Т. Глобус. Книга 1. Часть 2. Глава 5. ЧУС

Глава 5. ЧУС

Гирю он спрятал в кустах, остальное завернул в простыню и стянул в узел. Придётся отнести к матери, больше некуда.
 
Она никогда не хотела ни помогать ему, ни сочувствовать, и по этой причине старалась не замечать его нужд. Так повелось изначально. В случае конфликта сына с кем бы то ни было, она вставала против него, чтобы не разделять его проблем.

Тот, кто не хочет помогать и сочувствовать, обычно занимает позицию строгого судьи: дескать, сам виноват, поэтому не жалуйся. Но мать Крата применяла ещё более тонкую тактику - "сокрушённого совестника". Суть приёма в том, чтобы взвалить на себя печаль и сокрушение о прегрешениях своего ближнего, которому не хочешь помогать.
 
Когда он упомянул о жилищных трудностях, она не напомнила ему, что у него есть своя комната, но напомнила о другом.
- Отчего же ты не живёшь с Лялей? Ведь вы были вместе! Как можно так разрушать близкие отношения! - этим восклицанием она выразила боль о его неправоте и отмахнулась от его жилищной проблемы.

На самом деле её не интересовало, кто такая Лиля, которую называла по ошибке Лялей, также как Юру иногда называла машинально Славой. Ей не было интересно, как сыну с ней живётся. Её задача - не признать, что сын незаслуженно страдает и что ему негде жить.

Скрепив сердце, он позвонил в дверь дома, некогда своего. Мама открыла дверь и сразу приняла сокрушённый вид.
- Отчего у тебя такой странный мешок? Ты похож на беженца!
- Я на минутку, вещи оставить. На балконе.
- Что-нибудь случилось? - она отошла вглубь, стиснула руки, ожидая пищи для сердечной скорби.

Маргарита Петровна по профессии учитель биологии, но по призванию - преподаватель морали. Диплома в этой области не дают, но кто-то же должен разъяснять людям, где в их жизни добро и зло, кто-то должен разоблачать их в том, как они исподволь подменяет правду лукавым самооправданием. Маргарита Петровна, ощущая в себе глубокое понимание нравственной науки, служила наставником для своих ближних и мечтала стать нравственным учителем человечества.
 
Крат съизмальства видел в матери другой состав - скупую женщину, без нужды лгущую, без права поучающую. Её маленький сын терялся при виде пропасти между благородством её поучений и фальшивостью поведения, между критической зоркостью к другим и оправдательной слепотой к себе, словно матушка пользовалась особыми льготами.

Ребёнок и не такое может простить, если его любят, но она его не любила.

"Ты погубил мою молодость! У меня из-за тебя никакой личной жизни. Я скоро стану старухой!" - укоряла его постоянно.

Как-то они шли вдвоём по улице, и маму окликнул вышедший из-за угла мужчина: "Привет, Риточка, у тебя ребёнок!" На что она с ужасом воскликнула: "Это не мой ребёнок! Соседка попросила погулять. А я не могу отказать, надо ведь помогать нашим бедным женщинам! Мужчины ведь не помогают! Правда, Славик?" - она сверкнула на него глазами, как дома никогда не делала, и показательно погладила по голове.

Нынче она постарела. Сморщилось её прежде красивое лицо, и только глаза по-прежнему смотрят на него с цепкой, живой неприязнью. Она так и не захотела узнать, какой человек её сын. Все её предположения о нём свидетельствовали о кромешном заблуждении.

Ему было жаль её, но как пожалеть, если она всегда лжёт? Не подступишься.

За долгие годы он разгадал её беду. У неё была особая манера не просто жить, а производить впечатление. Других людей она превращала в зеркала, отражающие прекрасную молодую женщину или - с возрастом - благородную даму. Отражаться в чужих сознаниях для неё было важнее, чем любить кого-то и понимать что-то.
 
Такую потребность - идеально жить в чужих сознаниях Крат назвал болезнью "чус": чужое сознание. Только здесь больной способен отобразиться без разных там постыдностей и пустот, коими изъедена почти каждая личность. Только здесь он может блистать.   

Маргарита Петровна в детстве была красивой девочкой, а в юности - красоткой. Самой большой отрадой стало для неё собирание знаков лести. Её навсегда пленило удовольствие кормить себя чужим восхищением.

Внутреннее своё содержание она с хитрой неуклюжестью прятала. Во всяком случае, свою подлинную жизнь она принизила до роли подмалёвка, черновика.

Подобно тому, как рыбка ловит губами свой мелкий корм, так больной чусом ловит ушами  внимание окружающих.

Разгадав эту духовную болезнь, Крат сильней пожалел мать. Какая ж тоска ревниво и неотступно следить за своим отражением в чужих умах! Как вредно заботиться об этом отражении, забыв о главном, которое нигде формально не отражается, о душе!
 
Маргарита Петровна с преувеличенным старанием искала тапочки.
- Не надо, я так, - сказал поскорей.
- Ничего, я найду, что же ты будешь, словно босяк… я, правда, недавно мыла полы… что ж, вот и нашлись твои тапочки.

Она выпрямилась и посмотрела на него горестно.
- Несколько дней назад приходила Ляля… - он чуть не добавил, что Лиля и в котельную приходила, - принесла кота якобы на один день. Сказала, что переезжает в квартиру какой-то умершей родственницы. Надеюсь, ты понимаешь… раз она мне об этом сказала, значит, она хочет, чтобы ты вернулся и чтобы у вас был дом, была семья, - мать произнесла последние слова с великим драматическим посылом и вместе с тем с обвинением в адрес Крата, исполненного чёрствости.
 
Ей было бы идеально удобно, если бы он поселился у Лили и снял вопрос о необходимости "выделять ему комнату".

- Мне нравится жить одному.
- Я ни в коей мере не замахиваюсь на твоё одиночество, что ж, вольному воля. Только, по-моему, ты одинок лишь потому, что не умеешь ладить с людьми.
- С плохими людьми не хочется ладить.

Сказав это, Крат улыбнулся, вспомнив недавние упрёки пьяной Лили о том, что Крат не умеет ладить с людьми.

Мать махнула рукой, отгоняя фразу сына прочь.
- Да, где же он? Мурзик, Мурзик! - позвала кота заботливо-призывным голосом.
 
Из-под кровати высунулся несколько свалявшийся кот с глазами яркими, как вечерние окна. Этого Мурзика он знавал, когда тот был ещё подростком. Крат прогуливался с ним по парку, а дома пытался отбить у него охоту метить углы. Впрочем, веник против извечного инстинкта - слабый инструмент. Крат всё это вспомнил, ну а кошачья память едва ли хранила их склоки и прогулки по парку.
   
Из жалости к матери он достал из кармана мотылька.
- Возьми, это волшебный мотылёк. 
- Ну, прямо уж волшебный! - с нарочитой иронией произнесла Маргарита Петровна.
- Да, он лежал в костре и не сгорел, - Крат сильно упростил историю.

Она взяла мотылька двумя пальцами, но тут же брезгливо разжала пальцы, и мотылёк упал возле кота. Не успел Крат нагнуться, как движением хоккеиста кот загнал мотылька под шкаф. Там послышалось деликатное чавканье. 
 
- Зачем ты взяла этого мерзкого кота?!
- Отчего же сразу "мерзкого"?
- Потому что он съел мотылька! - жалобно воскликнул он.
- Жаль, конечно, раз он был тебе дорог… так что ты говоришь? Ах да, я хотела поставить чайник.

Раздался телефонный звонок, удивлённая мать передала трубку сыну. Там тишина. Крат угадал молчание Дола.
- Тебя выпустили, да?! Серёга, ты где?
- Дома, у матери, - сказал Дол шёпотом. - Я звонил тебе на мобильный…
- Я его потерял. Что с тобой? Говори нормально.
- Приходи скорей, пока я жив.

Дол дай отбой. У Маргариты Петровны в лице тревога.
- Откуда его "выпустили"?
- В двух словах не расскажешь.
- Неужели из полиции?!
- Ладно, я побегу. Извини, даже не спросил, как ты себя чувствуешь. 
- По-разному, - посмотрела на него с каким-то подозрением.
 
Из её организма некогда появился - ужас, как из норы! - непонятный мужчина с тяжёлыми плечами в клетчатой рубашке. Да и зачем? - думала она с безответным удивлением.

Сын теперь тоже ищет ответ на этот вопрос.
 
Родить ребёнка лукавой женщине плохо ещё и потому, что от него не скроешь свою жизнь: ребёнок - это глазастый судья. Пристрастный и неправедный судья, - по оценке Маргариты Петровны.
 
С возрастом в нём стали ярче проявляться чёрточки отца: он так же покачивал головой, будто говорил сам с собою, так же смотрел на неё с печалью. Общий ландшафт лица был тот же, и светлая щетина... 

- Извини, мне надо торопиться, - он поднял узел и шагнул на выход.
- Ты же хотел оставить…
- Знаешь, там вещи Дола, я лучше отнесу ему.
- Ну что ж, раз ты спешишь, я желаю тебе всего доброго. Главное - побольше добрых и чистых помыслов!

И в спину громко прошептала: "Из полиции выпустили! Господи! Зачем же туда попадать?!"