еды, как в начале беременности, а ноч-ного сна вполне хватало для восстановления сил.
Дважды в месяц приходили письма от Расула. Она так и не при-зналась ему, что беременна. Да и зачем? Дать ребенку свою фамилию он не сможет, к тому же для этого ему надо хотя бы приехать, а это невозможно. Значит, она будет всё решать сама.
Закончилась зимняя сессия. Сакинат стала гораздо спокойнее. Однажды к ней в гости зашли Наташа с Маликой. Девушки распахну-ли дверь без стука, и вместе с ними ворвался запах морозной свеже-сти. Подруги давно не виделись и всё никак не могли наговориться. Только теперь девушки заметили, что Сакинат беременна, ведь нико-му, даже Малике не доверила она свою тайну.
– Соня, ты ждешь ребенка? Ах, какое счастье! Поздравляю! – На-таша обняла Сакинат. Радости её не было предела.
Малика же более трезво смотрела на вещи.
– Когда тебе рожать? – спросила она.
– В июне.
– Значит, ты должна сдать сессию досрочно.
Малика внимательно смотрела на Сакинат.
– Знаю. Я уже готовлюсь к экзаменам, – ответила Сакинат с без-мятежной улыбкой.
Увидев, что она не нервничает, Малика тоже успокоилась. Гости пожарили картошку и накрыли на стол. За разговорами день пролетел незаметно. Малика считала, что Сакинат должна до родов накопить хотя бы немного денег, ведь когда появится малыш, она уже не смо-жет ходить на работу, к тому же ребенку нужна одежда и многое дру-гое. Сакинат была уверена, что сможет решить эту проблему, поэтому  успокоила подруг, сказав, что у неё всё есть. Но самой ей до спокойствия было далеко… Ведь в селе, когда рождается ребенок, все заботы и расходы берут на себя бабушки, а здесь она одна, и никто ей не поможет… Но больше всего её угнетало то, что ей приходится скрывать свое положение от родных и односельчан. Ребенку придётся дать свою фамилию... Такое не только в горах, но и в городе не приветствуется. Кроме этого, сразу по окончании института нужно освобождать комнату в общежитии… Что тогда? И всё же Сакинат не стала делиться с подругами своими невесёлыми размышлениями. Она не хотела, чтобы кто-то её жалел, даже близкие люди.
В заботах проходили дни. Приближалась новая весна. Лёд на Не-ве растаял, на деревьях лопались почки, появились первые листья. За-зеленели городские парки, проснулись фонтаны.
До родов оставалось три месяца. На работе Сакинат взяла отпуск: одновременно работать и учиться было уже слишком тяжело. Ещё до этого ей удалось получить комнату в семейном общежитии. Теперь нужны были помощники, чтобы перенести вещи, приобретённые за несколько лет жизни в городе, в новое жильё. Ключи уже были у нее, но с переселением решила пока повременить.
Сакинат неделями не выходила из дома, дни и ночи проводила над книгами и написала дипломную работу. Лекции в институте за-кончились, оставались только экзамены. С утра Сакинат брала учеб-ники и еду и уходила бродить по живописным ленинградским паркам. Выбрав тихое место,  устраивалась на скамейке и погружалась в чтение. Ей нужно было сдать сессию на месяц раньше однокурсников, иначе ребенок, который торопится в этот мир, не даст ей окончить институт. Ректор не возражал, чтобы она сдавала экзамены досрочно. Для досрочно заканчивающих институт студентов была создана, специальная экзаменационная комиссия.
Пришло лето. Теплые вещи спрятала в шкаф – с глаз долой, будто больше они и не понадобятся. В пестром платье, которое подарила Малика, Сакинат была похожа на азиатку. Широкое, со складками на груди, оно скрывало округлившийся живот.
Сессию Сакинат сдала. Теперь ей оставалось только ждать, когда доучатся её однокурсники, чтобы вместе с ними получить диплом. Сакинат подумала, что, хотя последние два месяца  в основном про-водила время в парках, но не видела ничего, кроме учебников. После обеда она вышла в город. Как всегда, еле слышный голос воды привёл её к берегу Невы. Опершись на перила, она смотрела на водную гладь. С белых пароходов доносилась музыка, на другой стороне вид-нелся силуэт Кронштадта. Только река была способна успокоить её сердце. Четкие ряды деревьев, одинаково подстриженные кустар-ники, уютные ухоженные клумбы – всё это надоело Сакинат. Загрустив под лучами заходящего солнца, она вспомнила дом, маму… Здесь всё чужое. И лишь река, холодная и спокойная, служила ей утешением, словно стихия воды, позволяла почувствовать незримую связь с родиной. Лицо усыпали веснушки, она потемнела и похудела так, что казалось: дунь – и упадёт. И только тёмно-зелёные глаза по-прежнему светились негасимой жаждой жизни и готовностью всё преодолеть. В задумчивости девушка продолжала смотреть на воду.
Сакинат с утра ничего не ела. Ей вспомнились чуду с зеленью, которые дома готовила мама. Да, здесь таких не найти… И мама, и её чуду очень далеко… Она родит своего первенца одна, вдали от дома, от близких… Сакинат стало отчаянно жаль себя и своего ещё не ро-дившегося ребенка, и её глаза наполнились слезами.
– Сакинат, ты ли это?
Услышав знакомый голос, взяла себя в руки, быстро вытерла слё-зы платком и обернулась. Перед ней стояли Шамиль и Арслан. В их глазах читалось явное удивление. С тех пор, как Расула забрали в ар-мию, они ни разу не встречались. Такой Сакинат они ещё не видели. Они  стояли молча, не решаясь начать разговор.
– Тебя нелегко узнать, – заговорил наконец Арслан, не в силах скрыть растерянность.
Сакинат молчала. Ей не хотелось открывать им душу.
– Странно, Расул нам не написал, что ты в положении, а мы  с тех пор и не виделись – сказал Шамиль,  оправдываясь.
– Не обращайте на меня внимания, – Сакинат улыбнулась сквозь слёзы. – Я просто маму вспомнила…
– Ты прости нас, мы должны были зайти. Мы же не знали, Расул ничего не сказал… Виноваты, признаю, – проговорил Арслан, при-стально глядя Сакинат в лицо. Он не знал, как ему себя вести.
– Расул знает, что ты ребенка ждешь? – робко спросил Шамиль.
– Нет.
– Почему ты скрыла это от него? Ведь рождение ребенка – боль-шое счастье.
– Расулу дай бог отслужить как-нибудь, а больше ничего он и знать не желает.
– Не переживай! Как только Расул узнает про ребенка, всё обра-зуется. А пока мы тебе помогать будем, – Арслан решил взять ситуа-цию в свои руки. – Нам надо многое обсудить. Присядем где-нибудь, в ногах правды нет.
Сакинат молча кивнула, и они втроём направились к ближайше-му кафе.
– Только вы не смейтесь, но я сама стеснялась зайти в кафе, как будто в этом есть что-то неприличное. Спасибо вам, ребята! Не знаю, что было бы, не встреть я вас сегодня, – искренне сказала Сакинат. Она так устала от одиночества, и теперь ей хотелось выговориться.
– Я тоже рад, – ответил Арслан. – Хотя всё это так неожиданно… Даже не знаю, как нам теперь оправдываться. Когда Расул приедет?
– Расул, конечно, мог бы сказать, чтобы вы меня не забывали, но вашему другу, видно, так тяжело в армии, что про меня и думать за-был. Каждые две недели он мне пишет. Рассказывает о себе, о том, как ему трудно, а как мне одной живется, даже не спрашивает. По-этому  и не стала говорить ему о ребенке. Вы считаете, что я не пра-ва? Если это моя ошибка, можно исправить. Просто я думала, прежде всего, о ребенке. Я сдала все экзамены, на работе мне выделили ком-нату. Её надо немного отремонтировать, и можно переселяться. Если сможете, как-нибудь приходите, помогите мне вещи перенести. Нур-гали и Малика тоже обещали помочь.
Тянуть с переездом было нельзя: когда ребенок родится, у него уже должно быть свое жильё.
– Сакинат, ни о чём не думай не переживай! И сами придем, по-можем, и, если надо, ещё ребят найдем, обои поклеим… Ведь ты здесь одна девушка из Дагестана, а ребят много. Завтра с утра и нач-нём! А Расул… Пока мы ему не скажем о ребенке, а когда  вернётся, всё объясним.
Арслан не хотел плохо говорить о друге, но понимал, что Саки-нат права: он тоже получал письма, полные жалоб.
– Я поражён, – вмешался в разговор Шамиль. – Как тебе удалось сдать сессию и Государственные экзамены досрочно?
То, что Сакинат было нелегко, что она утомлена, – читалось в её глазах. Какое-то время она молчала в замешательстве, не зная, стоит ли говорить ребятам о её проблеме, но всё же, решилась:
– Арслан, Шамиль! Я даю ребенку свою фамилию. Другого вы-хода нет.
Ребята переглянулись и промолчали. Здесь они ничем не могли помочь.
Когда они все вместе вышли из кафе, было уже одиннадцать ча-сов, но на улице было ещё светло – в Ленинграде наступили белые ночи. С Невы дул прохладный свежий ветер. Чтобы Сакинат в своём лёгком платье не простудилась, они ускорили шаг и направились к метро.

                ***

   Сакинат лежала в хорошо знакомой палате больницы, где сама ра-ботала. Все сотрудники, начиная от санитарок и до профессоров, бы-ли ей знакомы. Под их присмотром она и её новорождённый сыночек чувствовали себя будто в окружении близких людей.
До кормления ребенка оставалось полчаса. Телеграмму, которая лежала на тумбочке, она перечитывала уже третий раз. В ней говори-лось: «Поздравляю, дорогая моя, я очень рад за тебя и за нашего сына. Я хотел бы назвать его Селимханом. Желаю здоровья тебе и малы-шу». В этом был весь Расул: он готов был совершать хорошие по-ступки, если для этого не требуется особого труда, а принимать серь-езные решения не хотел. Вот и сейчас – придумал имя ребенку, а о фамилии – ни слова…
Расул ещё не успел ответить на письмо с сообщением, что Саки-нат ждет ребенка, как пришла телеграмма от Арслана, из которой  уз-нал, что стал отцом. Читая и перечитывая телеграмму Расула, Сакинат пыталась понять, что творится в его душе. Ведь эти несколько слов – его первые мысли о ребенке…
«Если он хочет сына, пусть постарается стать ему хорошим от-цом», – думала Сакинат.
В палату зашла девушка в белом халате. У неё на руках было три спелёнатых младенца, которых  стала укладывать рядом с матерями. К Сакинат она подошла первой, держа ребенка в правой руке. Как только свёрток с малышом оказался рядом, Сакинат бережно взяла его на руки, стараясь придерживать головку. Ради своего ребенка Са-кинат была готова на всё. Чего бы ей ни стоило, будет беречь его, за-ботиться о нём каждый день и сделает так, чтобы ребёнок ни в чём не нуждался. Её умилял каждый вздох сына, она с любовью вглядыва-лась в его красное личико ребенка, пыталась рассмотреть в ней свои родные и отцовские черты, и сердце переполнялось гордостью. Она хотела поскорей покормить малыша, но ребенок не плакал, а продол-жал спать, шевеля губами во сне. Не выдержав, Сакинат схватила его и прижала к груди. Младенец активно зачмокал. Молодой матери ка-залось, что её ребенок особенный, и в каждом его движении, в каждой гримасе видела отражение радости или недовольства…
После кормления молодая медсестра забрала младенца в детскую комнату. Сердце Сакинат тревожно стучало. Безграничная радость материнства горячей волной смыла всё – желание стать врачом, лю-бовь к родителям, братьям, сестре, родственникам, односельчанам… Про отца ребенка, она не думала. Теперь весь мир для неё – это её сын. Маленький, беспомощный, бесконечно дорогой, отныне и навеки неразрывно связанный с ней. Это крошечное существо, которое сейчас полностью зависит от Сакинат, подняло её до небес, подарив ей волшебный новый мир. Она будет жить ради сына. Значит, теперь ей надо стать вдвое сильней и умней.
В свидетельстве о рождении она написала: «Хасбулатов Селим-хан Расулович». Она была так счастлива стать матерью, что больше не переживала из-за фамилии. Да и к чему? Её знакомым всё равно, какая фамилия у  ребенка. Документы – всего лишь бумага… Другое дело, что ребенку нужен настоящей отец. Сакинат это прекрасно по-нимала.

* * *

Время приближалось к полуночи. В тишине комнаты было слышно, как ручка скользит по бумаге. В детской кроватке, которую подарили Арслан и Шамиль, спокойно спал малыш. Сакинат писала письма – в село и Расулу.
«Дорогой отец, мама, братья, сестра! Из далёкого Ленинграда вам пламенный привет, а также всем односельчанам, родственникам, особенно дорогой тёте Умукурсум. Желаю всем крепкого здоровья. Как вы? Что делаете? Осенние работы закончились? Как дети Ами-нат, как Хасбулла, какие у него новости? Как он в городе? Пришлите мне, пожалуйста, его адрес, чтобы я могла написать ему.
Не обижайтесь, что я не смогла к вам приехать этим летом. Я ре-шила остаться в Ленинграде. Теперь я должна три года отработать по распределению. Мне здесь нравится, я привыкла к городу, к людям, которые со мной работают. Они просят, чтобы я осталась. Обо мне не беспокойтесь, у меня всё хорошо.
Желаю и вам всего хорошего. До свидания.
С наилучшими пожеланиями, ваша  дочь Сакинат».
Про рождение сына, про то, что ей пришлось пережить, Сакинат не написала ни слова, ведь ни один горец не обрадуется, что его дочь родила без мужа. Она понимала, что ей нечем гордиться, но нисколь-ко не жалела, что у неё теперь есть сын. Если нужно, ради него она была готова идти на край земли. Написав на конверте адрес, Сакинат отложила письмо к родителям на край стола.
Потом она стала думать, что написать Расулу. Как бы то ни было, она должна любить его ради сына. Вспоминая Расула, старалась наря-ду с теми чертами, которые  не нравились, разглядеть в нём и хоро-шие. Она надеялась, что как-нибудь всё уладится. Ведь им было хо-рошо вместе, и их отношения ещё можно спасти. Сакинат принялась писать, наполняя каждую строчку любовью и нежностью.
«Из города на Неве далёкому Берлину большой привет! Привет,   нашему дорогому папочке от твоих любимых  Сакинат и Селимхана.
Мы желаем тебе лёгкой службы и скорейшего возвращения. У нас всё хорошо. Селимхан растёт. Когда вернёшься, твой сын уже бо-гатырём будет. Сейчас он спокойно спит и улыбается. В следующем письме отправим тебе фотографию, пока не успели сделать снимок. Напиши, как можно больше о себе, мы хотим знать, как ты живешь.
С наилучшими пожеланиями,  Сакинат и Селимхан».
О своих мыслях и переживаниях Сакинат ничего писать не стала. А сама днём и ночью думала о том, что надо отдавать сына в ясли и выходить на работу: как ни экономить, собранных денег надолго не хватит. Расул даже не поинтересовался, на что они с сыном живут без чьей-либо помощи...
Сакинат придвинула детскую кроватку к себе и выключила на-стольную лампу. Выбросив дурные мысли из головы,  скоро уснула, но готова была проснуться, стоит её малышу лишь пошевелиться.
В последнее время она опять сблизилась, бабушкой Варей. Она помогала Сакинат, будто родной дочери. Когда надо было выйти в город, сходить в магазин за покупками, оставляла сына бабушкой Ва-рей. Одинокая женщина, у которой не было никого в целом мире, с радостью нянчила малыша. Она уже вышла на пенсию и всё свое вре-мя готова была посвятить молодой маме и ребенку.
Сакинат пошла на почту за посылкой, оставив сына с бабушкой Варей. Когда почтальон принёс уведомление,  сначала подумала, что посылка из села, но, как оказалось, её прислали Малика и Нургали. Когда  вернулась, сын только проснулся и собирался заплакать. Ба-бушка вытащила все игрушки и старалась отвлечь его. Увидев маму, ребенок улыбнулся, раскрыв рот, как птенчик ласточки, и потянулся к ней пухлыми ручками. Даже не переодевшись, Сакинат схватила ребенка на руки.
«О, великий Аллах! Как я раньше без него жила? Без него и весь этот прекрасный мир ничего не стоит», – думала Сакинат, глядя на ребенка с бесконечной любовью.
– Успокойся, – сказала бабушка, отбирая у Сакинат малыша. – Переоденься, отдохни, потом и покормить можно.
Баба Варя считала, что она слишком зациклена на сыне.
Позже Сакинат, не торопясь, открыла посылку. Курага, кишмиш, гранаты, детская теплая куртка и несколько игрушек погремушек бы-ли внутри посылки. Когда она подняла куртку, из неё выпали три бу-мажки по сто рублей. Сакинат удивилась и обрадовалась. Было и письмо Малики. Как видно, у них всё было хорошо. Нургали и Мали-ка работали в больнице  Алма-Ата. Хотя они уже три года жили вме-сте, детей у них не было, но этой темы Малика в письме не касалась. Друзья отправили Сакинат свою первую зарплату, словно почувство-вали, что она сейчас нуждается в деньгах как никогда. Теперь у неё появилась возможность ещё какое-то время оставаться дома с ребен-ком. Она не знала, как отблагодарить Малику и Нургали.

* * *

Была февральская ночь. Ветер подхватывал снежные хлопья, и в свете фонаря было видно, как они кружатся в белом вальсе. Малень-кая комната общежития была наполнена сигаретным дымом. Ребенок капризничал и не мог уснуть, ему мешал гомон сидящей за столом компании. Время было позднее, но расходиться гости явно не собира-лись. Разгорячённые спиртным, они оживлённо беседовали. Похоже, было что больше, чем рассказы Расула, гостям нравилась водка: под столом валялось уже около десяти пустых бутылок. Сакинат едва сдерживалась, чтобы не разогнать пьяную компанию. Уже третьи су-тки комната была полна друзьями Расула, которые обмывали его от-пуск. «Где же они все были, когда мне было так тяжело?» – думала Сакинат.
Всеми правдами и неправдами Расулу удалось получить отпуск – якобы, чтобы повидать сына. Но пока он не видел ничего, кроме рюмки… Когда гости уходили, он умолял Сакинат, чтобы она его простила.
– Мне было там так тяжело, так тяжело, поверь... Ты уж не суди меня, что я сейчас расслабился…
Сакинат злилась на Расула, который повторял одно и то же за-плетающимся языком. Тем не менее, помнила, что сыну нужен отец, продолжала молчать и терпеть.
На пятый день отпуска Расул вышел из запоя. Ему было стыдно смотреть в глаза Сакинат, ведь он понимал, в каком она состоянии, и топил свои переживания в водке. Хотя Сакинат ничего ему не гово-рила, он уже и сам понимал, что так дальше продолжаться не может. Наконец он для себя решил, полететь в Дагестан, сказать отцу, что у него в Ленинграде есть жена и сын, в селе зайти в ЗАГС, расторгнуть брак – и быстро вернуться.
Когда Расул проснулся, Сакинат собиралась в ясли. Не вставая с постели, он поведал ей о своих планах.
– Конечно, поезжай. Всё лучше, чем тут сидеть и водку пить.
Сакинат хотела, чтобы Расул взял на себя заботу о семье. Расул выразительно посмотрел на неё, показывая, что нет денег, но Сакинат сделала вид, что ничего не поняла, и подождала, пока не попросит.
– Деньги нужны, чтобы поехать в Дагестан, – оправдывался Ра-сул.
Сакинат вытащила сторублёвую бумажку из-под клеенки на сто-ле.
– А как же вы? Вам ведь тоже нужно… – Расул в нерешительно-сти смотрел на Сакинат.
– Через пять дней мне зарплату дадут, перебьемся, – Сакинат взяла на руки ребенка, который держался за спинку кровати, чтобы не упасть, села за стол и начала его кормить. Расул надевал носки. На сына он не смотрел – куда больше его заботили собственные пальцы, выглядывающие из дырок в носке.
– У меня носки порвались, – сказал Расул, рассматривая пальцы ног.
– У нас нет носков. – Сакинат старалась говорить, как можно спокойнее. Расул хотел что-то добавить, но промолчал.
В ванной он умылся, затем сам налил себе чай. Он уже собирался уходить, когда увидел, что сын глядит на него и смеется, показывая два нижних зуба. Расул взял его на руки и поднял к самому потолку.
– Расти вот таким большим!
Счастливый малыш заливался смехом на руках у отца, и лицо Сакинат озарилось радостным светом.
– Расул вернётся через пять дней, – сказал он, рассмеялся и уса-дил ребенка на кровать. Но было видно, что он и сам не слишком ве-рит своим словам.
К сыну Расул не вернулся ни через пять дней, ни через пятьдесят. Уже вечером он был в Махачкале и сразу отправился в село. По доро-ге он думал, что сейчас приедет домой, сразу разойдётся с прежней женой и женится на Сакинат, кто бы что ни говорил, как бы ни упря-мился отец.
Как только в селе узнали, что приехал Расул, собрался полный дом гостей. Отец с матерью на радостях не знали, куда его усадить, родственники приходили один за другим, а когда он увидел жену, ко-торая даже ни о чём его не спросила, решил пока не рассказывать о цели своего приезда. Для начала надо было выпить в большой компа-нии, которая собралась ради него... В тот день он напился. И все ос-тальные дни были похожи на первый. Дома всё время были гости: старики и молодежь, родственники и знакомые приходили, чтобы по-видаться с Расулом, и с каждым нужно было выпить хотя бы рюмку. С тех пор, как он приехал в село, он не просыхал. В день, когда он должен был возвращаться в армию, отец вызвал его к себе. Его густые седые усы сердито топорщились. Расул присел на табуретку.
– Я рад, сын, что ты поумнел.
Расул подумал, что, если он не поговорит с отцом сейчас, то уже никогда не решится, и сказал:
– Отец, там, в Ленинграде, у меня есть сын и жена. Вы на меня давите, и не помогаете… Я не люблю жену, которая здесь, я приехал, чтобы с ней развестись. Я хочу…
– Все, что произошло в городе, там и остается. Там у кого угодно бывают «жены».
– Я люблю эту женщину, отец. Сын на меня похож. Жена тоже из Дагестана.
– Не болтай глупости! Что это ещё за разговоры? Что ты скажешь своей жене? Двоеженство у нас запрещено законом.
– Отец, помоги! Неужели ты не хочешь, чтобы я был счастлив, чтобы я стал своему сыну настоящим отцом?
– Будешь отцом, будешь, когда сын родится, дай Аллах, будем на это надеяться…
Казалось, отец не придал никакого значения его словам. Да это и неудивительно – со дня приезда Расул спокойно жил со своей женой, а теперь вдруг заговорил о разводе. Отец не верил, что это всерьез.
– Отец! В Ленинграде у меня есть сын, – повторил Расул. – Его мама тоже из Дагестана. Мы должны пойти к родителям девушки просить её руки. Я хочу на ней жениться.
– Хватит! Ты в армии служишь, в институте учишься, а твоя кра-савица жена, небесное создание, сидит дома и терпеливо ждёт, когда ты вернёшься. Она для меня и для твоей матери всё делает. Что тебе ещё нужно? Выброси эти глупости из головы и иди, куда шёл. Счаст-ливого пути!
Никакой небесной красоты Расул у своей жены не замечал, для него она была бессловесным, бесхарактерным существом, потерян-ным и несчастным. Но это не мешало ему каждую ночь делить с ней постель.
– Проклятая водка! Пусть взорвется завод, который её выпускает! – в сердцах воскликнул Расул, разозлившись на себя.
Когда он уже выходил, у дверей его остановила мать.
– Счастливого пути, сынок! Удачи тебе! И поскорее возвращайся.
– Мама, я больше сюда не вернусь. Счастливо оставаться!
Махнув рукой, он вышел за ворота и, не оборачиваясь, пошёл прочь. Мать еле сдерживала слёзы, глядя вслед сыну. Зная, что нельзя плакать по тому, кто отправился в дальний путь, чтобы отвлечься, она набросилась на невестку, вышедшую из комнаты:
– Что же ты мужа не проводила?!
Жена Расула ничего не ответила. Все пять дней, пока муж был с ней рядом, в её сердце пылал огонь надежды, а теперь все внутри по-холодело, стало ледяным как сосулька. Она случайно услышала раз-говор Расула с отцом. Но она знала, что уйти из дома мужа по собст-венной инициативе  нельзя. По обычаям, она должна была ждать его возвращения домой, а уж тем более, если он в армии.
И отец не так думал сына проводить. Он считал, что Расул забыл свои прежние идеи, его чувства остыли, и теперь всё будет хорошо. Конечно, он желал своему сыну счастья, а если бы знал, какой разго-вор у них получится, даже начинать беседу не стал бы…
Жена и невестка зашли в дом. Настроение у всех было испорче-но.
– Где вас носит? – раздражённо спросил отец семейства. – Расулу даже поесть в дорогу не собрали…
Расул вернулся в Берлин, к месту службы. К Сакинат он даже не заехал, не знал, как смотреть ей в глаза.
Только через два месяца он решился написать ей. В письме он ругал своего отца, обвиняя его в жестокости. Расул уверял, что имен-но из-за него не смог ничего сделать.
Для Сакинат не было разницы, кто виноват в сложившейся си-туации. Она по-прежнему не могла признаться своим родителям и односельчанам, что у неё родился сын, не могла поделиться своим счастьем с близкими… Необходимость скрывать правду отравляла ей жизнь.
В Ленинграде у неё почти не осталось друзей. Малика и Нургали слали приветы из Казахстана, Наташа жила в далёком селе, затерян-ном в тайге. С Зурабом у неё не сложилось, вот она и сбежала на край света. Зураб и Товсултан поздравили её открыткой на восьмое марта, и больше вестей от них не было. Они оба уехали работать у себя на Родине. Друзья Расула, в его отсутствие не появлялись, и она уже к этому привыкла. Только бабушка Варя поддерживала ее. Она всегда была рядом, появляясь именно тогда, когда Сакинат нужна была по-мощь. Теперь она даже не представляла, как бы справлялась без нее.
От Расула продолжали приходить письма. В них он уже меньше ныл по поводу службы, зато постоянно жаловался на своего плохого отца. От таких писем ей легче не становилось.
«Тебя благодарят Гулаймат, которую ты спасла от смерти, и её муж Сагидулла. Маленькая Сакинат выросла, уже бегает по улице. Она всем говорит, что станет врачом, как ты», – писала сестра.
В городе ей приходилось заниматься и более тяжёлыми пациент-ками, чем Гулаймат. День за днём она ухаживала за ними, добросове-стно делала все, что нужно, а в памяти ничего не оставалось. Даже лица не могла вспомнить. Хотя помнила свою работу, помнила, как протекали  болезни… Возможно, дело в том, что теперь она помогала людям не по доброте душевной, а по обязанности, за заработную пла-ту.
Вот ещё одна неделя закончилась. Наступила суббота. Сакинат торопливо вышла с работы. Завтра выходной, и она сможет целый день провести с сыном. Ей шесть дней подряд приходилось вставать затемно, поднимать ребенка и вести его в ясли, а самой бежать на ра-боту. В больнице дел было полно. Часто бывало, что за целый день ей ни на минуту присесть не удавалось. Но, хотя уставала, за сыном в ясли летела, как на крыльях. Какое это счастье – вести малыша домой, готовить ему то, что он любит, играть с ним. Позже, уложив сына спать, она стирала перепачканную за день одежду, гладила, убирала. Весь день был расписан по минутам... Сегодня спешить было некуда, и она могла сама решать, чем ей заняться. На душе было спокойно: сыночек рядом, и можно поспать подольше. Проснувшись в полночь, Сакинат забрала ребенка к себе в кровать, а утром спросонья удивилась, увидев его рядом.
«Надо же, как он вырос! – подумала Сакинат. – Ему уже все вещи малы стали. Надо бы пойти новую одежду купить… Хорошо, есть до-брая бабушка! Сегодня слишком холодно, чтобы брать ребенка с со-бой в магазин, пусть лучше останется дома, с бабушкой Варей». Сон  пропал, она встала и занялась домашними делами.
Пока сын не проснулся, сделала влажную уборку. Навела поря-док в шкафу, кое-что перестирала. Когда малыш открыл глаза, такие же, как у его отца, все дела были завершены. Ребенок хотел ласки. Он тянул к матери свои кукольные ручки и улыбался, показывая четыре верхних зуба. Лицо Сакинат озарилось светом. Глаза и волосы у Се-лимханчика были как у отца, а лоб, щёки и нос – как у мамы. Она с любовью обняла его, умыла теплой водой и накормила рисовой ка-шей. Но, занимаясь ребенком, думала о его отце. Сакинат ясно видела все ошибки Расула и понимала, что ничего не изменится. Он не будет ничего решать.
– Будь что будет. Когда Расул вернётся, мы втроём поедем к нему в село. Посмотрим, как нас примет его строгий отец, когда увидит твои  глаза и рыжие волосы… – сказала Сакинат и посмотрела сыну в глаза.
– Мы всё сделаем, мы справимся, Селимханчик. Ведь мы с твоим отцом на одной стороне, – она и не заметила, как перешла на родной язык. – Поедем туда, в Дагестан? Поедем к твоему дедушке? Поедем – твой отец, я и ты. Мы же не можем всю жизнь прятаться от людей!
С нежностью в голосе Сакинат говорила, обращаясь к сыну, а он, будто понимая, смеялся и кивал головой.

* * *

Ещё одно лето прошло. Селимханчику исполнился год. На день рождения пришла только бабушка Варя, больше Сакинат никого не пригласила. Сын уже учился ходить. Опираясь на стул, чтобы не упасть, он бойко топал вокруг стола, стоящего посреди комнаты. Ре-бенок начинал разговаривать, громко бубнил: «Ба, ба, ба…». Сакинат удивлённо смотрела на него и прислушивалась, пытаясь понять, что он хочет сказать. Слов разобрать было нельзя.
Сакинат и в это лето не поехала в село, сославшись на то, что на работе не дали отпуск. Частично это было правдой: все, кто работал с Сакинат, летом уезжали отдыхать. Поэтому нагрузка увеличивалась: приходилось работать и за тех, кто в отпуске. Как бы она ни стара-лась, проводить с сыном много времени не получалось. Дома он толь-ко спал, а днём приходилось оставлять его с чужими людьми, ведь она должна была работать. Но все печали отступали, стоило ей только увидеть своего малыша. Она дарила сыну всю не потраченную любовь и была счастлива этим.

* * *

Октябрь выдался холодным. Дни становились короче. Когда Са-кинат с сыном выходили утром из дома, было ещё темно, а когда воз-вращались – уже темно. Скоро Расул должен был вернуться из армии. Она всё время думала, как ей встречать его, и даже сыну стала уде-лять меньше внимания. Утром, когда  вела мальчика в ясли, показа-лось, что у него жар. Но разбираться времени не было – опаздывала на работу. Вечером поздно освободилась с работы, потом заглянула в магазин… Ребенка из яслей забрала бабушка Варя. Когда Сакинат зашла в комнату, её удивила тишина. В доме, где есть ребенок, всегда шумно, а сегодня было тихо, как в склепе. Она подошла к кровати. Щёки малыша пылали огнём. Хотя ему было уже больше года, он ещё никогда не болел, даже когда зубы резались. Сакинат не знала, чем помочь сыну, хотя каждый день принимала десятки больных. Все ме-дицинские препараты были в больнице.
– Ничего страшного… Все дети болеют, – успокаивала её бабуш-ка Варя. – Переоденься, чаю попей, а потом и сыном займёшься.
– Я ничего не хочу. Сбегаю в больницу и вернусь. Я быстро. А вы пока оставайтесь с ребенком, хорошо?
Сакинат быстро вышла из комнаты. Надо было спешить, но она плохо представляла, что ей делать. Дорога занимала десять минут, но времени не было, и Сакинат остановила такси. В дверях она столкну-лась с педиатром, профессором, собиравшимся домой. Увидев, в ка-ком она состоянии, он остановил ее.
– Соня, подожди! Что случилось?
– Ребенок заболел! Вот, пришла за лекарствами и инструмента-ми…
– Помощь нужна?
Сакинат задумчиво посмотрела на профессора, но не посмела по-просить его осмотреть сына.
– Нет. Я сама справлюсь. Меня такси ждёт. Если я завтра на ра-боту не приду, предупредите, пожалуйста, что у меня ребенок болеет. Пусть тогда открывают больничный листок.
– Хорошо. Я не забуду.
Профессор помахал Сакинат рукой и ушёл, а она подумала, что, наверное, напрасно, отказалась от его помощи.
Когда  вернулась домой, чай уже остыл. Бабушка Варя, не знала, чем себя занять, сидела на стульчике у кровати малыша.
«Наверное, сам Аллах послал мне эту женщину. Что бы я делала без нее?» – думала Сакинат, глядя на бабушку Варю.
А для старушки Сакинат стала спасением от одиночества. Даже для родной дочки она не смогла бы сделать большего. Всю свою лю-бовь, всю тепло своего сердца бабушка без остатка отдавала Сакинат и её сыну. Не будь ее, их судьба могла сложиться по-другому…
Сакинат быстро разделась, вымыла руки и осмотрела сына с по-мощью фонендоскопа. Ребенок проснулся и сразу застонал, заплакал. Хрипов в лёгких Сакинат не обнаружила. Потом она сунула мальчику в подмышки термометр. Оказалось, что у него температура – три-дцать девять с половиной.
Сакинат не могла понять, что с ним.
– Ничего, простудился, наверно, к утру всю пройдёт, – говорила бабушка Варя, но Сакинат не хотела её слушать.
Она отнесла шприцы на кухню, прокипятила и сделала сыну укол, чтобы сбить жар.
Через полчаса ребенка бросило в холодный пот, температура упала. Вокруг глаз малыша залегли синие тени, отчего казалось, что глаза запали, уменьшились, а лицо побледнело. Сакинат протянула ему бутылку с подогретым молоком. С года она поила его молоком, и Селимхан быстро привык, не капризничал. Он выпил полбутылки и спокойно уснул. Бабушка Варя тоже успокоилась, видя, что ему легче стало, и ушла домой.
Сакинат перенервничала, есть  не хотелось. Придвинула детскую кроватку к своей кровати и, не раздеваясь, прилегла. Мальчик спал спокойно, температуры не было.
После полуночи Сакинат проснулась. Она боялась, что у ребенка снова поднимется температура. Так и оказалось – выше сорока. Она несколько раз протерла сына водкой, чтобы сбить температуру, сде-лала ему ещё один укол. Приоткрыла окно, чтобы проветрить комна-ту. Но лучше малышу не становилось. Температура не падала, он был так слаб, что даже стонать не мог и лишь иногда вздрагивал всем те-лом.
Утром, на руках у обезумевшей от горя Сакинат, ребенок скон-чался. Чуть свет пришла бабушка Варя. Чувствуя что-то неладное, она прибежала ни свет ни заря. Она силой отобрала у Сакинат холод-ное тельце ребенка. А та, казалось, ничего не видела и не слышала и, устремив застывший взгляд в пустоту, раскачивалась на стуле, как будто баюкала младенца. Бабушка Варя взяла влажную салфетку и обтерла ей руки и лицо. Сакинат пришла в себя.
– Что мне делать? – простонала Сакинат. – Как жить без моего мальчика?.. Без синих его глаз, кукольных ручек, золотистых волос...
Если бы она могла плакать, ей стало бы чуть легче. Но слёз не было.
– Терпи, дочь моя… Тяжкое горе тебя постигло, но бывает и ху-же, поверь мне. Я прожила долгую нелегкую жизнь, – не зная, что предпринять, старушка бродила по комнате, временами подходя к Сакинат. – Я всё организую. На кладбище рядом с моими родными есть и для моей могилы место. Там мы и похороним нашего малыша. С работниками кладбища у меня есть договорённость – когда я умру, они меня хоронить будут. И сейчас они нам помогут. Я их попрошу, – старушка опять куда-то ушла и вскоре вернулась. – Смирись. Видно, судьба твоя и  у твоего сына такая...
Старушка суетилась возле сидящей как истукан, ставшей как ка-мень холодной от горя Сакинат, но та, ни на что не реагировала. Ба-бушка попыталась напоить её чаем, но не смогла заставить её сделать даже глоток.
Потом она куда-то ушла и надолго пропала. Прошло уже не-сколько часов, а Сакинат, по-прежнему, раскачиваясь, будто баюкала сына, сидела на стуле. Старушка вернулась вместе с несколькими женщинами, которые работали с Сакинат. Комната наполнилась голосами, и лишь Сакинат молчала.
Бабушка Варя переодела ребенка во всё новое. Двое мужчин вне-сли в комнату деревянный гробик. Внутри он блестел синим шёлком, и напоминал люльку. Сакинат поняла, что  сына будут хоронить по русским обычаям, но не могла ничего поделать.
Крышку гроба закрыли, и мужчины, которых позвала на помощь бабушка, вынесли гроб с ребенком из комнаты. Ничего не соображая, Сакинат побрела за ними. Одна из женщин вернулась, взяла её пальто и заставила одеться. На улице было холодно, сыро и туманно. У дома их ждали две машины: одна от похоронной службы, другая – с работы Сакинат…
В тёмной комнате Сакинат лежала без сна. Наконец-то она оста-лась одна. Ушли все, кто пришёл разделить с ней горе: её сотрудни-цы, старушка-вахтерша из общежития, две женщины, которые живут со своими детьми в соседних комнатах. Ушла и бабушка Варя, устав от хлопот, которые на неё свалились. Её забота утомляла Сакинат, хотя она и понимала, что та старается ради неё от чистого сердца. Раз у неё нет сына, то никто ей больше не нужен. Она с трудом сдерживала себя, чтобы никого не обидеть. Вроде бы сделала все, что нужно. Бабушка Варя даже поминальный стол организовала. Ничего делать больше не надо, теперь она свободна от своих мыслей и забот. Но что дальше?
Можно было выбежать в поле и завыть, как волчица, чтобы весь мир узнал о её горе! Маленькая комнатка общежития не могла вме-стить стон и горе Сакинат, она была тесная для этого. Тесно было и на сердце. Теперь ей никто не нужен, и ничто не нужно, и ни к чему ей весь этот светлый мир. Хуже всего, что она не могла плакать. Слё-зы высохли без единой слезинки.
…Прошло несколько дней, как она похоронила сына. Сакинат понимала, что нужно жить дальше. Ей больше не хотелось сидеть до-ма одной.
«Завтра пойду на работу», – думала она, запивая чёрствый хлеб холодным чаем, сидя за грязным столом. Всё это время она не убира-ла. Бабушка Варя не появлялась, заболела или просто устала от хло-пот.
«Так тоже плохо. Нельзя, чтобы совсем никого не было рядом», – думала она в опустевшей комнате. Вечерело. Впереди Сакинат ждала ночь, длинная и бессонная, и это пугало ее.
Вдруг в дверь громко постучали – первый раз за несколько дней. Она вздрогнула от неожиданности, но сразу обрадовалась. Тот, кто был за дверью, явно не хотел ждать и стучал без остановки. Как толь-ко Сакинат повернула ключ, дверь распахнулась. Отшатнувшись на-зад, Сакинат увидела Арслана, Шамиля и Расула, глаза которого пья-но блестели. Было видно, что он в хорошем настроении. Сакинат за-дохнулась от ненависти. Видеть его в таком состоянии ей не хотелось, она даже думала захлопнуть перед его носом дверь, но и на этот раз терпение связало ей руки. Приятели присмотрелись к Сакинат, и с их лиц исчезла радость. Оставив её возле дверей, Арслан подошёл к детской кроватке. Она была пуста. Ребята молчали. У Расула дрожали ноги, но помогать ему у Сакинат не было никакого желания. На Расуле была новая военная форма, на ногах – начищенные до блеска сапоги. Он не был похож на человека, который давно не был дома и соскучился по жене и ребенку. В первую очередь он заехал к своим друзьям, поднял себе настроение и только потом вспомнил о ней.
– Зачем? К кому он пришёл?! Кто для него Сакинат? Действи-тельно, если подумать, – никто. И раньше, и сейчас, и потом – ни-кто… Вот как пришёл, пусть так и уходит! Здесь у него никого и ни-чего нет! – Сакинат даже не заметила, что говорит вслух.
– Как пришёл, так и уходи! Как пришёл! Смотри – дверь открыта! Дверь открыта, – от боли и ненависти Сакинат заплакала. Расул мог бы её успокоить, приласкать, обогреть своей любовью. Но у него не было  силы, и желания делать это: он привык, чтобы его жалели, о нём заботились. Ему нравилось жить легко и весело, без забот и проблем. Слова Сакинат так поразили его, что он даже не заметил, как выскочил за порог. Сакинат затворила дверь, и повернула ключ. Шамиль и Арслан стояли посреди комнаты и ничего не понимали.
– Вы извините… – Сакинат тяжело дышала. – Несколько дней назад, умер мой сын. Вы ничем не сможете мне помочь, а Расулу, как сами видите, это и не нужно. Ещё раз простите. Я хочу остаться одна.
Ребята не знали, что делать, и вышли.
Расула нигде не было.
– Вот и всё! Всё закончилось! Закончилось! – Сакинат без сил прислонилась спиной к двери. Она не издавала ни звука, а по её ще-кам катились слёзы – крупные, словно капли утренней росы на весен-ней траве. «Всё закончилось, всё закончилось», – мысленно повторяла она снова и снова, словно успокаивая себя.








;
 

ВТОРАЯ ЧАСТЬ


Ложными являются не те или иные шаги в жизни,
а само её направление… потому что
требования моего ума неправильны…
 Л. Н. Толстой

Дни… Дни быстро бегут один за другим, пустые и бессмыслен-ные, похожие друг на друга.
Сакинат жила как во сне. Ходила на работу, разговаривала с не-знакомыми людьми, лечила женщин, которых она не хотела знать, вечерами, чтобы не умереть с голода, ела что-нибудь с бабушкой Варей. В субботу и воскресенье  не вставала с постели. Иногда спала, иногда просто смотрела в потолок. А по-настоящему  жила в своих снах. Там сын всегда был с ней. Она играла с ним, смеялась, пела, ждала его отца, который должен был когда-нибудь вернуться… Просыпаться никогда не хотелось. Так и жила, бездумно и бесцельно, а время бежало, не останавливаясь ни на миг.
Зима прошла, а за ней и весна. Наступило лето. Закончилась ра-бочая неделя. Вечером Сакинат возвращалась домой из больницы. Сегодня был теплый солнечный день. Не обратив внимания на номер троллейбуса, она зашла и села у заднего окна. Троллейбус медленно ехал по городу. Сакинат не хотелось шевелиться, ей было безразлич-но, что происходит вокруг, и сама не заметила, как уснула, покачива-ясь на сидении. Она не слышала скрипа открывающихся и закрываю-щихся дверей, голосов пассажиров. Во сне она была рядом с мамой, которая пекла хлеб. С улицы доносились крики детей, которые играли в мяч… Потом кто-то громким голосом сказал, что пора вста-вать, и она подумала, что надо подоить корову, но было темно, и вставать не хотелось...
Её разбудило осторожное прикосновение к плечу. Сакинат резко открыла глаза. Возле неё стоял голубоглазый мужчина с седыми во-лосами. Это был водитель троллейбуса.
– Дочка, это последняя остановка. Троллейбус дальше не едет, – ласково говорил он сонной Сакинат.
– Где я? – Возвращаться в реальность было нелегко. Похудевши-ми – кожа да кости – руками она терла глаза, пытаясь прийти в себя.
– Это последняя остановка? А я уснула. Большое спасибо вам, дяденька.
Сакинат вышла из троллейбуса. Она и сама не заметила, как ока-залась возле большого вокзала. Площадь была полна народа, все куда-то спешили. Поезда прибывали и отправлялись, и все звуки тонули в их гудках. В этой толпе одиночество ощущалось ещё острей... Она уже десять лет прожила в Ленинграде, но это место видела впервые. Поезд снова загудел, и ей вдруг захотелось куда-нибудь уехать. Не-важно куда, лишь бы подальше отсюда. Убежать, исчезнуть... её ноги не слушались, они будто стали ватными, голова закружилась. Не зная, что делать, она прислонилась спиной к столбу уличного фонаря. Так она простояла довольно долго.
День прошёл. Фонарь над её головой загорелся, а она так и не сдвинулась с места. Она здесь никому не нужна... Никто не замечает ее...
Водитель такси, который ждал, пока эта странная девушка придёт в себя, и обратиться к нему, не выдержал и подошёл к ней.
– Девушка, я за тобой долго наблюдаю. Что с тобой случилось? Если нужно, могу подвезти. По-моему, тебе нехорошо. Чем я могу те-бе помочь?
Это был молодой мужчина в кепке, какие обычно носят таксисты. «Оказывается, и я кому-то нужна, – подумала Сакинат. – Хотя бы водителю, который хочет заработать…»
– Можешь, очень даже можешь мне помочь. Мне домой надо, а ещё продукты купить.
Девушка говорила чётко и внятно, и шофёр немного успокоился: она так долго пребывала в ступоре, что он уже не знал, что и думать.
– Тогда поехали! Я быстро тебя довезу, и продукты по дороге ку-пим.
Когда Сакинат попала домой, было уже девять часов. Бабушка Варя ждала её и волновалась.
– Бабушка, почему ты не ушла? Уже поздно...
– Я не могла уйти. Не хотела сегодня тебя одну оставлять.
– А что, сегодня какой-то особенный день? Я в троллейбусе ус-нула и оказалась на железнодорожном вокзале, не знала, как вернуть-ся, и пришлось ехать на такси.
– Ничего страшного, дочка. Хватит времени и поесть, и выспать-ся: завтра выходной, рано вставать не надо. Не переживай.
– Я не переживаю, я просто очень голодна. Давай вместе поедим! Я пол магазина скупила… Давай, бабушка, принимай.
– Ничего не нужно! Пока тебя не было, я борщ сварила. Он ещё горячий… Овощи все свежие, в них витаминов много…
– Моя золотая! Как ты узнала, что я хочу борщ?
– Ничего, что я с полки деньги взяла? Сходила на базар, много всего накупила… Двадцать пять рублей потратила. У тебя никакой еды не было, всё пришлось покупать.
– Правильно сделала, бабушка. Спасибо тебе. Я и забыла, что нужно есть.
– А завтра и к сыну твоему вместе сходим. Я то, всегда хожу к нему, а ты ни разу не была. Вот завтра я тебя и возьму с собой.
Сакинат удивлённо посмотрела на бабушку.
– Что сегодня за день?
– Сегодня день Селимханчика. А завтра мы с тобой навестим его.
Сакинат потеряла дар речи. Она забыла про день рождения сына! Да что там – она забыла, что ещё живая... Сегодня её сыну исполни-лось бы два года. Он покинул этот мир, чтобы не быть обузой для ма-тери. Оказывается, мама дороже сыну, чем он маме… Что бы она сей-час делала с ним? И малыш, как бы предчувствуя мамины пережива-ния, навсегда ушёл от нее. Какие испытания посылает ей судьба. Но сил больше нет, и земля опустела. Её лицо побледнело и осунулось, и глаза, полные слёз, казались ещё больше. Руки дрожали. Сакинат сжала кулаки. Тёмно-красное платье, которое когда-то сидело на ней как влитое, теперь болталось, как на вешалке… За полгода она изме-нилась до неузнаваемости, похудела, будто истаяла. Чтобы не обидеть суетившуюся вокруг неё бабушку Варю, Сакинат начала есть через силу. Аппетит пропал. Потом, стараясь не встречаться взглядом с доброй соседкой, сбросила верхнюю одежду и забралась под одея-ло. Ей надо было успокоиться.

* * *

Больше Расул не появлялся. Да, она сама его выгнала в порыве отчаяния, когда уже не осталось ни сил, ни терпения. Но втайне Са-кинат надеялась, что он вернётся, и будет молить о прощении. А ина-че, зачем всё это? Что она делает в этом холодном северном городе? В её измученном сердце ещё теплилась любовь к Расулу, хотя признаваться в этом она не желала даже самой себе. Но он исчез,  ни разу не дал о себе знать.
«Чего я жду? Что меня держит в этом городе?» – думала Сакинат, кутаясь в одеяло. Вскоре, уставшая, за долгий день, она провалилась в сон.
Когда она проснулась, завтрак был на столе. Бабушка Варя лю-била готовить и делала это прекрасно, хотя и экономила на продук-тах. Если бы не она, Сакинат и не вспомнила бы, что нужно есть. На-верное, она давно бы умерла от голода, если бы не эта женщина, ко-торая заботилась о ней, как родная мать.
– Сонечка, вставай! Уже пора! Позавтракаем – к сыну твоему пойдём и поговорим, глядишь, и на душе легче станет. Живые долж-ны жить. Посмотри на меня – я одна в целом мире, а ведь живу, – лас-кая и успокаивая, звучал в комнате голос бабушки Вари.
Влажный ветер с Невы дул в лицо. Сакинат стояла у реки, опер-шись на узорную кованую ограду. Река, неукротимая в своём гневе во время паводка, сейчас тихо плескалась в гранитных берегах, даря её сердцу покой и умиротворение. Сакинат смотрела на сонные воды, и боль отступала. «Нет ни сына, ни счастья. Ничего уже не вернуть… Сегодня я положила на могилу сына два цветка – красного и белого цвета. Первый – мое сердце, пылающее от боли, второй – мой маль-чик, его дух, которого не коснулись земные грехи, и он ушёл чистым и непорочным, словно белоснежный цветок… И лишь от его отца там не было ни одного цветка. Пусть он сам будет судьей своему поступ-ку. У меня не осталось сил, чтобы привести отца на могилу сына…».
– Порой судьба жестока. Во время блокады я схоронила дочь и внуков. Они умерли от голода. А мои сыновья так и не вернулись с войны, пропали без вести, и я даже не знаю до сих пор, где они похо-ронены. И мужа я похоронила – уже после войны, он умер от фронто-вых ран, – вспоминала бабушка. – Голод – это страшно, очень страш-но. Каждый день я молюсь, чтобы вы, рождённые после войны, не уз-нали, что такое голод. Суровые испытания посылала мне судьба. Ка-залось бы, никого и ничего не осталось, ни родных, ни близких. Зачем жить? Но даже тогда, когда мне приходилось хоронить близких и родных, одного за другим, жизнь была мне дорога. А ты… – голос бабушки доносился до Сакинат издалека, словно эхо в горах.
Хотя бабушка Варя ещё долго, до полудня, делилась воспомина-ниями, не смогла досказать длинную историю своей жизни. Сакинат слушала её в половину уха. Потом, уставшая и проголодавшая, ба-бушка ушла к себе.
Сакинат одна пришла на берег Невы.
После гор, где она родилась, берег Невы был её вторым любимым местом на земле. Сколько раз спокойные воды уносили тяжёлые мысли и переживания. И сегодня река делилась с ней своей безмя-тежностью. Сакинат вспоминала свое село, родителей, которых так часто видела во сне. Но сны не заменят жизнь. Она должна в реально-сти вернуться на родину. Сакинат приняла решение, и ей показалось, будто она чувствует молчаливое одобрение Невы.

* * *

Всё имущество, нажитое Сакинат за десять лет, уместилось в две сумки и два чемодана. В Махачкале перрон был заполнен приезжими с севера. Они пытались достать билеты. Приближалась осень, сезон отпусков закончился, и отдыхающие разъезжались по домам.
Как её встретят родные горы? Десять лет она жила вдали от них. А какой здесь воздух! Воздух родного края!
 Однажды ангелы спросили у всемогущего Аллаха: «Ты раздал народам земли. Но останутся ли они на своих местах, не станут ли искать место, где лучше живется?» Тогда великий Аллах ответил: «Я вложу в их сердца любовь к родной земле…».
Так и получилось. Нет для человека дороже места, чем тот край, где он родился.
Сакинат не терпелось вернуться в свое село, к родителям. Может, хоть дома она обретёт душевный покой.
До отправления автобуса, который ехал в район, оставалось пол-часа. Молодой водитель, которого Сакинат раньше не видела, привет-ливо встретил ее. Он говорил по-русски и помог ей погрузить сумки и чемоданы. Пассажиры забросали парня вопросами.
– Эй, водитель, когда, наконец, мы поедем? Сил нет уже, в этой духоте сидеть!
– Автобус полный, хватает уже пассажиров… Заводи свою теле-гу! – кричали люди со своих мест.
Шофёр тоже был из тех, кто за словом в карман не полезет.
– Через полчаса отправимся, мать. Видишь, какие красивые де-вушки в автобусе? Когда пассажиры красивые, и автобус красиво едет, – обращаясь к взрослой женщине в черной накидке, молодой шофёр смотрел на Сакинат.
– Современная молодежь, сын мой, много знает. Они приходят вовремя, долго не ждут, время даром не теряют. А я, чтобы не опо-здать на автобус, встала до рассвета. А сейчас уже почти полдень.
– Мать, ты голодна? Сейчас принесу пирожки, ты не волнуйся. Ты и не заметишь, как уже дома будешь… Всему свое время: как де-вушка, которая торопится выйти замуж, рано или поздно станет же-ной, так и наш автобус тоже отправится, когда время придёт.
Шутка водителя насмешила всех пассажиров. Он надеялся при-влечь внимание Сакинат, но та ничего не замечала, погрузившись в свои мысли. С тех пор, как она покинула Дагестан, многое измени-лось. Город вырос и похорошел, жители были нарядно одеты. В круп-ные районные центры ездили  автобусы, Как писала ей Аминат, в родном селении провели электричество, начало работать телевиде-ние.
Когда до райцентра оставалось совсем немного дороги, женщины на задних сидениях подняли шум, но Сакинат задумалась и не слуша-ла их. Автобус был уже полупустой, когда они доехали до районной больницы. Молодая женщина попросила остановиться. Когда она встала с места, под её ногами образовалась лужа крови. Её соседка громко закричала. Сакинат обернулась на крик, увидела женщину с лицом, бледным как полотно, и вскочила на ноги. Она сказала, чтобы женщина немедленно села.
– Мужчины, быстро выходите из автобуса! Водитель, я не знаю, как тебя зовут, ещё одного мужчину найди, больную нужно будет по-ложить на носилки и отнести в больницу.
– Не кричи, – обратилась Сакинат к женщине, сидящей рядом, пытаясь прослушать слабый пульс на запястье больной, – криком здесь не поможешь. Успокойся! Кто ты ей? Сестра? Очень хорошо! Будь с ней рядом! Я сейчас вернусь. С места не двигайся!
Сакинат выскочила из автобуса и побежала к больнице. На входе и в коридоре ей никто не встретился. В ординаторской две медсестры пили чай.
– Девушки, где врачи? – не поздоровавшись с ними, спросила Са-кинат.
– Дежурный где-то здесь, остальные ушли по домам. Рабочий день закончился.
На вопросы Сакинат они отвечали, как положено, вежливо и бы-стро. Сакинат отдавала распоряжения, они выполняли.
– Где у вас родильное отделение? Вы обе быстро собирайтесь. В автобусе женщина истекает кровью. Где лекарства? Я врач, все во-просы потом, а сейчас выручайте. Возле автобуса стоят два парня, дайте им носилки. Перенесём больную сюда.
Девушки бросились за лекарствами и носилками. В родильной палате Сакинат сдвинула вместе две кушетки и побежала за медсест-рами. Перед ней по узкому коридору торопились двое мужчин с но-силками и медсёстры. Сакинат догнала их. Водитель на руках вынес больную из автобуса и положил на носилки.
– Эй, доктор! Твои чемоданы остались в автобусе. Я тебя здесь буду ждать! – крикнул водитель, чтобы Сакинат, которая шла за но-силками, обратила на него внимание.
– Спасибо тебе! Я должна ей помочь, – чуть обернувшись на хо-ду, Сакинат взглянула на водителя.
В родильной палате больную уложили на кушетку. Пока её не-сли, она потеряла много крови. Медсестра сделала ей два укола под-ряд. Её лицо было белее снега, глаза закрыты, и лишь слабое дыхание выдавало, что она жива. Иногда по её телу пробегала дрожь. Женщи-на, которая назвалась её сестрой, ждала за дверью. Она словно оцепе-нела и лишь повторяла: «О, Аллах!»
– Девушки, быстро откройте лабораторию! Им обеим нужно срочно определить группу крови! Они сестры, если повезёт, кровь должна подойти. Без переливания нам её не спасти.
Через полчаса она сделала прямое переливание крови. К этому времени врачи вернулись в больницу. На улице перед входом собра-лись люди, готовые сдать кровь. Они услышали объявление по радио и сразу поспешили в больничный двор. Водитель снова и снова рас-сказывал собравшимся людям, что произошло.
Сакинат успокоилась, и пила чай в ординаторской. Пациентке ничего не угрожало. Главврач Магомед Ибрагимович тоже зашёл вы-пить чаю. Он рассказывал забавные истории из своей практики, и все смеялись (в ординаторскую подошли и другие врачи). Главврач по-знакомил их с Сакинат.
– Знакомьтесь: Сакинат Абдулгамидовна из села Шалда. Она окончила Ленинградский мединститут и работала в Ленинграде. Се-годня она не побоялась взять на себя ответственность и сделала за нас нашу работу. Она справилась, и я от всей души благодарю ее.
– Рады знакомству, – говорили врачи и по очереди пожимали  ру-ку. Дежурная медсестра, снова заварила чай. Врачи продолжали бесе-ду.
– Сакинат Абдулгамидовна, откуда взялась эта женщина?
– Мы ехали на автобусе из Махачкалы. Когда автобус подъехал к больнице, увидела, что у нее началось кровотечение. А она даже ни-кому ничего не сказала. Когда всё выяснилось, надо было срочно спа-сать  от смерти. Видимо, когда садилась в автобус подняла, что-то тяжелое, или была другая причина.
– Ты действительно сегодня ей жизнь спасла. Мы могли не ус-петь ей помочь. А вы куда направляетесь? – спросил главврач.
– Я сегодня приехала из Ленинграда. Четыре года родителей и односельчан не видела. Мне нужно домой.
– Что собираетесь дальше делать? У нас не хотите работать?
– Если правду сказать, я ещё ничего не решила. Надоело жить вдали от дома, вот я и вернулась. Если у вас есть место, я подумаю.
– Хорошо, Сакинат Абдулгамидовна. Тогда ждём через неделю. Успеете и родителей, и односельчан повидать, – улыбнулся главврач. Он был в прекрасном расположении духа. – Сейчас осмотрим боль-ную – и домой. Сакинат, тебе куда?
– В село к родителям.
– Сейчас всё устроим. Водитель больничной машины – ваш од-носельчанин Салам. Он тебя мигом довезёт до Шалда. Как раз он со-бирался свою семью навестить.
Главврач смотрел на Сакинат, как кот на сметану. Эта красивая женщина, одетая в городскую одежду, завладела его вниманием. Ради того, чтобы добиться её расположения, он был готов на многое.
Перед уходом Сакинат три врача ещё раз осмотрели больную. Она спокойно спала, лицо порозовело. Её сестра, которая сидела на стуле возле кровати, при виде врачей поднялась. Взгляд сестры выра-жал бесконечную благодарность.
Во дворе больницы всё ещё стояли люди, которые пришли сда-вать кровь. К больной приехала целая грузовая машина молодых здо-ровых односельчан. Они приехали дать кровь своей сельчанке. Там же все еще был водитель автобуса. Он рассказывал всем, как врач, похожая на девочку, спасла больную. Теперь ему тема для разговора на неделю хватала. Он стал свидетелем уникального события.
Салам отделился от толпы и подошёл к Сакинат поздоровался. Сакинат была рада встретить земляка, но Салам, похоже, не был на-строен на общение: они обменялись парой ничего не значащих фраз, и он замолчал. Он перенёс чемоданы Сакинат из автобуса в машину и стал ждать.
Главврач поблагодарил всех, кто пришёл сдать кровь, и успокоил их, сказав, что больной ничего не угрожает. За воротами Сакинат ждала давно заведённая машина. Все пожелали молодому врачу сча-стливого пути.

;
* * *
Саламу не понравилось, что Сакинат одна едет с ним в село. Ему было непросто сосредоточиться на дороге, когда рядом сидит женщи-на, которая ему дорога. Его бросало то в жар, то в холод, и он не мог ни слова из себя выдавить. И у Сакинат не было желания разговари-вать, она находилась в дороге четвёртый день и очень устала. Она, то засыпала, то уходила в свои мысли.
Когда приехали, половина жителей села уже спали. Саламу при-шлось трижды посигналить перед воротами, прежде чем на веранде дома зажёгся свет.
– Эй, гостей принимаете? Не спите, дядя Абдулгамид? – громко крикнул Салам соседям.
– Да нет, только собирались ложиться. Гостям я всегда рад.
– А тётя Абидат тоже будет рада? Что-то я не слышу её голоса.
– Рада я, ещё больше рада, давайте, заходите, – опередив мужа, Абидат подала руку Саламу. Она вышла из дома в спешке в чохту,  без накидки. – Ну и где твои гости? Здесь же никого нет!
– Вот ваша Сакинат.
– Ой, умереть не встать! Я тебя и не узнала! – Абидат обняла дочку, как только та вышла из машины. Абдулгамид поздоровался с Саламом и оттянул жену от дочери.
– Успокойся, отпусти дочку. Если ты её так любишь, что же за четыре года не нашла времени в гости к ней съездить? – Хоть и гово-рил так, его голос дрожал и сам едва сдерживал слёзы, он и себя ви-нил, что за четыре года ни разу не навестил дочь. Влажный ночной воздух гор был прохладен. Как только вышла из машины, Сакинат начала дрожать от холода. Заметив это, Абидат увела её в дом.
– Ой, мамина золотая, замерзла! Скорей домой! Салам, ты тоже заходи, наверное, устал с дороги. Я тебе горячего чаю налью, не то-ропись. Сегодня у тебя дома что-то рано легли.
– Спасибо, тётя Абидат, но я лучше пойду. Завтра с утра должен быть на работе.
– Даже к жене к сыну  не заглянешь? Хоть с мамой поздоровайся.
– К ним я потом приеду, а мама тоже спит, наверно. Они ведь да-же свет не включили, хотя я сигналил. К тому же в больнице нет больше машины на ходу... А Сакинат сегодня спасла женщину от смерти. Вот главврач и поручил мне отвезти её домой. Вот, доставил вам дочь в целости и сохранности.
– Спасибо, Салам! И всё же лучше тебе сегодня дома остаться.
Абдулгамид не хотел, чтобы Салам среди ночи ехал один на ма-шине, но тот никого не слушал.
– Спокойной ночи! Мне пора, – сказал Салам. Просигналив на прощанье, он развернул свой уазик и уехал.
В соседнем доме спокойно спали его жена и сын. Но Салам после встречи с Сакинат не хотел с ними встречаться.

* * *

На следующее утро, когда Сакинат проснулась, всё село и даже весь район уже знали, что она спасла женщину от смерти. В утренних новостях по радио рассказали о благородном поступке девушки – врача. Жители села увлечённо обсуждали событие и ждали, когда выйдет на улицу их героиня.
Абидат выгнала коров пастись, взяла кувшин и пошла за водой. Когда возвращалась, у ворот её встретила Мани, троюродная сестра Абдулгамида. Она вытирала слёзы краем чёрного платка.
– Ты рано сегодня. Что-то случилось? Не стой у дверей, заходи, – пригласила её Абидат.
– Что случилось? Моя сноха должна родить. В больницу ехать не согласилась, мол, другие тоже дома рожают. Она со вчерашнего дня мучается. Женщины, которых я позвала, не могут ей помочь. Если с ней что-то случится, как я потом предстану перед судом небесным, перед Аллахом? – Мани опять заплакала. – Когда мы узнали, что  Са-кинат вернулась, сын сразу меня за ней отправил. Просит, чтобы  я  её привела к больной. Неловко мне, но я пришла за Сакинат.
Мани никак не могла унять слёзы.
– Слава Аллаху, ничего страшного не случилось. Не плачь, я доч-ку разбужу – она ещё спала, когда я уходила, а ты, заходи, позавтра-кай с нами, – сказала Абидат и зашла во двор.
– Спасибо, Абидат, но мне кусок в горло не лезет. Я здесь подож-ду, на лестнице. Очень прошу тебя, позови дочку.
Абидат жаль было будить дочь, но не выполнить просьбу, стоя-щей у ворот женщины, не могла.
Когда мама сказала Сакинат, что её ждут, та сразу стала соби-раться. Заниматься причёской времени не было. Перед зеркалом во-лосы со лба, зачесала назад, собрала с помощью шпилек на затылке, быстро надела юбку кофту, которые носила в городе, повязала на шею косынку и вышла.
Сакинат шла за тётей по сельским улицам, сырым от утренней росы. Солнце ещё не пригрело улицу. Сельские женщины, которые встали рано, смотрели за ними вслед. Они еще замечали, что мама да-ла Сакинат новые резиновые галоши: в своих туфлях на каблуках она вряд ли сумела бы спуститься в нижний квартал.
На веранде дома Мани стоял ее сын, муж роженицы. Он курил сигарету за сигаретой. Медсестра, которая всю ночь не спала, молчала и сидела в комнате на табуретке. Она уже не знала, что делать. Беременная, покрытая холодным потом, жалобно стонала.
– Сестра, я жизни своей не пожалею, нужно будет – всю кровь отдам, только помоги ей, пожалуйста, – начал умолять Сакинат муж роженицы. Сельских повитух он прогнал. Сакинат зашла в комнату. Больная хотела что-то сказать, но не могла вымолвить слово, и лишь глаза её молили о помощи. Затем она прикрыла веки. Она была боль-ше похожа на ребенка, чем на будущую маму. Сакинат вопроси-тельно посмотрела на сельскую медсестру. Шёпотом, чтобы не услышала роженица, медсестра сказала:
– Ей и восемнадцати нет. Видишь, родители тоже к ней не при-шли? Год назад её похитили из родительского дома. Они даже в Загсе не расписаны. Бедная!.. Она ещё маленькая, боится, наверное. Пусть Аллах ей поможет!
Стараясь скрыть от медсестры свое волнение, Сакинат рассмея-лась.
– А ну-ка, просыпайся! – Сакинат похлопала роженицу по щекам. Когда та открыла глаза, Сакинат ободряюще улыбнулась ей. – Давай-ка скажи мне, тебя силой похитили или с твоего согласия? Правду говори. Если не скажешь, я тебе не помогу.
– Я знала, что он собирается меня похитить, но… – больная не спешила выкладывать все, как есть. Сакинат строго взглянула на нее, и девушка изменилась в лице. – Я была согласна, мы с детства любим друг друга. Но мои родители были против нашей свадьбы. А он торо-пился, настаивал, и я сделала то, что он хотел. Ай, ой, как больно! – роженица застонала.
– Потерпи. Можешь сейчас, сколько угодно, кричать, плакать, стонать, но бояться, у тебя нет права. Раньше надо было бояться, ко-гда замуж выходила, а теперь поздно. Сейчас хоть мир перевернётся, у тебя должен родиться ребенок. Поняла? Успокойся, возьми себя в руки. У всех женщин дети появляются на свет в мучениях. Поэтому мы их так сильно и любим.
«О, Аллах! Ох, уж эти люди, эти обычаи…», – в то же время ду-мала Сакинат.
Куда этой девочке матерью становиться, ей бы подрасти сначала не мешало… Смотрела на её посиневшее лицо, и не была уверена, что та сможет родить, но постаралась скрыть свои сомнения от беременной.
– Пойди шприцы прокипяти, – дала она указание медсестре. Сама же принесла из другой комнаты две подушки и положила роженице под голову, чтобы приподнять ее. Сняла с неё два толстых, тяжёлых одеяла и накрыла её пододеяльником. На веранде под рукомойником с мылом вымыла руки, надела резиновые перчатки и их тоже помыла.
Когда медсестра принесла стерилизованные шприцы, Сакинат уже осмотрела беременную. Она попросила медсестру сделать ей два укола анальгина и через некоторое время снова стала говорить с де-вушкой.
– А ну, открой глаза! Я тебе сказала – не бояться. Если ты будешь бояться, ребенок может не родиться. Кому нужна мама трусишка? Ну-ну, кричи, можешь стонать, если тебе так легче…
Когда роженица успокоилась, Сакинат снова обратилась к ней:
– Сколько дней ты провела в постели?
– Три дня.
– Нельзя так долго лежать! Немедленно вставай. Одеваться не надо, рубашки, которая на тебе, достаточно. Умойся. Когда сильно болит, держись за спинку кровати. Волосы расчеши, не ленись. Уви-дит ребенок некрасивую мать – и рождаться передумает, а к маме с красивой косой обязательно захочет! Потерпи, осталось совсем не-много. Нужно продержаться до полудня, и родится твой ребенок.
Сакинат стало жалко эту высокую девушку с огромным животом.
Беременная встала и умылась. Периодически она подходила к кровати, хваталась за её спинку и стонала. Когда боль отпускала, она продолжала прихорашиваться – расчёсывала волосы, протирала лицо.
– Вот умница! Всем женщинам села скажу, какая ты молодец!
От слов Сакинат роженица зарделась. По поручению Сакинат свекровь приготовила тонкие чуду с творогом и помазала их урбечом. Сакинат ничего не ела со вчерашнего дня, с тех пор, как сошла с по-езда. Ночью отказалась от угощения мамы, от усталости только хоте-ла спать. Сейчас она была голодна. Беременная тоже два дня не ела, и Сакинат распорядилась, чтобы она плотно позавтракала. Не смея ос-лушаться, девушка запихивала в рот кусок чуду, потом шла к кровати, крепко хваталась за её спинку и стонала. За полчаса она съела чуду и теперь смотрела на Сакинат с таким видом, будто совершила подвиг. Под одобрительным взглядом Сакинат, она поела ещё и даже выпила стакан молока. Она подкрепилась и была готова к дальнейшим испытаниям.
Из дома Мани Сакинат вышла только после обеда. Улицы были безлюдны, словно в селе никто не жил: все были в поле. Сакинат шла не спеша. Она очень устала, но была весьма довольна собой. Сегодня с её помощью на свет появился мальчик, крепкий, как богатырь. Сей-час ни сыну, ни его маме ничего не угрожало.
 
* * *

Добравшись до верхнего квартала, она увидела двух лошадей, привязанных возле их ворот. Сакинат подумала, что приехали гости, и ускорила шаг. Дома были мама и какой-то подросток. Юноша сидел на стуле ближе к столу. Мама возилась возле очага.
 – С приездом! Не устал?! – Сакинат подала юноше руку.
Затем она обратилась к матери:
– Я не знаю нашего гостя. Кто этот парнишка?
Мама торопливо приложила палец к губам.
– Говори тише, в комнате спит сын Аминат. Наш гость приехал за тобой из аула Урхучимахи. Им срочно нужен врач.
– Когда он пришёл? А почему, как жених, на стуле сидит?
– Он уже три часа тебя ждёт. Отец и Абдулкадыр уехали на ма-шине сено возить. Они до сих пор не вернулись, а я не могла оставить ребенка и пойти за тобой. Вот и сижу с ним. А это письмо, которое наш гость принёс отцу. Ты тоже можешь прочитать. Читай, дочка.
Сакинат взяла у мамы сложенный вчетверо тетрадный лист и стала читать:
«Горячий привет тебе, Абдулгамид, от твоего друга Рабадана! Я очень прошу выполнить мою просьбу, хотя понимаю, что это непро-сто. Моя невестка вдруг тяжело заболела. Поэтому я отправил к вам своего сына. Везти в больницу её нельзя, может не доехать. Очень прошу! Пусть Сакинат с моим сыном приедет! С приветом, Рабадан».
Сначала Сакинат ничего не поняла, затем перечитала письмо и стала расспрашивать парнишку.
– А кто вам сказал, что я здесь?
– Утром по радио передавали, – ответил парень.
– Когда заболела жена твоего брата?
– Когда ложилась спать, была здорова, а проснулась уже больная.
– Сколько ехать до вашего аула?
– На лошади семь километров, на машине немного больше. Отец нас ждёт, наверно… Я у вас уже три часа…
– Тогда поднимайся. Сейчас поедем.
Сакинат зашла в комнату. В узкой юбке на лошадь не сядешь, по-этому она надела джинсы и рубашку. Сакинат стала первой женщи-ной не только в селе, но и во всем районе, которая надела брюки. Сверху она набросила длинный жакет, чтобы не стесняться выйти на люди.
 Сакинат оставила парнишку возле ворот и побежала в медпункт. К счастью, он был открыт. Там сидел сельский доктор. Это был невы-сокий мужчина в круглых очках. Он что-то писал. Сакинат попросила у него нужные лекарства, пообещав самой договориться с районными врачами.
Оказалось, что ассортимент в сельской аптеке весьма богат. Ме-дикаменты, которые направлялись сюда, никто не использовал, и они без дела пылились на полках, будто музейные экспонаты. Сакинат нашла все, что могло ей понадобиться. Очкарик не торопясь заполнил бланк, предварительно подложив копирку, записал все названия, сни-зу поставил свою подпись, а потом дал Сакинат, чтобы она тоже рас-писалась.
– Держи, теперь это всё твое, – сказал фельдшер, но Сакинат бы-ло не до разговоров. У сельского доктора не было образования. На войне он был санитаром, и вот уже многие годы  здесь работал про-сто потому, что не было человека с медицинским образованием. Он неплохо справлялся со своими обязанностями.
Через некоторое время Сакинат и её провожатый поехали верхом в соседний аул. В детстве она ни разу не сидела на лошади, только на ослике иногда каталась, но делать нечего – нужно было спешить к больной.
Когда добрались до Урхучимахи, на годекане посередине села уже стояла машина «Скорой помощи». Рабадан так долго ждал Саки-нат, что, в конце концов, не выдержал и вызвал врачей из районной больницы. Он был председателем сельского совета.
Увидев машину, Сакинат обрадовалась. Спасать жизнь больного, рассчитывая только на себя, было слишком сложно.
Она быстро спешилась и через широкие ворота зашла во двор Ра-бадана. На веранде было много мужчин. В углу молчали и стояли два врача в белых халатах. Их лица были печальны. Она узнала их – вчера познакомилась в районной больнице. Не обращая ни на кого внима-ния, Сакинат направилась прямо к ним.
– Вы тоже приехали? Что случилось? Почему стоите? – начала она их расспрашивать.
– Нас туда не пускают, говорят, больная вот-вот умрёт. Мы уже полчаса тут стоим. Мужа больной нет в ауле. Нас никто не слушает. Вот и Рабадан – председатель сельсовета, а сам женщин слушается.
Врачи указали на высокого плотного мужчину. Он направлялся к Сакинат, но та, даже не взглянув на него, растолкала женщин у две-рей и зашла к больной. Не теряя времени, проверила пульс. Сердце-биение было еле слышным, и даже нельзя было понять, дышит она или нет.
Сакинат обвела взглядом комнату. В ней было много женщин в чёрных накидках. Возле больной сидела её мама. Она причитала и плакала. Две женщины заходили и выходили, создавая ненужную суету. Другие сидели на двух кроватях и на полу на подушках. Они смотрели на Сакинат, как на киноактрису. До сих пор горянки не ви-дели женщины в мужской одежде. Забыв о больной, не стесняясь гла-зели на нее.
– А ну-ка, быстро все вышли из комнаты! – громко сказала Саки-нат.
– Я останусь, я её мама, – сказала заплаканная женщина.
Сакинат бросила на неё суровый взгляд.
– Все, я сказала! Быстро! У неё есть брат или сестра?
– Я сестра, брат на улице, – подала голос самая младшая, девуш-ка лет пятнадцати.
– Хорошо. Далеко не уходи, жди на веранде. Мне может понадо-биться твоя помощь.
Женщины потянулись во двор.
– Эй вы, молодые, быстро откройте окна! Нужно проветрить. В такой духоте и здоровый человек умрёт. Прокипятите шприцы! – от-давала распоряжения Сакинат.
Через три часа больной стало легче. Её пульс нормализовался, на лицо вернулись краски. Врачи осмотрели её и, убедившись, что опас-ность миновала, вернулись в район. Они предложили Сакинат подвезти её до Шалда, но она отказалась. Больной требовался уход, и она была слишком слаба, чтобы везти её в больницу. Сакинат решила понаблюдать за ней хотя бы сутки.
Она одна сидела на тахте в кунацкой комнате. Все ушли по своим делам. Иногда она заходила к больной и смотрела как самочувствие молодой женщины. Рядом уснула трёхлетняя дочка больной. Её отец чабанил в горах. Сообщить ему, что жена болеет, не успели. Рабадан, весь день провёл на ногах, а теперь сидя на стуле задремал. Его лоб усыпали крупные капли пота, на покрасневшем лице появилась щетина.
Сакинат снова осмотрела больную, сделала укол и легла в све-жую застеленную постель в отдельной комнате. Хотя бы сегодня ей нужно было спокойно выспаться.
Ленинград так далеко… Сакинат казалось, что она уехала оттуда давным-давно. За последние дни произошло столько событий, что хватило бы на год её жизни в Ленинграде. Жизнь перестала походить на сон. Она снова чувствовала себя живой, настоящей.
На следующий день, когда солнце поднялось высоко над верши-нами гор, Сакинат с тем же провожатым прискакала домой. Юноша собирался к чабанам, подменить старшего брата, чтобы тот мог на-вестить больную жену. А все дороги в горы проходили через её род-ное село.
В этот вечер на веранде дома Абдулгамида допоздна не смолкали голоса и смех. Только теперь родственникам удалось увидеться с Са-кинат. Все хотели послушать её рассказы, и лишь тётя Умукурсум в этот вечер рано ушла.
Причину этого Сакинат узнала через пару дней. Утром она встала и вышла на веранду. Внизу во дворе тихо разговаривали мама и тётя. Сначала она не особенно прислушивалась, но потом они слишком часто стали упоминать её имя.
– Нет, невестка, подходящего для твоей дочери мужчины в на-шем селе, – сказала тётя, с досады стукнув кулаком по колену.
– Есть, наверное, Умукурсум, – возражала Абидат. – Да и кто знает, какая судьба у Сакинат.
– Клянусь, Абидат, всю ночь думала, всех перебрала, ни один даже ногтя Сакинат не стоит. А ведь дочку надо замуж отдавать, не всё же ей за другими ухаживать. Ты сама подумай, Абидат.
Тётя опять стала бить себя по коленям. Надо было вызволять ма-му из неловкой ситуации. Сделав вид, что вышла из дома только сей-час, Сакинат нарочито громко закашлялась и стала спускаться по ле-стнице. Обе женщины повернулись к ней. Не дожидаясь, пока она по-здоровается, тётя ласково обратилась к ней:
– Доброе утро, родная моя! Что же ты так рано поднялась? Тебе надо хорошенько выспаться. Мама и без тебя справится, домашние дела всё равно никогда не заканчиваются, что с тобой, что без тебя.
– Доброе утро, тётя! Мама, ты тоже встала? Если кто-то узнает, что я сплю допоздна, меня никто замуж не возьмет. Хочу не хочу, на-до вставать, – с улыбкой сказала Сакинат.
– Ты, даже если замуж не выйдешь, на кусок хлеба себе всегда заработаешь. Только ведь люди всё равно всякое болтать будут.
Умукурсум поняла, что при Сакинат продолжить разговор не по-лучится, и быстро ушла. Мама и дочь к этой теме больше не возвра-щались.
Семья Абдулгамида косила сено на горе напротив села. Мать с отцом и Сакинат отправились туда с самого утра, а позже, когда уро-ки в школе закончились, к ним присоединился и  брат Абдулкадыр. Эта гора была для Сакинат особенным местом. Здесь был источник с чистой холодной водой, слаще которой не найти в целом мире. Здесь росли самые красивые белые цветы, здесь Сакинат читала свои самые любимые книги. В детстве с двумя младшими братьями она пасла на её склонах, и своих, и соседских коров. Здесь она могла дотемна ле-жать с книжкой на траве, ведь село было совсем близко, и приходить сюда девушка не боялась. Повзрослев, она несла сюда свои тревоги и печали. Пила ледяную воду, слушала тишину, которую иногда нару-шал шёпот трав, и, приведя мысли в порядок, возвращалась домой.
Она хотела прийти сюда ещё вчера, но не успела. Гора встретила её запахом скошенной травы. Оказалось, что её односельчане успели выкосить все окрестные склоны, а ведь она представляла, что увидит высокие травы. Но что поделать, не всё получается так, как мы заду-мываем.
Разбросанная с утра трава подсохла и к вечеру превратилась в душистое сено. Мама с дочкой собирали граблями сено, а отец с бра-том  складывали их в стога. Работа спорилась.
Они спешили, до захода солнца надо было сложит в стога, а то сено могло от вечерней росы стать влажной, пришлось бы её еще раз высушить.
Неподалеку от места, где работала семья Абдулгамида, останови-лась новая блестящая машина «Виллис». Из неё вышел одноклассник брата Хасбуллы. Рука у него была сломана и привязана косынкой к плечу. Из всех сельчан, наверное, он один остался дома, потому что не мог работать из-за перелома. Он громко крикнул:
– Дядя Абдулгамид! К вам гости приехали, хотят вашу Сакинат забрать!
Все бросили свою работу, и подошли к машине. Из неё вышли водитель и какой-то важный чин.
– Пусть ваша работа будет лёгкой! Не устали? – спросил он, по-здоровавшись.
– Спасибо! Прошу к нам. Для того, кто хочет стать кунаком, хлеб с сыром всегда найдутся, – сказал Абдулгамид, прикидывая, чем пот-чевать гостей.
– Спасибо, тысячу раз спасибо! В гости я к вам ещё успею зайти.
Водитель и незнакомец за руку поздоровались с отцом и братом.  А она, побледнела, и  в ужасе смотрела на машину. Она подумала, что приехал Расул.
– Это машина первого секретаря райкома партии. Когда там уз-нали, что Сакинат Абдулгамидовна в селе, нас отправили за ней. В районе за три месяца пять женщин умерли при родах. Это дошло до обкома партии. По-моему, – он посмотрел вокруг, – жители села Шалда косили сено и тогда, когда вы были в Ленинграде, и сейчас они как-нибудь без вас справятся. Сакинат Абдулгамидовна, вы должны ехать в район.
– Сейчас уже вечер, нельзя ли до завтра подождать? – лишь бы что-то сказать, спросила Сакинат.
– Мне первый секретарь поручил срочно тебя привезти, для этого мы и приехали. Нам больше нечего тебе сказать.
– Я готова.
Сакинат положила на землю деревянные грабли и села в машину. Ей уступили место рядом с водителем. Они ненадолго заехали домой, чтобы Сакинат могла собраться. Переодевшись, она изменилась до неузнаваемости: скинула мамино платье, надетое на сенокос, и обла-чилась в модный костюм и туфли на высоких каблуках, став настоя-щей городской красавицей.

* * *

Когда они приехали в район, солнце зашло за горы, но было ещё светло. Охранник райкома не разрешил им заехать во двор, сказал, что Набигулла Магомедович ждёт их в больнице.
Инструктор райкома шёл впереди, а Сакинат за ним. Они зашли в кабинет главврача. Несколько мужчин, сидевших за столом, подня-лись со своих мест. Главврач с улыбкой смотрел на Сакинат.
– Знакомься, Сакинат Абдулгамидовна, это наш первый секре-тарь райкома Набигулла Магомедович. А это, наша несравненная Са-кинат Абдулгамидовна.
Секретарь райкома, поднявшийся, когда они вошли, продолжал стоять. Он вышел вперёд и протянул Сакинат руку.
– Остальных ты знаешь, – добавил главврач.
– Ну и дела! – секретарь райкома улыбнулся и сел возле главвра-ча. – Уже целую неделю весь район только про тебя и говорит, а ты где-то сено сушишь. У нас сколько угодно работников есть, которые могут сено сушить.
Секретарь не отводил от Сакинат смеющихся глаз. Он указал ей на стул напротив, и она села.
Сакинат молчала. На ней был темно-красный костюм с юбкой, шея была открыта. Причёска, несмотря на ветер, не растрепалась, гу-бы были накрашены в тон костюма, лицо гладкое и свежее. Мужчины залюбовались ей.
– Сакинат Абдулгамидовна! Тебя ждут больные, – начал без пре-дисловий первый секретарь. – Будешь работать под моим личным контролем. Нельзя, чтобы в районе умирали молодые женщины. Пе-ред всей республикой нам стыдно. Магомед Ибрагимович только один год работает главным врачом. Не всё у него пока получается, но в гинекологическом отделении положение особенно тяжёлое. До сих пор у нас только мужчины работали, и женщины не хотели к ним об-ращаться, беременные не становились на учёт. В этом году девяносто пять процентов детей в районе родились дома. Чтобы исправить си-туацию, придётся хорошенько поработать. Если кто-то будет тебе мешать, сразу звони мне. С сегодняшнего дня гинекологическое отде-ление больницы поручается тебе. У меня все. Есть вопросы?
Вопросов ни у кого не было.
Сакинат его слова не удивили и не испугали. У неё был такой вид, будто она ждала такой беседы с тех пор, как узнала этот белый свет.
– Пока у меня нет вопросов, но, когда начну работать, они поя-вятся. Я вам дам об этом знать.
Сакинат замолчала, остальные тоже ничего не говорили.
– Ну вот, и хорошо! – первый секретарь райкома рассмеялся, поднялся на ноги и сверху вниз посмотрел на главврача. – А ты жалу-ешься, что уже несколько месяцев работать некому. Вот как работни-ков находить надо! Пусть она только попробует не работать! Её рабо-та будет оцениваться в моём кабинете.
Набигулла Магомедович был в хорошем настроении. Он сделал все, чтобы отчитаться перед обкомом, и показал молодому главврачу, как надо работать. Секретарь направился к выходу, другие пошли его провожать.
Главврач повёл Сакинат смотреть её рабочее место. С ними по-шли ещё три врача. Руководители района ушли.
В отделение гинекологии можно было зайти через один вход. Дверь была открыта, охранника или дежурной у дверей не было. Са-кинат сразу взяла это на заметку. В отделении были четыре палаты, одна из них большая, на десять кроватей. Было видно, что сюда давно никто не заходил. В маленьких палатах стояло по четыре кровати. В одной из них лежали две беременные женщины. Постельное бельё было старым и грязным. Палата для новорождённых была пуста. Во всех палатах краска на полу давно облупилась. Стены до высоты, ку-да можно дотянуться рукой, покрывал темный налёт, и это бросалось в глаза даже при тусклом электрическом свете. Сакинат молчала и шла за главврачом, рассматривая помещения, где ей предстояло рабо-тать. В ординаторской из всей мебели был сломанный стул, стол, по-крытый несвежей простыней, и шкаф со стеклянными дверями у сте-ны. Его нутро было таким же запущенным. Сакинат присела на край сломанного стула, главврач остался стоять. Она взглянула на него снизу вверх.
– По моему мнению, чтобы наладить работу, в первую очередь нужно обновить обстановку. Надо купить краску для пола, окон и дверей, известку для стен, стекла для окон и нанять рабочих. Потом одежду для больных и новое постельное бельё нужно приобрести. Для начала это сделаем, а дальше посмотрим.
– Краска и известка, сколько хочешь, есть на складе. Работников можно найти в районном домостроительном комбинате. Нужно будет договориться с директором комбината, чтобы их сюда направили. Что касается одежды, её нет ни у нас, ни на складах в Махачкале. Но у нас на счёте достаточно денег на лимитированной книжке, если работники районной потребительской кооперации согласятся, можно купить всё необходимое.
Молодой главврач был рад, что появился человек, на которого можно переложить часть тяжёлой своей работы, хотя человек этот – хрупкая, слабая на вид женщина.
– Хорошо! – Сакинат тихо рассмеялась. – Ещё одно: когда я зав-тра утром на работу приду, возьму один стул из твоего кабинета, хоть на время, а то на этом сидеть опасно.
– Стул я тебе принесу. Есть другая проблема.
Сакинат вопросительно посмотрела на него.
– Ты подумала, где ты будешь жить?
– Действительно, этот вопрос надо решать. Не подскажешь, что можно сделать?
– Подскажу. В настоящее время пустуют две маленькие комнаты для сотрудников. Русские девушки, которые там жили, проработали здесь три года и уехали домой. Могу предложить тебе эти комнаты, но они жутко запущены. Там десять лет ремонт не делали.
Сакинат ненадолго задумалась и кивнула.
– Спасибо большое, что ты нашёл время для меня. Я зайду их по-смотреть.
Когда главврач и Сакинат вышли из больницы, всё небо было усыпано звёздами. Во дворе их ждал водитель Салам. Они сели на заднее сидение машины.
– Сакинат, пока в твоих комнатах сделают ремонт, можешь у нас погостить. У меня дома маленький ребенок и жена. Можем выделить тебе комнату.
– Большое спасибо! Здесь есть кунаки моего отца. Я обязана у них остановиться.
– Тогда отвезём тебя к ним.
Кунаков отца, Сакинат видела впервые. Там не менее, она зашла к ним, как к себе домой. Водитель райкома уже завёз к ним её чемо-дан, так что они ждали её и наготовили целую гору чуду.
 
* * *

На следующий день взять стул из кабинета главврача не получи-лось. Рано утром перед воротами кунаков остановилась машина и на-чала сигналить. Тётя Саят с трудом достучалась до Сакинат. Толком ещё не проснувшись, она накинула халат и открыла дверь.
– Что случилось, тётя?
Её первый рабочий день начался не так, как планировала. Когда попала на работу, уже был обед. Все врачи разошлись по домам. Са-кинат была недовольна, что напрасно потратила время. Не было не-обходимости именно ей ехать в маленький аул в двадцати километ-рах, чтобы принять ребенка. Это могла сделать сельская медсестра или обычные повитухи. Но, раз уж она приехала, пришлось задер-жаться до тех пор, пока не родился ребенок, а это заняло часов пять. Принимая малыша – пятого в этой семье – мыслями, она была в боль-нице. У Сакинат было скверное настроение. Уставшая, она добралась до грязной, убогой ординаторской с единственным сломанным сту-лом. Сил совсем не было. Ночью она долго ворочалась, всё обдумы-вала, как и что сделать на работе и уснула лишь под утро, а вставать пришлось рано. Хотелось хоть немного поспать. Она зашла в пустую палату, закрыла дверь изнутри и легла на кровать, на которой был матрас и подушка без постельных принадлежностей. Какое-то время  лежала, но уснуть так и не смогла. А потом и врачи вернулись с пере-рыва. Она встала, в ванной почистила одежду, вышла из палаты и на-правилась в кабинет главврача.
Главврач сидел за столом и что-то писал. Он был в хорошем на-строении. Когда он обратился к Сакинат, голос его был строгим, но глаза смеялись:
– Разве можно опаздывать на работу? К тому же в первый рабо-чий день! Я уже собирался объявить тебе выговор.
Сакинат не оценила его юмора и ответила серьезно:
– Я пришла за стулом. Хоть я и опоздала, хочу сдержать вчераш-нее обещание. Надо бы уже мастеров найти. Если сегодня этого не сделать, и завтра день впустую пройдёт.
– Новое дело лучше начинать с утра, так что отложим всё до зав-тра. После обеда мастеров уже нигде не найдешь, они все уже рабо-тают в это время, а где – один Аллах знает. Свободных мастеров сей-час не будет, так что придётся подождать. А я хочу пригласить тебя пообедать. Хоть домой ходил, поесть не успел – надо было составить один очень важный приказ. Все вы, женщины, такие, – он взглянул в лицо Сакинат, – хотите всё и сразу, а до конца ничего довести не мо-жете. А потом мужчине мозг выносите.
– Я никому мозг не выношу.
– Это пока, посмотрим, что дальше будет, – пробормотал глав-врач и вызвал по селектору секретаршу. В тот же миг она возникла на пороге. Это была полненькая девушка в коротком платье и маленькой косынке, завязанной на затылке.
– Я давно не проверял, как наши пациенты питаются. Принесите мне с кухни что-нибудь поесть.
– Хорошо, Магомед Ибрагимович! – сказала секретарша и вы-шла.
Сакинат села за стол для посетителей. Через десять минут появи-лась повариха с тремя блюдами на подносе. Её лицо сияло. Было вид-но, что она очень старалась угодить главврачу.
– Приятного аппетита, Магомед Ибрагимович! Я не знала, что вы здесь остались. Извините, ничего специально не готовила, принесла то, чем пациентов кормим.
Она поставила поднос перед Сакинат и вышла.
Не вставая с места, главврач обернулся и со шкафа, стоявшего за спиной, взял две тарелки и вилки. Потом он встал из-за стола, зава-ленного бумагами, и сел напротив Сакинат.
Сакинат оценила жареное мясо с картошкой, гречневая каша то-же удалась. А главврачу понравилось, что Сакинат ела с аппетитом, и не отворачивалась от нехитрой еды.
– Когда работаешь, торопиться не стоит. Так что сегодня уже ни-чего делать не будем. Как говорят, быстротечная река не доходит до моря. Завтра начнём, – монотонно, медленно говорил главврач. Саки-нат поняла, что спорить бесполезно. Главврач обрадовался, расценив её молчание как знак согласия.
И после обеда Сакинат пришлось ехать в село, которое было не-далеко от районного центра. Этой роженице действительно нужна была помощь врача, но так работать было невозможно. К отцовским кунакам она вернулась поздно ночью, когда время оставалось только лечь спать.
Утром, когда пришла на работу, ей сообщили, что в самом даль-нем селе умирает роженица. Пришлось срочно ехать. Женщина не умерла, но на следующий день всё повторилось. Так прошла неделя. В пятницу, засыпая в доме кунаков, она поняла, что, даже если кто-то сейчас умирает, она не сможет подняться. К счастью, утром никто её не будил, проснулась сама. На работу пришла без настроения. Её от-деление по-прежнему было похоже на развалины. Что делать, если и дальше так пойдёт?
В понедельник утром главврач в больнице не появился. Он уехал в Махачкалу по служебным делам. Без него в больнице никто ничего не решал. Сакинат ничего не делала, только ждала. Через три дня он вернулся. Как оказалось, важнее было решить вопрос приводить бе-ременных женщин в больницу, чем сделать ремонт в отделении. У неё не хватало ни сил, ни здоровья ездить по сёлам, о чём она и сказала главврачу.
Он отнёсся с пониманием.
– Этот вопрос я несколько раз поднимал в райцентре, но старики по-прежнему против того, чтобы женщины рожали в больнице. Я был во многих сёлах, говорил с людьми, но всё бесполезно. Везде твердят одно и то же: как раньше рожали без всяких больниц, так и сейчас родить могут. А то, что некоторые женщины умирают при родах, так на то, говорят, воля Аллаха. Я не знаю, как с ними говорить.
– Так нельзя! Нужно что-то делать!
– Хочешь – попробуй поговорить с первым секретарём райкома. Если он тебя послушает, на бюро райкома примут решение. Надеюсь, народ нас поддержит.
– Думаю, секретарь райкома скорее прислушается к главврачу, чем к женщине, которую никто не знает.
– Нет-нет я уже не раз поднимал этот вопрос, всё без толку. К нам несколько женщин устроились на работу, но быстро уволились: надоело каждый день по сёлам мотаться… Поэтому, что бы ты ни решила, я пойму…
Казалось, главврач был рад, что Сакинат столкнулась с трудно-стями. Она поняла, что помогать ей никто не будет, придётся всё ре-шать самой. А ведь люди ждут от неё подвигов. Не сказав ни слова, она вышла из кабинета. Не желая откладывать решение проблемы в долгий ящик, она направилась в райком.
Здание  райкома КПСС располагалось недалеко от больницы. По-сле установления советской власти старые дома, прилепившиеся к высокому каменному склону, были заброшены, а под горой на равни-не вырос новый поселок, ставший районным центром. В тридцатые годы здесь работал цех по производству  красного кирпича и черепи-цы. Из этих кирпичей и было построено здание райкома. Его чере-пичная крыша была видна издалека. Строение возвели на отшибе, но со временем дома жителей из серых горных камней окружили его со всех сторон. Дорога к райкому – главная в селе – была выложена бу-лыжником.
Сакинат шла с непокрытой головой, косынка был на плечах, не на голове, в облегающем городском костюме, а из окон и с крыш на неё смотрели люди. Её ленинградские туфельки на каблуках мало подходили для сельской улицы, но она шла вперёд, не замечая ничего вокруг.
Первый секретарь ещё издалека увидел её через окно. Секретар-ша пропустила сразу. Секретарь райкома, улыбаясь, смотрел на нее, как ребенок на новую игрушку.
– Проходите, наша доктор-красавица, присядьте, пожалуйста!
Секретарь встал из-за своего большого стола и сел на кожаный диван, стоявший у стены. Сакинат он указал на мягкий стул, напро-тив.
Мужчина был в хорошем настроении, и Сакинат решила этим воспользоваться. При этом, как ей казалось, улыбаться не стоило, и она молча опустилась на стул. Молчал и секретарь. Он привык к то-му, что говорить обычно начинал посетитель. При этом секретарь, улыбаясь, любил перебивать посетителя фразой: «Куда торопишься, разве не знаешь, что лучше, когда руководитель говорит, а ты слуша-ешь?» Обычно этот вопрос сбивал с толку людей, и он заканчивал бе-седу, глядя на посетителя сверху вниз. Но на этот раз всё пошло не по сценарию. Сакинат продолжала молчать. Пришлось ему самому на-чинать разговор.
– Как вам работается? Выглядите уставшей… Раз ко мне пришла, значит, помощь нужна?
– Нужна, – коротко ответила Сакинат.
– Говорите! Какой смысл мне здесь работать, если я не могу по-мочь такой красавице?
– Просить я ни о чём не собираюсь, но у меня есть для вас пору-чение.
– Вы хотите что-то мне поручить? – секретарь снова улыбнулся.
– Да. Я здесь не для того, чтобы выбивать себе какие-то льготы.
Улыбка исчезла с лица секретаря.
– Я вас слушаю.
– Всех беременных женщин необходимо госпитализировать за три дня до родов. Если это не будет обеспечено, я уволюсь.
– Привозите! Разве я против этого? Кто вам мешает?
– Наши старые обычаи мешают. Старики не хотят, чтобы жен-щины в больнице рожали. А дома, без помощи врачей, многие уми-рают при родах. Ездить по сёлам к каждой роженице я не могу, иначе на работу в больнице времени не останется.
Секретарь задумался.
– Этот вопрос ваш главврач и раньше поднимал, но сделать ниче-го не смог: сельские старики и мужья беременных выступили против этого. Тогда я сразу не сообразил, что нужна женщина-врач. Ты пра-ва. Это общая проблема, и решать её нужно всем вместе. Завтра в районе на совещании соберутся все руководящие работники. Вот там и изложишь все свои идеи. Так что готовься, я тебя поддержу. Есть ещё проблемы? – секретарь спокойно смотрел на Сакинат.
– Ремонт так и не начался. Начнут роженицы поступать в боль-ницу, а нам их и разместить негде. Палаты в ужасном состоянии, – её голос задрожал. Она еле сдерживалась, чтобы не расплакаться.
Секретарь райкома посмотрел на неё с сочувствием, встал, налил воды из графина и дал ей выпить. Потом открыл дверь и вызвал сек-ретаршу:

Секретарша сразу зашла в кабинет. Она не отводила взгляда от Сакинат.
– Срочно пригласи главврача больницы, председателя райпо и директора домостроительного комбината.
– Хорошо, сейчас позвоню, – сказала секретарша и ушла.
Набигулла Магомедович продолжил разговаривать с Сакинат.
– Я распоряжусь, чтобы завтра с утра начали ремонт в гинеколо-гическом отделении. А ты проследи, чтобы всё было сделано как на-до. Если возникнут проблемы, обращайся. А сейчас можешь возвра-щаться на работу. Как люди говорят, ты умирающих вырываешь из рук ангела Израиля. Значит, будем обеспечивать нормальную работу в нашей больнице.
Первый секретарь райкома был недоволен собой, что доброволь-но взвалил на себя ещё одну проблему. Зачем ему чужие проблемы? Хотя, с другой стороны, приятно чувствовать себя чуть ли не всемо-гущим, помогая красивой женщине. Душевный покой вернулся к не-му. Он уже не хотел накричать на работников, приглашенных к себе, был готов говорить спокойно и конструктивно.
Сакинат встала.
– Я пойду. Большое вам спасибо. Во сколько завтра начинается совещание?
– В десять.
– Я не опоздаю.
Первый секретарь проводил Сакинат до дверей.
На следующий день к десяти часам большой зал Дома культуры заполнился народом. Здесь собрались представители от каждого села. Сакинат зашла вместе с руководством района и села на первый ряд, рядом с первым секретарём райкома. В зале были одни мужчины и лишь несколько женщин – передовых доярок. Ведущий зачитал спи-сок членов президиума. Все подняли руки, одобрив его состав. Имени первого секретаря в списке не было, он остался сидеть возле Сакинат. За столом на сцене заняли места более десяти мужчин и две женщины – доярки.
На повестке дня было много вопросов: заготовка корма живот-ным на зиму и топлива для сельских школ, водопровод для двух сёл (ходить за водой было слишком далеко), размытые дождями дороги, для ремонта которых нужен трактор, вопросы электрификации насе-ленных пунктов, работа домов культуры на селе, еще много других.  По сравнению с этими бедами проблема, о которой собиралась гово-рить Сакинат, стала казаться ей мелкой и незначительной. Совещание длилось больше двух часов. Когда люди устали и собирались уходить, её пригласили на трибуну. Ночью она подробно расписала свое выступление на двух листах, но, поднявшись на сцену, поняла, что не сможет прочитать, ни строчки. Люди, заполнившие зал, будто превратившись в одно око, смотрели на нее. «Это ещё кто такая? Что она тут делает?» – будто вопрошали они. И всё же Сакинат взяла себя в руки и заговорила:
– Товарищи, у меня есть листок, на котором на русском языке написала все, что я собиралась сказать, – Сакинат показала свернутый в трубочку лист бумаги. – Но я передумала. Я не буду ничего читать. Хочу сказать несколько слов на говоре моего родного села Шалда. Здесь, наверное, все его понимают. Вот я два часа слушала доклады о наболевших проблемах района. Действительно, их нужно срочно решать. То, что я сейчас хочу сказать, касается всех жителей района, всех, кто здесь сидит. Мама для каждого человека на земле – самый близкий, самый дорогой человек, опора в жизни. Речь пойдёт о молодых женщинах, которые готовятся стать матерями. Без медицинской помощи в местах, где нет необходимых условий, как и до революции, умирают женщины при родах. Дети остаются сиротами, семьи разрушаются, остаются горе и слёзы. За последние шесть месяцев в нашем районе умерли семь молодых женщин. А люди говорят, мол, на всё воля Аллаха. А ведь в том, что случилось, в какой-то степени виноваты все, кто здесь присутствует. Каждый из нас обязан объяснять пожилым людям, которые цепляются за древние обычаи, что они неправы. Во всем мире, по всей нашей стране и даже во многих районах Дагестана дети рождаются в больницах. А мы находим нелепые оправдания тому, что позволяем умирать молодым женщинам. Ко всем, кто здесь сидит, у меня большая просьба: донесите мои слова до своих односельчан. Помогите мне спасти наших женщин, привозите рожениц в больницу.
Сакинат закончила свою речь. Зал молчал. Никто ей даже не ап-лодировал. Чувствуя на себе взгляды десятков глаз, она вернулась на свое место. Тогда встал первый секретарь райкома. Не сказав ни сло-ва, он поднялся на сцену. Зал замер в ожидании.
– Думаю, здесь все председатели сельских советов?
– Да, да, – раздалось со всех сторон.
– Тогда запишите мои слова в протокол совещания, – он обер-нулся и посмотрел на секретаря. – Молодой врач Сакинат Абдулга-мидовна произнесла очень хорошую речь, но на вас, как видно, её слова не произвели впечатления. Начиная с сегодняшнего дня, каж-дый председатель сельского совета, в селе которого вне больницы ро-дится ребенок, будет наказан. При наличии угрозы жизни матери бу-дет заведено уголовное дело. Все поняли?
Из зала нехотя подтвердили.
– Доведите это до сведения всех жителей ваших сел. Я требую, чтобы этот приказ выполняли все медработники и председатели сель-ских советов. Всем спасибо.
Первый секретарь райкома, высокий, стройный, в темно-синем костюме, в белой рубашке, в синем галстуке в белый горошек казался человеком, привыкшим к тому, что его приказы беспрекословно вы-полняются. У него была приятная внешность – густая чёлка, зачёсан-ная на бок, чёрные глаза под широкими бровями, круглое, чуть пол-новатое лицо.
Слова Сакинат так бы и остались просто словами, если бы на по-мощь ей не пришёл первый секретарь. Но пока ещё рано было счи-тать, что вопрос решен. Многие мужчины, сидевшие в зале, не под-держали их.
– Неужели теперь без больницы не будут рождаться дети?
– Дети рождались даже тогда, когда и слово «больница» никто не знал.
– Ненужная затея! Зачем роженице два – три часа в машине до райцентра трястись?
Так говорили люди, выходящие из зала. Хотя никто не стал спо-рить с первым секретарём, но внутренне они были с ним не согласны.
Перед Домом культуры Сакинат ждали председатель райпо и ди-ректор домостроительного комбината. Крупный, с рыжими усами, которые гармонировали с зелёными глазами, директор комбината, улыбаясь, смотрел на Сакинат. Будь на её месте мужчина, вышла бы неприятная беседа. Сакинат же он решил лишь слегка пожурить за то, что ничего не сказала ему и сразу пожаловалась первому секретарю.
– Ну, здравствуйте, Сакинат Абдулгамидовна! Так вот та самая женщина-врач, которая заставила первого секретаря трудиться! – по-шутил он.
– И Набигулла, и эти мужчины, и я готовы сделать, что ты ска-жешь, – он посмотрел на главврача и председателя райпо.
Главврач пожал руки мужчинам, которые стояли рядом, и сказал:
– Сакинат Абдулгамидовна, только ты держи их в ежовых рука-вицах. Под твоим контролем они всё сделают, как надо. Вручаю их тебе.
– Зачем они мне? У них же есть жены, вот пусть они их и контролируют. Им не понравится, если я их мужьями командовать буду, – отшутилась Сакинат.
– Сакинат Абдулгамидовна, это не шутка. Перед тем как прийти сюда, я отправил в больницу пять хороших мастеров. Пока они все не закончат, ты их не отпускай, – серьезно сказал директор комбината.
– Хорошо. Спасибо! – Сакинат тепло посмотрела на него.
– Я пока ничего не сделал, – сказал председатель райпо – высо-кий мужчина лет тридцати в очках с толстыми стеклами. Говорил он медленно, лениво, делая паузы после каждого слова. – Но обещаю: если кто-то подойдёт ко мне от твоего имени, приложу все силы, что-бы он ушёл не с пустыми руками.
– И вам спасибо. Так много нужно сделать! Хочется верить, что вы меня не подведёте.
Все вчетвером они направились в парк. Сакинат, шла впереди, и не сразу поняла, что стоящий возле ворот мужчина в каракулевой па-пахе – её отец.
– Ой, папа! Ты тоже здесь! – она оставила своих спутников и по-дошла к нему. – Когда ты приехал?
– С тех пор, как ты уехала, почти три недели прошло, а от тебя никаких вестей. Была попутная машина, вот я и воспользовался слу-чаем, чтобы повидать тебя, сердце успокоить. У кунаков гостинцы для тебя оставил.
– Прости, у меня было так много работы…
– Удели мне немного времени. У меня к тебе есть разговор.
Сакинат и её отца окружили мужчины, вышедшие из зала. Саки-нат познакомила своего отца с теми, которых она знала.
– Знакомьтесь – главврач больницы Магомед Ибрагимов, это мой отец Абдулгамид.
Остальные представились сами. Мужчины пожали друг другу ру-ки. Среди них были директор комбината, председатель райпо, секре-тарь райкома. Других Сакинат видела в первый раз.
Отец и дочь углубились в парк.
– Папа, идём к кунакам. У тёти Саят всегда есть что-нибудь вкусненькое.
– Не получится. Неудобно заставлять ждать тех, с кем я приехал. Они торопятся, наверно. Ты же знаешь, в наше село дорога длинная.
– Тогда побеседуем, пока они собираются.
Сакинат не стала приглашать отца в свой убогий кабинет.
– Идем.
В небольшом парке перед Домом культуры росли высокие дере-вья, окружённые густым кустарником. Это было самое красивое ме-сто в районном центре. Под каждым деревом стояла скамейка, вы-крашенная зелёной краской. Они нашли уединённый уголок, и отец не спеша начал:
– Конечно, говорить с тобой на эту тему должна была твоя мать. Когда я сюда ехал, думал, что заберу  домой, и там вы с ней всё обсу-дите. Но, как я понял, времени у тебя нет. И у мамы не получается сюда выбраться. Значит, хоть и неловко, придётся самому всё сказать. Когда выдавал тебя замуж, я не спрашивал твоего мнения. Тогда я был уверен, что правильно поступаю. Теперь я уже сомневаюсь в этом. Поэтому в этот раз хочу узнать и твое мнение. Дело вот в чем? Не так давно, вечером к нам пришла твоя бывшая свекровь Жавгарат. Она плакала и умоляла, чтобы ты вернулась к её сыну.
Отец на некоторое время замолчал.
Вспомнив свою бывшую семью, мужа Али, который вроде был, а вроде и не был, Сакинат вздрогнула и побледнела, но ничего не ска-зала.
– Её сын, – продолжал отец, намеренно не называя его по имени, – расстался со своей русской женой и вернулся в село. Он привёз с собой десятилетнего сына. Мама мальчика вроде, снова вышла за-муж. Я никакого ответа Жавгарат не дал, хотел сначала узнать, что ты об этом думаешь. Может, тебе действительно стоит к нему вернуться? Я не хотел бы, чтобы о тебе всякие сплетни ходили. Что скажешь, дочь?
Абдулгамид замолчал.
Сакинат думала: «Али сын Раджаба… Ничего он мне не сделал – ни хорошего, ни плохого. Бывший муж... Да был ли он мужем? Я дав-но и думать о нём забыла, а он, оказывается, жив и здоров, и даже сватов посылает».
Из трёх месяцев, что она с ним прожила, не могла вспомнить ни-чего, кроме пустоты в сердце, полного отсутствия интереса к жизни и своих попыток сохранить брак. Сакинат разозлилась. Нет! Этому без-душному, пустому человеку нет места в её жизни! Немного пораз-мыслив, она поняла, что это касается не только Али: ни одного муж-чину не хотела она пускать в свое сердце. Но прямо говорить, что да-же видеть его не хочет, она не стала.
– Это пустой, никчёмный человек, папа, – сказала Сакинат после долгого молчания. – Возможно, когда-нибудь мне захочется с ним увидеться, но не сейчас. Но почему, раз уж он вернулся и вспомнил обо мне, он сам ко мне не подошёл? Даже молодые преодолевают ро-бость и сами находят себе спутников жизни. А он маме это поручает. Мне больше нечего сказать, папа.
Они помолчали. Потом Сакинат расспросила его о маме, о сестре, о брате, о тёте Умукурсум. По его словам, дома всё было хорошо. Старший брат Абдулкадыр вернулся из стройотряда и продолжал учебу в Махачкале. В село он пока не приезжал.
Потом Сакинат вспомнила, в каком плачевном состоянии нахо-дится выделенное ей жильё.
– Папа, мне дали две комнаты. Они в очень плохом состоянии. Я хотела бы, чтобы ты пришёл и посмотрел, что можно сделать. Отец и дочка направились к большому двухэтажному зданию недалеко от дома культуры. В этих квартирах жили специалисты приезжающие работать в районный центр. 

* * *

Было сырое туманное ноябрьское утро. А у Сакинат в душе цвела весна. Сегодня она впервые будет принимать больных в только что отремонтированном гинекологическом отделении, чистом и светлом, как комната невесты. Здесь всё было новое – кровати, тумбочки, по-стельное бельё, халаты... Недавно район посетил министр здраво-охранения республики. Он не оставил просьбу Сакинат без внимания и обещал обеспечить отделение необходимым медицинским оборудо-ванием. Оставалось только отправить в Махачкалу машину, чтобы привезти его. Её жильё тоже скоро будет готово. С ремонтом ей ак-тивно помогал Салам. Когда мастера закончили работу в отделении, Сакинат поручила им привести в порядок и её комнаты. Почти месяц два мастера работали под надзором Салама. Сакинат не стала белить стены, как другие, а наклеила красивые обои. Раньше в районе ни у кого не было обоев. Ковры и постельные принадлежности в ближай-шее время должен был привезти отец, остальное она собиралась ку-пить в магазине.
Утром она делала уборку в доме кунаков. Все эти месяцы она жила здесь, как принцесса. Когда бы ни возвращалась, её всегда жда-ла горячая еда, чистота и радостные лица. У кунаков отца были два сына и дочь. Они со своими семьями жили отдельно. Кунаки окружи-ли Сакинат любовью и заботой, как родную дочь. Они даже не дали ей ни разу за водой сходить. Ей было неловко сидеть без дела, и ре-шила хотя бы подмести комнату. Когда тётя Саят вернулась с кувши-ном воды, её лицо радостно просияло.
– Ой, Аллах! Золотая моя, не можешь ты без работы! Не надо, не стоит. Мне целый день и заняться нечем, кроме как прибираться в доме, а тебе нужно людям помогать. Даже сейчас у ворот стоит муж-чина, который хочет тебя видеть.
– Кто он?
– Не знаю. Когда за водой шла, он уже стоял, но ничего не сказал, поэтому и я спрашивать не стала. Когда возвращалась, всё же поинтересовалась, кто он и зачем пришёл сюда. Сказал, что ему нужна доктор Сакинат. Я ответила, что ты дома, и предложила зайти. Отказался, так и стоит на улице. А там сыро, холодно… Уже больше часа ждёт... И ещё – он говорит на говоре вашего села.
После беседы с отцом Сакинат пыталась представить, с каким лицом Али предстанет перед ней. Она была бы не против того, чтобы увидеться с ним, но до сих пор он так и не появился. Судя по словам хозяйки дома, у ворот стоял именно Али. Она не была готова выйти на люди – только умылась и занялась уборкой. И всё же ей было не-удобно заставлять гостя ждать: что тётя Саят о ней подумает? Набро-сив на плечи теплый платок, она вышла из дома. Мимо ворот женщи-ны шли к роднику. Было холодно, поэтому народу было меньше, чем обычно, но всё же хватало.
Ещё с веранды она разглядела гостя. Это действительно был Али. Она спокойно спустилась и вышла на улицу. Он обернулся на скрип калитки.
– Доброе утро!
– И тебе доброе. Не разбудил? Я уже третий день здесь. Хотел тебя увидеть, да никак не получалось, – сказал он, опустив голову. Сакинат же, напротив, не отводила взгляда от его лица. Внешне Али не изменился: красивый, подтянутый, со вкусом одетый. Только от былой самоуверенности не осталось и следа: он отводил взгляд и по-тирал руки, явно нервничал.
– Ты целых три дня не мог найти меня? Странно, я не прячусь, всё время на виду.
– Сакинат, ты ничего не хочешь мне сказать?
– Я – тебе?
– Да. Меня мама отправила с тобой увидеться.
– Скажи своей маме, что ты меня увидел.
– Мама сказала, чтобы я спросил тебя, не нашла ли ты себе дру-гого.
– Ей-то что за дело?
– Мама ждёт твоего ответа.
– Скажи своей маме, что я тебе ничего не ответила.
Лицо Али исказилось.
– Это всё из-за Салама! Чем этот шофёр лучше меня?
– Что ты несёшь? Какой шофёр? Какой Салам? Хватит и того, что ты мне уже один раз сердце разбил. Нечего лезть ко мне с глупыми вопросами! Видеть тебя больше не хочу, убирайся! «Мама сказала, мама послала». Трус! – Сакинат трясло от злости. Она пожалела, что сразу не сказала отцу, что не хочет видеть Али. «Посмотрите на него! Неужели он думал, что я буду обратно проситься?! Это же надо – ты ничего не хочешь мне сказать? Жалкий человек!»
Хозяйка наблюдала за ней из окна. Сакинат постаралась взять се-бя в руки и зашла в дом. Хозяйка дома не стала ни о чём её спраши-вать.

* * *

По селу Шалда пошли слухи, что Сакинат возвращается к быв-шему мужу. Говорили, что он едет договариваться с ней. Ни Абдул-гамид, ни Абидат, ни другие родственники ничего не подтверждали и не опровергали. Они не знали, что решит Сакинат. А Жавгарат нужно было реабилитировать сына в глазах односельчан. Он запил по-чёрному. Уже несколько месяцев Али все деньги спускал на спирт-ное. Ни дома ничего не делал, ни в поле не работал. Жавгарат ничего не говорила ему. Она наивно верила, что, если он снова женится, жизнь наладится, и не хотела замечать, что он спивается. Она даже не знала, что за глаза её сына зовут «Бутылка-пожалуйста».
Слухи о том, что Сакинат возвращается к бывшему мужу, лиши-ли Салама душевного покоя. Он думал о ней с тех пор, как подвёз до-мой после приезда. Для него она была самая красивая, и всегда же-ланная. Он делал всё возможное, чтобы облегчить её жизнь, старался всегда быть рядом, словно её тень. В больнице шутили над тем, что он повсюду следует за ней, и только Сакинат ничего не замечала.
Только из-за того, что его избранница полюбила какого-то парня в Ленинграде, Салам женился на другой девушке. Как только Саки-нат вернулась в село, он и думать забыл о своей жене. Он отвозил врачей в соседний аул и заехал повидаться с сыном. Жена накрыла для него праздничный стол. Разговор не клеился: она говорила, он молчал. Жене не терпелось поделиться новостями.
– Сакинат, говорят, к мужу возвращается. Наверное, скоро свадь-ба.
– Что? Что ты говоришь? – Салам вскочил, чуть не уронив ребен-ка, которого держал на руках.
– Ничего. Во дворе тебя Али ждёт. Он хочет, чтобы ты отвёз его к Сакинат.
– Это ещё зачем?
– Говорят, она сказала, если он хочет вернуть ее, пусть сам при-езжает. Вот такие современные невесты, – жена Салама иронично улыбнулась.
– Значит, он хочет, чтобы она вернулась. А что, дядя Абдулгамид не знает, что собой представляет «Бутылка-пожалуйста»?
– Знает, наверное. Но и Сакинат уже не девочка. Пора ей как-то устраивать свою судьбу.
Салам вышел, так и не притронувшись к еде. Перед домом его ждал Али. Он принарядился, надел галстук и аккуратно зачесал воло-сы назад. В сравнении, с невысокого роста Саламом, в пыльной рабо-чей одежде, Али явно выигрывал.
Салам бросил на него хмурый взгляд, но ничего не сказал. В его душе бушевала буря.
– Ну что, брат Салам, подбросишь меня до района? – обратился он к нему, протягивая руку.
– Хорошо. Садись в машину. Удачи тебе!
– Я свою удачу уже поймал! – еле выговорил Али заплетающим-ся языком. Он явно уже успел приложиться к бутылке.
 Али развалился на переднем сидении. Салам на него даже не смотрел.
– Современные невесты хотят, чтобы женихи сами их уговарива-ли, никаких сватов не признают. Что ж, придётся съездить к ней… Хотя, какая ей разница – я или сваты? Ведь ясно, что всё равно нику-да не денется… Разве нет, брат Салам?
Салам злился и молчал.
«Неужели она достанется этому алкашу?! Убью! Обоих убью! Пусть в тюрьму сяду, лучше в тюрьме, чем так», – думал Салам. Он почти не смотрел на дорогу. Пьяный смех Али доносился до него, словно со дна колодца. «Какое ничтожество! Нет, не повезу я его к Сакинат! Убью! Её не трону, её нельзя. Такой девушки как она, больше нет. Его убью и сам умру. Это лучше, чем позволить Сакинат вернуться к нему». От этих мыслей у Салама голова шла кругом. Ма-шина вела себя как необъезженная лошадь: то набирая, то сбрасывая скорость, она моталась из стороны в сторону. Али на пассажирском сидении болтался, как тряпичная кукла. Внезапно Салам направил машину к обрыву. Али казалось было на всё плевать, вмиг протрезвел от ужаса и заорал. Машина со скрипом остановилась на краю обрыва. Повисла тишина. Не оборачиваясь на пассажира, Салам жестко ска-зал:
– Послушай, трус!
Дрожа от страха, Али уставился на Салама.
– Да, я тебе говорю, алкаш. Я тебя сейчас в пропасть брошу, слышишь? На самое дно!
 Али побледнел. Он с трудом понимал, что ему говорит Салам.
– Говорю тебе первый и последний раз: оставь Сакинат в покое! Ты мизинца её не стоишь. Понял? Эй, Али Раджабович! – левой рукой он схватил Али за челюсть и с силой повернул к себе. До смерти перепуганный Али не сводил глаз с глубокого ущелья.
– Повторяю: оставь Сакинат в покое. А если нет – мы с тобой оба в этом ущелье останемся. Понял? Понял, я тебя спрашиваю? – голос Салама зазвенел.
Было в лице его что-то такое, что Али сразу поверил: этот чело-век действительно готов умереть. Он похолодел.
– Понял… Я тебя очень хорошо понял, – медленно, чтобы язык не заплетался, заговорил он. – Машину назад сделай, пожалуйста. Я всё понял. Мне Сакинат уже не нужна. Это мама велела вернуть ее. А мне, зачем она? Вон сколько вокруг красивых молодых девушек… Салам, сдай назад!
Лицо Салама застыло. Он как будто на том свете побывал. Силы покинули его. Долгое время ничто не нарушало тишину. Теперь и ему стало страшно. Ради Сакинат он готов был броситься в пропасть. Машина остановилась на самом краю. Если бы не еле заметный буго-рок, лежать бы им сейчас на дне ущелья. Салам вздрогнул и очнулся, словно от сна. Он уже не хотел умирать. Али побледнел как бумага, боялся пошевелиться. В его сторону Салам даже не смотрел.
– Сиди спокойно. Дёрнешься – свалимся в ущелье, – бросил Са-лам, осторожно открыл дверь и вышел. Он обошёл машину. Передние колёса висели над пропастью, заднее колесо со стороны Али тоже почти съехало с дороги. Выйти Али не мог: под ним темнела про-пасть. Салам подложил большой камень под заднее колесо, отвязал прикреплённую к багажнику лопату и набросал земли под другое ко-лесо. Потом он и под это колесо подложил камень. Затем он вернулся в машину и завёл ее. Али словно окаменел. Салам резко подал маши-ну назад. Качнувшись сначала вперёд, она выехала на дорогу. Лоб Салама покрывали капли пота. Он вышел, вернул лопату на место и открыл дверь со стороны Али.
– Хватит, накатался! Пошёл вон из моей машины.
Али молча, вышел и встал рядом с ним.
– По-моему, тебе незачем ехать в район. Тебя там никто не ждёт. Надеюсь, у тебя хватит ума помалкивать о том, что здесь произошло. Возвращайся домой. Тут недалеко, всего километров пять. По дороге у тебя будет время, чтобы подумать. Может, что-то и поймёшь, при-дёшь в себя, наконец.
Салам с силой захлопнул дверцу и уехал, оставив Али одного.
Когда Али очнулся и со всей силы пнул ногой камень. Пальцам стало больно, и он застонал. Камень не сдвинулся с места. Он долго стоял, потом присел на валун. Дрожащими пальцами зажёг сигарету и жадно затянулся. Остатки хмеля и пережитый ужас мешали ему со-браться с мыслями. «Судьба, судьба…» – вертелось у него в голове. «Посмотрим, как судьба решит. Пешком я в село не пойду, дождусь попутки», – подумал Али и загадал: если первая машина, которая появится на дороге, будет ехать вверх – он возвращается домой, а ес-ли вниз – поедет к Сакинат. Вручив себя судьбе, он почти успоко-ился.
Когда он уже устал ждать, появился грузовик. Он направлялся в район. Значит, «судьба» отвела его к Сакинат. Он привык действовать по маминой указке, а самостоятельно принимать решения не умел и не стремился, предпочитая все проблемы топить в водке.

* * *

Отделение гинекологии преобразилось. Из Махачкалы привезли оборудование. Сложней, оказалось, убедить беременных женщин, об-ращаться за помощью к медикам. Сначала Сакинат думала, что это будет легко, но беременные упорно продолжали отказываться обра-щаться в больницу, придумывая тысячи нелепых отговорок. Сакинат не могла понять, почему они так поступают, почему отворачиваются, когда им протягивают руку помощи. Приходилось самой три – четыре раза в неделю объезжать сёла. В любую погоду, днём и ночью спешила она к роженицам. Рядом всегда был Салам, который и от-возил её.
Всякое бывало. Иногда Сакинат опаздывала, и сельские доктора справлялись сами, в других случаях ей приходилось спасать от смер-ти рожениц и младенцев. Иногда, несмотря на все усилия, малыши погибали. Но с тех пор, как она начала работать, не умерла роженица. С помощью Аллаха и благодаря своим профессиональным навыкам ей удалось этого добиться.
Сакинат уже несколько дней была в приподнятом настроении. За неделю в больнице родилось семеро здоровых детей. Их мамы чувст-вовали себя хорошо. Она сидела в кабинете и записывала сведения о новорождённых. Был март. Три дня подряд шёл снег. Сырой туман скрывал горы вокруг села. Всё было белым-бело. Холодно, сыро, но чувствуется – весна не за горами: под рыхлыми сугробами журчали ручьи. Мокрый снег не скрипел под ногами, а на месте следа от обуви появлялась талая вода, снег не кружился на воздухе, а падал тяжелыми хлопьями.
«Хорошо, что сегодня никуда не надо. По дорогам не проехать – снег, грязь», – думала Сакинат, глядя в окно.
В дверь кабинета просунулась голова в белой косынке, и молодая санитарка нерешительно вошла в кабинет.
– Сакинат Абдулгамидовна! Какой-то старик в папахе хочет ви-деть вас. Я его сюда не пустила.
Санитарка была молодая, только окончила школу. Она не смогла сдать экзамены в мединститут и временно устроилась на работу в больницу. В следующем году она собиралась снова поступать. Де-вушка во всем хотела быть похожей на Сакинат и очень старалась де-лать всё как надо.
– Правильно сделала. Сюда не только мужчин, но и женщин не всегда пускать можно. Проводи меня к нему.
Сакинат пошла за санитаркой. Во дворе больницы стоял мужчина в папахе. Он был не старым, скорее средних лет. Его нос покраснел от холода. Лицо покрывала густая рыжая борода. Мужчина явно не знал, как начать разговор с доктором, и в нерешительности переминался на снегу. Его ясные глаза под густыми бровями смотрели то на женщин, то на резиновые сапоги, которыми он превращал снег в воду. Сакинат заметила его беспокойство и спросила:
– Добрый день! С приездом! Говори, что случилось.
– Доктор Сакинат! Сакинат, прости, – его голос срывался. Потом он взял себя в руки и заговорил более внятно. – Мне не хотелось в та-кую погоду тебя беспокоить. Но выхода нет. Я не могу допустить, чтобы умерла мать троих детей. Мне стыдно, но я приехал за тобой.
Во всех сёлах хорошо знали, о чём говорила на районных сове-щаниях Сакинат.
«Не надейтесь, что я и дальше буду по домам ездить! Сами во-время привозите своих рожениц в больницу». Сакинат сказала это не-делю назад на совещании перед представителями всех сел, её слова были напечатаны в районной газете, прозвучали несколько раз по ра-дио. Поэтому теперь людям стало стыдно просить её ездить к роже-ницам.
– Не беспокойтесь. Я сейчас соберусь. Узнай, пожалуйста где сейчас  машина, – обратилась Сакинат к санитарке, стоявшей рядом.
– Машина не нужна, – подал голос мужчина в папахе. – В наше село, кроме танка, никакая машина не проедет. Иначе я бы жену сюда привёз. Я на лошади приехал, большую часть дороги пешком шёл, и то еле добрался.
Санитарка быстро выполнила поручение Сакинат: появился Са-лам. Он поздоровался с мужчиной в папахе, как со знакомым.
– Я знаю дорогу в ваше село. До какого места можно доехать на машине?
– До низины, что посреди леса. Там образовалось болото из снега и грязи.
– Тогда до этого места я вас довезу, а три километра до села при-дётся идти пешком.
Сакинат, внимательно слушала мужчин, решила не терять време-ни.
– Я соберусь, а ты машину подготовь. «Жаль, у меня нет резино-вых сапог», – сказала она, с сомнением глядя на свои начищенные до блеска сапожки на каблуке.
Через некоторое время машина Салама стояла во дворе больни-цы. Сакинат надела теплое пальто, повязала голову белым пуховым платком и вышла. Мужчина в папахе решил тоже ехать на машине и сел на заднее сидение. У него на коленях лежали новые блестящие резиновые сапоги.
– Сапоги большого размера, других не было в магазине. Мы их для тебя купили, в твоей обуви там не пройти, – смущённо сказал мужчина, протягивая сапоги Сакинат, сидящей впереди.
– Как хорошо, спасибо! Пусть хоть сороковой размер, ноги сжи-мать не будут. А где твоя лошадь?
– К кунакам отправил с одним мальчиком. Я с вами поеду, а ло-шадь и потом можно забрать.
– Поехали, Салам! Время не ждёт.
До болота в середине леса машина доехала меньше чем за час. Действительно, через этот участок ни одна машина не проехала бы. Где-то сорок метров дороги, между двумя горами было затоплено во-дой, завалено снегом и грязью. Перейти на другую сторону пешком тоже было проблематично. Нужно было подняться выше дороги и пройти среди деревьев по рыхлому снегу. Сакинат переобулась. Са-лам оставил машину на краю дороги, взял чемодан с медицинскими инструментами и направился в сторону леса, Сакинат за ним. Мужчина с папахой шёл впереди, прокладывая им дорогу. Снег сыпал без остановки. Сгущался туман. Стоило немного отстать, и уже невозможно было различить идущего впереди человека. Сакинат никак не могла догнать мужчин. Резиновые сапоги доходили до колен, такой же высоты были и сугробы. Чтобы снег не попадал в голенища, ей приходилось идти точно по дорожке, протоптанной её спутниками. Аул Мулкмахи был на пятьсот метров ниже районного центра. Воздух становился всё более теплым и влажным в низине.
В ауле было около тридцати хозяйств. Он располагался на скло-не, со всех сторон его окружал густой лес. Дорога шла под гору, про-двигаться стало легче. Сакинат даже устать не успела, когда потянуло дымом. Вскоре они увидели дома, засыпанные снегом. Коротко отве-чая на приветствия, Сакинат шла за мужем роженицы. Их дом стоял на другом конце аула. Люди, пришедшие навестить беременную, рас-чистили дорогу к дому, двор и лестницу, но снег всё падал и падал, сводя на нет их старания. Группы сельчан молчали и стояли у дома.
Все втроем прибывшие прошли через настежь распахнутые дере-вянные ворота и поднялись на веранду к роженице. Хозяин дома от-крыл дверь. В лицо Сакинат ударила волна горячего влажного возду-ха. «В этом доме пахнет смертью», – подумала она, и её сердце болезненно сжалось. Она окинула комнату взглядом. Роженица слабо стонала, медсестра обтирала её лоб влажной марлей. Укрытая двумя одеялами, она дрожала, стуча зубами. Возле печки, в углу, сидели две старушки. Они читали молитвы.
– Подготовь шприцы! – сказала Сакинат сельской медсестре, сняла с женщины одно одеяло и бросила на другую кровать. Потом приподняла второе и стала осматривать ее. Медсестра вытащила у женщины между ног окровавленный комок тряпок и показала Саки-нат.
– Это уже третья за час. Она истекает кровью, – сельская медсе-стра выразительно посмотрела на нее. Сакинат догадалась, о чём та думает, и кивнула.
Она разделась и вымыла руки. Из чемодана, который стоял на стульчике рядом с больной, взяла фонендоскоп, приложила его к вздутому животу землистого цвета. Сердцебиение ребенка не про-слушивалось.
– Нужна холодная комната. Будем делать кесарево сечение - при-дется резать – сказала Сакинат медсестре. Потом громко распоряди-лась – Срочно поставьте большой стол, если нет большого стола, то соедините два маленьких, постелите чистую простыню, – приказыва-ла она, а сама думала: «А если она умрёт? Что делать? Но она и так умирает. Надо хотя бы попытаться её спасти… Справлюсь ли я одна? Смогу ли я одна? Какая разница, другого выхода в любом случае нет».
Сакинат впервые пришлось самой давать наркоз и самостоятель-но делать операцию.
У ребенка кожа отделялась от тела. Он был мертв уже несколько дней. Младенца положили в таз с водой, который принесла медсестра. Потом Сакинат стала бороться за жизнь женщины. Надо было быстро остановить кровотечение, и предотвратить развитие сепсиса. Температура в комнате была ниже нуля. На Сакинат был только лёгкий халат, но с неё градом лился пот. Сельская медсестра понимала её с полуслова. Сейчас для них не существовало ничего, кроме женщины, которую должны спасти.
Когда оставалось только наложить швы, сельская медсестра от-несла мертвого младенца старушкам, которые сидели в комнате, и вернулась к Сакинат. Они сделали всё так, как положено. Если бы у Сакинат не было опыта работы в ленинградских больницах, вряд ли она сумела бы спасти эту роженицу. Теперь у неё появился шанс вы-жить.
Пациентку накрыли одеялом и оставили на столе. Она уснула. Сакинат стояла на веранде, привалившись к столбу, который подпи-рал потолок, и смотрела вдаль. Вечерело. Туман клубился над аулом и полз вверх по склонам гор. Снег перестал идти. Над аулом повисла тишина. Женщина ещё не пришла в себя, поэтому Сакинат не могла вернуться домой. Она приоткрыла дверь в комнату рядом. Там было тепло. На кровати сидели дети. Три пары глаз смотрели на неё с на-деждой. Старшему, мальчику, было семь лет, одной девочке пять, а другой три года. Возле печки сидела старушка, онемевшая от горя. Было такое ощущение, что в доме не осталось больше ни одной жи-вой души. Мужчины пошли хоронить ребенка, женщины хлопотали по хозяйству. Даже медсестра ушла домой.
«Великий Аллах! Ради этих детей помоги мне спасти их маму!» – мысленно попросила Сакинат, вложив всю душу в свою нехитрую молитву, и прикрыла дверь.
На лестнице её встретил Салам.
– Вижу, операция закончилась. Очень устала? Я уже целый час тебя жду. Идём в гости к моим кунакам, они нас ждут.
– Спасибо, Салам. Мне действительно нужно отдохнуть.
Прежде, чем уйти, она заглянула в комнату, где они делали опе-рацию. Измученная женщина спала. В ближайшее время ей нужна будет помощь Аллаха, а не врача. Сакинат решила принять пригла-шение Салама.
Через пару часов она вернулась к своей пациентке. Её муж, даже не сняв папаху, сидел в верхней одежде на стуле рядом и дремал. Со-стояние женщины не изменилось, но кровотечение прекратилось: подкладка была сухая. Сакинат дотронулась до больной. Она открыла глаза, посмотрела на доктора с благодарностью и, ничего не сказала, и снова опустила веки. Салам и муж больной на простыне перенесли её в теплую комнату и уложили на кровать. Салам ушёл к своим ку-накам спать. Сакинат, не раздеваясь, прилегла на соседнюю кровать и до утра оставалась возле больной. На другой кровати спали обе де-вочки; возле печки, положив голову на подушки, спала старая мама прооперированной женщины. Отец с сыном ушли в холодную комна-ту. Салам хотел забрать Сакинат с собой к кунакам, но она не согла-силась. Сакинат не была уверена, что больная доживёт до утра, и ос-талась с ней, готовая до конца сражаться за её жизнь...
Утром Сакинат вышла на веранду, чтобы умыться, а когда верну-лась, женщина смотрела на спящих дочерей. Запах смерти, явственно ощутимый вчера, исчез. Солнце поднялось над горами. Его лучи про-брались в комнату и мягко озарили руки больной, сложенные на гру-ди, словно пытаясь их согреть. К утру, температура упала, и больная даже начала разговаривать. Кризис миновал. Сакинат оставалось только проинструктировать сельскую медсестру, какие уколы ей де-лать и какие лекарства давать.
Жители аула Мулкмахи даже не догадывались, какой подвиг со-вершила женщина-врач. Они были уверены: раз доктор пришёл, она непременно вылечит больного, иначе и быть не может. По сравнению с тяжёлым крестьянским трудом работа врача казалась им пустяко-вой.
Когда солнце поднялось высоко над вершинами гор, жители аула Мулкмахи вышли провожать Салама и Сакинат до окраины села. Их лица сияли, как снег под солнцем. Мужчины в папахах и белых ов-чинных тулупах жали им руки и благодарили.
Возвращаться было сложнее: дорога шла в гору. Снег сверкал на солнце и слепил глаза. Повсюду журчали весенние ручьи. Хотя Саки-нат и старалась, ей трудно было поспевать за Саламом. Он уходил всё дальше.
Салам одолел трёхкилометровый подъём на одном дыхании. До-бравшись до болота, он углубился в лес. На тропинке лежало бревно, с которого будто кто-то стряхнул снег. Салам присел отдохнуть. Са-кинат осталась где-то далеко внизу. Она обиделась на то, что Салам не стал её дожидаться, не сбавил скорость. Наконец она добралась до Салама. Он так и сидел на бревне. Она взглянула на его ноги, а потом в лицо. Его кулаки были сжаты, будто он готовился с кем-то драться. Она вдруг заметила, что у него тёмно-синие, словно вечернее небо, глаза. Их взгляды встретились. По телу Салама пробежала дрожь. Са-кинат устала и запыхалась. Её сердце билось так сильно, что, каза-лось, готово вырваться из груди. Салам нежно взял её за плечи и при-влёк к себе. Забыв обо всем на свете, он жадно приник к её горячим губам. Она отпрянула назад и вырвалась из его объятий. Её обуревали противоречивые чувства.
Салам глубоко вздохнул и пришёл в себя. Потом он снова крепко взял Сакинат за плечи и усадил на бревно.
– Садись сюда, – сказал он таким тоном, что стало ясно: надо де-лать, как он велит. В глаза ей он не смотрел. Он решил выложить все, что у него на душе.
– Даже если ты не хочешь меня слушать, я всё равно скажу. Я мужчина. Чем я хуже тех, что крутятся возле тебя каждый день? От-веть! Мое терпение иссякло. Я должен признаться – сейчас или нико-гда! Вот уже пять лет я дышу одной тобой. Ты не знаешь, что это та-кое – видеть любимую женщину, быть рядом и ни разу не дождаться от неё ни одного ласкового взгляда, ни одного теплого слова… Я больше так не могу.
Салам замолчал. Молчала и Сакинат. Вскоре он вновь заговорил:
– Сакинат, я готов все, и даже жизнь свою, бросить к твоим но-гам. Неужели у тебя нет сердца?
Сакинат не отвечала.
– Где твое сердце, где? Ты хоть когда-нибудь открываешь душу? – Салам грубо схватил её за плечи и встряхнул.
– Где твое сердце? – повторял он, как в бреду.
Сакинат растерянно молчала, а он продолжал:
– Значит, твое сердце осталось в Ленинграде! Не удивляйся, я давно всё знаю. И про твоего аварца Расула мне тоже известно. Если честно, он ногтя твоего не стоит. Только и умеет, что плакать. Я своими глазами видел. «Отец не разрешает, отец не разрешает…» – передразнил он Расула. – Разве я не прав? Прав! Я и на могиле твоего сына был. Мне про него бабушка Варя рассказала. Я никому об этом не говорил. И в Ленинград я поехал, никому ничего не сказав. Адрес старушки я нашёл в твоих бумагах. Отыскать Расула было несложно. Говорю тебе: забудь о нём, он тебя недостоин. Он никто, пустое ме-сто. Ветка, которая гнётся от малейшего дуновения ветра и никогда не станет деревом. Сил нет видеть, как ты страдаешь по нему.
Сакинат по-прежнему молчала, и Салам продолжил:
– Я долго ждал. Надеялся, что ты меня заметишь, но ты ничего не видишь и не слышишь. Меня ты в упор не замечаешь, хотя я всё вре-мя на глазах. Для тебя хорош кто угодно, только не я! И ещё этот «Бутылка-пожалуйста», и этот «отец не разрешает» … Я же готов де-лать все, что душе твоей угодно, готов жизнь за тебя отдать! Эх, Са-кинат!
Они долго молчали, потом Салам вновь заговорил:
– Так и будешь молчать? Что ж, молчи. Я домой не вернусь, уво-люсь, не могу больше. Видеть тебя и не быть с тобой – за что мне эта мука? Выходи за меня замуж! А если откажешь, уеду куда подальше, всё равно куда, лишь бы там ничего о тебе не напоминало. Слышишь? Оставлю Дагестан и уеду куда подальше! – поднял голос Салам.
Наконец Сакинат нарушила молчание. Она заговорила ровным, спокойным голосом. Она говорила с ним, как с капризным ребенком, требующим игрушку.
– Не надо никуда уезжать. Ты уже не маленький, да и я тоже. К тому же у тебя ребенок… – сделав паузу, Сакинат продолжила:
– Мы с тобой каждый день видимся. Я давно обо всем догада-лась. Но ведь у тебя семья, вот я и делала вид, что ничего не замечаю.
– Сына я не брошу, но и без тебя мне не жить! – перебил он ее.
Как ждала она этих слов, как хотела услышать их десять лет на-зад от другого человека. А сейчас Сакинат казалось, что всё это про-исходит не с ней, не по-настоящему. Она слушала горячие признания Салама, но её сердце билось ровно… И вдруг ей захотелось открыть душу, стоящему перед ней мужчине, который так много про неё зна-ет. В густом лесу, сидя на сыром бревне, Сакинат осознала, как она устала, как ей нужно, чтобы рядом был человек, понимающий её, ко-торому можно всё рассказать… Она вспоминала свою жизнь: первая любовь, потом неудачный брак, годы одиночества в Ленинграде, Ра-сул, недолгое счастье материнства, её малыш, который навсегда ос-тался в чужой земле. Она была уверена, что о ребенке никто не знает. Оказывается, Саламу известно. И об этом Али – «бутылке» … Ей ста-ло так жалко себя, что слёзы, которые она долго сдерживала, побежа-ли по щекам. Её белый платок сполз на затылок, пальто распахну-лось, и взору Салама открылась грудь Сакинат, высоко вздымающая-ся под тонкой тканью платья.
Салам удивлённо замер. Он никогда не видел, чтобы Сакинат плакала.
– Сакинат, что с тобой? Что случилось? Я тебя обидел, что-то не то сказал? Прости, я не хотел. Не плачь, прошу тебя…
Салам был в полной растерянности.
Она стискивала зубы, но не могла сдержать рыданий. Слёзы тек-ли рекой. Не зная, что делать, Салам взял её за плечи и поднял на но-ги. Его горячие большие ладони нежно гладили её по щекам, вытирая слёзы. Осторожно держа лицо в своих ладонях, он заглянул в её по-красневшие глаза. В его сердце затеплилась надежда, и он задохнулся от счастья.
Сакинат ничего не сказала, но ему и не нужно было слов. Он приник в поцелуе к её дрожащим губам, словно пытаясь спрятать, за-щитить её от всех напастей. Вскоре она перестала всхлипывать. У неё на душе стало удивительно спокойно. Сейчас она полностью зависела от него, но Салам не хотел видеть её жалкой и беспомощной. Он любил её такой, какая она есть на самом деле – сильную, требовательную к себе и другим, не боящейся говорить то, что думает, и поступать так, как считает нужным, в любой ситуации. Салам не воспользовался минутной слабостью. Он взял себя в руки и опустился на бревно. В лицо ей не смотрел. Пытаясь унять дрожь, он сунул руки в карманы и сжал в кулаки.
Сакинат с трудом пришла в себя. Ей было неловко, что она не совладала с эмоциями. Они сидели рядом на бревне в чаще леса и молчали. Говорили их сердца. На небе не было ни облачка. Солнце сияло так, словно хотело разом растопить весь снег. Деревья подстав-ляли его лучам голые ветви. На них ещё не было ни листьев, ни по-чек, и щедро залитый солнечным светом лес был будто прозрачным и золотым. На земле кое-где появились проталины. И душа Сакинат тоже оттаяла, холод, сковывавший её долгие годы, отступил. У неё появилась надежда, что можно жить легко и беспечно, в согласии с собой и с миром…
– Идем. Пора возвращаться на работу. – Салам говорил так, будто ничего не произошло. – Скажи родителям, пусть ждут сватов. Или ты не согласна?
– Я согласна. А мои родители сделают так, как я решу, – теперь её голос не дрожал. Она была искренне благодарна Саламу за то, что он не воспользовался ситуацией и проявил благородство.
Когда машина въехала во двор больницы, было время обеда. Что значит этот день для них обоих, никто в ауле и в райцентре не дога-дывался. А весть о том, что Сакинат сделала кесарево вне больницы и спасла женщину, долетела до райцентра раньше них.

* * *

Жизнь шла своим чередом. Сакинат и Саламу никак не удавалось вернуться к разговору, начатому в весеннем лесу. В круговороте каж-додневных дел незаметно прошла весна. Не сговариваясь друг с дру-гом, каждый из них решил не спешить и проверить временем свои чувства. Сакинат не могла с уверенностью сказать любит ли Салама, но всё чаще стала обращать на него внимание. Сакинат замечала, что и как делает, как говорит Салам, и не обнаружила ничего, что при-шлось бы ей не по нраву. Многочисленные высокопоставленные по-клонники, которые так и крутились вокруг нее, щедро расточали ком-плименты, но их слова не трогали ее. Не было в них ни нежности, ни тепла. Она понимала, что у этих людей язык говорит одно, а на сердце совсем другое. Стоило бы ей хоть раз оступиться, и многие мужчины стали бы хвастаться, что близко знают молодую докторшу. Но Сакинат со всеми держала дистанцию. Каждый день её испытывали на прочность. Многие не верили, что молодая красивая женщина может устоять перед соблазнами, и ждали, что рано или поздно она споткнётся… «Салам лучше их, они ему и в подмётки не годятся», – думала она. «Ты красивая, сегодня я хочу быть с тобой, мы хорошо проведём время», – читала она в глазах своих женатых поклонников. А во взгляде Салама ей виделось иное. «Ты самая прекрасная, ты мне всего дороже, – говорил его взгляд. – Даже если весь мир будет против этого, я сделаю тебя счастливой, ведь ты этого достойна…» Рядом с ним она училась заново надеяться и верить. Любовь Салама подарила ей крылья и уверенность.

                * * *
Красиво в горах в июне. Нежно-зелёная дымка окутывает дере-вья, буйство красок на альпийских лугах радует глаз. Всё цветёт и благоухает. С равнин возвращаются отары овец и стада коров. Холода отступают, и летнее солнце будит в сердцах людей любовь и неж-ность.
У Сакинат хватало забот в любой сезон. Скоро год, как она здесь работает, а ей до сих пор ещё ни разу не удалось вырваться к родите-лям хотя бы на выходные. Женщин в районе много, а врач на всех од-на.
Была суббота. Сакинат сделала обход, выслушала жалобы паци-енток, дала указания медперсоналу и оформила бумаги. Она пила чай в кабинете, напротив неё сидела Муслимат – та самая строгая сани-тарка, которая не пускала в отделение гинекологии, гонца из аула Мулкмахи. Девушка внимательно следила, чтобы в отделении все со-блюдали правила. Пациенты и посетители побаивались её. «Не де-вушка, а беда», – говорили они. Все утверждали, что без  неё  шагу нельзя ступить. Она уговаривала Сакинат ехать домой.
Тяжёлых пациенток в отделении не было, роды в ближайшие дни, не предвиделись. Сакинат уже собиралась уходить, когда дверь без стука отворилась. Вошёл Салам.
– «Угостите и меня вашим чаем горячим», – продекламировал он, подрожая  Батыраю, великому поэту даргинского народа и посмотрел на Муслимат.
– С удовольствием угостим, присаживайся и пей, – в тон ему, то-же как в известном стихотворении, ответила ему Муслимат, и налила ещё один стакан.
– У вас в отделении сегодня спокойно, кажется, будто и нет никого, – улыбнулся Салам, отхлебнув чай.
– Быстро сплюнь, враг Аллаха, а то ты сглазишь наше отделение, – напала на него Муслимат.
– Тьфу, тьфу, машааллах, – послушно сказал Салам, – как можно такое допустить, тому, кто сглазит вас, Аллах пошлёт «мусибат».
Имя Муслимат и слово «мусибат», в переводе  означавшее, бед-ствие были созвучны. Поэтому Салам в шутку дразнил молодую са-нитарку, называя её бедствием.
Все в больнице знали, что Муслимат любит поспорить и всегда стоит на своем. «Беда пришла», – говорили сотрудники, стоило ей раскрыть рот. Но Сакинат не обращала на это внимания: работала уп-рямая девушка старательно и все указания выполняла быстро и точно.
– Муслимат и «мусибат» пусть будут в нашем отделении. Не будь у нас своей «мусибат», чужие беды поселились бы здесь навеки, – пошутила Сакинат. – Так, давайте, выпьем ещё по стаканчику чая за здоровье нашего Бедствия. Наливай чай, Муслимат, не жалей. Воды в колодце много, да и конфеты в магазине Халимбега всегда есть.
– Почему бы не выпить? От чая ещё никто не опьянел. «За твое здоровье, Муслимат», – сказал Салам и сделал глоток обжигающего напитка.
– Кажется, все, кто хотел родиться, уже родились… Ты прав, Са-лам, сегодня на удивление тихо, сказала Сакинат позже.
– Я вот зачем пришёл. Собирайся, Сакинат Абдулгамидовна, по-едем в село. Увидишь родителей, сестру, братьев… Завтра воскресе-нье, до вечера успеем вернуться. Ведь в нашем селе свадьба нынче.
Про свадьбу Сакинат знала. Замуж выходила бывшая жена Сала-ма, которая ушла от него несколько месяцев назад. Жених был из со-седнего села.
Арсену было четыре года и жил он у бабушки, иногда ходил к маме в гости. Салам считал, что, хоть его сын и маленький, он уже многое чувствует и понимает. Сегодня, когда его мама переезжает в другое село, он хотел быть рядом с мальчиком.
С тех пор, как Сакинат вернулась из Ленинграда, Салам не про-вёл дома ни одной ночи. Поначалу он оправдывался, придумывал ка-кие-то причины своего отсутствия. В новогоднюю ночь он тоже не пришёл, остался в больнице. «Или нас с собой забирай в район, или сам возвращайся домой», – сказала ему жена, когда он приехал пови-даться с сыном. Салам отказался. Тогда жена ушла к родителям. Ни разу у Салама не возникло желания её вернуть. Они не ссорились, просто он подал на развод, не объясняя причины. Родители отговари-вали его, но он никого не слушал. Даже если Сакинат и не выйдет за него, жить нелюбимой женщиной он больше не мог. Тогда бывшая жена решила назло Саламу выйти замуж. А он был этому рад. Больше ему не нужно беспокоиться о её дальнейшей судьбе… Сакинат чувст-вовала, что творится у него в душе.
– Действительно, давай поедем. Я со своими  наконец увижусь, ты сына навестишь.
– Наша красавица тебя прикроет в случае чего, – Салам улыбнул-ся Муслимат. – Все-таки будущий врач, коллега…
– Она хорошая санитарка. Думаю, из неё выйдет и настоящий врач. Я дам ей рекомендацию для поступления в институт. Если, ко-нечно, она не передумает учиться и замуж не выскочит.
Для Муслимат похвала начальницы была лучшим подарком.
– Сакинат Абдулгамидовна, если вдруг что-то случится, я вам по-звоню. Но думаю, что сама справлюсь. Поезжайте, и ни о чём не бес-покойтесь.
Хоть у Муслимат и не было медицинского образования, она на-бралась опыта и могла работать даже за медсестру.
– А ведь это идея. Если что, сразу звони.
Салам и Сакинат вместе вышли из больницы.
* * *
Петляя по серпантину, машина поднималась к вершине. Сакинат молчала, чтобы не отвлекать Салама от дороги. Он тоже молчал, по-грузившись в размышления. Внизу остались горные речки, дубовые, березовые и ореховые леса, склоны, жёлтые от цветов, колхозные по-ля с первыми ростками картофеля. Они приближались к альпийским лугам. Выше только небо… Здесь не было ни кустов, ни деревьев. Они проехали поворот, откуда открывался вид на родное село, и вскоре достигли вершины.
Салам остановил машину и вышел, Сакинат за ним. На высоте два с половиной тысяча метров от моря кислорода было мало. Замет-но похолодало. Сакинат и Салам стояли рядом, с наслаждением вды-хая чистый горный воздух. Отсюда можно было увидеть половину Дагестана, а горные вершины, покрытые вечными снегами, были так близко, что казалось, протяни руку – и коснёшься. Не верилось, что в этом сказочном месте могут жить обычные люди. Всё здесь казалось волшебным: воздух, цветы, трава, люди... Но жизнь в селе мало была похожа на сказку. Когда небо было ясным, когда нежные солнечные лучи ласкали высокие травы и белые цветы на горных склонах, где паслись овцы и коровы, не было на земле места прекрасней. Но у гор суровый нрав. Каждый день они испытывают людей на прочность. Здесь ни в чём нельзя быть уверенным, даже погода меняется не-сколько раз за день. Откуда ни возьмись, налетит ледяной ветер, при-несёт свинцовые тучи, и побьёт град урожай на полях и в огородах, покалечит животных на пастбищах. Зимой снежные заносы надолго отрезают село от внешнего мира, порой неделями приходится ждать, пока дороги расчистятся. Даже в середине лета иногда приходится надевать тулупы. В Шалда никогда не топили дровами. Чтобы приго-товить еду и обогреть дом, жители использовали кизяк. Заготавливали его женщины. Но страшнее, когда зимой несколько дней подряд дует ураганный ветер с горных вершин. Он гасит огонь в очаге, подхватывает искры и швыряет их повсюду, поджигая стога и строения. Бывает и так, что всё село охватывает огонь. Сакинат вспомнила, как дважды сгорели скирды в верхнем квартале. В такую погоду люди старались не разводить огонь в очаге и сидели в нетопленых домах, кутаясь в огромные овчинные тулупы. Когда Сакинат была маленькая, в один из таких периодов вся семья спасалась от голода парным молоком, в которое добавляли толокно. Несколько лет тому назад снова пришёл ветер с гор. Тогда в сельском магазине не осталось ни печенья, ни пряников: огонь в очаге разводить было нельзя, и их ели вместо хлеба. Но и это ещё не все: во время ветра отключается электричество. Тогда людям остается только Аллаху молиться, чтобы ветер прекратился. А как только он стихнет, непременно выпадает много снега. На несколько часов перед снегом наступает затишье, и люди спешат сделать все необходимые дела. Когда же снегопад прекращается, приходит долго-жданная помощь. Из райцентра приезжают рабочие и вместе с жителями села поднимают поваленные электрические столбы, вос-станавливают оборванные провода, тракторами расчищают от сугро-бов дорогу.
Триста лет назад люди поселились здесь, потому что тут просто содержать скот. Через какое-то время маленький хутор разросся до большого села. Камней здесь мало, и дома строили из самана. Стари-ки в Шалда говорят: «Человеку не нужно строить дом на века. Чело-век на земле – гость, он приходит на землю на время и снова возвра-щается к Аллаху. Приобретать нужно только самое необходимое». В Шалда, когда собирались женить сына, с помощью односельчан при-страивали к дому ещё одну комнату. Ни больших домов, ни предме-тов роскоши у них никогда не было. Открытые сердца, радостные, светлые лица, огромное терпение и уважительное отношение к людям – вот чем всегда были богаты жители Шалда. Самым большим и самым красивым в селе считался дом отца Сакинат. После того как в село провели электрический свет, сельчане всем миром начали строить дома для молодых семей, несколько даже закончили, но постепенно строительный энтузиазм угас. У каждого хватало своих дел и забот. Преобразить село не получилось. Молодые всё чаще уезжали учиться и не возвращались. Они не хотели жить, как их предки, тяжким трудом добывая каждый кусок хлеба. Старики же не желали никаких перемен. В их дома провели электричество, в остальном же всё оставалось, как и сто лет назад. Вот такое село Шалда, раскинувшееся чуть ниже перевала. Родное село Салама и Сакинат, их дом, их земля. И где бы они ни были, Шалда всегда будет в их сердцах. И для них не будет места прекраснее этого на белом свете
– На этом склоне есть чистый родник. Пойдем, попьём воды и немного отдохнём, – предложил Салам.
Идея поваляться в траве среди полевых цветов Сакинат понрави-лась: неизвестно, когда ещё выпадет возможность приехать сюда. Вслед за Саламом она пошла по узкой тропинке. Родник находился на теневой стороне горы. Здесь трава ещё толком не выросла. Сухие прошлогодние стебли засыпали тропинку. Родник бил из углубления в скале. Чьи-то заботливые руки расчистили его и укрепили края, чтобы вода не уходила. Рядом на камне лежала банка из нержавейки. Она служила кружкой.
Они напились ледяной воды, от которой ломило зубы.
Говорят, что там, где нет моря, любая лужа – водоем, а к этому роднику у них обоих было особое отношение. В детстве они часто бывали здесь, чистили его своими руками, много раз утоляли жажду студеной родниковой водой. Навестив родник, они отправились на солнечную сторону, туда, где сельчане косили траву.
– Хоть твоя мама и будет ругаться, нарву для тебя цветов и сде-лаю букет, – улыбнулся Салам и посмотрел на Сакинат.
– Только попробуй! Как даст тебе Аллах молотком по голове! Не бери грех на душу, они ведь тоже жить хотят. Так в Шалда бабушки говорили внукам. Рвать цветы детям взрослые не разрешали. Наверно поэтому луга вокруг селения были такие красочные, такое разнообра-зие цветов нигде больше невозможно было увидеть.
– Действительно, не стоит, Салам. Цветы на лугу лучше смотрят-ся, чем в букете. Давай просто посидим среди них.
Сакинат всегда было жалко сорванные цветы, которые сразу те-ряли свои живые краски. Они шли по густой траве. Дорога осталась довольно далеко. Когда они потеряли машину из виду, Салам снял куртку и расстелил её на траве. Они сели рядом. Им хотелось столько сказать друг другу, но оба не спешили заговорить. Наконец Салам решился:
– Знаешь, теперь мне гораздо спокойнее. Я не хотел, чтобы мать моего ребенка была несчастной. Если она найдёт свое счастье в новом браке, я буду только рад. Эта женщина ничего плохого мне не сделала… Но сердцу не прикажешь. Не смог я с ней жить, зная, что есть ты, – Салам помолчал. – Когда-нибудь мы с тобой обязательно будем вместе. Я уверен – мы созданы друг для друга. Вся предыдущая жизнь была лишь подготовкой к нашей встрече. Это правда, даже не сомневайся.
Сакинат ничего не сказала. Её мысли пока недостаточно чётко оформились, чтобы она могла озвучить их.
– Если твое сердце всё ещё в Ленинграде, я подожду. Без сердца, без любви – это не жизнь, – спокойно и ровно говорил Салам, но в каждом слове сквозила давняя печаль.
– Нет, Салам, я здесь, с тобой, и сердце мое принадлежит тебе. Того человека я себе придумала, а в жизни он был совсем другим, не таким, как я представляла. Иногда я думаю – может, я предъявляла к нему слишком высокие требования? Но я до сих пор не могу понять, как он мог так поступить. Когда я потеряла сына, я навсегда вычерк-нула его из своей жизни. Не хочу ворошить прошлое, давай больше не будем говорить о нём.
– Я на всё готов, чтобы соответствовать твоим высоким требова-ниям. Для тебя я сделаю что угодно, ничего не пожалею, только бы ты была счастлива. Ведь ты это заслужила.
Салам попытался её обнять, но Сакинат отстранилась.
– Потерпи немного. Я никуда не убегу. Уже совсем скоро стану я твоей и перед людьми, и перед Аллахом.
– Сегодня к вам придут сваты, а через две недели сыграем свадь-бу…
-Так и сделаем. Я согласна.
Над горами заклубились тёмные тучи, солнце спряталось, и с за-снеженных вершин подул холодный ветер. Им хотелось ещё посидеть среди цветов, но пора было ехать. Салам не верил своему счастью: Сакинат станет его женой! Правда, у неё он особой радости не заме-чал и иногда гас, словно огонь, на который плеснули воды. Но он го-тов был ждать.
На следующее утро сын Салама вышел гулять со сверстниками. Салам наблюдал за ним с веранды. Он привёз мальчику кое-что из одежды, и тот сразу облачился в обновки. Было видно, что вещи ему понравились. Его карманы оттопыривались. Туда он напихал кара-мельки, которыми делился с друзьями. Салам успокоился. Он боялся, что сын будет переживать из-за маминой свадьбы, но вроде всё обош-лось.
О том, что Салам засватал Сакинат, к утру знало всё село. По обычаям Шалда жених и невеста не должны были видеться до свадь-бы, но Сакинат и Салам пренебрегли условностями и уехали на од-ной машине.

* * *

Свершилось! Это было счастье, настоящее счастье, и его не надо было прятать от родных и знакомых, им некого было стесняться.
Тонкий серп нарождающейся луны и тысячи звёзд взирали с неба на разгорячённый свадебный круг. На всю округу пела зурна, гремели барабаны. Высокий, яркий, большой костёр ярко освещал площадку для танцев и сидящих за столом людей. Места хватало всем. Танцева-ли и взрослые, и дети. Гости заказывали музыку, и зурнач и барабан-щик без отдыха играли зажигательные мелодии. Одни пускались в пляс, другие подбадривали их, хлопая в такт музыке. Все гости были либо родственниками, либо соседями молодожёнов. Они так давно были знакомы друг с другом, что никто никого не стеснялся, каждый был таким, какой он есть. Скамейками служили доски, положенные на саманные кирпичи. С одной стороны круга для танцев расположи-лись женщины, с другой – мужчины.
Сакинат сидела с женщинами. Как и положено невесте, она при-крыла лоб краем белого платка. На руках она держала свою тезку, дочку Гулаймат, сестры Салама. Девочке было шесть лет. Иногда она убегала поиграть с Арсеном, сыном Салама. Сакинат хотелось, чтобы Арсен тоже сел рядом с ней, но тот лишь издалека поглядывал на неё и не подходил.
Приближалась полночь. Гости постепенно покидали танцеваль-ный круг и расходились по домам. Сакинат глазами поискала Салама, но его нигде видно не было. Убайдат младшая сестра Салама, неза-метно со спины подошла к невесте и шепнула  на ухо.
– Идем, тебя зовут.
Сакинат  выбралась из окружавших ее девушек, оставила гостей и пошла за ней. Убайдат за руку потянула Сакинат на второй этаж.
Салам и его друг, водитель колхозной машины Нариман курили на веранде. Нариман бросил сигарету и обратился к Сакинат:
– Ты уж прости нас! Не хотелось беспокоить тебя в такой день, да вот какая беда случилась. Моя жена давно уже плохо себя чувствовала, но не хотела уходить со свадьбы. Вовремя мы её в больницу не отвезли, а теперь уже поздно, совсем ей худо. Вот, пришёл просить Салама, чтобы отпустил тебя.
– Если ребенок рождается во время свадьбы, это к добру, – Саки-нат улыбнулась. – Саламу пора узнать, что большинство детей появ-ляется на свет после полуночи. Придётся ему привыкать к тому, что жена работает даже по ночам. Я готова.
…Когда Нариман проводил Сакинат до дома, в селе кричали пер-вые петухи. Звёзд на небе почти не было, и, как всегда, перед рассве-том, стало очень темно.
– Сакинат, прости, что так получилось, – в который раз извинялся Нариман. – Но без твоей помощи мой сын не родился бы. Не знаю, как и благодарить тебя. Большое спасибо!
– Главное, что с малышом всё в порядке. Пусть будет долгой и счастливой его жизнь.
Перед воротами Нариман развернулся и растворился в темноте. Сакинат остановилась в замешательстве. В доме Салама было темно и тихо. Она не знала, как ей поступить: зайти в их дом, или вернуться к себе. «Что за сумасшедшая ночь! Как я найду спальню в чужом доме? Я бы вернулась к себе, но что подумают родители? Да и не хотелось бы одной блуждать во мраке, а Нариман так быстро ушёл…», – думала Сакинат. Она долго стояла перед воротами. Занималась заря. Солнечные лучи озарили вершины гор. Скоро село проснётся. Чтобы никто не увидел её на улице, Сакинат пошла в родительский дом. Когда она уже была у ворот, кто-то схватил её за плечи.
– Эй, ты куда собралась?
В сумраке она не могла разглядеть лица Салама, но по голосу по-няла, что он улыбается.
– Твой дом с сегодняшнего дня вон там, – Салам показал в сторо-ну своего жилища, обнял её за талию и повёл. – Ну-ка, давай, домой! Жена обязана слушаться мужа.
Сакинат вздохнула с облегчением. Вернуться после свадьбы в отцовский дом – плохая примета. Салам появился очень вовремя.
Через три дня после свадьбы Салам и Сакинат уехали в район. С первого дня Салам всё свободное время проводил с женой, помогая ей во всем. Живи они в селе, у них могли бы возникнуть проблемы: ни одна горянка не захочет, чтобы её сын таскал воду и топил печь. А Салам, чтобы облегчить жизнь Сакинат, готов был делать что угодно. Привезти воду или разжечь огонь для него было несложно. В райцен-тре это не считалось постыдным делом.
Сакинат была счастлива. Стоило ей только о чём-нибудь поду-мать, как муж уже всё делал, предугадывая её желания. Жить ради неё было пределом его мечтаний. Рядом с любящим мужем Сакинат расцвела. Она ценила его заботу, готовность всегда прийти на помощь. Поэтому, строгая и требовательная на работе, дома она становилась нежной и ласковой и стремилась во всем угодить  Саламу.

* * *

К сожалению, в жизни бывают не только белые полосы.
Была поздняя осень. Полная луна заливала светом горные скло-ны. Салам вернулся домой раньше жены. Растопил печь, поставил на огонь кастрюлю с мясом, чтобы Сакинат, когда придёт, приготовила хинкал. Мясо сварилось, потом и вода выкипела, а Сакинат всё не возвращалась. Время подходило к полуночи. Салам забеспокоился. Если бы её вызвали в какое-нибудь село, он бы её и повёз, ведь дру-гих машин в больнице не было. Но его машина стоит перед домом. Поздно ночью он вытащил кусок варёного мяса, отломал кусок хлеба и попытался поесть. С самого обеда у него не было во рту ни крошки, но еда не лезла в горло. Не раздеваясь, он лёг на диван лицом вниз. Сон не шёл. Разыскивать Сакинат ему было неудобно. Телефон на подоконнике молчал. В два часа ночи он понял, что жена не вернётся. До утра он глаз не сомкнул, так и лежал, уставившись в потолок. Его одолевали тёмные мысли. Что только он не представил! «Наверное, этот сладкоголосый главврач увёз её в Махачкалу… Я тут места себе не нахожу, а они там в гостинице шампанское пьют. Этот кобель очень любит шампанское. Пожалуй, смеются надо мной?»
Салам сжал кулаки в бессильной ярости. «Ну конечно, с чего бы это главврачу довольствоваться одной своей женой, тем более такой безобразной?! Он, наверно, думает, моя Сакинат для него предназна-чена… Ну уж нет! Пусть хоть пальцем тронет – убью! А может, она с первым секретарём? – продолжал гадать Салам. – Он тоже большой ценитель женской красоты. Вообразил, что, если должность высокая, можно с чужими жёнами гулять. Что они там, в своих кабинетах, ду-мают, что в горах джигиты перевелись? Ошибаются! Они ещё узнают, что у нас в жилах кровь, а не вода…»
После свадьбы прошло несколько месяцев, и у него ни разу не было повода усомниться в Сакинат. Салам купался в своём счастье и даже не подозревал существование такого ада, как эта ночь. В отчая-нии он был готов убить и Сакинат, и себя.
Рассвело. Холодное осеннее солнце скупо осветило горы. Салам встал и как был – не умывшись, не переодевшись – вышел из дома. Он даже не прогрел машину и поспешил в больницу. Навстречу ему шли люди, а ему было стыдно смотреть им в глаза. Саламу казалось, все они знают, что его жена не ночевала дома, и смеются у него за спиной. Втянув голову в плечи и глядя в пол, он поднялся в гинеколо-гическое отделение. У дверей ему встретилась Муслимат. Она взгля-нула на Салама и обомлела. Его нельзя было узнать. Небритый, помя-тый, с безумными глазами, он напоминал выходца с того света.
– Ой, Салам! Ты прости меня! Сакинат Абдулгамидовна мне по-ручила позвонить тебе, а я забыла… Поверь, я не хотела. Вчера вече-ром, она поехала на соболезнование к кунакам, в соседнее  селение.
Муслимат виновато смотрела на него, хлопая ресницами.
– Поесть, наверное, ты не забыла. Не зря тебя врачи Бедой назы-вают! Ты поэтому и не смогла поступить учиться, – проворчал Салам и глубоко вздохнул. У него будто камень с души свалился. Он не жа-лел Муслимат, и уколол в самое больное место, хотел, чтобы и ей досталась доля его ночного ада. Девушка очень переживала, от того, что не смогла поступить учиться в мединститут.
Муслимат полностью осознала свою вину, но оправдывалась.
– Вчера, когда рабочий день уже закончился, в больницу привез-ли трёх молодых ребят в тяжёлом состоянии, после авто аварии. Точ-нее, одного не довезли. Говорили, что он сын кунаков отца Сакинат. Она поехала его хоронить. Вроде сегодня должна вернуться.
Саламу не хотелось продолжать разговор. На сердце стало легко. И сразу же ему стало стыдно из-за своих подозрений. Он оставил ма-шину во дворе больницы и прогулялся до дома пешком. Привёл себя в порядок, позавтракал и к восьми часам снова вернулся на работу, но это был уже совсем другой человек – весёлый, уверенный в себе, ка-ким его и привыкли видеть. Улыбка не сходила с его лица.

* * *

Был обычный зимний вечер. После ужина Сакинат устроилась в кресле с книгой. Салам, лёжа на диване, листал газету. В комнате по-висла гнетущая тишина. Салам отшвырнул газету.
– Хватит читать! Ерунду всякую пишут в газетах. Не хочешь зав-тра съездить в село? Я вспомнил сына. Наш дом какой-то пустой.  Ес-ли бы получалось его забрать сюда.
Конечно, он понимал, что у бабушки мальчику лучше. Она целый день с внуком, а они работают, с утра до вечера ребенок был бы один. Салам заговорил, о сыне не поэтому. Он мечтал о том, что у них с Сакинат будут дети, но время шло, и ничего не происходило. Сакинат тоже это беспокоило, но она надеялась, что всё образуется. Как обычно, ни он, ни она так и не решились начать разговор на бо-лезненную тему, но продолжали думать об этом, и думы их были не-весёлыми.
– Я не поеду в село. Хочу завтра сделать уборку. А ты, поезжай, повидайся с сыном, наших родителей навести. А от меня подарки им передашь.
Утром Сакинат не стала будить мужа и, оставив его нежиться в постели, оделась и пошла в магазин. Денег она не жалела: Арсену ку-пила теплое пальто и сапоги, обеим мамам – чулки и калоши, в про-дуктовом магазине набрала конфет, печенья и прочих сладостей. По-лучились две полные сумки. Так она пыталась заглушить голос совес-ти. После свадьбы прошло больше полугода, а она ни разу не вспом-нила о сыне Салама, не подумала, что мальчику нужен отец. Оказывается, она так зациклилась на себе, что не замечала никого и ничего вокруг. Наверное, она была слишком счастлива для этого. Щедрыми подарками  хотела, хотя бы частично загладить свою вину.
Когда Сакинат вернулась, Салам возился с машиной. Он строго посмотрел на неё и спросил:
– Что должен думать муж, если утром не обнаружил жену, кото-рая ночью была рядом?
– Когда муж ложится спать, он свои ноги должен привязывать к ногам жены, а конец верёвки держать в зубах. Вот тогда жена никуда не убежит! – ответила ему Сакинат и рассмеялась.
– Я завёл машину, собирался ехать тебя искать. Могла бы подож-дать уже, пока найду. А то получилось, зря машину прогревал…
– Хочешь, я куплю длинную верёвку? Она недорогая… – не уни-малась Сакинат.
– Если так рассуждать, нужно связать жену и повсюду с собой таскать. Делать нечего! Никуда ты от меня не денешься. В конце кон-цов, у меня машина есть, я тебя где угодно догоню и найду! – он под-хватил жену на руки и закружил. – А верёвку и перерезать можно. Лучше уж наручники. Есть у меня один знакомый милиционер, у него и одолжу.
Салам говорил преувеличенно серьезно, и лишь глаза его улыба-лись.
– Ты особо наручникам не доверяй, к ним ключи бывают. Верить нужно жене, тогда ни верёвка, ни наручники не понадобятся. Отпусти меня. И не смотри на меня так, будто мы месяц не виделись, я всю ночь рядом с тобой спала.
– Надо же! А я и забыл... Вообще-то я тебя целых семь часов не видел. Я спал.
– Я не возражаю, можешь смотреть, сколько хочешь, пока я тебе не надоем. А сейчас идём в дом. Ещё соседи увидят, что мы с тобой дурачимся, как дети. Езжай в село, а я пока приберу, постираю. Вот, сумки с подарками, не забудь, а лучше сразу положи в машину.
Салам позавтракал и уехал. Сакинат решила сделать, наконец, генеральную уборку. В будни работа отнимала все силы, и до домаш-них дел руки не доходили.
Они жили в коммунальной квартире. Им принадлежали две ма-ленькие комнаты. Внутри они сделали ремонт, но снаружи пока оста-вили всё без изменений. У соседей, с которыми у них был общий ко-ридор, было четверо детей. К ним без конца ходили гости, и пол в ко-ридоре настолько истерся, что казалось, будто его никогда и не кра-сили. Двор не был заасфальтирован, и во время дождей там появля-лась непролазная грязь. Эту грязь бесчисленные посетители несли в дом. Туалет для четырёх семей располагался во дворе. Во время убор-ки приходилось таскать ведра с грязной водой со второго этажа и проходить приличное расстояние, чтобы вылить их. Сакинат воспри-нимала этот дом как временное жильё. За стеной у соседей бубнил телевизор. Сакинат усмехнулась. А у них ни телевизора, ни холодильника... Да что там – после свадьбы они ещё ни одной вещи себе не купили, всё времени не было. Они мало внимания уделяли домашнему хозяйству: Сакинат была слишком увлечена работой, а Салам ничего не замечал, кроме любимой жены. Они даже новую одежду себе не купили.
Ей стало неловко. Окунувшись с головой в работу, она запустила дом. «И что с того, что начальство мной довольно? – думала Сакинат. – Я ведь женщина, хранительница домашнего очага, а хозяйство в та-ком запущенном виде. Какая я безответственная хозяйка! Салам тоже хорош, нечего сказать! Мог бы и подсказать, что не дело делаю, муж все-таки…» Раздумывая об этом, Сакинат разбирала старые вещи, смотрела, что выбросить, а что ещё можно оставить. Она подогрела воду на печи, которую топили каменным углем, и устроила стирку. Благодаря Саламу у неё был хороший запас воды. Она подумала о том, что ей повезло. Редко, когда мужья помогают жёнам, большин-ство считают позором ходить за водой. Стиральную машинку они то-же пока не купили, и стирать приходилось вручную. До обеда она всё закончила. Сакинат развешивала вещи во дворе, и они сразу камене-ли, схваченные морозом. Было холодно, и Сакинат поспешила вер-нуться в дом.
Она почувствовала усталость, но одолевавшие её назойливые мысли куда-то исчезли, словно она выплеснула их вместе с грязной водой. Всё стало просто и понятно.
Жить так дальше она не хотела. Не для этого она окончила Ле-нинградский медицинский институт, чтобы всю жизнь купаться в «бакинской бане». Так в народе называли большие алюминиевые та-зы. Она считала, что достойна большего. Хотя и у других жителей, которые, как они, приехали в райцентр на работу, условия были не лучше. Почти все жили у кунаков или  в лучшем случае, в комму-нальной квартире.

* * *

Раны, нанесённые войной, постепенно затягивались. Люди вери-ли в светлое будущее, в то, что все невзгоды остались позади. Поко-ление, родившееся после войны, не знало ни голода, ни холода, ни ла-герей. Молодые парни и девушки смело разъезжались по всей стране учиться и работать. Сакинат была первой женщиной в районе, кото-рая получила образование за пределами Дагестана, сейчас же таких стало много. Сельские жители считали, что иметь высшее образова-ние очень престижно. Родители, которые всю жизнь занимались тя-жёлым крестьянским трудом, ничего не жалели, чтобы их дети учи-лись. Они считали, что образование – это дверь к другой, лёгкой сы-той жизни. Те же, кому учеба не давалась, шли работать на заводы и фабрики. В сёлах открывались филиалы ковровых, швейных, вязаль-ных комбинатов, и каждый мог выбрать себе дело по душе. С каждым днём жизнь становилась всё лучше.
Давление власти немного ослабло, и тут же оживились мошенни-ки без стыда и совести, которые в погоне за богатством были готовы на все. Законы  существовали только на бумаге. Никто не считал пре-ступником начальника, который разворовывал колхозное добро и на общественные деньги строил себе хоромы. Напротив, про такого че-ловека говорили, что он умеет жить, его все уважали и считали за честь сидеть с ним за одним столом. Многие и сами поступали бы точно так же, если бы была возможность. Государственные органы, которые должны бороться с преступностью, закрывали на это глаза. Получить или дать взятку стало в порядке вещей. У больших началь-ников появились особняки, обставленные красивой мебелью, появи-лись легковые машины. Все знали, что на зарплату всего этого не ку-пишь, но этим людям всё сходило с рук. Если же человек, занимаю-щий высокий пост, не имел предметов роскоши, его считали ни на что не способным тюфяком. У тех же, кто честно жил на зарплату, быт не улучшался. Даже появилось проклятие: «Чтоб ты жил на одну зарплату!». Люди большой страны превращались в воров, больших и маленьких. Красть у государства не считалось делом зазорным. Те, которые не воровали и жили бедно, чувствовали себя людьми второго сорта и завидовали богатым дельцам и ворам.
Воровство приобрело массовый характер, но государство было так богато, что расхитить все его запасы было невозможно. И всё же страна, занимающая одну шестую часть суши, начала подгнивать из-нутри, будто яблоко, в котором поселился червяк. Стяжательство рас-пространялось, как инфекция, поражая новые и новые души. Дело было в двойных стандартах, в том, что существовали две правды: од-на для властей, а другая для народа. Даже тем, чья совесть чиста, при-ходилось жить двойной жизнью. То, что показывали по телевидению, писали в газетах и учебниках, было далеко от реальной жизни. В школе детей учили, что воровать нельзя, а сельскому мальчишке, что-бы покормить своего теленка, приходилось тайком косить траву на колхозном лугу. Так делали многие. Того, кого сторож не поймал за руку, вором не считали, в случае поимки воришку предавали публич-ному позору, а его родителей штрафовали. Дети усваивали урок: во-ровать можно, но надо уметь это делать. Так происходило по всей стране. Колхозный чабан мог притащить домой тушу барана из кол-хозного стада. «Ешьте, – говорил он своим детям. – Дети председате-ля уже семь баранов съели, вы тоже право имеете». Как бы хорошо ни учился сын рядового колхозника, в вуз поступит не он, а отпрыск ка-кого-нибудь начальника, которого устроят туда за взятку. По телеви-зору и в газетах бойко рапортовали о достижениях передовых доярок, колхозников, рабочих заводов, воздавая им славу и почёт. Но, ни один сын председателя колхоза почему-то не стал чабаном, ни один сын директора завода не пошёл в рабочие. Санатории и курорты, в которых отдыхало начальство, простые труженики даже не видели. Появились специальные магазины для руководителей. Все понимали, что государственные чиновники врут, но делали вид, что верят. В ма-газинах нельзя было ничего купить на честно заработанные деньги, полки были пусты. Те, кто имели деньги, переплачивали продавцу и получали товар из-под прилавка.
Складывалось впечатление, что государство делает все, чтобы его граждане не могли зарабатывать честным путём. Колхозник не имел права держать больше двух коров, если рождался теленок, его отбирали. Молодожёны, чтобы получить участок для строительства дома, вынуждены были годами уговаривать председателя колхоза. Людей, которые нагло обворовывали государство, становилось всё больше. При этом обманывать родных и друзей считалось постыд-ным, неуважение к старшим было позором. Все знали, что необходи-мо помогать друг другу в тяжёлых ситуациях, всем миром строились и хоронили покойников. Те, кто хитрее по жизни, не афишировали свое богатство, делали вид, что работают как все, жили  скромно, не-заметно, тихо воровали.
Жизнь изменилась. Эти перемены повлияли и на Сакинат. Когда она первый раз взяла взятку, то до утра не могла уснуть. Хотя какая это взятка… Кунак её отца подарил ей ягнёнка, когда она впервые приехала в их аул с обходом. В конце, концов, Сакинат решила, что принимать подарки от кунаков – это не преступление, и успокоилась. Вначале что-то брать у своих пациентов она стеснялась. Но ни одна роженица не выписывалась из больницы, не оставив ей символиче-ский подарок или небольшую сумму денег. Когда она ездила по сё-лам, то, как правило, с пустыми руками не возвращалась. Если она отказывалась, люди обижались. Постепенно она привыкла к деньгам и подаркам и даже удивлялась, если ей не предлагали вознагражде-ние. Значит, считала она, её работу не оценили. Никто не осуждал ее, воспринимая такое поведение как должное. Но Сакинат не жаднича-ла, она довольствовалась небольшими суммами, ведь её маленькой семье много и не нужно. Как бы то ни было, благодаря подношениям пациентов её доходы заметно увеличились, и теперь она могла жить не хуже других.

* * *

Приближалась полночь. Сакинат раскинулась на разложенном диване и спала, уткнувшись лицом в подушку. Под подушкой лежала раскрытая книга. Блестящие чёрные волосы, которые она не укорачи-вала с тех пор, как приехала из города, разметались по подушке, струились по спине и плечам. В комнате пахло свежеиспечённым хлебом и мясными чуду. От растопленной печки шёл жар. Настольная лампа возле дивана слабо освещала комнату.
Вечером Сакинат ждала мужа к ужину, но он всё не шёл. Чуду давно остыли, а Салам так и не появился. Тогда Сакинат устроилась с книгой на диване и незаметно для себя уснула.
Салам открыл дверь своим ключом и зашёл. Ни шум подъез-жающей машины, ни его шаги не разбудили Сакинат. Салам не спеша разделся, сел на стул рядом с диваном и стал смотреть на спящую же-ну. Сердце его ещё болело от слов, сказанных матерью. Когда был у неё в гостях. Она вышла к машине провожать его, и вдруг выложила всё, о чём, видимо, думала уже давно.
– О, Аллах, счастливо тебе доехать, мамин родной. За сына не переживай, у него всё есть. Я больше за тебя беспокоюсь. Не слиш-ком ли тяжёлую ношу взвалил ты на себя, сынок? Твоя жена долго училась, много повидала. К тому же красавица. А ведь не зря говорят, что пусть лучше красивая жена у соседа будет. И ещё. Даже если женщина занимает руководящий пост, дома, в семье, главным должен быть муж.
Должно быть, его немногословная мама долго размышляла, что-бы высказать столько за один раз. Темнота скрывала её лицо, но сры-вающийся голос выдавал волнение.
Салам не показал, что слова матери задели его за живое, и пере-вёл всё в шутку.
– Не беспокойся, с этим у нас все хорошо. Моя жена делает все, что я говорю. Когда получится, мы вместе в гости приедем. Счастли-во оставаться, мама!
Его слова успокоили материнское сердце, он же всю дорогу вспоминал её разговор…
Салам не мог глаз отвести от спящей жены. Её руки, молочно-белые, как у фарфоровой статуэтки, изящная ножка, высунувшаяся из-под одеяла, волнующие изгибы тела – всё это завораживало его. Сакинат была красива спокойной красотой, уверенной в себе женщи-ны. Саламу она была дороже всего на свете, но рана в сердце, нане-сённая словами мамы, заболела ещё сильней, будто кто-то посыпал её солью. Он жалел, что не спросил мать, почему она в чем-то подозре-вает Сакинат. Может, ей что-то известно, чего он не знает? Но в тот момент он хотел лишь скорее завершить неприятный разговор, по-этому не стал задавать никаких вопросов. Он не хотел слышать про свою жену ничего плохого. Он и сейчас не думал, что Сакинат в чем-то виновата, но не чувствовал ни любви, ни нежности, всё поглотила боль. Словно обезумев, он разорвал на жене ночную рубашку и, не дожидаясь, пока она проснётся, схватил за волосы и грубо овладел ею.
Через полчаса, придя в себя, Сакинат тихо спросила:
– Что с тобой случилось?
Он ничего не ответил, не извинился. Сакинат сумела, молча вы-нести его яростные ласки. Сегодня она узнала своего мужа, с другой стороны. Она догадывалась, что с ним что-то произошло, но решила не лезть с расспросами, а принять всё как данность. Оказалось, в гру-бом мужчине есть даже нечто притягательное. Это был новый опыт, который, как она считала, сделал жизнь только ярче. Салам мучился запоздалым раскаянием и даже не подозревал, что в глазах Сакинат он ничуть не упал.

* * *

У Паризат были причины не доверять невестке. Сакинат прихо-дилось большую часть времени проводить вне дома, среди мужчин, ответственных работников района. Партийная организация больницы ещё до свадьбы избрала её секретарём. Руководить партийной орга-низацией, куда входило более тридцати человек, и одновременно вы-полнять свои служебные обязанности было нелегко. При этом Саки-нат никогда спустя рукава не работала так, что её ставили в пример другим. В партию она вступила, когда была студенткой. Выбрать  секретарём предложил Набигулла Магомедович. Когда выбирали, он и на собрании присутствовал. Секретарь райкома считал себя, умею-щим подбирать кадры. Он решил, что молодая образованная женщина будет полезна на ответственной должности. Тогда как раз пришла ди-ректива сверху, чтобы продвигали женщин. Так он и сделал, за что его не раз хвалили в обкоме.
Работа секретаря отнимала много времени, за неё не платили и не благодарили. Ей приходилось решать самые разные проблемы района. Нужно было раз в месяц проводить партийное собрание и раз в неделю собирать актив организации. Нужно было построить новое здание для больницы. Вместе с главврачом она как секретарь отвечала за ход строительства. Надо было подготовить массу документов, чтобы убедить начальство в том, что районная больница нуждается в новом здании. Среди членов партии было много молодых специалистов, которые приехали в район по распределению. Нужно было обеспечить их жильём, а за десять лет государство не построило ни одного жилого дома. Нужны были детские ясли, чтобы молодые мамы могли работать. Все эти вопросы без секретаря партийной организации не решались. При этом всех детей, которые рождались в районе, по-прежнему принимала Сакинат. Она работала днём и ночью, без праздников и выходных. Салам видел свою жену, только когда она ела или спала. Поползли сплетни. Сакинат всегда была на виду: красивая, образованная, независимая в словах и поступках, она не боялась быть яркой, не такой, как все, позволяла себе смелые наряды. Неудивительно, что люди стали выдумывать про неё всякие небылицы, распуская грязные слухи. Многие не верили, что может оставаться честной и безгрешной такая необычная женщина. Дошли эти разговоры и до Паризат.
Торжественное собрание жителей района, посвящённое восьмому марта, проходило в Доме культуры. Зал был полон. Когда выбирали президиум, ведущий торжества назвал имя первого секретаря, а после него Сакинат. В президиуме Сакинат и Набигулла Магомедович сидели вместе в первом ряду. Сакинат прекрасно смотрелась на ярко освещённой сцене. В зале были и другие женщины – передовики производства, доярки, колхозницы и ковровщицы, но Сакинат была так молода и хороша собой, что они не шли, ни в какое сравнение. Она была одета, как городская модница, платка на ней не было. Вечерний макияж и красиво уложенные волосы довершали образ. У всех на глазах Набигулла Магомедович что-то тихо говорил ей, Сакинат слушала и улыбалась. Когда торжественная часть закончилась, они вместе спустились в зал и сели рядом в первом ряду. Начался концерт, но они продолжали разговор. Сакинат убеждала первого секретаря, что в крупных сёлах необходимо открыть акушерские пункты. Набигулла Магомедович кивал головой, выражая свое согласие. Окружающие не слышали, о чём они говорили, и могли придумывать все, что душе угодно. Салам на последнем ряду сидел как на иголках и не отводил взгляда от жены. Сакинат, которая думала лишь о том, как облегчить жизнь женщин на селе, даже не подозревала, как всё выглядит со стороны.
Концерт закончился, Сакинат и Набигулла Магомедович подо-шли к Саламу, который вышел раньше. Первый секретарь был в хо-рошем настроении и всё время шутил.
– Эх, друг Салам, если Сакинат, ещё немного посидит рядом со мной, до утра новое здание больницы построить заставит. Тебе, на-верно, нелегко каждый день исполнять все её желания?
– Это она от вас, чиновников, много чего требует. А от меня ни-чего. Правда, же Сакинат? – спокойно сказал он.
Она улыбнулась мужу. За эту улыбку Салам готов был половину мира  отдать.
– Правильно, Салам. Ты у меня один, а чиновников сколько хо-чешь. Если их не дёргать, дело с места не двигается. Им сто раз надо одно и то же повторять. А мой Салам, не успею я ещё и рот раскрыть, уже все делает.
Сакинат с нежностью посмотрела на Салама, взяла его под руку и положила голову ему на плечо. На ней были блестящие высокие сапоги на шпильках и пальто с большим воротником. Смотрелась она очень эффектно. На улице стало холодно, она сняла с шеи платок и набросила на голову. Белый цвет был ей к лицу.
– Вроде бы весна, а как холодно, – сказала она, ещё теснее при-жимаясь к Саламу, и оглянулась. Рядом с ними собралось всё высокое начальство: председатель райпо, председатель райисполкома, второй секретарь райкома, главврач больницы. Казалось их так и тянет к Са-кинат. А ей не было до них никакого дела, она хотела поскорее вер-нуться домой и остаться наедине с мужем.
– В такую погоду дома надо сидеть. Я ещё зайду в райком кое-что уточнить, а сейчас всем спокойной ночи.
– Спокойной ночи, Сакинат Абдулгамидовна! Двери райкома для тебя всегда открыты, – Набигулла Магомедович, не таясь, любовался Сакинат. Другим мужчинам тоже нравилось на неё смотреть. От их взглядов ей стало не по себе, и с мужем под руку она поспешила до-мой.
Салам был мрачнее тучи. У него накопилось много вопросов к жене, но он не хотел портить ей настроение.
На следующий день, обойдя больных, Сакинат сидела в своём кабинете. Внезапно дверь распахнулась, и в кабинет ворвалась краси-вая круглолицая женщина. Не поздоровавшись, она прислонилась к стене и молчала, сверлила Сакинат взглядом. Сакинат указала на стул возле стола.
– Проходите, садитесь.
Женщина проигнорировала её предложение. Дрожащими руками она вцепилась в край стола и нависла над ней с искажённым лицом, но, натолкнувшись на спокойный взгляд Сакинат, опустилась на стул.
Сакинат взяла листок и ручку и обратилась к посетительнице:
– Слушаю вас. Фамилия, имя? На что жалуетесь?
– Ты ещё издеваешься? – взвилась незнакомка. – Ты мою фами-лию прекрасно знаешь! Вот что я тебе скажу: оставь моего мужа в покое! Сама от него не отстанешь, я тебя заставлю!
– О чём вы говорите? Я вас даже не знаю! – Сакинат вскочила с места.
– А тебе и не нужно меня знать! Запомни мои слова: оставь моего мужа в покое!
Сакинат выхватила из верхнего ящика стола паспорт, раскрыла его и сунула в нос посетительнице. За обложкой была её любимая фо-тография, где они с Саламом – веселые и счастливые люди.
– Вот! Сюда смотри! Это мой муж. И никакой, другой мне сто лет не нужен! – торопливо перелистав страницы, она вытащила се-мейную фотографию.
– Смотри, это мой отец и мои братья. Перед ними я чиста, как се-верный снег. А с такими сплетницами, как ты, я даже не здороваюсь! Пошла вон! Знать не желаю ни тебя, ни твоего мужа.
Женщина замерла. Не в силах успокоиться, Сакинат продолжала стоять. Теперь она смотрела на неё сверху вниз. В глазах женщины промелькнуло сомнение.
– Хотелось бы верить, что это правда. Но ведь дыма без огня не бывает. Ну чем я хуже тебя?! – воскликнула она, глядя в лицо Саки-нат. – Я дам это узнать своему мужу!
– Дай узнать! Делай что хочешь, только меня в ваши семейные разборки не вмешивай! А теперь хватит. Выйди из моего кабинета!
Резко распахнув дверь, в кабинет зашла тётя Ашура, пожилая женщина, которая много лет работала в больнице санитаркой. Саки-нат посмотрела ей в лицо и догадалась, что она появилась не случай-но.
– Не кричите, – строго сказала тётя Ашура. – А теперь обе по-слушайте меня как старшую. Тебе, Сакинат, я в матери гожусь, а ты моя племянница. Не обижайтесь, что я, простая санитарка, вас ругаю. Ты, племянница моя, много лишнего тут наговорила. Тебе не в чём винить, Сакинат. Она уже два года у меня на глазах. Да, на язык она не сдержана, правду-матку рубит, да, подчинённых гоняет. Но чтоб на чужих мужей заглядываться – такого не было. Я догадываюсь, откуда эти разговоры. На собрании я не была, но знаю, что это все пустые сплетни. Ты, моя племянница, уйди и больше не повторяй этот бред, не позорься. Не ребенок уже, мать троих детей. А ты, Сакинат, не удивляйся. Эти сплетни и до меня дошли. Нечего прилюдно шушукаться с чужим мужиком. Раз уж ты работаешь среди мужчин, следи за собой, незачем каждому улыбаться до ушей. Кувшин, с которым ходят по воду, вода и разбивает. Сплетницы всегда повод найдут. Я тебе добра желаю, ты мне как дочка. Спокойно работай и ни о чём не думай. А ты, племянница, иди домой. Ни мужу, ни братьям, ни сестрам ничего не говори, пусть всё останется между нами. Вставай, я тебя провожу.
Посетительница, молчала и вышла вслед за тётей Ашурой. Саки-нат схватилась за голову, не зная, что и думать. Когда тётя Ашура вернулась в кабинет, застала её в том же положении. Ашура без слов заварила чай, взяла со шкафа чашки с блюдцами и налила им обеим. Она села напротив Сакинат и поправила свою больничную косынку.
– Успокойся. Нет причины так переживать. Пей чай. Если бы знала, что моя племянница сюда идёт для этого, я бы её не пустила. Глупая она, поверила сплетням и прибежала скандалить.
Сакинат опустила голову, взяла чашку и быстро сделала пару глотков.
– Кто она, тётя Ашура? Я её не знаю, сегодня в первый раз уви-дела.
– Жена райкома Наби, заведующая яслями. Она поверила разго-ворам тех, кто тебя видел на мартовском собрании. На чужой роток не накинешь платок, но у лжи хвост короткий. Всё образуется, ты не переживай. Она  скоро поймёт, как она ошибалась.
– О, Аллах! Что будет, если это дойдёт до Салама?
– Ничего не говори ему, мужьям о женских разборках знать неза-чем. Надеюсь, эти сплетни до него не дойдут. Мужчины считают, что дыма без огня не бывает. А ведь порой человек во время пожара по-гибает от дыма, а не от огня.
Тётя Ашура взяла чашки и ушла. Сакинат осталась одна со свои-ми мыслями.
                * * *
Приближались майские праздники. Сакинат не хотела выходить на люди. Она ни разу не видела первого секретаря, после разговора с его женой, и все вопросы решала через других работников райкома. Верно, и до него дошли эти сплетни. Он уже два месяца не приглашал Сакинат к себе в кабинет. Но во время праздничных мероприятий встречи было не избежать. Сакинат так и не поняла, слышал ли что-то Салам или нет. Долгое время он ходил без настроения, но на эту тему, ни разу не заговорил.
Сакинат не могла стать другой, но теперь она избегала откровен-ных разговоров, боялась, в лишний раз, хвалить или критиковать дру-гих, скрывала от людей свои чувства. Даже в самые светлые минуты она вдруг вспоминала, в чём её обвиняют, и её сердце сжималось от боли. Как просто было в Ленинграде, где никому не было дела до других и каждый живёт так, как считает нужным. Когда на душе было особенно тяжело, она всё чаще с теплом вспоминала далёкий северный город.
Сакинат написала письмо бабушке Варе. Она спросила, не будет ли бабушка против того, чтобы они с мужем приедут в гости. Через две недели пришёл ответ. Почтальон принёс письмо прямо в кабинет. В конверте были два листа из тетради в клетку.
«Моя дорогая Сонечка, – писала бабушка Варя, – Даже не верит-ся, что снова увижу тебя. Знаешь, дорогая моя, у меня на всем белом свете нет никого ближе тебя. Очень рада, что ты замужем. Вы сможе-те жить в моей комнате, сколько захотите, а я буду спать на кухне. Жду не дождусь, когда вы приедете. Мне так одиноко! Правда, помо-гать, как раньше, я уже не смогу. Теперь я почти не выхожу из дома. В этом году зима была холодная и длинная, а весна теплая. К май-ским праздникам весь город, наверно, зазеленеет. Я буду ждать нашей встречи».
Салам зашёл к главврачу договориться насчёт отпуска. Отпус-тить его на весь срок Магомед Ибрагимович не согласился.
– Мало ли что может случиться. Двух недель вполне хватает, чтобы отдохнуть. Так что поезжайте в Ленинград. Пятнадцать дней у вас есть, успеете и погулять, и город посмотреть. Остальные дни как-нибудь потом отгуляете, а отпускные можете взять полностью. Когда собираетесь ехать?
– На самолёт билеты не достали, решили на поезде ехать. Подга-дали так, чтобы на майские праздники там быть.
– Счастливого пути! Я поручу, чтобы до Махачкалы вас отвезли на твоей машине. Когда будете обратно ехать, сообщите, вас встретят. Ленинград – красивый город, я бы тоже с вами поехал, но, к сожалению, много работы.
– Спасибо, Магомед Ибрагимович. Договорились. Главное, что-бы больные в районе не узнали, что нас нет. Счастливо оставаться! Побегу в бухгалтерию.

* * *

Поезд шёл с юга на север через всю страну. Далеко остались, го-ры Дагестана в синей дымке, пахнущие полынью степи Калмыкии в весенних цветах, берега широкой Волги, светло-зелёные бескрайние поля озимых, только освободившиеся из-под снега. Человеку, кото-рый родился в маленьком Дагестане, было непривычно видеть бес-крайние Российские просторы. Проросшие пшеничные поля были разделены на квадраты деревьями, на которых только распускались почки. За час могло не встретиться ни одного населённого пункта. Утром солнце всходит – в окне пшеничные поля, вечером солнце са-дится – пейзаж тот же.
Наверное, глядя на эти бесконечные поля, офицер русской армии, который вёз пленного Шамиля, задал ему вопрос:
– Если бы Вы знали, что Россия такая большая, Вы воевали бы с Русским царём?
– Вы же воевали с нами, хотя знали, что Дагестан маленький, – ответил  великий имам Дагестана и Чечни.
Действительно, и сейчас трудно понять, зачем, имея столько пре-красной земли, царь направил русскую армию в маленький, бедный, но гордый Дагестан.
Но хотя Дагестан и невелик, у его народа большое сердце. Рус-ской армии пришлось двадцать пять лет воевать, чтобы покорить этот горный край. Много дагестанских воинов полегло в боях. Имам Ша-миль был взят в плен и увезён в Россию, Дагестан был захвачен, но не покорён. И лишь когда русские пришли к горцам как старшие това-рищи, неся им тепло и свет, те открыли им свои сердца.
Сакинат смотрела на переполненный перрон московского вокзала и понимала, почему нужно сеять столько пшеницы. Нелегко прокормить такое количество народа. В Ленинград поезд отправлялся вечером. Свои сумки они положили в камеру хранения и решили посмотреть Москву.
Ещё в поезде они переоделись. Салам облачился в тёмные брюки и в светлую рубашку. На всякий случай он захватил с собой короткую теплую куртку. На шее у него висел фотоаппарат. Сакинат нарядилась в тёмно-зелёный костюм и на голову одела белую косынку. В туфлях на платформе она легко и уверенно шагала рядом с Саламом, с которым теперь была почти одного роста. Прохожие обращали внимание на красивую пару, идущую рука об руку.
Никогда ещё у Сакинат не было так легко на душе. Можно было ни о чём не думать, ведь рядом с ней мужчина, который всё решит. Они зашли в ближайшее кафе. Салам сразу нашёл свободный стол и предупредительно отодвинул стул, чтобы Сакинат села. Она улыба-лась, наблюдая за мужем. Он держался так, будто всю жизнь прожил в городе, повесил куртку на спинку стула, фотоаппарат положил на край стола и пошёл что-нибудь заказать. Сакинат вытащила зер-кальце из маленькой белой сумочки и поправила выбившиеся из-под косынки пряди. Она знала: Салам хочет, чтобы она ни о чём не беспокоилась и хорошо выглядела. Ему нравилось ухаживать за ней. На Кавказе не принято, чтобы мужчина открыто проявлял свои чувства, но здесь он мог быть нежным с женой, заботиться о ней и никого не стесняться. И Сакинат это нравилось. Она чувствовала себя любимой и желанной... На столе появились хлеб, сыр, кофе и яичница.
Когда поели, Салам помог надеть плащ, решив до конца играть роль галантного кавалера. Недалеко от метро продавались цветы. Са-лам купил три красные розы и торжественно вручил их Сакинат. Всё было как в кино, и ей стало даже немного неловко. Салам попросил прохожего сфотографировать их, и они спустились в метро.
Если в мире существуют семь чудес света, то восьмое – это мос-ковское метро. У Сакинат и Салама дух захватывало от роскошного убранства его станций. Они быстро доехали до Красной площади.
Робкие лучи солнца, пробившиеся сквозь облака, освещали пло-щадь, как и сотни лет назад. Народу на площади было мало, был обычный рабочий день.
«Красная площадь, главная площадь страны похожа на характер русского человека, также широка и невыразимо прекрасна! И вместе с тем всё просто и понятно», – думала про себя Сакинат.
Размеры Красной площади не подавляли, напротив, здесь, будто обострялись все чувства. Они долго бродили вокруг Кремля и всё время фотографировались. Обедать они пошли в ресторан «Седьмое небо» в Останкино.
К вечеру они устали, но до отхода поезда успели выполнить всю культурную программу.
В Ленинград поезд прибыл рано утром. Оставался ещё час до то-го, как откроются мосты не Неве, и начнется нормальное движение наземного транспорта. Город просыпался. Здание вокзала заполни-лось людьми, спешившими по своим делам. Человеку, который прие-хал из маленького горного села, трудно было привыкнуть к ритму большого города, к толпам народа. В шесть часов метро начало рабо-тать. Ехать на метро с тяжёлыми сумками не хотелось, взяли такси и уже в восемь часов были у бабушки Вари. Ради гостей она встала по-раньше и принарядилась. Она встретила Сакинат как самого близкого человека. Так же тепло приняла она и её мужа. В этот день никуда не выходили и провели день за разговорами.
В первую очередь Сакинат хотела навестить могилу сына. Туда они все втроём и отправились на следующее утро.
Сакинат не терпелось оказаться на месте. Хотя она делала вид, будто всё в порядке, в её сердце навсегда поселилась боль потери. Никто и не догадывался, какой тяжкий груз несла она все эти годы. Сакинат надеялась, что на могиле сына она сумеет сбросить его и вновь обрести душевное равновесие.
Они вышли из метро. Бабушка Варя купила красные цветы. У Сакинат в маленькой сумочке была земля, завёрнутая в чёрную тря-пицу. Она взяла её с могилы своей бабушки. В другом свёртке были сухие цветы. Она надеялась, что семена приживутся, и на могиле  сы-на будут расти такие же цветы, как в горах.
На кладбище бабушка Варя и Салам чуть отстали. Сакинат надо было побыть одной. Дрожащими пальцами она гладила землю моги-лы, не замечая ничего вокруг. Её зелёные глаза наполнились слезами, к горлу подступил ком. Она не могла издать ни звука.
Воспоминания нахлынули на Сакинат. Вот они вдвоём, идут по еще тёмной улице. Каждое утро, шесть дней в неделю, она отводила его в ясли и оставляла с чужими людьми. Мало, слишком мало вре-мени проводили они вместе. А иначе никак, она работала, ведь надо было на что-то жить. И ясли еле нашла. Она оставляла его в яслях и сразу начинала скучать. Потом, думала она, позже всё наверстает, бу-дет уделять ему больше внимания. Не получилось. Он ушёл, чтобы облегчить ей жизнь, а ей стало так тяжело, как никогда, и теперь все-гда так будет. Не сумела, не сберегла своего сыночка, свою кровиноч-ку. Если бы только можно было всё вернуть! Она бы ни на миг не ос-тавила его, не отдала ни в какие ясли. Милостыню просила бы, друзья бы помогли, но сын всё время был бы с ней рядом. Но нет, ничего не исправить, остается только лить слёзы над его могилой. Больше всего Сакинат не любила плакать, а сейчас рыдала и не могла остановиться. Слёзы бежали по её щекам, высыхая от балтийского ветра. Её била дрожь, она никак не могла успокоиться. Салам подошёл и нежно обнял её за плечи.
– Ну-ну, хватит. Дай свою сумку. Где земля, которую  привезла? Я не могу видеть, как ты плачешь!
В душе Салама боролись противоречивые чувства. Ему было бес-конечно жаль Сакинат, невыносимо больно видеть слёзы в её пре-красных глазах. И одновременно он испытывал зависть. Он ревновал жену к мертвому мальчику и ничего не мог с собой поделать. Сакинат должна принадлежать только ему, все её чувства, все улыбки и даже слёзы. Салам ни с кем не хотел делить сердце Сакинат.
Сакинат дала ему сумку. Они вытащили оба свёртка. Она развя-зала их, рассыпала землю и раскрошила цветы на могиле и смешала их с влажной почвой. Затем она взяла у Салама свёрток с рисом и пшеницей. Их она тоже разбросала на могиле и вокруг нее. Об этом обычае – оставлять на могилах близких зерно для птиц – напомнил ей муж. Она была похожа на мать, которая кормит ребенка. Сакинат на-деялась: может быть, если сделать все, чего требуют традиции, не та-ким жгучим будет изматывающее чувство вины. Бабушка Варя поло-жила цветы на могилу.
С кладбища домой не пошли. Недалеко от дома, где жила бабуш-ка Варя, был кинотеатр. Там показывали фильм о блокаде. Красивым, хорошо поставленным голосом диктор рассказывал о трудностях, пе-ренесённых людьми во время блокады. Бабушка слушала его и не знала, как реагировать. Все, о чём говорилось в фильме, было прав-дой, но слишком многое осталось без внимания. О самых страшных вещах в фильме умалчивалось. Старая женщина, которая пережила блокаду, чувствовала горечь и гордость одновременно. Её глаза бле-стели, но слёз не было. Когда фильм закончился, было ещё светло. К полуночи вернулись домой. Бабушка была счастлива. Она так устала от одиночества, подолгу ей не с кем было даже словом перекинуться, и для неё приезд гостей стал настоящим праздником.
Их первая экскурсия была в Кронштадт. Белоснежный корабль нёс их вперёд. Сакинат радовалась, как ребенок, в руки которого по-пала красивая игрушка. Но у неё не было желания жадничать и играть самой, напротив, ей хотелось поделиться своими чувствами с Саламом, чтобы он тоже поддался очарованию этого удивительного города. А Салам на всё смотрел глазами любимой, да и, по большому счету, ему не было разницы, на что смотреть, лишь бы жена была рядом.
Пассажирами парохода в основном были учащиеся старших классов и их учителя. Многие из них приехали из других республик, были и иностранцы. На палубе слышалась литовская, латвийская, эс-тонская и даже финская речь. Финны заметно отличались от осталь-ных и одеждой, и поведением. Их экскурсовод говорил громко, не об-ращая внимания, что он заглушает русского гида. В их группе были десять – пятнадцать учеников и учитель, высокий, с рыжей козлиной бородкой. На спинах у них висели рюкзаки, из которых выглядывали крышки термосов, у каждого на шее висел фотоаппарат. Все, и де-вушки, и парни, были в кроссовках, в лёгких джинсах и ярких свите-рах. Они явно оделись так, как им удобно, не стараясь кому-то понра-виться. Они жадно ловили каждое слово экскурсовода, внимательно смотрели по сторонам, стараясь запомнить всё услышанное и увиден-ное. Подростки всё время улыбались и делились впечатлениями друг с другом, не смущаясь от того, что вокруг столько незнакомых людей. Сакинат с завистью смотрела на юных иностранцев. Какие открытые у них лица, какие они свободные и раскованные! Наши  молодые люди никогда такими не бывают, и в чём причина этого, она не знала. Ей стало обидно за советскую молодежь. Ведь наши ребята ни в чём не уступают иностранцам и даже превосходят их в знаниях. Почему же они не могут так же беспечно радоваться жизни и быть собой, почему каждый шаг они привыкли делать с оглядкой: а что скажут люди? Она сомневалась, правильно ли то, что наших молодых людей приучают действовать по указке старших, не давая поверить в собственные силы. Вырастая, они привыкают жить в разладе с собой, играть какие-то роли. Не лучше ли, если юноши и девушки будут учиться, самостоятельно принимать решения и нести за них ответственность? Так думала Сакинат, сидя на палубе белого парохода, плывущего по Неве.
Они ещё не добрались до Кронштадта, когда набежали облака и пошёл слепой дождь. Холодный северный ветер пробирал до костей. Но, похоже, капризы погоды волновали только пару из Дагестана. Финны вытащили из рюкзаков тонкие дождевики и зонтики, другие туристы надели плащи. Все они жили в северных широтах и привык-ли к ненастью. Спасаясь от дождя, Сакинат и Салам спустились на нижнюю палубу.
Сойдя с трапа, решили продолжить прогулку без экскурсовода. Им хотелось самим познакомиться с городом, составить о нём свое впечатление без подсказок гида. Они не уставали удивляться творе-ниям человеческих рук. Камни стен, возведённых триста лет назад, выдержали натиск ветров и сегодня, как и раньше, служили человеку. Именно здесь Пётр первый прорубил окно в Европу. Но, как показала история, если было нужно, Россия всегда могла отгородиться от не-другов стеной. Это окно когда нужно надежно закрывалось. Сколько раз Кронштадт становился щитом, преграждая врагам путь к Ленин-граду! Земля, которая была свидетелем страданий и бед народа, его героических подвигов, теперь наслаждалась тишиной и покоем. На деревьях появились клейкие листья, на клумбах там и тут пробива-лась трава. Воздух наполнился запахом первоцветов. Природа просы-палась, начиналась новая весна, новая жизнь. Как и триста лет назад, всё шло своим чередом. И такой же переменчивой была погода: то светило яркое солнце, то внезапно набегали тучи и проливались дож-дем. Перед памятником Петру первому Сакинат думала о неразрыв-ной связи Дагестана и России, вспоминала о том, что Махачкала – из-начально Порт-Петровск – был основан Петром первым.
Они любовались узорной чугунной оградой Летнего сада, его резными воротами. После полудня потеплело, дождь прекратился, и было так приятно отдыхать на скамейке в тени деревьев! Сакинат не могла надышаться ленинградским воздухом, она набиралась впечат-лений, стараясь увидеть, как можно больше. А Саламу нравилось все, что доставляло радость жене. Вечером, когда возвращались на паро-ходе домой, Сакинат, не отрываясь, долго всматривалась в темные Балтийские воды, словно пыталась заглянуть в душу моря.
В гастрономе она набрала две сумки продуктов. Ассортимент в Ленинградских магазинах был непривычно богатый, а цены низкие.
В Ленинграде есть много мест, которые хочется посещать снова и снова. Например, Эрмитаж – музей, в котором собрано множество прекрасных творений человеческих рук со всего Мира. Чтобы обойти его, нужно потратить не один день, но у них не было столько време-ни. Пришлось довольствоваться поверхностным осмотром, но даже он произвёл такое впечатление на Сакинат, что она подумала: люди, сотворившие своими руками эту красоту, были приближёнными Ал-лаха.
На четвертый день посетили Петергоф. Никого не могла оставить равнодушным его красота. Комплекс фонтанов поражал великолепи-ем. Некогда Петергоф был летней резиденцией русских царей. Заво-раживающую красоту Петергофа трудно передать словами. Это во-площение души России, её бескрайних просторов. Шахматная гора, Римские фонтаны, Солнечные фонтаны в форме пирамид… Кто хоть однажды всё это увидел, не забудет до конца своих дней. Здесь чело-веку хотелось думать только о светлом, о красивом, о великом, о  том что каждый   должен оставить свой след на земле, и добрую память о себе.
Как могла бы Сакинат не посетить Пушкино? Этот спокойный город был свидетелем событий, определивших её жизнь. С ним были связаны многие воспоминания. И природа, и воздух здесь были дру-гими. Этим воздухом дышал Пушкин, здесь он сидел на скамейке в раздумьях. Здесь всё в жизни виделось отчётливей и яснее. Здесь, ко-гда-то Сакинат заглянула в себя и приняла решения, что окончательно и бесповоротно изменили её жизнь.
Салам и Сакинат сидели на скамейке, в парке рядом с памятни-ком Пушкину. Она что-то увлечённо рассказывала мужу и вдруг за-метила, что он не слушает ее. Не отрываясь, он смотрел на девочек – двойняшек, которых вёл молодой мужчина. Девочки в одинаковых клетчатых платьицах, белых колготках и красных лаковых туфлях будто сошли с открытки. Огромные белые банты делали их похожими на цветы. Сакинат с грустью поняла, что всё это время, пока они бродили по городу, осматривая достопримечательности, удовольствие получала только сама. Салам лишь покорно следовал за ней, а сам мечтал о другом. Ему бы со своими детьми возиться, играть с ними, водить на прогулку. А разве она этого не хочет? Что же делать? Здесь она ничего не может изменить, здесь уже как сложиться судьба, так и будет. Тогда вперёд, их культурная программа ещё не завершена, столько всего интересного не увиденного остается впереди… Она многое успела увидеть, пока жила в Ленинграде, и теперь с удовольствием снова пройдётся по знакомым местам, для Салама же всё было впервые.
На следующий день отправились в Исаакиевский собор. Широ-кая площадь перед ним бурлила многолюдьем, как всегда, но она была настолько огромна, что всем хватало простора. Из-за её размеров казалось, что она пуста. Там собирались творческие люди. В одном углу сидели художники. За несколько минут любой из них мог простым карандашом нарисовать портрет каждому желающему. Стоило это удовольствие десять рублей. Повсюду собирались группы по интересам. Здесь можно было встретить поэтов, певцов, художников. У туристов была возможность бесплатно послушать уличных исполнителей, понаблюдать за работой живописцев. Это была уникальная площадка для свободного общения. Не было никаких правил и ограничений, здесь каждый мог продемонстрировать свои таланты. Затем они пошли смотреть собор. Сакинат не знала, с чем сравнить его величественную красоту. Вот разве что с горами Кавказа. И подниматься им пришлось, как по горной тропе, по винтовой лестнице из синего камня. Они очень устали, пока добрались до смотровой площадки, но вид, открывшийся сверху, того стоил. Внизу раскинулся город, похожий отсюда на муравейник. Для Сакинат быть в Ленинграде и не подняться на Собор, было немыслимо. Без этого впечатления были бы не полными. Спускаясь, Сакинат пожалела, что нет туристических маршрутов по Дагестану. А ведь нам есть что показать, чем удивить. Одни наши горы чего стоят. Как было бы хорошо, если бы люди приезжали к нам, чтобы по крутым горным тропам пониматься к самому небу. Тот, кто хоть раз увидит с вершины цветущие альпийские луга и глубокие ущелья, не забудет этого никогда. Сакинат знала об этом, но не ведала, кому и как об этом говорить.
Для Ленинграда девятое мая – самый главный праздник. Об этом Сакинат знала, когда училась в мединституте. Перед Зимним двор-цом собиралось много людей, чтобы посмотреть на салют, посвящён-ный великой победе Советского народа. Как ни странно, за все годы ей только два раза удалось попасть на салют, и она решила ещё раз насладиться этим великолепным зрелищем. Бабушка Варя тоже собиралась пойти, но в последний момент передумала, сославшись на то, что в толпе ей может стать плохо. Когда же Сакинат стала настаи-вать, она объяснила истинную причину своего решения:
– Это для вас праздник, а мне мало радости в этот день. Начну вспоминать, переживать всё заново. Тяжело это. Я хочу остаться до-ма.
Так им и не удалось уговорить старушку.
Сакинат знала, существует неписаное правило: на площади перед Зимним дворцом у представителей каждого народа великой России было свое место. Дагестанцев она нашла там же, где и обычно, возле известной Александровской колонны, или Александрийского столпа, увековеченного Пушкиным в одном из стихотворений. Дагестанская группа была довольно многочисленной. Сакинат оглянулась в поисках знакомых, но никого не увидела. Она сразу отметила, что в этот раз пришло немало девушек-дагестанок, чего раньше не было. Она разглядела несколько девичьих компаний. Даже в праздничной толпе они выделялись яркой южной красотой.
Площадь наполнялась людьми. Их лица светились от радости. Повсюду звучала музыка. Здесь можно было услышать песни любого народа нашей страны. Возле Александровской колонны заиграли ба-рабан и зурна. На звуки музыки стала подтягиваться кавказская моло-дежь, начались песни и танцы. Играли дагестанские музыканты. Представители других кавказских народов танцевали каждый в своём национальном стиле. Им не было разницы, кто откуда. Салам и Саки-нат хлопали танцующим, но присоединиться к ним так и не решились, подумали, что им это уже не по возрасту. Затем вышли профессиональные танцоры, и все дружно хлопали им, встав в круг. Грузины и кабардинцы, ингуши и чеченцы, армяне, азербайджанцы, дагестанцы лихо отплясывали, сменяя друг друга. Иногда и русские, не в силах устоять перед зажигательной мелодией, выходили в круг и старательно повторяли движения танцоров. Кавказцы ободряюще аплодировали им. Всем было легко и весело. Потом танцоры устали, зазвучали песни. Кто-то пел под пандур, кто-то под балалайку, под баян, под зурну и барабан, а иные и без музыкального сопровождения.
В семь часов начался салют. Над головами людей ярко вспыхну-ли тысячи огней, словно в небе распустились гигантские сказочные цветы. После каждого залпа люди кричали «ура!». Люди искренне ра-довались и чувствовали удивительное единение. Ещё полчаса небо над Ленинградом пылало, сверкая и переливаясь разноцветными красками. Потом праздничная феерия закончилась, и народ начал расходиться.
Салам и Сакинат стояли за Зимним дворцом возле Невы, опер-шись на кованую ограду. Они ждали, пока на площади станет свобод-нее. Когда толпа поредела, Сакинат заметила три знакомые фигуры. Арслан, Али и Расул смотрели на них, не отводя взгляд. Пока Саки-нат думала, стоит ли с ними здороваться, Али и Арслан сами подошли и первые протянули руки для приветствия.
– Это мой муж Салам. А это наши дагестанские ребята, мои зна-комые со студенческих лет. Салам, знакомься, это Али, а это Арслан.
Мужчины ещё раз пожали друг другу руки. Разговаривал, как всегда, Арслан:
– Как ты, Сакинат? Сто лет не виделись.
– Спасибо, у меня всё хорошо. Вы как? Чем занимаетесь?
– Я уже три года работаю в городе Пушкино, в больнице. А Али – там же в районной больнице. В общем, всё удалось, мы ведь с самого начала хотели здесь остаться, – Арслан вопросительно посмотрел на неё и замолчал.
– А я два года назад вернулась в Дагестан. Работаю в районной больнице. Вот, соскучилась по Ленинграду и приехала на праздники.
– А мы только раз в год и видимся. Работаем в разных местах, собраться и посидеть вместе, где-нибудь не получается. Расул остался в Ленинграде, работает, возвращаться в Дагестан не думает.
Сакинат презрительно фыркнула.
– Думать – не свойственное ему занятие.
– Сакинат, прости нас, – заговорил опять Арслан. – Расул тогда запутался, наломал дров. А мы молодые, глупые были, не сообразили, как помочь. Но что было, то прошло. Мы рады видеть, что у тебя всё хорошо.
Расул так и стоял в стороне, опустив голову, и ни на кого не гля-дел. Сакинат боялась, что он подойдёт к ним. Она не знала, что ему сказать и стоит ли вообще с ним разговаривать. С Расулом у неё были связаны самые тяжёлые воспоминания, а ей не хотелось бередить ста-рые раны.
– Передайте вашему другу, – сказала Сакинат напоследок, – что жить надо не по чужой указке, а своим умом.
Поговорив ещё немного, они разошлись.
Праздничный салют был последним пунктом их культурной про-граммы. Оставались походы в ленинградские магазины, что, хотя Са-кинат и стыдно было в этом признаться, нравилось ей не меньше чем посещение выставок и музеев. За два года ей удалось скопить некото-рую сумму, мама тоже дала  денег на поездку,  было что тратить. Тем не менее, старалась не увлекаться и не приобретать лишнее. Для по-ходов по магазинам она одевалась так, чтобы было удобно ходить. Обычно выбирала брюки, свитер и легкую обувь. Не чувствуя устало-сти, целый день она ходила из магазина в магазин, таская с собой Са-лама. Долго выбирала, приценивалась, обдумывала каждую покупку. С восьми часов утра до восьми вечера они были на ногах. Салам не мог понять, что за радость она в этом находит. Вернувшись к ба-бушке Варе, они заваливали свёртками и коробками всю её небольшую комнату. Каждую обновку Сакинат внимательно рассматривала, потом складывала вещи в коробку. Утром они шли на почту, отправляли домой посылку и снова до вечера ходили по магазинам. За пять дней Сакинат потратила все деньги, которые привезла из дома. Она набрала всего, начиная от колготок и обуви до тканей и посуды. Получилось шесть посылок.
Наконец терпение Салама лопнуло:
– Сакинат, может, хватит? Неужели ты не устала?
– Устала, Салам. Очень устала, и ты, я вижу, устал. Но прошу, потерпи немного. В наших магазинах ничего приличного не найдешь, так что надо пользоваться моментом. Глупо было бы вернуться из Ленинграда с пустыми руками.
– Я-то потерплю. Я за тебя беспокоюсь, загонишь ты себя.
– Ничего, выдержу! Мы ведь с тобой особенные, мы не можем быть как все. Мне кажется, весь район следит, как мы живем, как оде-ваемся, как работаем. Дома нас все знают, и раз уж мы на виду, надо соответствовать.
– Столько усилий из-за такой ерунды?
– Вовсе это не ерунда, я покупаю только то, что нам действи-тельно нужно. Кстати, давно пора телевизор приобрести. От холо-дильника и стиральной машинки я бы тоже не отказалась. Но с наши-ми зарплатами мы и за два года нужную сумму не соберём.
– Не беда, найдём поменьше и дешевле.
– Это «дешевле» выйдет нам дороже. Ну, представь, купим мы маленький телевизор. Всё равно потом, большой захочется купить. Придётся лишние деньги тратить.
– Может, ты и права... Но есть же, люди, которые обходятся без холодильников и телевизоров. И ничего, живут.
– Плохо живут. А я плохо жить не хочу!
Сакинат не убедила мужа, но спорить с ней он не стал. Прогулки по магазинам заканчивались. Деньги закончились. Завтра они должны были возвращаться в Дагестан.
Бабушка Варя плакала, провожая их. И хотя из-за гостей ей при-ходилось спать в кухне на раскладушке, она готова была терпеть лю-бые неудобства, лишь бы не быть одной. Сакинат было жалко ее. Она посоветовала взять квартирантку, какую-нибудь студентку, чтобы не было скучно, но старушка не согласилась.
– Что ты, Сонечка, сейчас никому нельзя верить. Да и мне будет трудно привыкнуть к новому человеку. Как-нибудь одна проживу. Ты, моя дорогая, пиши мне.
Она сидела на старом диване и дрожащими руками гладила коле-ни Сакинат.
– Я буду писать, бабушка. Если получится, снова приедем. Мы тебя не забудем.
– Спасибо, Сонечка! Смотри, береги своего мужа. Он любит тебя. Поверь мне, он хороший человек, – старушка не вытирала слёзы, текущие по щекам. Её выцветшие светлые глаза с нежностью смотрели на Сакинат.
Попрощались с бабушкой Варей дома. Оставить её одну на пер-роне было бы ещё тяжелее. На вокзале купили билеты в Махачкалу. Поезд отправлялся вечером. У них был целый свободный день. Перед отъездом  решила ещё раз сходить на могилу сына.
Она молча стояла перед могильным холмиком. Салам ждал её на скамейке неподалеку.
Сакинат прочитала все молитвы, которые знала. Она просила Ал-лаха простить её за грехи. Просила прощения у сына. В тот вечер, ко-гда у него поднялась температура, ей не надо было делать жаропони-жающий укол, может, он бы и выжил. Эта мысль не давала ей покоя. Здесь, на могиле сына, её предположения переросли в уверенность.
Когда Всевышний Аллах хочет кого-то наказать, он отбирает у человека самое дорогое, то, чем он гордится и во что верит. Сакинат гордилась тем, что она врач, и верила в собственные силы. Но судьба показала ей, как она обманывается. Она совершила врачебную ошиб-ку и потеряла самое дорогое – своего сына. Она просила у Аллаха прощения, но знала, что сама себя никогда не сможет простить. Почти два часа она простояла у могилы. Салам ей не мешал. Когда уходила, показалось, что сын отпустил её.
Вечером поезд увёз их на юг.

* * *

Было субботнее утро. За окном клубился густой туман, шёл дождь. Прошли уже три дня, как вернулись из Ленинграда, но на ра-боту пока не вышли. Им обоим хотелось немного отдохнуть после поездки.
Салам ещё не вставал. Сакинат расчесывала волосы перед зерка-лом. На ней была ночная рубашка с глубоким вырезом, выглядела как юная девушка, но не чувствовала, что Салам глаз с неё не сводит. Са-кинат не старалась быть красивой перед кем-нибудь, оставалась та-кой, какая она есть, и поэтому все её движения были естественными. Прихорашиваясь, она была не ответственным работником, не врачом, а обыкновенной, мягкой и нежной, беззаботной и прекрасной женщи-ной. Именно такой Салам хотел видеть её всегда.
Он медленно поднялся, встал за спиной Сакинат и нежно поло-жил свои большие ладони на её молочно-белые плечи.
– Сакинат, давай договоримся, – Салам зарылся лицом в её шёл-ковистые волосы. – Когда мы дома, ты будешь не строгим начальни-ком Сакинат Абдулгамидовной, а просто женщиной, которая любит мужа и верит в него. Ты можешь хотя бы некоторое время быть та-кой, какая есть?
– Я всегда такая, какая есть. Что ты хочешь сказать?
– Нет. Ты не такая. Ты даже не заметила, как стала Сакинат Аб-дулгамидовной.
– А кем я должна быть?
– Только женой. Забудь обо всем, все проблемы, работу. Посмот-ри, на улице дождь. Мы с тобой дома вдвоем, только ты и я. Пусть больше ничто нас не разделяет.
– Нас и так ничего не разделяет. Я только твоя.
Разговаривая, они оба смотрели в зеркало.
– Есть недопонимание. Год с тобой живу, а до сих пор не могу сказать, что хорошо тебя знаю. Иногда ты разговариваешь книжными словами, я не понимаю тебя… – в зеркале он видел, что Сакинат улы-бается. – Ну нет у меня такого образования, как у тебя, что подела-ешь… Разве это мешает нам любить друг друга? Я твой муж, а ты моя жена, и это главное.
Он обнял Сакинат. Она не сопротивлялась. В комнате не было никого, только он и она, мужчина и женщина, и весь мир перестал существовать.

* * *

Они вышли на работу. Потянулись обычные будни. У Сакинат накопилось много дел, однако, она думала не только о работе, но и о своей семье. Сакинат решила получить участок под строительство дома. Она думала об этом ещё до поездки в Ленинград, но не успела поговорить с Саламом.
Участки для строительства домов выделялись райисполкомом. Председателя райисполкома Сакинат нередко встречала на официальных мероприятиях, но бывать в его кабинете ещё не приходилось. Ей повезло: на днях у него родился сын. Как всегда, роды принимала Сакинат. Всё прошло хорошо. Когда жена председателя выписывалась, намекнула ей, что мечтает построить собственный дом. На следующее утро в кабинете раздался звонок.
– Сакинат Абдулгамидовна, здравствуй. Как ваши дела?
Голос показался  знакомым, но не могла понять, кто говорит.
– Ты меня узнаешь? Понял, не узнала. Я председатель райиспол-кома. Хоть ты и хочешь жить сама по себе, но без Советской власти никуда.
Сакинат поняла, что он шутит.
– Я знаю, что без помощи государства нельзя обойтись. Я как раз к вам в ближайшее время зайти собиралась.
– Заходи, буду ждать. Чтобы получить участок, надо написать за-явление.
– Спасибо вам большое! Не буду откладывать, прямо сегодня и загляну.
Но сразу уйти с работы не получилось. Поступила пациентка в тяжёлом состоянии, которой требовалась срочная помощь. Когда Са-кинат освободилась, был уже обед. Салам с машиной ждал её во дво-ре больницы. Она села в машину и ещё не успела сказать Саламу, ку-да собралась, как у неё закружилась голова. Лицо Сакинат стало бе-лым, как мел. Салам сразу догадался, что ей плохо. Он заглушил мо-тор, откуда-то вытащил бутылку с водой и протёр ей лицо.
– Что с тобой? Что случилось? Чем я могу помочь? – спрашивал Салам. В  голосе была тревога.
Сакинат пришла в себя и улыбнулась ему.
– Ничего страшного, мне уже лучше. Поехали домой.
Салам снова завёл машину. Когда добрались до дома, он всё ещё нервничал. Сердце Сакинат защемило. Он был таким растерянным и несчастным…
С улыбкой она посмотрела ему в глаза и сказала:
– Я не умираю, не бойся. По-моему, у нас будет ребенок.
Салам медленно обошёл машину, помог жене выйти, бережно взял её на руки и замер, словно боялся расплескать счастье, затопив-шее его сердце.
На следующий день Сакинат отнесла заявление от имени Салама в райисполком. Заявление подписали. Но это было полдела. Надо бы-ло думать, как им дом строить. Зарплаты в больнице были небольши-ми, и, поразмыслив, они решили, что Саламу пора переходить на дру-гую работу. Водители грузовиков получали гораздо больше.
Она узнала, что «Межколхозстрой» должен получить новые ма-шины, следовательно, появятся вакансии. К начальнику Сакинат по-шла одна. Люди говорили, что если он кому-нибудь один раз откажет, то уже никогда не изменит своего решения. Поэтому Сакинат решила сама с ним поговорить. Чтобы никто не догадался, что пришла из-за Салама, с женщинами в бухгалтерии она провела беседу о профилактике болезней, а перед начальником сделала вид, что просто по пути зашла.
– С этой партии я Саламу машину дать не смогу, но в третьем квартале ещё две должны поступить. Из них одна, если Салам захо-чет, его будет, – прямо сказал начальник.
Долго ждать Саламу не пришлось. В конце июля он уже работал в «Межколхозстрое» на новом «Зиле».

* * *
Была душная летняя ночь. Салам встал до восхода солнца и уехал в рейс. Сакинат плохо спала, и в половине восьмого еле заставила се-бя открыть глаза. У неё совсем не было сил. С трудом оделась и умы-лась. Надо было заставить себя хоть что-нибудь съесть. Она посмот-рела, что есть в буфете, заглянула в холодильник, но всё было не то, и, так и не позавтракав, отправилась на работу.
Около полудня Сакинат зашла  поговорить с медсестрами. Тётя Ашура и Муслимат ели тутовник из большой чашки. «Так вот, оказы-вается, чего мне хочется!» – подумала Сакинат. Желание было просто нестерпимым, и, не дожидаясь, пока предложат, она сказала:
– Какой у вас тутовник хороший! Я его так люблю!
Она взяла тутовник за хвостик и отправила её в рот. Муслимат усадила её за стол. Сакинат жадно глотала ягоды и не могла остано-виться. Внезапно у неё в глазах потемнело. Она кое-как дошла до умывальника. Женщины сразу догадались, что их начальница в поло-жении. С этого дня все сотрудницы отделения стали носить ей гос-тинцы. При этом дома на еду даже смотреть не могла. Зная, что сей-час Сакинат возражать не будет, медсёстры переоборудовали кладо-вую в кухню. Там каждый день готовили для неё и для себя что-нибудь вкусное. Салам привозил из рейсов полные сумки продуктов, а санитарки проносили их в гинекологическое отделение. На этом Сакинат и держалась. Дома готовить  не могла.
Как ни хотелось Сакинат поскорее начать строить дом, пришлось подождать. На выделенном им участке была посажена картошка, но и это ещё не все. Многие из тех, кто работал в райцентре и не имел сво-его жилья, получили участки в этом районе. Там же собирались воз-вести и новое здание больницы. Но стройку никто не начинал: пока только прокладывали дорогу, подводили воду и электричество. По-этому Сакинат решила отремонтировать старый дом, принадлежав-ший родителям Салама.
Дом был рядом с домом её родителей. Крыши у него не было. Они настелили шифер, а сверху навалили камней, чтобы ветер не унёс их. Во всех трёх комнатах полы были земляные, окна маленькие, а двери узкие и старые. Сакинат не хотела, чтобы люди, которые зна-ли её и Салама, увидели и узнали какой старый и некрасивый их дом. В районе не было ни одного человека, который отказал бы Сакинат в просьбе. Через знакомых она достала брёвна, доски, двери, окна, ши-фер и цемент. Салам всё это перевёз в село. Сакинат хотелось, чтобы их дом был не хуже, чем у других.
Она договорилась с мастерами из района, но не обсудила свои планы с Манапом, отцом Салама. Оказалось, тот категорически не хочет менять теплые земляные полы на дощатые полы.
– Почему твой отец против ремонта? Что скажут люди, которые нас знают? Как в такой халупе гостей принимать? Пол земляной, на крыше камни… Кошмар! Я не обижаюсь, что твой отец не построил для нас новый дом, у него нет таких возможностей, но хоть старый нам надо привести в порядок.
Саламу было нечего возразить. Он отвёз мастеров в село. Дом нужно было перестраивать, начиная с фундамента. Вещи из дома пе-ренесли во двор Абдулгамида. Родители Салама с внуком пересели-лись в небольшую пристройку во дворе, там же Паризат готовила еду мастерам.
Мастера разрушили стены до фундамента и возвели новые. Кры-шу покрыли шифером. Внешние стены построили из белых дербент-ских камней. Им помогали почти все жители села. Когда стены были возведены, сельские женщины собрались и обмазали стены комнат смесью специальной глины и гнилой соломы.
Как-то в одно воскресенье вместе с Саламом в село приехала и Сакинат. Дом нельзя было узнать. Мастера заканчивали внутренние работы, стелили полы, устанавливали окна и двери. Навестив свекра со свекровью, Сакинат пошла к своей матери.
Абидат суетилась вокруг дочки, угощала её чем могла, а Сакинат сидела как на иголках. Она чувствовала, что мама хочет о чём-то с ней поговорить. Наконец та выложила, что у неё на душе.
– Ой, дочка, каким красивым стал дом после ремонта! Да только его хозяин Манап совсем не рад этому. Вчера Паризат жаловалась  на мужа. Он даже, говорит, не захотел посмотреть, как идёт стройка. Зря только ты старалась, надо было оставить всё, как есть.
– Манап на старости лет в детство впал, вот и капризничает. Мы отремонтировали дом, разве это плохо? Никто в наше время не живёт в таких развалинах. Если ему не нравится, это его проблемы. Сакинат была уверена в своей правоте.
Она и раньше знала, что Манап был против ремонта, но не стала считаться с его мнением. Она думала, что старый Манап просто не хотел возиться с ремонтом, а когда другие всё сделают без него, бу-дет рад.
– Твой отец капризничает, – пожаловалась Сакинат Саламу, когда они ехали домой, – недоволен, что дом отремонтировали.
– Действительно капризничает… Ведь сейчас много лучше стало, – вслух сказал Салам, а сам подумал: «Ты сама эту кашу заварила. Не надо было ничего начинать, не спросив разрешения у хозяина».
После таких разговоров, обновлённый дом перестал радовать Са-кинат. У неё пропало всякое желание даже заходить в него. Так она больше и не приехала туда, дом пустовал, к удивлению жителей села. Односельчане уважали Сакинат, но не могли понять, почему она так поступает.
Отец Салама тоже не согласился жить в новом доме.
– По деревянным полам в обуви ходить нельзя, а мне разуваться трудно, – говорил Манап. – Печка топится кизяком, она не обогреет комнату с такими высокими потолками. Мне хватит и пристройки.
Ни сын, ни жена не смогли его переубедить.
У Сакинат не было времени думать об этом, слишком много дел навалилось. Салам как раньше не мог ей помогать, днём и ночью  был в разъездах. Хуже всего, как и в первую беременность, Сакинат всё время хотела спать. Она была счастлива, что в ней растёт новая жизнь, но у неё было слишком много проблем, которые  должна была решить. Думать о том, что она скоро станет матерью, было просто некогда.
Документы на строительство нового корпуса больницы  были оформлены. Государство выделило деньги. Недалеко от села на ров-ной площадке началось строительство. Туда согнали технику со всего района. Салам тоже там же работал, возил стройматериалы на своём «Зиле». Когда освобождался, доставлял камень, песок и доски тем, кто строился, кому просто так помогал, а кому и за плату. У него поя-вились деньги. За один день мог заработать столько, сколько другие за месяц. Когда ночью Салам возвращался домой, Сакинат просыпа-лась от шума, видела, как он из карманов деньги вытаскивает, потом сразу засыпала. Утром, когда вставала, его уже дома не было, а на столе лежали не разобранные скомканные кучки денег.

* * *

Сакинат была строгим начальником. Могла накричать на своих сотрудниц, могла иногда сказать что-то обидное, безжалостно нака-зывала за проступки. Но всё это лишь для того, чтобы они добросове-стно выполняли свою работу. Подчинённые на неё не обижались, зна-ли, что зря наказывать работников не станет. Ей теперь было не так тяжело, как в начале  работы. Бывало, что за целый месяц ни разу не приходилось покидать райцентр: наконец женщины сами стали при-езжать в больницу. Принять пациенток, обеспечить их едой, постель-ным бельём и одеждой, оказать первую помощь в отсутствие Сакинат могли и другие сотрудники. Сакинат наладила работу отделения.
Обычно взятки портят людей. Любой работник становится занос-чивым и грубым. Но Сакинат подношения пациентов не изменили. Она всегда  делала все от себя зависящее, независимо от того, запла-тят ей или нет. Деньги не падали с неба, они доставались тяжёлым трудом. К ней попадали пациентки с самыми разными проблемами, с нехорошими болезнями, а иногда – грязные и зловонные женщины. Она знала, в каких условиях приходится жить горянкам, и относилась ко всему с пониманием. Мучаясь токсикозом, порой она даже на еду смотреть не могла, но на работе забывала о себе. Кровь, гной, смрад – она не замечала их, до последнего сражаясь за жизнь своих пациен-ток. Не думала о том, что ей, будущей маме, нужно беречь себя, про-водила на ногах не один час во время операций. Спасала даже самых безнадежных. За это ей многое прощали, за это и уважали.

* * *

Сакинат не знала, что делать. Отец Салама по-прежнему отказы-вался вернуться в дом. Почти два месяца она не ездила в село. В её семье не было согласия, поэтому не хотелось навещать родню.
Был конец октября. В субботу Салам собрался к родителям. Он выходил во двор и заходил обратно, всячески оттягивая свой отъезд. Наконец, глядя на Сакинат, он объяснил то, что его беспокоит.
– Когда последний раз был в селе, отец поручил привезти тебя. Давно хотел тебе сказать, но всё не было подходящего момента. По-едешь со мной?
– Я так плохо себя чувствую. Не хочу даже из дома выходить. А в село ехать душа не лежит.
Салам молча, вышел из комнаты. Сакинат сидела и ждала, когда он заведёт машину. Но шума мотора не было слышно. Через некото-рое время он снова вернулся. Сакинат в свободном зелёном халате лежала на диване. Ободок под цвет халата держал волосы, зачёсанные назад. Она была без косметики, и цвет лица казался непривычно бледным.
Салам сел рядом с женой и уставился в телевизор. Он был одет в новые брюки и светлый свитер. Его рыжие усы, которые отпустил по возвращении из Ленинграда, были аккуратно подстрижены, щёки гладко выбриты, словно собрался на праздник. Сакинат не обращала на него внимания. Он встал и уменьшил звук.
– Сакинат, удели мне пару минут.
– Слушаю тебя.
Сакинат, улыбаясь, ждала, что он скажет.
– С тех пор, как я перешёл на новую работу, мы ни одного дня вместе не провели. Нет времени даже поговорить. Выходные пройдут, потом я в рейс, ты – на работу. Поехали со мной, хоть в дороге вместе побудем. Завтра вечером вернёмся.
– Если ты настаиваешь, я поеду. У меня в селе врагов нет.
– Поехали. Чем тебе помочь?
– Ничем. Через полчаса я буду готова.
Ещё вечером Сакинат подумала, что надо бы купить широкое платье. Но ничего не поделаешь, пришлось надеть костюм. Узкая юб-ка облегала живот, и она замоталась в огромную белую шаль с длин-ными кистями. В этом наряде она выглядела как настоящая горянка, а не как женщина-врач, получившая образование в городе. Она накра-силась, и от болезненной бледности не осталось и следа. Салам ждал её в машине.
Каждый раз, когда она подъезжала к селу, испытывала одни и те же чувства. Здесь, на огромной высоте, суета отступала, всё станови-лось просто и ясно. Мелочные проблемы забывались, приходило осознание того, что самое важное – это любовь.
Все жители десятка аулов, расположенных вокруг села Шалда, были знакомы друг с другом. Они постоянно встречались на свадьбах и похоронах. Сакинат знала: в любое время, хоть среди ночи она без стеснения может постучаться в любой дом. Здесь всегда накормят, обогреют и помогут, даже если самим несладко. Таковы были древ-ние традиции куначества.
Добравшись до перевала, они увидели знакомые сакли. Салам ос-тановил машину. Внезапно Сакинат отчаянно захотелось вернуться. Что она здесь делает? В узкой юбке, на высоких каблуках… Но она понимала, что всё равно придётся навестить родителей Салама. Ему она ничего не сказала.
Муж помог ей выйти  из кабины, и бережно поставил на землю. После трёх часов за рулём он нуждался в передышке. Сакинат тоже надо было размять ноги. Холодное осеннее солнце освещало опус-тевшие поля. Облака клубились над вершинами гор, не мешая не греющим лучам солнца бродить по безжизненным склонам.
Салам направился к роднику под утесом, Сакинат поспешила за ним. Длинные кисти платка путались в сухой траве, и она придержи-вала их рукой. И, как всегда, чистой и прозрачной была родниковая вода. Рядом на камне лежала пустая банка из-под рыбных консервов. Каждый раз, когда Салам ехал в село, он останавливался здесь попить воды. Это уже стало традицией. С мужем вместе эту традицию долж-на была соблюдать и Сакинат. Когда было холодно, вода в роднике теплела. Выпив воды, они вернулись в машину. Горы в осеннем уб-ранстве навевали грусть. Супруги продолжили путь.
В полдень они были в селе. Ещё не выйдя из машины, Сакинат заметила, что во дворе царит непривычное оживление. Со двора под-нимался высокий столб дыма, раздавались голоса детей. Заслышав шум машины, домочадцы высыпали на улицу. Абидат, Аминат, Гу-лаймат, Убайдат, маленькая Сакинат, Арсен, сын и дочь Аминат – все вышли их встречать. Они бросились обнимать Сакинат. Во дворе на огне бурлили два большие кострюли. Доносился запах варёного мяса.
– Что происходит? По какому поводу банкет? – спрашивала Са-кинат. Она ничего не понимала.
– Переселение празднуем! Дедушка велел хинкал приготовить, – объяснила маленькая Сакинат, крепко вцепившись в свою тезку. – Дедушка зарезал барана с большими рогами, которого я терпеть не могла. Не попробовав этот хинкал, нельзя в новый дом заходить.
Маленькая Сакинат вопросительно посмотрела на мать. Гулай-мат, не отвлекаясь на дочь, продолжала снимать пену с кастрюли с мясом деревянным половником.
– Заходи, Сакинат. Мы уже старые, нам тяжело убираться. Вот, позвали Аминат и Убайдат, чтобы они навели порядок в твоей комна-те. Скоро Ахмед и Аслимат подойдут. Марьям тоже обещала загля-нуть, – Паризат невольно посмотрела на округлившийся живот Саки-нат, прикрытый большим платком.
– Надо же! Салам мне ничего не сказал… – растерянно пробор-мотала Сакинат.
– А он и не знал. Манап вчера перед сном решил, что будем но-воселье праздновать. Мы не знали, что вы приедете в село. Он гово-рил, если не приедут, без них обойдемся. Манап не разрешил мне ни-чего говорить вам. Со двора твоих родителей вещи забрали, мужья Аминат и Гулаймат всё по местам расставили. Они только недавно ушли.
Паризат радовалась, что в семье наступил мир.
Свекор удивил Сакинат. Она была уверена, что рано или поздно Манап поймёт, что  всё правильно сделала, но никак не ожидала, что по поводу новоселья устроят праздник. Чисто прибранные комнаты всё ещё пахли краской, стены украшали ковры. На просторной веран-де поставили три больших стола и стулья для гостей, пришедших на хинкал.
Аминат и Убайдат поздоровались с Сакинат и вернулись к рабо-те. Убайдат месила тесто, Аминат чистила чеснок для подливы. Гу-лаймат мыла посуду. Обе матери пекли хлеб и готовили чуду.
Сакинат услышала голос тёти Умукурсум, которая разговаривала с мужчинами, стоявшими на улице.
– Глупая эта Жавгарат. Видала я сына этого «Бутылка-пожалуйста». Взял и привязал своего быка к забору моего огорода… Из сына Жавгарат человека не вышло, и из внука не выйдет. Такая красивая трава была – всё уничтожил. «Мне, – говорит этот сын рус-ской женщины, – здесь трава понравилась». Своей бабушке скажи, говорю, что у неё получилось насолить мне. А он ушёл и ничего не сказал. Жалко его, при живых родителях сирота.
С Умукурсум здесь никто не спорил. Выплеснув эмоции, она вместе с мужчинами зашла во двор.
Манап поднялся на веранду.
– А ну-ка, идите все в дом, я хочу вам кое-что сказать.
Мужчины подчинились и поднялись в дом.
– С приездом, племянница. Как доехала? – Умукурсум обняла Сакинат и тихо шепнула: – Радуйся, что старик одумался. Плохо, ко-гда в доме согласия нет. Есть люди, которые не ценят добро. Я боя-лась, что Манап тоже такой. Храни нас Аллах! Хорошо, что он понял свою ошибку.
Умукурсум не умела молчать. По любому поводу она непременно должна была высказаться.
– Сакинат, тебя отец зовет! – крикнул Салам.
Она зашла в комнату. Манап сидел на мягком диване. Возле него расположились Абдулгамид и Амирбег. Сакинат и Салам сели напро-тив них на кровать.
Манап сдвинул папаху на затылок, обнажив не загоревший лоб.
– Я сначала обижался на вас. Когда что-то переделывают в доме, сначала со старшими советуются. А вы ничего мне не сказали.
Салам молчал. Сакинат стала оправдываться:
– Честное слово, мы не хотели ничего плохого. Думали, ты обра-дуешься, если мы ремонт сделаем...
– Подожди, Сакинат, дай мне договорить, – перебил её Манап. Обычно он и двух слов за день не произносил. Явно он долго готовил свою речь. – До сих пор я думал, что теперь это не мой дом, и мне он не нужен. А потом вспомнил – не зря говорят: рассердившись на блох, шубу не сжигают. Дети мои, Салам и Сакинат, я думал, что вы не правы, а потом понял, что я тоже не прав. Получился крепкий и красивый дом. Я сам должен был давно такой построить. Я не прав, потому что хотел, чтобы и вы жили так же, как я, как мой отец и мой дед… – Манап обвёл всех взглядом. – Не верите, что я дом могу по-строить?
Он полез в карман бывшей куртки Салама и вытащил свёрток. Развязав концы платка, он извлёк двенадцать пачек денег.
– Эти деньги, Салам, я долго откладывал. Из них две пачки мои, чтобы, когда мы с женой умрём, вы нас похоронить могли. Остальные твои. Я знаю, что у вас есть деньги, но дом, в котором я живу, я хочу отремонтировать за свой счёт. Мне больше деньги не нужны.
– Отец, не надо, нам хватает... Мы участок взяли, скоро дом бу-дем строить…
 Манап не выдержал и перебил его:
– Если вам мои деньги не нужны, мне тоже этот дом не нужен! Держи, Сакинат! Найдёте, на что потратить…
– Спасибо, дядя Манап! Никогда бы не подумала, что у тебя так много денег... Не у каждого чиновника столько есть. Тут не только на ремонт хватит, можно десяток новых домов построить. Да ты богач! – засмеялась Сакинат и взяла деньги. Манап удивил ее. Она не ожидала от него ни этих слов, ни столь щедрого подарка. Она действительно не догадывалась, что в этом доме водятся деньги. Наверное, старики каждую копейку откладывали, отказывая себе во всем. Сакинат по-нимала, если не возьмёт деньги, то обидит Манапа.
– Смотри, Салам, как нам повезло: у нас теперь и дом, и деньги.
– Я твой сосед, но и предположить не мог, что ты столько нако-пил, – удивился Абдулгамид. – Ты дал сыну хороший старт. Немно-гие могут такую помощь оказать своим детям.
 Абдулгамид видел, что Манап ждёт похвалы. И он её действи-тельно заслужил: десять тысяч – большие деньги.
– Мы жили в тяжёлые времена, Абдулгамид. Я откладывал на чёрный день. Дети мои голодными не были, но роскоши не знали, как и я. Сейчас мир изменился. Мой сын хорошо зарабатывает, не то, что я в свое время. Если сейчас мои деньги ему не понадобятся, потом точно не нужны будут. Я же копил ради детей. Пусть как сами захо-тят, так и тратят. Мне они не нужны.
– Деньги всегда пригодятся. То, что ты сделал, большая помощь молодым. Пусть Сакинат и Салам об этом не забывают.
 Абдулгамид говорил от всего сердца. Сакинат улыбнулась.
– Не забудем, отец. Спасибо!
– Благодари, Сакинат, и ты благодари, Салам. Был бы мой отец жив, тоже помогал бы мне, – проронил Амирбег. Он завидовал им бе-лой завистью.
Салам молчал. Сейчас он сам, без отцовской помощи может себя и свою семью обеспечить. Он вспомнил, как, будучи школьником, просил у отца велосипед. А тот не купил, сказал, что денег нет.
– Разговорами сыт не будешь, идемте есть хинкал, – сказал Ма-нап. Он был доволен собой: в поединке с жадностью он победил.
Сакинат тоже была рада, что всё утряслось. Она ничего не сказа-ла, но у неё и в мыслях не было оставить все деньги себе. Она думала поделить их поровну между Саламом и его сестрами. Хотя не исклю-чено, что они откажутся. Убайдат и Гулаймат жили в достатке и ни в чём не нуждались, к тому же привыкли довольствоваться малым. Они очень любили единственного младшего брата и ничего не пожалели бы для него.
Пришла Марьям. Сакинат рада была её видеть. У неё уже было четверо детей, и двух младших она привела с собой. Как всегда, весё-лой и бойкой была подруга детства. Марьям прекрасно выглядела, её дети тоже.
Пришли и Аслимат с Ахмедом. Лицо её было хмурым и тёмным, как закопчённое стекло. Таким же стал и её муж. Смирившись с тем, что их присутствие неизбежно, Сакинат предпочитала не замечать унылую пару.
На хинкал пришёл и Нариман – друг Салама. С ним были жена и полуторагодовалый ребенок, который уже бегал.
Дом наполнился детскими голосами. Здесь были все: маленькая Сакинат, две дочки Убайдат, сын Салама Арсен и дочь и сын Аминат. К ним присоединились и соседские дети.
Тёте Умукурсум всё это быстро надоело. Она хотела спокойно поговорить, а не перекрикивать ораву, неумолкающих детей.
– Если дети уже поели, отведи их на веранду, – попросила она Аминат. – У меня от них голова болит.
Аминат дала в руки каждому ребенку теплый хлеб  и  кусок мяса.
– Поиграйте на веранде, – сказала она. – Больше этого вы и здесь не съели бы.
Дети один за другим потянулись из комнаты. Женщины посадили мужчин отдельно, а себе накрыли стол в комнате стариков. Тётя Умукурсум решила сказать тост и налила в стакан лимонад.
– Вот мы детей на улицу отправили, а ведь мы всё делаем ради них. Ради детей мы живем, работаем, строим новые дома. Они наша радость и наше горе. Моя дорогая племянница, пусть этот дом запол-нится детьми, пусть они растут в нём, а потом станут взрослыми, соз-дадут свои семьи и для них тоже построят дома. О, Аллах, пусть ни-когда больше войны не делают детей сиротами. Пусть этот дом при-дётся вам по душе, а вы – этому дому. И чтобы мы всегда собирались за таким хорошим столом у хороших людей. Вам тоже, Паризат и Абидат, долгих лет жизни. Живите и радуйтесь счастью молодых.
Тётя Умукурсум сегодня что-то очень разошлась. Пока она про-износила свою речь, малыш в животе у Сакинат толкался ножками, как будто хотел показать, что тоже всё слышит.
Сакинат задумалась. А может, тётя Умукурсум права? Если так, то жизнь Сакинат только начинается. Детство, школа, Ленинград, учеба, работа – всё это лишь этапы пути к главной цели. Целью Саки-нат было родить и вырастить ребенка. Теперь она будет жить ради ребенка. Он ещё не появился на свет, но уже влиял на её жизнь, изме-нив её навсегда. Ради него она должна была правильно питаться и хо-рошо спать, двигаться, как раньше, она теперь не могла. Её жизнь об-рела смысл. Скоро она станет мамой и целиком посвятит себя ребен-ку.
«Действительно, жизнь только начинается. С сегодняшнего дня всё пойдёт так, как надо», – думала Сакинат. Ребенок в животе ше-вельнулся, словно соглашаясь с ней.
Сакинат невольно и безмятежно улыбнулась.


;
СКОЛЬКО РАЗ НАЧИНАТЬ ЖИЗНЬ?
Ибрагим Ибрагимов,
писатель

В настоящее время – духовно обедневшее время – весьма редко встречается в даргинской литературе что-то новое. Причина? Нет системы поддержки подрастающего литературного поколения: то, что годами пишется, даже книгу, созданную кровавым потом, государство не помогает довести до читателя. Начинающему писателю ещё труднее. И книгу, которой автор на свои средства дал жизнь, не обсуждают, как раньше, на секции Союза писателей, критика её не замечает, хорошо, если выскажет свое мнение кто-либо из тех, кто прочитал ее.
Но человека, которому довелось почувствовать вкус писательст-ва, как говорит А.П. Чехов, «никто не сможет заставить не писать». Такой человек не будет думать о житье-бытье, нужде, трудностях, проблемах. И лишь такие обладатели вдохновения находят путь к сердцам читателей.
Уроженка села Карбачимахи Дахадаевского района Муъминат Хаттаева хорошо известна даргинцам по первой книге «Бессонные ночи» (Дагестанское книжное издательство, 2004 год). Стихи и рас-сказы, вошедшие в эту книгу, наводили на мысль, не на перепутье ли находится Муъминат, сомневаясь, по какой тропинке идти, что вы-брать – поэзию или прозу.
И вот она подготовила новую книгу «Сакинат». По жанру это по-весть, хотя своим содержанием, охватом событий и количеством ге-роев приближается к роману.
Напомним краткое содержание повести.
Действие происходит в Советском Союзе в 50–60-е годы ХХ века. В горах затеряно село Шалда. Там в обычной семье родилась красавица Сакинат. У неё не сложилась семейная жизнь. Она по-ступает в Ленинградский медицинский институт. Там она встречает парня, аварца Расула. Они женятся без благословения родителей, у них появляется ребенок. Внезапная смерть сына приводит к расторжению их союза. С этого времени Сакинат ре-шает посвятить все свои силы любимому делу – акушерству. Она работает в районной больнице, и благодаря её усилиям там про-исходят положительные перемены. Раньше ни одна беременная горянка не наблюдалась у врача и не рожала в больнице. Сакинат проводит большую разъяснительную работу и доказывает необ-ходимость акушерской помощи. Она становится известной как врач, у которого «лёгкая» рука. На её жизненном пути встречает-ся ещё один молодой человек – водитель Салам. В её сердце заро-ждается новое чувство, и для неё начинаются счастливые дни. Хлебнувшая немало горя, и, как она сама говорит, «не раз заново начинавшая жизнь», Сакинат обретает счастье.
Одним махом прочитал повесть и остался доволеным. Потому что нашёл там необходимый для даргинской литературы новый блеск. Незабываемый, действительно оказывающий воздействие на чувства. Образ горянки Сакинат, созданный в повести, произвёл на меня хорошее впечатление. Дал вспомнить «Горянку» – поэму Расула Гамзатова, принёсшую ему в 50-х годах известность, роман «Даргинские девушки» Ахмедхана Абу-Бакара в 60-х годах, сделавший его известным и за рубежом, и созданную в те же годы повесть Магомед-Расула «Дикарка». Вспомнился также роман английской писательницы Александры Риплей «Скарлетт».
В этих произведениях даны образы женщин, которые боролись за свои права. Эти произведения были написаны на злобу дня, в то вре-мя проблема прав женщин стояла довольно остро. Но и сегодня это не потеряло актуальности. Углубив эту тему, Муъминат расширила её горизонты. Читатель вместе с Сакинат находится в раздумьях и переживаниях: «Что ещё случится с этой отчаянной девушкой? Неужели она не найдёт своего счастья? Кто поймёт мечты её безгрешного сердца?»
Прекрасны образы людей, живущих в высоких горах. Я вместе с ними будто побывал в Сирха. Автор показал мне удивительные ха-рактеры, обычаи, деловые качества людей, их манеры и каждоднев-ные заботы. Лишь талантливый человек сможет от начала произведе-ния и до конца, без изъянов и так, чтобы не надоело, со всех сторон показать своего главного героя. Это, во-первых. Во-вторых, характе-ры (образы) многочисленных героев повести без повторов и без пута-ницы представить не так просто. Кроме того, необходимо не нару-шить последовательность изложения событий, безупречно строить композицию, использовать там, где нужно, эпитеты, сравнения, мета-форы и другие средства художественной речи… Это тоже одно из достоинств произведения.
Судя по рассматриваемой повести, Муъминат можно поздравить: она обладает нужными навыками.
Напомним отрывок из повести, где говорится о детстве Сакинат:
«…Под ногами сидящих струились ручейки дождевой воды, а вокруг рукотворной палатки образовались кучки градин. Когда Са-кинат приподнимала край брезента, град катился под ноги. Дети стали совать чистые градинки в рот и сосать – они были сладкие, как леденцы, и таяли во рту.
Наконец ветер угнал грозовую тучу в южную сторону. Гради-ны, стучащие в брезент, превратились в капельки дождя…»
Ну, разве не хватает читателю таких реалий жизни? Разве вы не вспоминаете свое детство? Разве не помните, как мы, не зная, что та-кое мороженое, подносили ко рту чистый, пушистый снег? Не помните, как вместо леденцов сосали сосульки?
Вот это и есть правда жизни! Настоящая, реальная, которую не-возможно отвергнуть. Если тебе близки герои произведения и нахо-дишь себя среди них, если твои мечты и желания созвучны мечтам и желаниям персонажей, если ты соглашаешься или споришь с ними, то это и есть главное свидетельство того, что произведение удалось.
Одним из требований к художественному произведению является правильное построение диалога и использование его там, где нужно. Это особенно важно для прозы. Диалог строится так, чтобы легко было всё понять, но при этом имелся бы и глубокий смысл, потому что героев в диалоге можно показать лишь в речи, аналогично, как в драматическом произведении. Муъминат нечасто прибегает к диалогу. Диалог используется лишь в тех случаях, когда возникает необходимость, чтобы герои поговорили:
«– Расул знает, что ты беременна? – робко спросил Шамиль.
– Нет.
– Почему же ты скрыла это от него? Ведь рождение ребенка – большое счастье.
– Расулу дай бог в армии как-нибудь отслужить, а ничего больше он и знать не желает.
– Не переживай! Когда Расул узнает про ребенка, всё образу-ется. А пока мы тебе помогать будем, – Арслан решил взять си-туацию в свои руки…»
Приятно сознавать, что горянка обладает такой силой, таким му-жественным характером, таким терпением.
«Сколько раз я должна начинать жизнь заново?» – слышится во-прос, который задаёт она сама себе. Действительно, Сакинат прихо-дится три раза выбирать свой жизненный путь. Каждый раз – в тыся-че сомнений и думах: «может быть», «как будет». Сначала она, хотя и не хотела, но, чтобы не огорчать родителей, вышла замуж за Али (Сакинат любила молодого учителя, но он выбрал другую девушку). Потом согласилась создать семью с однокурсником Расулом, который клянётся, что не может жить без нее. И снова не повезло: Расул обманул ее, у него в ауле, как оказалось, уже была жена. Сакинат и тогда не теряет надежды, она думает, что всё образуется. Но Расул оказался безвольным человеком, который не может самостоятельно и шагу ступить. Затем у Сакинат пробуждаются настоящие чувства к односельчанину Саламу. Каждый неудачный шаг оставляет в её сердце незаживающую рану. Эти раны долго её беспокоят. Мы видим, как её терзают сомнения: «Какова же будет моя судьба? Неужели Всевышний никогда не сделает меня счастливой? Где мое счастье?»
Нет, Сакинат не сломалась, она выдержала удары судьбы. В этом сложном мире сумела найти свое место. И не ошиблась. Любимая ра-бота, уважение людей, любовь родственников и знакомых, верный спутник жизни, долгожданная беременность…
Завершая повесть, Муъминат заставляет главную героиню от-крыть заветные мысли:
«…Действительно, жизнь только начинается. С сегодняшне-го дня всё пойдёт так, как нужно».
«…В животе шевельнулся ребенок, словно соглашаясь с ней…»
В книге Муъминат Хаттаевой может быть встречаются и некото-рые погрешности. Например, слишком близкие к жизни, находящиеся рядом события приводят к публицистичности повествования. Хорошо, что это не наносит вреда повести, а наоборот, подогревает интерес читателя. По-другому и быть не может, потому что там, где есть огонь, бывает и дым. Точно так же и у других авторов, будь то молодой, начинающий писатель или маститый автор десятков книг. Не зря же говорят: не ошибается лишь один человек – тот, кто ничего не делает.
Желая доброго пути книге нашей сестры Муъминат, хочу доба-вить следующее: твою книгу оценят не только сирхинцы и другие даргинцы, она, несомненно, будет интересна широкому кругу читате-лей и любителей словесности…
Разве не это – главная цель твоей книги?





;




Художественное издание





Муъминат Хаттаева


САКИНАТ


Повесть



Подстрочный перевод П.М. Юнусова
Художественный перевод Ю. Зачесова
Редакторы Х.А. Юсупов, Г.А. Зайпуллаева
Корректор Х.А. Юсупов
Подготовка оригинал-макета Эскаева Г.А.
Дизайн обложки Нурмагомедова М.Р.