15 месяцев, которые могли бы изменить Россию

Михаил Лорис-Меликов (1825, Тифлис – 1888, Ницца)

 «Ему обязана Россия общим пробуждением»
Александр II называл его “Вице-императором”

Отец: князь Тариел Зурабович Лорис-Меликов. Мать княгиня Екатерина Ахвердова. Супруга: княжна Нина Ивановна Аргутинская-Долгорукова.

Весь этот день граф провел очень тихо, вечером Михаил Тариэлович обнял каждого из окружавших его членов семьи, закрыл глаза и заснул вечным сном. Как только французский военный министр узнал о смерти графа, он телеграфировал командующему войсками, расположенными в Ницце и Виллафранке, чтобы русскому генералу на похоронах отдана была такая же честь, как французскому дивизионному генералу…
 
В день прощания c ним половина всего гарнизона Ниццы и Виллафранки бесшумно стянулась к вилле. Несколько тысяч любопытных окружали ее, располагаясь вдоль всего прибрежья. Мэры, прокуроры и полный состав офицеров.
Началось шествие при залпах из пушек. Впереди шла музыка егерского полка, потом командующий всеми войсками генерал Гарнье де Таре, за которым шли трубачи, бригада конных жандармов, сабли наголо, траурная колесница, исчезавшая под громадными венками. Кисти держали аж генералы, префект и мэр при парадных костюмах. За колесницею вели походного коня генерала Коаптона, покрытого крепом – на чепраке вышит был французский герб. Когда проходила колесница, завешанное крепом знамя 159-го полка медленно опустилось до земли, и все строевые офицеры отдали салют саблями.
За гробом шли Тариель Михайлович, отец графа, графиня Мария Михайловна, русский консул и огромная толпа русских и иностранцев. А убитая горем графиня Нина Ивановна следовала в карете, длинный ряд карет замыкал шествие. Когда процессия завернула на Английское гуляние, вдруг раздались звуки русского гимна.

Русские сняли шляпы с недоумением, оказалось, что французы, не знакомые с русскими обычаями, сами устроили этот вид чествования, как самую высшую почесть покойному и вместе с тем как знак дружбы, соединяющей их с русскими. Кончилась панихида, снова раздался гром пушек, и все медленно разошлись. Когда вдова покойного показалась у ворот кладбища, музыка снова заиграла русский гимн, при проходе генералитета тут же сменившийся французским национальным гимном. Через несколько недель, когда здоровье дочерей покойного графа несколько поправится, а вдова его наберется сил, вся семья отправится в Тифлис, где совершится предание тела родной земле.

Зависть и восхищение, предательство и высшие награды, надежды и разочарования сплелись вокруг этого человека. Личность, которая, возможно, изменила бы Россию, а значит, и мир. Бархатный диктатор, диктатор ума и сердца… просто диктатор, второй после царя… Но, наделённый талантами полководца, администратора, хозяйственника, да и просто человека, он не имел главного – царской крови. А просто служил ей. Царю и Отечеству. И всё же его жизненный путь можно рассматривать как составную часть истории Российского государства.

«Я родился в Тифлисе 19 октября 1824 года. Забавно, что в историю этот день вошел благодаря стихотворению Дельвига «19 октября 1824» про Лицей».

19 октября 1824
Семь лет пролетело, но, дружба,
Ты та же у старых друзей:
Всё любишь лицейские песни,
Всё сердцу твердишь про Лицей.
 
«Семья моя армянского происхождения. Один из предков моих, князь Мелик Назар, в XVI веке владел городом Лори и получил от персидского шаха Аббаса в 1602 году фирман, подтверждавший древние права его на этот город и одноименную губернию, причём сам Назар принял магометанство; позднее его потомки вернулись в лоно Армянской церкви и были наследственными эриставами и князьями Лорийской степи. Есть предание, что предки Лорис-Меликовых переехали из Артвина, хотя они известны минимум с начала 17 века в Лори».
Отец его был полудикий, «едва умел подписать свою фамилию на армянском языке, а по-русски ничего не знал», – рассказывал он Кони. Впрочем, что отнюдь не мешало ему стремиться дать сыну хорошее образование. Странно, однако, слышать столь строгое суждение о человеке, который вёл неплохую торговлю с Лейпцигом и другими германскими городами. Впрочем, сегодня вокруг нас можно найти сколько угодно столь же разительных примеров…

Корреспондент тифлисской газеты Мелик-Каракозов вносит в приведенные данные некоторые уточнения: «Кроме Арагвина, графу Лорис-Меликову принадлежит в целости и селение Акоры и часть трех селений: Чанахи, Ворнак и Чочкани. Все эти имения достались ему по наследству и в приданое. Два года тому назад в Чочкани построена армянская церковь на счёт покойного графа». Население этих деревень всегда пользовалось любовью Лорис-Меликова, заботившегося «об экономическом благосостоянии своих земляков». (На самом деле это без всякого окончания «и», и Чанах, и Чочкан. И вообще, Ахалкалак!)

«Лорис-Мелики входили в состав высшего грузинского дворянства и были внесены в VI часть родословной книги Тифлисской губернии. Отец мой жил в Тифлисе, вёл довольно значительную торговлю с Лейпцигом. Мне двенадцать лет и я определен в московский Лазаревский институт восточных языков, откуда был исключён за мелкое хулиганство; Да и не жаль вовсе, многими языкам я там успел учиться»…

По воспоминаниям К.А. Бороздина, «Михаил начал учение в Тифлисском пансионе Арзановых, потом в Нерсисянском училище. В 12 лет он, кроме русского, говорил на французском и немецком языках и владел армянским, грузинским и татарским».

Не заметив, что на стуле что-то намазано, учитель сел, почувствовав под собой жижу, сразу попытался вскочить, да не тут-то было... Клей для математика Степана Суреновича изготовил сам Лорис, откопав из старинной книги рецепт какого-то супер клея... Михаил решил испробовать его на практике и, приготовив дома этот состав, перед уроком щедро смазал стул, на который должен был сесть нелюбимый преподаватель. Тот намертво прилип к сидению, клей сработал на славу, по классным комнатам пошёл гул хохота… Разразился невероятный скандал, и, конечно, его тут же выгнали из Лазаревского института.

Правда, высшее начальство пожалело подростка, как-никак, дворянская фамилия, и определило в школу гвардейских подпрапорщиков и юнкеров, так что, как это ни странно, военным Лорис стал совершенно случайно, благодаря тому злосчастному суперклею. Кстати, немного романтики – в той школе учился и Михаил Лермонтов! Предания о Лермонтове витали в кавалерийской школе и заражали юнкеров поэтическими легендами тридцатых годов.
А в Петербурге Лорис близко сошелся и напропалую кутил, просаживая последние деньги, с Николенькой – будущим великим русским поэтом Некрасовым. Однажды (возможно, и не раз) они оказались в трагикомичесой ситуации – уже нечего было закладывать, кроме штанов… Хотя есть ровно противоположные воспоминания самого Некрасова об этой поре. Отец хотел, чтобы сын поступил в военную школу, а сын стал хлопотать, чтобы его приняли в университет. Отец рассердился и заявил, что не вышлет ему больше ни копейки денег. В Петербурге Некрасову жилось очень трудно. Юноша остался без всяких средств к жизни. С первых же дней по приезде в столицу Некрасову пришлось добывать себе пропитание тяжелым трудом. «Ровно три года, – вспоминал он впоследствии, - я чувствовал себя постоянно, каждый день, голодным. Приходилось есть не только плохо, но и не каждый день...»

Кто мог подумать, что один из них станет известнейшим поэтом России, а другой – всемогущим диктатором Российской империи? Кстати, любопытный эпизод. Один из судимых (уже при Лорисе), Розовский, был казнен в сущности за то, что у него нашли литографированный листок какой-то программы и Некрасовский «Пир на весь мир».

Впрочем, отличительных признаков у будущего диктатора было много… Мико очень многим отличался от коллег из Тифлиса. Например, он запоем читал! За русской литературой следил с большою любовью, до последнего времени удерживал в памяти множество стихов Пушкина, Лермонтова, Некрасова и других русских поэтов, и нередко цитировал их в разговоре, любил также приводить остроумные изречения Салтыкова-Щедрина, которого был большим поклонником.

Восемнадцати лет Лорис-Меликов выпущен был корнетом в гусарский полк, а в 22 года уже переведен на Кавказ, где участвовал в нескольких экспедициях. Когда во время Восточной войны Н. Н. Муравьев обложил Карс и ему нужна была партизанская команда, которая пресекла бы всякие внешние сношения блокированной крепости, Лорис-Меликов организовал многочисленный отряд, состоявший из армян, грузин, курдов и других кавказцев, так называемых «охотников Лорис-Меликова» (здесь, как и во многом другом, Лорис-Меликову помогало знание нескольких восточных языков, как он сам вспоминал, «при свисте картечи практиковал я восточные языки»), и блистательно исполнил возложенную на него задачу.

Однако: «...война с Турцией 1877-1878 годов сопровождалась таким невежеством и невниманием к прошлым моим заслугам, что вот уже 8-ой день, хотя и стыдно сознаваться в этом, не могу отделаться от гнетущего меня чувства досады и раздражения. Я был уверен, что в день открытия памятника от Самодержца нашего или же от его дядюшки – шутовского фельдмаршала Михаила Николаевича последует ко мне, как одному из главных деятелей прошлой войны, приветственная телеграмма... провозгласили целый ряд тостов, бережно не упоминая моего имени... Возвращаясь снова к памятнику. Он сооружен из орудий, отбитых в прошлую войну у неприятеля. Всех орудий было взято 886. Из них 503 взяты войсками действующего в Азиатской Турции корпуса, находившегося со дня открытия войны по день заключения мира под моею командою, а состав корпуса доходил в сентябре 77 г. до 104 тыс. человек». Я один из всей нашей армии был возведен за войну в графское достоинство... (Лорис-Меликов – из надиктовки и письма Белоголовому. 20 октября 1886 г. Ницца).

Правда, был потом не совсем приятный случай. Лорис-Меликов присутствовал на коронации в 1883 г. Существует давний обычай: на коронации производить в фельдмаршалы кого-нибудь из наиболее старейших и выдающихся генералов В этот раз таковыми могли быть Лорис-Меликов и Милютин, а на этот раз производство в фельдмаршалы даже не состоялось. Обидели старика…

А как же без Турции? Без Турции – никак. Фельдмаршал Кутузов много европейских языков знал, но не совсем блестяще владел турецким, даром что сколько лет послом в Турции был! А уж Лорису с его знанием восточных языков сам Бог велел. Высшим повелением определили Лориса при русском после, не зря же Лазаревский институт холили да лелеяли, чтобы дипломатов для работы на Востоке иметь! В 1860 году М.Т. Лорис-Меликов был послан в Константинополь, где вместе с послом России в Турции князем А.Б. Лобановым-Ростовским должен был добиться согласия турецкого правительства «на открытие нам трех пунктов на границе, чтобы туда направить группы переселенцев…». На этот раз переселяли черкесов. Видно, понравилось Лобанову-Ростовскому выселять да переселять. Ведь это ему приписывается та самая печально-известная безобразная фраза, которую армяне не могут простить, а в его лице – чуть ли не всех русских генералов.

Если кто не знает, для объяснения отказа России присоединиться к другим державам с требованием автономии для Западной Армении, ставший в 1895 году всего на год канцлером (министр иностранных дел) князь А.Б.Лобанов-Ростовский говорил: «Я не хочу, чтобы Турецкая Армения сделалась второй Болгарией и русские армяне воспользовались против нас учреждениями, которые создаст армянская автономия под турецким протекторатом». От территории бравый генерал вряд ли думал отказываться! Но разлетелось-то «нам нужна Армения без армян!». Вылетело это, не вылетело… источников и свидетелей пока не могут найти, а жгучее слово живуче…

В марте 1863 г. великий князь Михаил Николаевич собрал во Владикавказе представителей разных народов Терской области и объявил, что их начальником станет генерал Лорис-Меликов. Вопрос о переселении северокавказских народов для нового начальника Терской области стал наиболее сложным. Ему думалось, что можно ограничиться переселением горцев внутри вверенной ему территории – с горных районов на равнину. Но кавказский наместник воспротивился этому. Так началось массовое выселение горцев Терской области в Турцию.
Вы только представьте это горе беззащитного народа! В Константинополе по улицам толпами бродили голодные переселенцы, на что обращала внимание европейская пресса, обвиняя правительство России в «варварском насилии» над племенами Кавказа.

А на освобожденные земли селили казаков. Так (и именно тогда) и возникла казачья зона – от Владикавказа до Кумыкской плоскости. О переменах в крае свидетельствовал В.П. Мещерский, посетивший осенью 1877 г. Владикавказ. «Начальник Терской области Лорис-Меликов «Маленький городок сделал красивым и большим городом, с бульварами, театром, большими зданиями для училищ, казармами, госпиталем и оставил здесь о себе память даровитейшего администратора…». Здесь он пробыл почти 10 лет, проявив блестящие и хозяйственные способности. Не забудем, что край-то нерусский, полудикий, не до конца завоёванный…
 
Особую заботливость проявлял Лорис-Меликов о народном образовании: число учебных заведений из нескольких десятков возросло при нем до трёхсот с лишком, на его личные средства учреждено во Владикавказе ремесленное училище, носящее его имя. Всё же Россия несла образованность диким племенам. Но многовековые обычаи и традиции горцев, непрерывное ожидание локальных восстаний – все это не позволяло полностью решить кавказскую проблему. А в русско- турецкой войне Лорис брал неприступные крепости и города: и Ардаган, и среди жестокой зимы, в безлесной местности, на высоте 700 футов (213 м) предпринял блокаду Эрзерума. Штурмом овладел Карс, считавшийся неприступным, и разгромил объединенные силы турецких пашей, взяв в плен 17 000 турок и 303 орудия. Тем самым фактически завершил войну на Кавказском театре военных действий. Вот после этого он и получил графа, о котором законно мечтал и не скрывал того желания. «В воздаяние особо важных заслуг и примерно-ревностной, доблестной деятельности в течении всей войны».
 
Осенью 1878 г. в Царицын проникли слухи, что в низовьях Волги, в пределах Астраханской губернии, появилась болезнь, от которой люди умирают очень скоро и даже целыми семьями. Ветлянская чума! Искоренить страшную заразу срочно перевели именно графа, что удивило его самого.
«Лорис-Меликов не любил роскоши и, живя в Царицыне более месяца, вёл жизнь совершенно спартанскую». «Граф Лорис-Меликов вошел в залу с нахмуренным лицом и, кивнув слегка головою на низкий поклон представляющихся, обратился к представителю дворянства и ко мне, как обязательным директорам местной тюрьмы, со следующими словами: «Сегодня я посетил здешнюю тюрьму и пришел в ужас от той тесноты и грязи, которые я там увидел. Это невозможная тюрьма. Выражаю вам мое неудовольствие, я должен вас предупредить, что если найденные мною беспорядки не будут немедленно устранены, то вас, господа, я велю немедленно выслать из Царицына»». (Мельников И.)

Следует признаться, что бывают ситуации, когда ковры в кабинетах просто необходимы! «Граф часто работал в своем кабинете с 7–8 ч. утра до часа ночи, а с ним одновременно работали, разумеется, и мы все за своим спешным, ответственным делом. В один из таких вечеров в кабинете графа что-то вдруг загремело, свалилось на пол... Поднялась суматоха... Оказалось, что заработавшийся за своим столом до поздней ночи Михаил Тариэлович почувствовал себя дурно и, встав с места, упал в обморок, прямо на пол головою...
Мягкие ковры, устилавшие весь пол кабинета, предохранили графа от сильного ушиба, и все обошлось благополучно. Все же эта ночная тревога среди тишины наших занятий оставила во всех тяжелое впечатление. На другой день граф и вида не подавал, что с ним случилось. Он был только бледнее обыкновенного, но все же работал, начав на этот раз занятия свои часа на два, на три позднее и закончив их к обеду – часам к шести вечера. Вообще Лорис-Меликов, при всей его подвижности и энергии, вовсе не отличался прочным здоровьем и был очень нервозен, а потому тревожная работа его по ветлянской чуме не могла не расстроить в значительной степени его здоровья...».

Немалых трудов стоило приведение самой Астрахани в лучшие санитарные условия. Вообще, ветлянская чума, закончившаяся рецидивом, и наделавшая большой тревоги, хотя и стоила значительных затрат и жертв, но все же принесла немало пользы. И город Астрахань, и вся губерния сильно подтянулись и почистились, что быстро отразилось на их санитарном благополучии.
Простодушно и искренне Лорис недоумевал: «Это, братец, черт знает что такое. В один месяц стоянки моей с войсками под Эрзерумом я потерял от тифа 6 из 12 генералов и 11 тысяч солдат, и Россия не обмолвилась ни одним словом. Здесь в пять месяцев умерло 475 человек, Бог знает еще от чего, а шуму наделали на всю Европу...»
К счастью, эпидемия не развилась и граф Лорис-Меликов возвратился в Петербург. При этом случился факт, который оставил в то время глубокое впечатление. Граф Лорис-Меликов воспользовался только малою частью данного ему кредита, а большую часть возвратил обратно в государственное казначейство, не израсходовав на сомнительные нужды и не раздав чиновникам. Да-да, и таких генералов тогда было немало на Руси!

Но не только боевые успехи сопровождали Лориса. Облеченный почти безграничной властью, он был отослан в качестве временного генерал-губернатора шести губерний в Харьков, где незадолго перед тем убили губернатора князя Крапоткина. Чрезвычайными полномочиями он был наделён и в Ветлянке, и вот теперь император Лорис-Меликову дал диктаторские права.
М.Т.Лорис-Меликов – (в беседе со знаменитым русским юристом и литератором Кони).
«...Зовут затем "усмирять чуму". Я Поволжья вовсе не знаю. Нет! Поезжай. А там сатрапом на 12 млн. в Харькове. Делай, что хочешь… Едва успел оглядеться, вдуматься, научиться, вдруг - бац!- иди управлять уже всем государством. Я имел полномочия объявлять по личному усмотрению высочайшие повеления. Ни один временщик – ни Меншиков, ни Бирон, ни Аракчеев - никогда не имели такой всеобъемлющей власти".

Да, видимо, во все времена уподобление европейским демократиям несло опасность разрушения российской государственности! Конституционные монархии вырвавшихся вперёд и процветающих стран Европы будоражили умы студентам, взявшихся за революцию решительно и безотлагательно – убить плохого царя! Почему-то именно царь был во всём виноват! Покончить с самодержавием! К началу 1880 г. в стране развивался народнический террор, приобретая новые обороты. Организовывались многочисленные кружки, где, в основном, считали террор революционным правосудием. В результате появились идеи цареубийства. Именно исключительный успех, увенчавший деятельность Лорис-Меликова в Харькове, привел к его призыву на пост главного начальника Верховной распорядительной комиссии. Назначение это было встречено всеобщим сочувствием, особенно ввиду заявления Лорис-Меликова, что в поддержке общества он видит "главную силу, могущую содействовать власти в возобновлении правильного течения государственной жизни ".

Учредить Верховную следственную комиссию предложил наследник, цесаревич Александр. Император Александр вначале отнесся к этому предложению отрицательно, но затем определенно заявил, что у него в связи с предложением наследника составился новый план, что он считает в данный момент неизбежным принять вполне исключительные меры и для этого решается создать особое временное диктаториальное учреждение с передачей ему некоторых прав верховной власти. Это чрезвычайное учреждение должно было получить наименование «Верховной распорядительной комиссии» и должно было иметь чрезвычайные полномочия, главным образом для борьбы с крамолой. Но вместе с тем этой комиссии предоставлялось обсудить создавшееся в России нестерпимое положение и найти способ из него выйти. Впрочем, после смерти Николая I самодержавие испугалось новой пугачевщины и из-за этого его сын Александр II стал проводить широкомасштабные реформы.

Во главе этой комиссии император Александр II решил поставить генерала Лорис-Меликова, того самого единственного из генерал-губернаторов, который обнаружил вместе со значительной энергией в борьбе с революционерами умение привлечь на свою сторону симпатии обывателей, благодаря заботливой охране их прав и интересов от произвола администрации. Толчком явилось покушение Халтурина. Через неделю после халтуринского взрыва в Зимнем дворце последовал императорский указ о создании "Верховной распорядительной комиссии по охране государственного порядка и общественного спокойствия", наделенной чрезвычайными полномочиями.
Весь Петербург сразу заинтересовался этим малоизвестным армя¬нином, которого Александр 2-ой называл “Вице-императором», и который не имел (обратите внимание!) даже дома в столице. Пришлось ему по при¬езде снять квартиру на аристократической Большой Морской улице.
Передавали друг другу последние новости: Граф Михаил Тариелович Лорис-Меликов, 56 лет, по происхождению армянин, из высшего армянского дворянства (то есть никоим обра¬зом не принадлежал к петербургской элите – человек со стороны).

Граф Лорис-Меликов имел право представлять царя во всех делах, применять любые меры к охране порядка по всей территории Империи и отдавать приказы всем представителям государственной власти.
Но разве только народовольцы и террористы разрушили империю? Кстати, готовя очередное покушение на Александра II, Степан Халтурин устроился в Зимний дворцовым краснодеревщиком. Надо полагать, спецотдел там плохо работал. В Зимнем так отчаянно воровали все, кто мог, что честнейшему народовольцу пришлось несколько раз украсть предметы из царского сервиза, чтобы не выделяться из общей массы!
Лорис-Меликов: Два месяца тому назад, Вашему Императорскому Величеству благоугодно было призвать меня к обязанностям главного начальника Верховной Распорядительной Комиссии по охранению государственного порядка и общественного спокойствия. Не без колебания приступал я к многотрудной задаче, выполнение которой возлагалось на меня монаршими волею и доверием. Вступая в новую сферу деятельности, я не скрывал от себя ни ее трудностей, ни ответственности пред вами и пред Россиею. Я не мог не сознавать, что положение дел достигло того предела, далее которого идти некуда. Неприкосновенность убежища, святость домашнего очага, уважаемая даже дикарями, была нарушена неслыханным в истории событием 5 февраля. Царь русской земли, повелитель 90 млн. подданных, не мог считать себя безопасным в собственном своем жилище...».

Из записок всего лишь фрейлины двора:
… Поглощенный личными заботами, не имеющими никакого отношения к делам страны, Государь неизбежно должен был ощущать себя счастливым, переложив на кого-нибудь основную тяжесть своего бремени. Впрочем, Лорис был человеком тонким, приятным, вкрадчивым, тактичным, но не внушающим, на мой взгляд, доверия. Его армянское происхождение почти вменялось ему в вину его хулителями. Внешне он представлял собой резко выраженный восточный тип – своей худобой, чрезвычайной бледностью и носом с горбинкой он напоминал больного грифа. Всесилие этого человека в ту пору было так велико, что хотелось бы видеть в нем все таланты и добродетели для блага управляемой им страны. Так, я с удовольствием отметила, что Лорис абсолютно честен и бескорыстен в денежном вопросе. Пусть это будет ему похвалой!..
Государь, доверив ему, так сказать, бразды правления, использовал его в качестве посредника между собой и семьей. Неся бремя административного управления, о котором он, как говорят, не имел ни малейшего понятия, поскольку до сих пор был известен лишь военным талантом, он исполнял вдобавок обязанности Меркурия, летающего от одного дворца к другому, пытаясь примирить непримиримое и желая угодить и волкам, и овцам. (Толстая А.А.)

А он был диктатором при царствующем монархе!
Причём, это был либеральный диктатор! Получив неограниченную власть, он не направил её на усиление репрессий, а, наоборот, ограничил полицейский произвол.
«Моя диктатура не имела ничего общего с административным произволом. С революционерами – террористами, конечно, требовал поступать оперативно и жестко. Ипполит Млодецкий, стрелявший в меня спустя две недели после взрыва Халтурина, был казнен в 24 часа. Это уж позже выяснилось, что стрелять он хотел в царя на празднике, да сорвалось. Царя должны были ликвидировать члены «Народной воли» и Млодецкому не дали «добро» на этот выстрел. Я просто под руку попался…». Сначала его спас плотный мех шубы – в нем застряли три пули, выпущенные народовольцем Млодецким. Дальше всё решил он сам: боевой генерал одним прыжком бросился на террориста, сбил его с ног и передал в руки подоспевшего жандарма.

«…Сегодня в третьем часу дня Лорис возвращался домой, когда дурно одетый человек, на вид лет 30, поджидавший его на углу Почтамтской и Б. Морской, выскочив из своей засады, выстрелил в него в упор в правый бок. Шинель спасла графа, пуля скользнула по шинели, разорвав ее в трех местах, а также и мундир. Но, слава богу, Лорис остался невредим. Преступника тотчас схватили. Оказался еврей перекрещенный, но находящийся под надзором полиции. Лорис, когда почувствовал дуло пистолета, размахнулся на убийцу, что, верно, и спасло его. Граф сказал: «Меня пуля не берет, а этот паршивец думал убить меня…» (А.В.Богданович, из дневника, 20 февраля 1880 г.,
 Однако, Лорис ошибался. Млодецкий был не случайным убийцей.

Ипполит Млодецкий:
– Не я, так другой, так третий, но Лорис-Меликов, назначенный на борьбу с революцией, будет убит! Хотя никто не назначил Млодецкому убийство именно Лорис-Меликова.
За Млодецкого вступались, но всего несколько месяцев назад стреляли в царя на дворцовой площади, и надо же было ответить на предыдущие теракты! Лорис-Меликов безуспешно ходатайствовал перед государем о сохранении жизни Млодецкому, но широкой публике это было неизвестно. К слову сказать, до Николая I покушения на жизнь царя по существующим законам карались четвертованием, он заменил эту казнь более «гуманным» повешением. Кстати, про Николая I, отца Александра II, некоторые современники писали о его деспотизме. Вместе с тем, как указывают историки, казнь пяти декабристов была единственной казнью за все 30 лет царствования Николая I, в то время как, например, при Петре I и Екатерине II казни исчислялись тысячами, а при Александре II – сотнями.
Лорис: «Понимал ли, что отчасти и его политика провоцировала террористов? Петербургский градоначальник Трепов при посещении дома предварительного заключения ударил и велел высечь арестованного. Возмущенные крики, звон битых стекол не заставили его отменить решение. Засулич убила Трепова, Степняк-Кравчинский вскоре среди бела дня стреляет в Петербурге шефа жандармов Мезенцева. Когда же его конец? Вдоль железнодорожного полотна теперь вытягивались цепи полицейских и солдат, и царский поезд мчался мимо пустых платформ и старался миновать большие города ночью. Спасется ли? Проскочит? Царскосельский дворец как угрюмая крепость: все подъезды заперты, кроме одного… ворота в сад заперты… везде кишат городовые, полицейские переодетые в шпионов».
Впрочем, суд в России и тогда преследовал одну и ту же самую цель – придать произволу власти видимость законности.
Хотя сам генерал считал, что: В России более, чем где-либо, возможна твердая и решительная система. Правительственных действий, направленных к борьбе с крамолою, отнятием у нее удобной почвы, а общественные силы являют у нас более надежную, чем где-либо, опору для государственного порядка. А генерал хорошо знал свой народ…

Эти строки были надиктованы письмом Белоголовому, уже больным и полузабытым диктатором с напутствием: «Пусть они лежат в ваших бумагах, быть может, лет через 25, когда от нас пойдет уже лопух, перейдут они в руки будущего Бартенева или Семевского и ознакомят русское общество с переживаемой нами ныне тяжелой эпохой самодурства правительства и холопства подданных». Покойный граф так боялся быть несправедливым, что поспешил поставить на полях слово «большинства»...

Воспоминаний современников о нём много, так как диктатор он был общительный, а в общении прост. Из этих воспоминаний перед нами встаёт довольно цельная, многогранная натура, однако, и полная противоречий. Как и противоречивы взгляды на его деятельность.
Царедворцы, в первую очередь, держались самодержавия, как единственного пристанища своей никчемности. Интеллигенция склонна и привыкла сначала обольщаться, потом разочаровываться. На сцену уже вышла студенческая молодёжь, среди которой уже бродили самые разные революционные намерения – от робких ожиданий конституционной монархии до убийства ненавистного царя, как олицетворения самодержавия,..
«Все реформы, новые порядки, новые учреждения предписывались ему... «Ну, слава Богу, – слышится повсюду. – Выбор хороший. Лорис-Меликов с чумою справится!..».

Даже внешность Лориса всяк описывал по-своему:
«Вслед за знаменщиком и зурною въехал во двор генерал на небольшой гнеденькой лошадке.
Черномазый, худощавый, небольшого роста, в простом общеармейском генеральском сюртуке, с азиатскою шашкою через плечо, он не производил никакого впечатления. Надвинутое на лоб кепи в белом чехле сползало почти до самого носа, – большого носа, армянского типа. Загорелое, запыленное лицо желто – оливкового цвета обрамлено было широкими черными бакенбардами, резко оттенявшими худощавость генерала, его впалые щеки с обозначившимися на них от худобы скулами. Из-под кепи зорко глядели черные выразительные глаза, а крупные губы и большой рот прикрывались широкими черными усами». Мой брат приглянулся ему, Лорис постоянно таскал его с собою, угощал сластями и говорил про него:
– Это мой компатриот! Посмотрите, какой черный!.. И глаза-то у него черные... Настоящий армянин!».

«О Лорис-Меликове говорят как о представителе армянского влияния. Тут много что можно сказать. Так как Лорис-Меликов происхождения армянского, то, понятно, с ним связывают мысль об армянском влиянии, о выдвигании вперед армян и т. д. и даже, пожалуй, о какой-то сепарации армян, но, пожив здесь, я пришел к убеждению, что серьезно к таким пустякам относиться по меньшей мере смешно. Армян на военном поприще никто не выдвигает: выдвигаются замечательные дарования и способности, храбрость и неустрашимость. Всякий армянин, пробивший себе дорогу и стяжавший себе имя в Кавказской армии, можно наверное сказать, ни эту дорогу, ни это имя даром или фокусом не приобрел, он сделался истинно русским, пока приобрел в рядах такой высоко и художественно доблестной армии, как Кавказская, честное имя и славу храброго и способного генерала».
Вот и ещё доказательство такой уже давно «русскости», не смогу удержаться, приведу одно из высказываний другого монархиста, естественно: «Надо оставить всякую либеральную маниловщину и не пускаться в составленiе конституцiи, или даже автономiи, для присоединеннаго края, и не образовывать кадровъ для администрации будущей армянской республики, которая будет неизбежно стремиться къ подчиненiю себе всего Закавказья. Не сладки воспоминания и о благодеянiях въ Персiи конституционного режима и въ виду той роли, которую армянские фидаи играли в Персии, да и у нас на Кавказе…». Это Семён Семёнович Абамелек-Лазарев. Но взгляды уже правящих при нём Александра III и Николая II…

Лорис сам о себе часто искренний, просто дворянского звания ему, герою стольких непроигранных и выигранных сражений было мало:
«...Я не стыжусь своих пороков, не скрываю их. Мне хочется быть графом, и я им буду, вот увидите. Я этого добьюсь честным путем, общеполезными заслугами, я эту утеху с бою возьму. Смейтесь над этим сколько угодно, а мне хочется, чтобы дети мои, чтобы потомки мои меня помнили с благодарностью».

«Граф, невзирая на свое армянское происхождение (над которым он постоянно подшучивал, говоря: «Я, братец, армянский человек, хитрый человек»), отличался беспримерным бескорыстием. В обращении с казенными деньгами, предоставлявшимися ему в неограниченном размере и в совершенно бесконтрольное распределение, он был не только неимоверно педантичен, но даже скуп до смешного, что то поразительнее, что в частной жизни он впадал в другую крайность: цены деньгам не знал, никакого значения им не придавал, никогда их не считал, раздавал всякому, кто попросит, и вечно сидел без гроша. (Скальковский К.А.)
 «Невзирая на происхождение»… Эх, Скальковский, Скальковский..!

«Служа на Кавказе, граф не знал Петербурга и его партий, он совершенно ложно оценивал силу и значение здешних государственных людей, считал опасными соперниками людей незначительных и рассчитывал на помощь от людей далеко не бывших в состоянии сделать что-либо серьезное и полезное. «Один в поле не воин» – совершенно к нему применимое выражение. Обладая восточным лукавством, он не обладал принципами Макиавелли, а потому власть безграничная была ему не по силам, он создал себе много врагов, но ни одного не сумел нейтрализовать». Скальковский К.А

 «Я провел полчаса в самой приятной беседе с этим обаятельным человеком, удивляясь обширности его познаний, его знанию людей, его разносторонности.
Быстрота соображения у него удивительная, знание края и людей поразительно. В горах, между горскими племенами у него масса приверженцев, через которых он держит эти племена в руках; приезжают к нему старшины как к отцу, за советом, за разбором; всякому радушный прием в его хлебосольном доме. Чиновники – в строгом повиновении, зная, что Михаила Тариеловича не обойдешь, что спуску от него – если захочешь его надуть – не будет, а между тем не нахвалятся его приветливостью и вежливостью. Нужда каждого имела к нему доступ... Все сделанное в Терской области по развитию экономическому, по народному образованию, по устройству гражданской и промышленной жизни в области обязано ему».

Интеллигенция приняла его: Салтыков-Щедрин – А.Н. Островскому.
25 июня 1880 г. Петербург
«По цензуре теперь легче, да и вообще полегчало. Лорис-Меликов показал мудрость истинного змия библейского: представьте себе, ничего об нем не слыхать, и мы начинаем даже мнить себя в безопасности. Тогда как в прошлом году без ужаса нельзя было подумать о наступлении ночи».

Довольно чутко прислушиваясь к голосу общественного мнения, Лорис-Меликов немедленно приступил к смене состава высшей администрации в некоторых ведомствах. Прежде всего, он настоял на увольнении в отставку графа Толстого, министра народного просвещения, и, конечно, это было одной из важнейших заслуг его перед обществом, благодаря которой он сразу приобрел в глазах многих значительные симпатии и доверие. Случилось это в Пасху, даже дворцовые садовники здоровались: Толстой сменён! – Воистину сменён!

При нем целый ряд новых органов печати получил возможность существования, все они раньше не могли открыться. После убийства Александра II и восшествия на престол Александра III, в 1882 г. тот же Толстой был назначен на пост министра внутренних дел и шефа жандармов, став проводником «эпохи контрреформ и развернул активную борьбу с революционным движением, жёсткими мерами практически искоренив его за несколько лет. Ввёл новые временные правила о печати, фактически восстанавливавшие систему предварительной цензуры для периодических изданий и усиливавшие полицейский надзор за газетами и журналами». Можно представить чувства отставного диктатора, который заложил новые подходы…

Рассуждений о том, почему именно Лорис-Меликов был выбран на столь ответственную роль, предполагающую абсолютное доверие императора, было много. Разнополярных, близких к истине, не замечающей её, отвергающих…

«Лорис-Меликов, со своим выразительно-умным лицом, где прежде всего бросалась в глаза хитрость, хотел казаться прямым, откровенным, добродушным и энергичным, то есть тем, чем он не был, и как он ни играл своею физиономиею, он мог только в первую минуту произвести на собеседника впечатление откровенного и добродушного человека; на вторую минуту хитрость вступала в свои права, и вы сразу и навсегда уже чувствовали, что имеете дело с умным актером. Что же касается характера и энергии, то вся минувшая до того времени кампания, томившая всех своею неопределенностью и бездействием, – слишком явно доказала, что у Лорис-Меликова не было ни энергии, ни характера, и в то же время не было решимости. На вопрос: почему именно Лорис-Меликов? – можно было тогда ответить: потому что этот в высшей степени ловкий и искусный человек успел до известной степени обворожить новизною своего типа. Действительно, ни до, ни после в Петербурге не было второго Лорис-Меликова, генерала с очень умным лицом, с кавказскими манерами развязности и отваги, с запасом сладкой речи по мере надобности и, вдобавок, с престижем боевого генерала». (Мещерский В.П.).

«Как меняются времена! Бледное, болезненное лицо Лорис-Меликова подле отталкивающей фигуры Муравьева, армянин подле татарина, и тот и другой – диктаторы. Но Лорис-Меликов человек умный, одушевленный гуманными воззрениями, государственный человек серьезного закала, Муравьев – кровожадный палач. И оба они в разное время являлись доверенными людьми нынешнего царя с тою разницею, что армянину сопутствуют все симпатии русского народа, между тем как в областях, которыми управлял Муравьев, его пережил неискоренимый ропот против неумолимости самодержавия».

Лорис-Меликов, в качестве «главного начальника верховной распорядительной комиссии», получил и имел крайне широкие полномочия, но реально только в одном направлении: арестовывать, ссылать,репрессировать. Не имея своих собственных исполнительных органов, исполнительная комиссия во всем остальном оказалась в воздухе. Это он скоро почувствовал, а потому и постарался променять свое исключительное положение на более скромное: вскоре верховная комиссия была закрыта, а Лорис-Меликов стал министром внутренних дел. Одновременно с этим было упразднено III отделение, дела его перешли во вновь образованный департамент государственной полиции МВД, скоро, впрочем, слитый с прежним департаментом полиции.
Лорис: «Мысль об упразднении III отделения давно меня занимала. В бытность мою харьковским генерал – губернатором я на деле увидел весь ужасный вред, причиняемый этим гнусным учреждением. Управляющий III отделением шеф жандармов, являясь постоянно между министрами и троном, застилал верховную власть от сближения с народом, устрашал власть, не неся никакой обязанности по управлению, кроме сыска и доноса».

Уговорил таки Александра присоединить это III отделение и корпус жандармов к ведению министра внутренних дел – и пусть он будет одною властью, ведающей внутренней охраной и внутренней полицией.
«Что ж император? Не видел ли он в этом новичке, проникнувшем в замкнутый круг, в этом неизвестно откуда взявшемся и достигшем высших ступеней власти армянине,– не видел ли он в нем представителя последнего этапа на пути, ведущем к пропасти. В самом деле, Лорис-Меликов, которого на вершины власти вознес скорее необъяснимый случай, чем слабая воля Александра II, был человеком безусловно выдающимся как по своим достоинствам, так и по своим недостаткам.
Мало образованный (??), но одаренный чрезвычайной сметливостью, без определенной программы, но с намерениями искренно великодушными, окрашенный либерализмом, скорее инстинктивным, чем сознательным. Без административного опыта (?), но наделенный чрезвычайным практическим чутьем. И сверх того, обаятельный в обращении и крайне услужливый: умный и ловкий, умеющий приспособляться к обстоятельствам, и вместе с тем по сердечной доброте склонный слишком доверчиво относиться к людям. Народник, известный публицист Н. К. Михайловский такую диктатуру лавирования определил хлестко: «Лисий хвост – волчья пасть»

Лорис-Меликов предчувствовал революцию, являлся сам сторонником эволюции. Я думаю, что, не будь убит Александр II и останься у власти Лорис-Меликов, Россия увидела бы много раньше наступление либеральной эры и смогла бы без кровавых потрясений перейти к истинно демократическому режиму.
Лорис-Меликову недоставало энергии диктатора, но, во всяком случае, он проводил свои намерения с особым мягким упорством, и его решения, гармонируя с первоначальной идеей, всегда эволюционировали в раз принятом направлении.
Я говорил раньше о необъяснимой случайности, приведшей Лорис-Меликова к власти. Мне известны кое-какие обстоятельства, посодействовавшие этой «случайности». Но об этом за недостатком места как-нибудь в другой раз. (Нессельроде А).

По свидетельству Кони, его кандидатуру предложил царю влиятельный либеральный сановник, военный министр Милютин, который перед тем был прямым начальником Лорис-Меликова. Так что трудно назвать это случайностью.
«Россия обращена в стадо баранов, которых стригут и с которых, вдобавок, периодически, тайно и явно, сдирают кожу. (Из письма К.А Кавелина графу М.Т. Лорис-Меликову). «Много на моей памяти есть встреч с высокопоставленными людьми, эти сношения ни с кем не начинались так просто и человечно, как с очаровательным Михаилом Тариеловичем Лорис-Меликовым. У него чуется огонь, энергия... заметно, что из его тучи легко могут вылетать и громы, и молнии, и блистать лучистое солнце! мнение о нем таково, что если ждать нам (России) от кого-либо чего хорошего, то это единственно от него... Из бумаг покойного академика М.О. Микешина.
Ну, и Победоносцев – известный враг Лориса. «Лорис-Меликов глубоко не берет, поверхностно заговаривает все недуги, не устраняя их... Всем готов обещать, со всеми примириться, всему уступить.
Рецепт его легкий и ныне он всеобщий рецепт: не углубляться в коренные начала и уклоняться от борьбы, когда оказываешься противно движения, считаться с ним и стараться его урегулировать». (Письмо К.П. Победоносцева Е.Ф. Тютчевой)

Когда зашатались некоторые европейские троны, Конституцией при внешнем сохранении республиканского строя закреплялась военная диктатура Наполеона Бонапарта. И накануне войны 1812 года франкофил Сперанский готовил коренное преобразование российских государственных учреждений. А вот ненавистник Наполеона Карамзин считал, что «России не нужна конституция, России нужны 50 умных и честных губернаторов», что, признаться, недостижимо и поныне. Так что насчёт «быть иль не быть» Конституции существовали течения разнополярные.

Лорис прекрасно знал отношение всех и каждого к своим начинаниям, изо всех сил старался не называть свой проект Конституцией. Как писал Витте, что «раз правительство решило завершить земскую реформу, то, значит, оно решило дать конституцию». Правда, сам Лорис-Меликов как бы «боялся вполне точно определить свою программу». По всей России ходил экспромт одного из «либеральных» поэтов, вступившего в диалог с графом Лорис-Меликовым.

Поэт:
В видах субординации,
Держась порядка строгого,
Сыны Российской нации
Желают, граф, немногого.

Лорис-Меликов: Чего же они хотят?

Поэт:
На первый раз хоть куцую
Им дайте Конституцию! (слова поэта Д.Д. Минаева)

«Конституция Лорис-Меликова» – условное громкое имя так и нереализованного проекта политической реформы, предложенного министром внутренних дел графом  Лорис-Меликовым и предусматривал лишь самые робкие шаги к конституционному ограничению самодержавия. Основная идея состояла в привлечении общественности к сотрудничеству с правительством, а представителей третьего сословия (крупных городов и земства) – к законотворческой деятельности путём разового созыва представительного органа с законосовещательными правами. Право законодательной инициативы при этом сохранялось за монархом.

В «Письмах о современном состоянии России» бывшего товарища Лориса по службе на Кавказе Р. А. Фадеева в некоторой степени отражены планы графа. Лорис-Меликов испросил у государя разрешение на напечатание этой книги за границей и на допущение ее затем в Россию. В докладе своем государю он пояснял, что с отменой крепостного права, лишившей дворянство его прежнего значения, между правительством и подданными образовался как бы промежуток, дающий место и простор всяким противообщественным явлениям; земство – единственная живая общественная сила, могущая стать для власти такой же несокрушимой опорой, какой было прежде дворянство Как главнейшие из таких мер Лорис-Меликов намечал: понижение выкупных платежей, содействие крестьянам в покупке земли при помощи ссуд и облегчение условий переселения и содействие к выселению крестьян из густонаселенных губерний.
Этот план впоследствии стал известен под именем «Конституция Лорис-Меликова» (лондонское издание 1893 года). Хотя, собственно, конституцией она и не была, так как участие общественных деятелей допускалось лишь для вполне определенной задачи и только с совещательным голосом.
«Всеподданнейший доклад» с изложением этого плана был подан Лорис-Меликовым императору, затем одобрен узким кругом в присутствии наследника, а через месяц император сообщил Лорис-Меликову, что через четыре дня проект будет вынесен на обсуждение Совета министров. Лорис умолял государя всё сохранить в тайне, умолял не выезжать из дому… Кто знает, узнай народовольцы об этом, и покушения не было бы?

Вот что пишет учёный-ориенталист, монархист Семён Семёнович Абамелек-Лазарев о настоятельной необходимости конституции:
«В новых, присоединяемых вилайетах сплошнаго армянского населения нет, но оно перемешано с курдами, турками и айсорами. Всё это население невежественно, бедно и забито турецкими методами управления, заключавшимися в лишении имущества и самой жизни христианского населения и в оставлении полной безнаказанности мусульман, когда они обижали христиан, преимущественно армян.
Самый факт перехода власти от турок к русским составит величайшее благодеяние для армян и величайшую реформу. На первые три года будет введён военный режим, с законами военного времени, позволяющий быстрыми судами и нередкими казнями вселить в диких курдов и вообще в турке уважение к жизни христиан. Не надо повторять ошибки совершенной в 1878 году. Либеральная конституция была дана дикой, только что вышедшей из под турецкого иги Болгарии, и в то же время той же конституции не давали освободительнице России».
 
Нелишне вспомнить отношение Лориса к евреям. Монархисты все были антисемитами, как и цари. Периодами относительной либерализации в еврейском вопросе были царствования Павла I и Александра II. Именно Александр II с первых дней своего царствования, пусть и не всегда последовательно, взял курс на либерализацию статуса вверенных ему евреев. При нем правомочие на постоянное пребывание вне черты получили купцы I и II гильдии, выпускники вузов, лица со степенью доктора или магистра, мастеровые и ремесленники, в том числе механики, винокуры и пивовары, отставные рекруты, помощники аптекарей, дантисты, фельдшеры и повивальные бабки.

А вот престолонаследник, Алек¬сандр III, став царем, зарекомендовал себя убежденным и, пожалуй, самым яростным антисемитом во всей династии Романовых. С его воцарением по России прокатилась первая из трех больших волн еврейских погромов. Нет, царь не давал указаний погромщикам, но его отношение превосходно характеризует пассаж из письма варшавскому генерал-губернатору И.В. Гурко, когда тот жаловался, что очень трудно принимать меры для предупреждения антиеврейских беспорядков: войска радуются, когда евреев бьют. Царь, не дав ему договорить, ответил: А знаете, и я рад, когда их бьют. «Сердце мое радуется, когда били евреев, но допускать этого ни в коем случае нельзя, так как от них богатеет земля русская».
Лорис же считал, что «коллективный антисемитизм, – говорил он, – когда не является пережитком средневековой религиозной нетерпимости,– является признаком идиотской, чтобы не выразиться еще более резко, политики расового антисемитизма»

Как известно, царские дворы были полны интриг, не меньшею частью, любовных интриг. И Российский двор не исключение. Александр Второй очень доверял Лорису, вплоть до личных проблем. Уже при жизни императрицы царь давно был без ума от княжны Долгоруковой (Юрьевской), младше него на тридцать лет. И было у них четверо (!) незаконнорожденных детей, которых он поселил в Зимнем дворце, над своими покоями (!). Придворная знать, как и царская семья, ставила ей в вину все то, что происходило. Стала распространяться легенда о том, что 200 лет назад какой-то древний старец предвещал преждевременную смерть тому из царствующего дома Романовых, который женится на одной из Долгоруковых. Эта легенда подтверждалась тем фактом, что молодой Пётр II умер в день, назначенный для его свадьбы с княжной Екатериной Алексеевной Долгоруковой. Особенно подчёркивалось имя предыдущей княжны, тоже Екатерины. Легенда легендой, а ведь стала былью…

В конце июля 1880 года Александр II вызвал в Царское Село председателя недавно учрежденной Верховной комиссии по охране общественного порядка, генерал-адъютанта, графа Лорис-Меликова.
Он сообщил графу, что теперь Екатерина Михайловна его законная жена и что уже составлен указ о жаловании его детям от княгини всех прав, принадлежащих законным детям, согласно государственных законов Российской империи. (Спустя чуть больше месяца после смерти императрицы любовники вступили в морганатический брак, и, что забавно, в финале церковной процедуры священник так и не смог вымолвить молодоженам: «Облобызайтесь»)

Из-за того, что они были рождены лишь от одного из членов императорской фамилии, дети не могли наследовать российский престол.
В конце беседы император напомнил графу о той сложной ситуации в обществе, которая была вызвана народными волнениями и цепью покушений на императора, а также попросил позаботиться о княгине Юрьевской и его детях в случае, если что-то с ним случится... такую же просьбу император отправил сыну-наследнику. А в Ливадийском дворце император написал письмо своему сыну, цесаревичу Александру, будущему императору Александру III, с величайшей просьбой о том, что в случае своей смерти тот не должен обойти вниманием княгиню и детей.
Кроме этого думал царь еще над одним вопросом - возведением княгини Юрьевской в сан императрицы и, возможно, реализовал бы этот свой замысел, если бы рука террориста не оборвала его жизнь... (После смерти Александра Второго наследник и княгиня договорились на переезд Юрьевской во Францию со всей фамилией и, как предполагается, некий пансион. Её дворец располагался недалеко от Ниццы. Она дожила до 75 лет. В Париже она вела жизнь богатой иностранки, подолгу жила в Ницце. Ей не приписывали никаких романов, всё свободное время забирали дети, – вспоминает Морис Палеолог).
Удивительными выглядят воспоминания о самой личности императора в тот период. «…Внезапные припадки тоски, во время которых Александр II упрекал себя за то, что его царствование приняло реакционный характер, теперь стали выражаться сильными пароксизмами слез. В иные дни он принимался плакать так, что приводил Лорис-Меликова в отчаянье. В такие дни он спрашивал министра: «Когда будет готов твой проект конституции?» Но если два-три дня позже Меликов докладывал, что органический статут готов, царь делал вид, что решительно ничего не помнит. «Разве я тебе говорил что-нибудь об этом? – спрашивал он. – К чему? Предоставим это лучше моему преемнику. Это будет его дар России». Когда слух про новый заговор достигал до Александра II, он готов был предпринять что-нибудь; но когда в лагере революционеров все казалось спокойным, он прислушивался к нашептываниям реакционеров и оставлял все, как было прежде, постоянно находясь под впечатлением, что ему предстоит судьба Людовика XVI. А Лорис-Меликов со дня на день ждал, что его попросят в отставку.
Но в России всегда слишком многое зависит от одного человека, находящегося на вершине власти и всё может изменить всего один выстрел. Несмотря на предупреждение Лориса, император решил выехать из Зимнего дворца и участвовать в разводке караулов. Но не царское это дело после недавнего покушения!
В тот же день, через два часа, император погиб в результате террористического акта. Что свидетельствовало об отсутствии достаточных мер по охране личной безопасности императора (таково было мнение обер-прокурора Победоносцева и императора Александра III). Тем не менее, за несколько дней до этого Лорис-Меликов настойчиво рекомендовал Александру II временно воздержаться от поездок по столице. Однако император пренебрег рекомендациями своего министра. Да и натянуто было такое прямое обвинение, ибо Лорис выделил 60 конных для охраны. Где они были и как ими воспользовались?

Катастрофа первого марта стала для графа Лорис-Меликова крушением всех его реформаторских планов, которые должны были привести Россию по пути прогресса к величию и процветанию. Бомба под Александром Вторым отбросила Россию далеко назад и надолго.
Россия как известно, устроена так, что каждые пять лет меняется все, а каждые двести ничего.
«Тогда погиб не только царь… Не только проект моей Конституции… Александр III самонадеянно написал на моём докладе: Слава Богу, этот преступный и спешный шаг к конституции не был сделан и весь этот фантастический проект был отвергнул в Совете Министров. Это была пиррова победа консервативно-монархических сил. Закупорка каналов общественной жизни привела к перегреву русского государственного котла. Напрасно на совещании 8 марта, собранном новым царем, группа министров – среди них Абаза, Милютин, Сольский, Сабуров, Набоков – пытались доказать, что в моих проектах «конституции нет и тени» и что «трон не может опираться исключительно на миллион штыков и армию чиновников».
Хотя признавал достижения: «Он создал нечто вроде общественного мнения и хотя бы подобие прессы. Заменил предварительную цензуру карающей. Отменил всеобщий запрет на выезд российских подданных за границу. Уничтожил огромные пошлины с заграничных паспортов. Отменил целый ряд притеснений в законах о воинской службе и телесные наказания по приговорам судов.
Проект Конституции позволял плавно перейти от самодержавия к представительной монархии в России, и такое развитие привело бы постепенной гармонизации государственных и общественных интересов и покончило бы с распространением революционных настроений в среде русских интеллигентов.
При возможности закономерного и спокойного развития общей, общая комиссия со временем превратилась бы в собрание выборных представителей земств, распространенных на всю Россию, а затем, по воле Государя, могла бы превратиться в Законодательное Собрание с решающим голосом».


«Ему обязана Россия общим пробуждением»
Пятнадцатимесячная государственная деятельность графа Михаила Тариеловича составляет самую светлую эпоху во внутренней жизни нашего отечества. Ему обязана Россия общим пробуждением от временного усыпления, возвратом к лучшим временам достославного царствования в Бозе почившего Императора Александра II, установлением здравых, политических начал, отмены учреждений и систем, державших Россию на ошибочном пути.
 
Граф Лорис-Меликов: «Ваше величество, (это уже другому Александру, Третьему) я лично не видал редакторов повременных изданий с осени. В последнее же время, с разрешения вашего, я действительно объявил им, – но не сам, а через начальника главного управления по делам печати, – что если в каком-либо периодическом издании будет напечатана статья о необходимости конституции, то такое издание будет мною немедленно прекращено, притом не на основании закона 6 апреля 1866 года, а в силу особого полномочия, дарованного мне вашим величеством. Угроза эта подействовала».

Победоносцев: «Кровь стынет в жилах у русского человека при одной мысли о том, что произошло бы от осуществления проекта графа Лорис-Меликова и друзей его».

Из серии «Не читал, но осуждаю»: Министр почт и телеграфов А.С. Маков: Ваше императорское величество, предложения графа Лорис-Меликова мне не были вовсе известны; я ознакомился с ними в первый раз в настоящем заседании и поэтому не могу сообразить их как бы следовало. Но сколько я мог понять из записки, прочитанной министром внутренних дел, основная его мысль – ограничение самодержавия. Доложу откровенно, что я, с моей стороны, всеми силами моей души и моего разумения решительно отвергаю эту мысль. Осуществление ее привело бы Россию к погибели.
Г о с у д а р ь: «Я думаю то же. В Дании мне не раз говорили министры, что депутаты, заседающие в палате, не могут считаться выразителями действительных народных потребностей».
Победоносцев. «...И эту фальшь по иноземному образцу, для нас непригодную, хотят, к нашему несчастью, к нашей погибели, ввести и у нас. Россия была сильна благодаря самодержавию, благодаря неограниченному взаимному доверию и тесной связи между народом и его царем. Такая связь русского царя с народом есть неоцененное благо. (Дневник Е.А. Перетца, государственного секретаря)
Вот про того же Победоносцева: пенсне, черный бантик, сурово-страстный взор. Один из самых знаменитых российских реакционеров, по свидетельству французского посла Мориса Палеолога, обладал не только широким образованием и непреложной убежденностью, но и великим обаянием манер и речи. Так что немудрено, что под влияние его экзальтированного патриотизма и пламенных убеждений подпал Александр Третий. Государи ещё как внушаемы!
Став императором, Александр III уже не разлучался с Победоносцевым до своего последнего часа. Во многом благодаря Победоносцеву и вопреки дурным измышлениям политических лукавцев Александр III стал одним из самых образованных и преуспевших русских монархов. Он был к тому ж очень хорошо воспитан, представление об этом, в частности, дают его серьезные (и полезные!) увлечения оперой, балетом, музыкой (он и сам неплохо играл на валторне и басе). «Советник реакции трех императоров»… А каждый из эпитетов, которыми награждала его общественность, выражал какую-то часть того зла, которое несло в себе русское самодержавие, и в частности Победоносцев, резко выступавший против конституции, революционных преобразований.
А один из воспитанников Победоносцева – Николай Второй – полагал главной целью гимназического образования воспитание хранителей трона. Качество образования своих подданных он измерял нехитро: участвуют гимназисты в антиправительственных выступлениях или нет! Традиции не увядают…

После обсуждения проекта реформ министра Внутренних дел Лорис-Меликова державники возопили: ни в коем случае! НИКАКОГО выборного начала!
«Странно слушать умных людей, которые могут с е р ь ё з н о говорить о представительном начале в России, точно заученные фразы, вычитанные ими из нашей паршивой журналистики и бюрократического либерализма.
Более и более убеждаюсь, что добра от этих министров ждать я не могу. Дай Бог, чтобы я ошибался. Не искренни их слова, не правдой дышат. И Владимир, мой брат, правильно смотрит на вещи и совершенно, как я, не допускает выборного начала. Трудно и тяжело вести дело с подобными министрами, которые сами себя обманывают...
Ваш от души Александр.
(Письмо Александра III К.П. Победоносцеву).

«Я получил сегодня утром письмо гр. Лорис-Меликова, в котором он просит об увольнении под видом болезни.
Я ему отвечал и принял его просьбу. Меня одно очень удивляет и поразило, что Ваше прошение совпало со днем объявления моего манифеста России, и это обстоятельство наводит меня на весьма грустные и странные мысли!? (о намерении охранять самодержавие от всяких поползновений на его незыблемость)» Письмо Александра III К.П. Победоносцеву 29 апреля 1881 г

Доносы тоже не преминули тут же состряпать: так, в 1897 Г. Суворин узнал, что… 7 сентября 1881 г. Государь велел Игнатьеву написать Лорису, чтоб он не приезжал в Россию. Государь сказал, что он знает, что Лорис держит себя как глава оппозиционной партии, принимает журналистов, между прочим, по мнению Суворина, вообще держит себя вызывающе.

Но Лорис-Меликов всё же ездил, когда хотел или мог. Между прочим, он почему-то верил, что вернётся. И непоколебимо хранил в душе уверенность в скором возврате «счастливых дней» своей популярности и власти, и весело говорил:

– Вы не верите?.. Напрасно... Вот если этот проклятый плеврит меня не одолеет, я вернусь...
Перед его отъездом в Ниццу, в 1884 году он уезжал с надеждою на выздоровление, на возврат, на возможность для него активной роли. Он не мирился с мыслью, что песня его спета. Он внимательно продолжал следить за всем, что происходило в нашем отечестве. Он получал и читал все важнейшие газеты и прилежно прислушивался к голосам из родины. К нему многие писали, и даже ездили время от времени. Сам он не вмешивался в дела, не высказывал, по крайней мере, громко своих суждений и надежд, не отзывался на вопросы жизни в России. Но уже и из того постоянно напряженного внимания, с которым он следил за ходом дел, видно было, что он хочет быть в их курсе – что он надеялся быть со временем призванным. По всей вероятности, он умер с этою надеждою, если только он не умер от того, что потерял ее окончательно...

В 1893 г. в «Московских ведомостях» появилась статья «Чего желают наши либералы?», утверждавшая, что судебная и земская реформы в России были проведены по «рецепту западноевропейских доктринеров» с надеждой, что и впредь правительство будет руководствоваться этим «рецептом». Такое стремление достигло своего апогея во времена «так называемой диктатуры сердца».
Оказывается, традиция антирецептов «западноевропейских доктринеров» имеет глубокие корни…

С удовлетворением «Московские ведомости» резюмировали, что «преступным мечтам либералов» был тогда «положен конец» – либеральное доктринерство» рассеялось, и принципы имперского правления были «восстановлены в полной мере». А после Манифеста 29 апреля, провозглашавшего нерушимость самодержавных основ, естественно, для "блага народного" в тот же день Лорис-Меликов подал в отставку. Так закончились пятнадцать месяцев, которые могли изменить Россию. Тем не менее, с февраля 1880г. по март 1881 г. "Народная воля" не провела ни одного теракта. Что не помешало после убийства Алекчандра II организовать тайную, глубоко законспирированную «Священную дружину», призванную дать отпор террористам, и которая просуществовала около полутора лет.

«Летом 1881 года я жил в Висбадене. Временами приходил к Салтыкову-Щедрину, проживающему в моем же доме, чтобы поделиться полученными из России новостями. Однажды я узнал, что в Петербурге, под покровительством великого князя Владимира Александровича учреждена Дружина спасения, цель которой есть исследование и истребление нигилизма, не останавливаясь даже перед устранением таких личностей, как Гартман, Кропоткин и т.п. Дружина организована в виде тайного общества, но с субсидией от государя, пятерками, так что одна пятерка не знает другую, но все повинуются известному лозунгу. Пятерки эти расселялись и за границей.
Бедное отечество, настанет ли когда-либо та вожделенная пора, когда и русскому, по примеру других, дозволено будет гласно и свободно выражать свои мнения и убеждения, давать свои оценки, не рискуя попасть за это в число ярых революционеров и сокрушителей основ государства?» Время покажет, кто был прав».
Это последнее слово, написанное 20 октября 1886 г. самим Лорис-Меликовым, было завершено (под диктовку) уже тяжело больным человеком, может быть, даже за несколько месяцев до смерти. (По-видимому, физическая и духовная надломленность М.Т. Лорис-Меликова в это время не позволила ему достойно избежать резких и ревнивых оценок своих сослуживцев и остаться на позициях беспристрастности, о которой он пишет в конце письма, как утверждает редактор. А возможно, это решение всё высказать.


Нелишне отметить, что по реформам Лориса прошёлся и Ленин, отвечая тому же Витте: …«конституционализм» одного министра не гарантирует успеха, «если нет серьезной общественной силы, способной заставить правительство сдаться». Вообще Ленин считал, и думаю, не ошибался для своего времени, что мирная концепция не позволит сломить правящий режим.
Лорис с его горьким анализом своего поражения мог бы обрадоваться: к началу XX века проект Лорис-Меликова вновь оказался в центре внимания общественного мнения, ибо в стране не было никакого другого документа, имевшего столь историческое значение и вызвавшего реакцию в интеллектуальной жизни России.

Между прочим, Лорис спрашивал нового царя, может, отложить публикацию «Проекта Правительственного сообщения», подготовленного им для представления Александру Второму. Царь-наследник ответил:
«Я всегда буду уважать волю отца. Пусть будет опубликован».
А вот ночью Лорис получил противоположный приказ от него же. По утверждению Палеолога, второе решение царя было результатом тайного совещания собравшихся в Аничковом Дворце.
Бульдоги в России грызлись всегда.
– Кто бы мог подумать, – с грустью говорил Лорис, – что реакция зайдёт так далеко. Где же то русское общество, которое, казалось, так горячо приветствовало поворот, связанный с моим именем? А теперь, если и вспоминают обо мне, то с презрительной прибавкой: какой-то армяшка Лорис-Меликов.

Кстати, германский император Вильгельм I собственноручным письмом умолял императора Александра II не давать России «конституцию» и уже в случае крайности, если нельзя будет обойтись без народного представительства, советовал устроить его как можно скромнее, дав представительству поменьше влияния и сохранив власть за правительством. Уже будучи в отставке, Лорис при встрече напомнил Вильгельму в тот момент, когда тот вопрошал: Почему в России не случилось реформ?.. (чем необычайно смутил германца).

Тем не менее, видно, так уж заведено в России, Западом пугали всякий раз, если чувствовали опасность для себя: «Конституция – суть орудие всякой неправды, орудие всяких интриг, и Россия сильна самодержавием благодаря (не)ограниченному взаимному доверию и тесной связи между народом и его царем». К. П. Победоносцев.
Ах, злейшего врага своего (да и России!), привёл сам Лорис, совершив непоправимую ошибку и признавая это… Это он, Победоносцев, сыграл крайне печальную роль в историческом заседании Государственного Совета 8 марта 1881 года, и ему, по праву, можно присвоить титул «злого гения России». Последствием этого заседания была дальнейшая наша внутренняя политика. Все проекты предполагавшихся преобразований были сданы в архив. Лорис-Меликов и Милютин покинули свои посты, уволен был и генерал-адмирал великий князь Константин Николаевич, а Победоносцеву пришлось написать манифест, не оставивший в современниках никакого сомнения, что не будет допущено никакое общественное участие в делах государственного управления. Единомышленники считали Победоносцева спасителем самодержавия, а противники – «вдохновителем реакции», надвинувшейся на Россию с мартовских дней 1881 года.

Реакция, господствовавшая, с большей или меньшей силой, целых четырнадцать лет, привела к двум главным результатам: она ухудшила экономическое положение народа и извратила умственную жизнь общества. Сообразно с этим, поправить дело можно было, только приняв меры к поднятию народного благосостояния, оставляя общество – безгласным, мысль – зависимою от произвола. Нам говорят, что покойный был последним «случайным человеком» в России…
Да разве последним? Время от времени во власти в России (и, как видим, не только в России) появляются случайные люди.

«От покойного Н.А. Белоголового я слышал, что незадолго до своей смерти Михаил Тариэлович сжег очень много из своих бумаг. Этой участи, как я потом узнал, подверглась большая часть его частной переписки. Он оставил запечатанный конверт для передачи государю, что вдовой и было исполнено; так что явившемуся из Парижа чиновнику нашего посольства для наложения печатей на бумаги пришлось только констатировать, что никаких бумаг после покойного не осталось».
(Л.Ф.Пантелеев «Встречи с Лорис-Меликовым»).

В годы пребывания за границей Лорис испытывал материальные трудности. И причина была всё та же, что и сейчас – резкое падение курса рубля. Пенсию ему не назначили, а болезнь прогрессировала…
За несколько дней до своей смерти граф велел телеграфировать в Неаполь дочери Софье Михайловне Новиковой и сыновьям в Россию, чтобы они поскорее приехали в Ниццу. 24 декабря утром Михаил Тариэлович заявил графине, что сегодня будет последний визит доктора. Когда испугавшаяся этих роковых слов графиня стала успокаивать больного, он опять повторил, что чувствует, что умрет в тот же день, и ужасно сожалел, что не может еще раз обнять свою старушку мать, проживающую так далеко в Тифлисе.
… Осыпанный венками и зеленью, гроб с телом покойного стоял на верхнем люке парохода «Мингрелия», который, убранный флагами, прямым рейсом из Марселя вошел в батумскую бухту…. В сопровождении младшего сына покойного графа корнета лейб-гвардии Кавалергардского полка графа З.М. Лорис-Меликова и старого камердинера покойного. Незадолго перед тем прибыл из Тифлиса в Батум А.И. Манташев, принявший на себя все хлопоты по перенесению останков с парохода на берег, в церковь и о дальнейшей доставке их в Тифлис, для погребения.

Войска были выстроены вдоль набережной фронтом к морю. Как только баржа приблизилась к пристани, навстречу ей выступило армянское духовенство в полном облачении, позади певчих. совершило с напутственной молитвой. В это время войска взяли на караул и музыка заиграла «Коль славен»... От пристани останки графа по пути, устланному лавровыми листьями, были перенесены в церковь. Во время перенесения печальная процессия растянулась на громадное расстояние... Подойдя к церкви, процессия остановилась, и гроб был внесен в нее офицерами, представителями города и депутатами. Тут священником Тер-Степановым была отслужена панихида...
Между прочим, в числе встречавших в Батуме находились также и два его бывших сподвижника... генерал- лейтенант С.О. Кишмишев и полковник князь Тархан-Моурави.
Похоронили с почестями на Ванкском кладбище, (имеется в виду Ходживанкское кладбище – Г.Р.) После чего его имя было предано забвению, и «умерший на чужбине, он не слыхал в последние свои годы почти ничего, кроме обвинений».

А в советское время делалось все, чтобы Лорис-Меликова окончательно вычеркнуть из истории. Не оставили в покое даже его могилу. Через полвека в период разгула террора и мародерства эпохи «больших чисток», Армянский кафедральный собор Тифлиса Ванк был разрушен, вместе с ним осквернили и Пантеон героев Русско-турецкой войны, где были похоронены М.Т. Лорис-Меликов и его боевые соратники. Армянам Тифлиса в 1967 году удалось перезахоронить останки героев у другой, уцелевшей до наших дней церкви Сурб Геворк (Святого Георгия).

...В Лорис-Меликове государство потеряло человека не только сильного ума, но и находчивого, живого, предусмотрительного, не теряющегося ни при каких обстоятельствах; это был характер твердый, в высшей степени подвижный и энергический, но в то же время не упрямый и грубый, не надменный и отталкивающий, но мягкий и чрезвычайно симпатичный. Его душе не были чужды горе, нужда, бедствия и страдания других, она была отзывчива ко всему этому, потому что давно и в жизни действительной познала все, а отсюда явилась та доступность, простота в обращении и общительность, которые привлекали к нему людей даже едва знавших его (Из некрологов).

А вот из воспоминаний Белоголового И.Л, которому он доверил свои последние записи.
…Хотя он любил свою кавказскую родину, но любовь эта была отодвинута на второй план в его сердце, первое же место в нем занимала Россия, как целое, и графа смело можно было назвать русским патриотом в лучшем значении слова. Ничем не отличаясь от русского образованного человека, он лишен был одного из крупных национальных недостатков его, а именно, в нем не было того мелочного самолюбия, которое беспрестанно у нас приводит к тому, что умные и в сущности совсем единомышленные люди легко готовы из-за самого пустого слова или ничтожного пререкательства рассориться, сделаться чуть не вечными и непримиримыми врагами и пожертвовать, таким образом, интересами коллективного блага –пустой личной обиде, самому мелкому недоразумению.

Граф же отличался, напротив, терпимостью к чужим мнениям, не был мелочно обидчив и, не считая себя непогрешимым, всегда спокойно и внимательно выслушивал возражения; это, вероятно, и дало повод обвинять его характер в чрезмерной гибкости, податливости и даже в азиатской хитрости, что было, по моему мнению, совершенно несправедливо, ибо, охотно выслушивая всякие мнения, он оставался на редкость устойчив в своих основных убеждениях и его нельзя было сбить с них. Терпимость же к посторонним и часто враждебным ему взглядам, напротив, служила лучшим признаком той ширины ума, которая и делала из него истинного государственного человека, преследующего главную намеченную им государственную цель, не позволяя отвлекать себя от нее никакими второстепенными препятствиями и меньше всего уколами личного самолюбия.

По политическим своим убеждениям – это был умеренный постепеновец, который не мечтал ни о каких коренных переворотах в государственном строе и признавал их положительно пагубными в неподготовленных обществах, но непоколебимо веруя в прогресс человечества и в необходимость для России примкнуть к его благам, крепко стоял на том, что правительству необходимо самому поощрять постепенное развитие общества и руководить им в этом направлении. Во время управления графа Лорис-Меликова как первого, кажется, министра в русской истории, который, помимо личного честолюбия, был проникнут искренним желанием государственной пользы. Публика инстинктивно сознавала это, и тут-то заключалась тайна популярности графа Лорис-Меликова, редкой в нашем скептическом обществе. Графа Лорис-Меликова заграничные газеты сравнивали с Мазарини, который сумел с честью управлять Францией в самое смутное время при помощи примирительной и ловкой политики.

Поэтому он был за возможно широкое распространение народного образования, за нестесняемость науки, за расширение и большую самостоятельность самоуправления и за привлечение выборных от общества к обсуждению законодательных вопросов в качестве совещательных членов. Дальше этого его реформативные идеалы не шли, и они, с точки зрения западного европейца, едва ли могут быть названы иначе, как весьма скромными и узкими; у нас же реакционная печать нашла их чуть не революционными и, окрестив их названием лжелиберальных, осыпала графа глумлением, стараясь выставить его чуть не врагом отечества.

Нельзя не добавить, что ко всем этим преследованиям и клеветам сам он относился очень благодушно и незлобливо и однажды выразился по этому поводу так:
«Далась же им эта диктатура сердца! и неужели Катков серьезно думает меня уязвить такой лестной кличкой, которой, на самом деле, я могу лишь гордиться и особенно в такое жесткое и злобствующее время, как наше? Да ведь я бы почел для себя самой величайшей почестью и наградой, если бы на моем могильном памятнике вместо всяких эпитафий поместили только одну эту кличку».

Почему же не были приняты его проекты?
Карающий меч, обвитый мирной оливой, – вот что избрал он своим оружием: меч для подпольных террористов, олива для либеральной оппозиции. Разумеется, и революционеры, и реакционеры встретили эту программу с одинаковой враждебностью. Революционеры тотчас сложили про Лорис-Меликова язвительную песенку, которая пошла по устам:

Мягко стелет, жестко спать, –
Лорис-Меликовым звать...
 
Главный источник неудачи Лориса коренился лишь в недозрелости нашего общества, в органической сумятице, царившей в понятиях и стремлениях огромнейшего большинства этого общества, в отсутствии в последнем серьезной, ясно осознанной общественной мысли и дисциплины. Хотелось верить, но плохо верилось, что в таком обществе нашлась бы реальная поддержка для какой бы то ни было серьезной системы...
… Россию он знал по русскому солдату, с которым так много имел дела. Но о крестьянстве и о среднем сословии составлял себе понятие по кавказским туземцам или по теоретическим взглядам, почерпнутым из чтения. (из бесед с Кони)

Да и он сам много успел домыслить в годы, свободные от службы.
– Верите ли, минутки у меня свободной не было, чтобы собраться с мыслями и сосредоточиться. Вы знаете, что я умею думать, и мыслить, и вопросы разрешать: сами не раз бывали свидетелем этого под Карсом. Но тут, в новой сфере, в вихре событий и столкновений, все слагалось так, что и думать-то было некогда. Поймите: девять десятых времени уходило на приемы, доклады, визиты, на созидание и поддержание связей, на обязательные обеды, завтраки и вечера, от которых не было возможности отказываться... Поставил бы я вас на свое место... вы совсем бы растерялись...
– Будь я рожден в этой сфере, будь я знаком с детства со всем этим миром, задача моя была бы легка: у меня были бы связи, поддержка, друзья, был бы свой лагерь. А тут – ничего кругом: всем я чужд, все с холодностью, с подозрительностью ко мне относятся. Аристократы подхватили насмешку, пущенную каким- то зубоскалом насчет моего отчества «Тариелкович», «Тарелка», и хихикают себе. С них этого совершенно довольно: «Тарелка» – ха-ха! «Тарелка» – хи-хи! Им никаких программ не нужно, для них этою «Тарелкой» все решено и кончено. Вот, чтобы одолеть это отношение, чтобы искупить первородный грех своего рождения и происхождения, я должен был больше усилий и трудов перенесть, чем другие государственные люди употребляют для разрешения исторических задач и вопросов».

Вот какие мысли и воспоминания занимали Михаила Тариэловича…