Т. Глобус. Книга 1. Часть 3. Глава 5. Экскурсия

Глава 5. Экскурсия

Подойдя к зеркалу, чтобы оправить халат и причесать шелковистые волосы, он заметил, что новый пациент за ним наблюдает, и оставил зеркало в покое.

В мужском отделении больные лезли им навстречу. К Валентину Сергеичу приставали с мельчайшими, на месте придуманными вопросами.

Больным, разумеется, не хватает внимания. Не того внимания, когда кричат "пора спать" или "не ходи за мной, я тебе всё сказал", такого им хватает. Они хотят сочувствия.
 
Некоторые норовили дотронуться и до Крата. Не сразу он разгадал причину, которая заключалась в том, что он был в цивильной одежде и от него веяло свободой. Один пациент смотрел на Крата лбом и щекой, так сильно его глаза разбежались в разные стороны, однако он точно схватил новичка за рукав. Понятно, среди них появился человек Оттуда. От пришельца разило свободой, как от парусника ветром.

Они не знали, что простором пахла только его одежда, которую вскоре с него снимут.
 
Доктор вывел его из мужского отделения и повёл дальше.

Как искушённый актёр Крат мог бы крикнуть сейчас: "Люди, хватит подвалов!" - но как обыватель спросил робко:
- Куда мы спускаемся?
- В комнату ужасов, - глумливый доктор вместо лица ловко подставлял ему затылок.

Над лестницей, ведущей в подвал, на потолке чернели подпалины от спичек, прилепленных слюной к извёстке; стены пестрели известными рисунками. Но также были слова "я тебя люблю", исполненные доверчивости к чьей-то догадливости.
   
Страх не позволил Крату вжиться в эти слова, он едва обратил внимание на истёртые, выемчатые ступени, на звуки шагов и шорох костюма доктора, а также на давние тени под стенами. Ему было страшно, потому что безумный доктор вёл его в темноту, и никаких здравых свидетелей рядом не было: только больные, да медсёстры, заразившиеся флюидами шизофрении, да хмурый Батый, спятивший от жадности, да продавец газет и биоробот в сторожевой будке. Никто не присягнёт, что он, Крат, был здесь. Абсолютное юридическое одиночество.

Крат на собственном опыте осознал афоризм: у труса сморщенная душа. Вспомнил и распрямился, наполнился тургором самоуверенности: "Спокойно, эта жизнь не стоит того, чтобы из-за неё съёживаться".

- А что если я откажусь от комнаты ужасов? - спросил в затылок.
- Интеллигент не откажется, потому что ему любопытно.

Интересно, почему доктор меня не боится? - подумал Крат, - неужели доверяет? Я ведь априорный безумец.

На потолке подвала доктор включил неоновую трубку, после чего в дрожащем холодном свете они увидели парочку на матрасе под одним халатом.

- Всё любовью занимаетесь? - с незлобивой строгостью обратился к ним доктор. - Лучше занялись бы верой или, на худой конец, надеждой.
- Меня и зовут Наденька, - женщина выглянула бесстыжей головой.
- Завтра поставлю тебе клизму за это.
- Я не против, только мы ещё немного тут побудем, ладно? Вася полтинник заплатил.

Врач и Крат углубились в коридор.
- Молодые, им ещё любопытно тискаться и притираться, - поделился заметкою главный врач.
- Какие ж они молодые! Скорее, сумасшедшие, - не выдержал Крат.
 
- Не без того, конечно. А Батыя пора прищучить. С одной стороны, добрый гений больницы, оплот порядка; с другой - дикая, алчная гадина! К тому же садист.

Крат ожидал, что Валентин Сергеевич как-нибудь сгладит насчёт садиста и скажет, например: "Впрочем, это нормально для медицинской сферы", но тот хлопнул себя по халату, и там отозвались ключи.

- Надо бы деньги у него изъять. Мы остро нуждаемся в огнетушителях: кругом любовь, спички, окурки… пожарный риск, - с тюремным лязгом он проворачивал ключ в замке.
- Разве отдаст? - полюбопытствовал Крат.

- Не-а. Любую монету зажимает в кулаке так, что без клещей не вытащить. …Коридор, кстати, очень длинный и заканчивается актовым залом. Ну, не столько для половых актов, сколько для торжественных.
- Концерты для сумасшедших? - переспросил Крат.
- Силами сумасшедших, - поправил главврач. - Талантов шибко много. Здесь же у дворян Песковых был домашний театр.      

При слове "театр" электрический ток стрельнул по телу Крата. 
- Наши пациенты, как и все актёры, не могут жить без поклонников и аплодисментов, - снисходительно пояснил доктор. - Однако, нам-то нужна комната ужасов, таков обычай. 
 
Доктор открыл, наконец, дверь. Комната походила на гримёрную. Оптической глубиной мерцало большое зеркало с подзеркальным столиком и всякими средствами для макияжа, в другой стороне застыл овальный стол с пустыми стаканами, конфетными фантиками и дребеденью объедков. К третьей стене прижался стул, обставленный с боков двумя штативами.

- Вы ещё и фотограф? - спросил Крат.
- Я тут всё, как Пушкин в России. Садись на стул, я сяду в кресло. Только свет погашу.
- Зачем?
- Так надо.

Свет погас, доктор прошёл к своему месту при свете зажигалки, потом прикурил сигарету. Странно выглядело его лицо, подсвеченное огоньком. Оно состояло из игры гранёных глаз под ресницами, из нескольких больших бликов, на миг слепившихся в башню, в скалу-храм, где обитает злой дух.

Боковым зрением Крат заметил в зеркале чьё-то присутствие. Некто приблизился из глубины зеркала к поверхности - кудрявый гуманоид с розовыми глазами. Не Фокусник ли? Не успел разглядеть: слишком недолго светил огонёк.
 
Сигарета алым светом разгоралась при затяжке. Чуть слышное потрескивание табака, звук дыхания, почти невидимый шлейф дыма… Крату подумалось, что так выглядела вселенная перед большим взрывом. Огонёк сингулярности и Большая Мысль.

- Здесь я провожу удивительные опыты, - проникновенно сказал Валентин Сергеевич. - Отделяю пси-формы, исследую подсознание по методу профессора Шмульцгаузера. Пациенты боятся, но э… не столько темноты, сколько тишины, потому что слышат эхо в пещере своей головы.

- Вы поэт? - прошептал изумлённый Крат.
- Я врач. Отставить: я - главврач. Итак, начнём. Смотри на дым. Он будет виден всё лучше и лучше. Огонёк я скрою, чтобы не отвлекаться.

Доктор сопроводил дым шумным выдохом. Запахло табаком очень сильно, как от первой в жизни сигареты. Дым расстелился слоями, он оказался виден, примерно, как туман в лунную ночь. Доктор, судя по звуку, принялся пускать колечки… и Крат увидел их, они летели одно за другим, пританцовывая, и в конце некоторого пути замерли.

Замерли и уплотнились в шарики. Эти шарики, немного меньше теннисного мяча, расположились вокруг незримого центра наподобие планет солнечной системы. Полетели по орбитам.

- Смотри, - усталым голосом велел доктор и выпустил струю дыма в середину композиции.
 
Струя, достигнув центра, во что-то упёрлась и превратилась в большой шар, который перелепился в голову...  в голову Дола. Голова повернулась к бездыханному Крату, открыла рот, желая что-то сказать, но лишь тишина текла чернотой из дымного рта.

Доктор подул, и всё размазалось, померкло; кашлянул, поднялся, неровно шагнул и включил свет. Крат зажмурился. Доктор был бледен, он похудел за эту минуту. Встал у двери и привалился к стене.
- Что видел? - спросил хрипатым голосом.
- Ка… колечки.
- А точней?
- Баранки разные, сушки, бублики, - соврал Крат.

- Плохо: желудок опередил подсознание. Ладно, отложим до другого раза, - вздохнул доктор.
- Я видел голову Дола, - признался Крат.
- А вот это хорошо. Твоё подсознание объявило, кто затащил тебя сюда, - доктор отвернулся к пепельнице и признался, что устал курить.

Потом они вышли в коридор. Валентин Сергеевич ответственным движением затворил замок. Половая парочка к этому моменту покинула матрас. Доктор выключил неоновый светильник и, держась за перила, тяжко, с чувством долга, невыносимого, но всё же исполняемого, потопал по лестнице.
 
- Почему я вообще что-то мог видеть? - спросил Крат.
- Абсолютной темноты не бывает, - Валентин Сергеевич ради отдыха остановился. - У неё неоднородная плотность, а дым, он серебристый. Ты видишь самую малость, но домысливаешь формы, чем и выдаёшь свою суть. Был у меня субъект, видевший бутылки, рюмки и стаканы. Дамы видят клумбы, цветы, свадебные платья. Одна видела прозрачную сумку, полную младенцев: аборты, аборты… А ты, значит, обиженный и голодный: вначале тебе явились баранки... но я поставил тебя на довольствие, так что нынче поужинаешь.
 
Когда это он поставил меня на довольствие?! - подумал Крат. - При мне ведь ни с кем не говорил. Неужели до моего визита?

- А сейчас тебе надо сдать вещи и переодеться. Здоровое питание, здоровый покой! Эх, никто не понимает своего счастья. И вправду, все сумасшедшие. ...Пелагея, Пелагея! - крикнул он в узкую даль женского отделения, обозначенную байковыми фигурами.

К ним устремилась маленькая женщина в белом халате, в белой косынке, с маленьким фанатичным лицом служанки Устава. В её бодрых и твёрдых шагах стучали в пол готовность и неотвратимость.
- Познакомься, Пелагея, это Юра, наш новобранец, выдай ему амуницию и пропиши на койко-место.

Следом за категорической сестрой-хозяйкой Крат вошёл в подсобное помещение. Здесь пахло хлоркой. Стеллажи с коробками и узлами громоздились к потолку; только возле окна было свободно, и здесь образовалась комнатка-светёлка с раскладушкой и столом, застеленным бумагой. Над столом висел масляный портрет Валентина Сергеевича, защищённый от мух ясным стёклышком.
   
Пелагея оценила на глаз размеры новенького и кинула ему платяной застиранный узел. Внутри оказалась пижама в цвет голубя-сизаря и клеёнчатые тапки с картонной стелькой.

Крат полез в карман за паспортом, но документ остался в кабинете главного врача. Переложил в пижаму деньги и удостоверение члена актёрской гильдии. Молчание Пелагеи было тяжёлым, враждебным. Крат разделся до трусов, облачился в пижаму и тапочки. Вольную одёжку она запихала в мешок. 

Переодевшись, он стал другим человеком, что-то изменилось в нём: внутреннее освещение погасло. В душе Крата стало сумеречно и тревожно.
- Далеко не убирайте мои вещи, я к вам ненадолго, - сказал Крат, едва вталкивая голос в плотную тишину её молчания.

Пелагея, наконец, улыбнулась. Правда, получилась у неё улыбка мертвеца. Видать, нашла в его словах бездну комического, но объяснить поленилась. Она сморщилась, от её глаз к вискам пролегли морщинки - птичьи лапки, чёткие, будто начерченные; маленький курносый бугорок носа на время гримасы поджался кверху, словно Пелагея собралась чихнуть.

Где-то он читал, что в сумасшедшем доме всё так организовано, чтобы самого сдержанного человека вывести из себя и дать врачам веские основания для его содержания в психиатрическом плену.
 
Есть на земле такие заведения, где жизнь оголяется до мозга костей, выскабливается до первоосновы или даже до самоотрицания. Таковые суть публичный дом, армия, тюрьма и психлечебница.

В публичном доме живописуется наше гормональное рабство. В армии - порок, известный как помыкательство. Этот порок здесь получает статус нормы и окрыляется погонами. В тюрьме предельно развивается протест человека против понятия "человек", то есть ненависть к самому себе и злорадная тяга к инфернальному. В дурдоме выходит наружу изнанка рассудка - безумие. Полезные заведения… если иметь в виду познание.

Пелагея повела его к месту приписки. В холле между отделениями их остановил застольный Батый.
- Эй ты, грамотей, распишись-ка "зидесь".
- Под чем, басурман?
- Под клятвой, что ты не будешь нарушать беспорядок, - сонный, пухлоликий, он пододвинул к нему раскрытый журнал.
 
Крат посмотрел на Батыя, постигая образ его и характер: вечно прищуренный, с головой как чугунный казан, с круглыми плечами и короткими толстыми руками, он, пожалуй, и гвоздя не умеет забить, но может сломать кому-нибудь руку или шею.

Бывает такой отдельный вид силы - только для разрушения. А во всём другом - слабость, глупость и лень.

Крат расписался. Пелагея, похожая сзади на крысу, ввела его в мужское отделение. Здесь она резко метнулась влево, и они очутились в палате № 1. Принципиально ни на кого не глядя, она указала пальцем на койку справа, сразу возле двери. Неуютное, проходное место, но такова доля новичка.