Т. Глобус. Книга 1. Часть 3. Глава 4. Дурное

Глава 4. Дурное вступление

Красивая ширма: золотые и красные цветы на чёрном лаковом фоне. Покуда Крат, прикидывая способы побега, изучал эти цветы, Валентин Сергеич чем-то звякал в стеклянном шкафу, потом шуршал пакетиком. Женщина тем временем раздевалась.

В просвете под ширмой стояли её ноги. Ступни в тапках и шерстяных носках перетаптывались, на голые икры мятым обручем съехали панталоны - предмет, окрашенный в цвет сентиментального телесериала. Женщина сопела, но вот, перестав сопеть, выглянула, чтобы выяснить, не подглядывает ли за ней мужчина - немножко подглядывает - хорошо.

Доктор зашёл за ширму с пророчески поднятым шприцем. Раздался шлепок по звонкой ягодице. Молчание. Потом доктор вышел, выбросил шприц в белое ведро, вновь сел за стол. Женщина подняла панталоны, вновь засопела, завозилась.
- Чао-какао! Всем до встречи! - ушла, порозовевшая в цвет панталон, виляя всем, чем можно.

Доктор прятал под носом смех.
- Обратите внимание, какая женщина! Глаза горят, губы готовы заплакать или засмеяться… наивная! Сама думает, что хитрит, но её хитрости - шедевр наивности. Разве не прелесть? Отчего же не вколоть ей добавку во имя справедливости? И ничего что лицо у неё грубоватое, зато попа шикарная - круглая, гладкая, прохладная и в меру мягкая. Удачное изделие природы, ничего не скажешь. А то ведь попадаются такие попы непотребные, что иглу воткнуть неохота. Одолжите-ка мне свой паспорт, любезный, а сами возьмите листок и внесите в эти рисунки что-нибудь от себя… свободно, знаете ли, произвольно, - сделал рукой дирижёрский завиток.

Оба смолкли. Доктор писал борзо. "О чём это он?!" - дивился Крат.

- Ну, так вы рисуете, батенька? - очнулся доктор. - Пора закругляться. Дело не в умении, нужен экспромт, нужен любезный вам отказ от рассудка, - последнее слово он произнёс издевательски.
 
Крат вовсе не призывал отрекаться от рассудка, но… неважно. Он покончил с фигурами, пока ещё надеясь на здоровое расставание с доктором. Тот пылко схватил бумажку.
- Ага, восхитительно! Вышло-таки, выперло наружу подсознание!
- Что-то не так?

- Всё так, именно так, - доктор подошёл к окну, сделавшись эмблематическим профилем. - Иной человек с виду директор школы, а на проверку сумасшедший. Вы зачем нарисовали перо?
- Чтобы подчеркнуть, что это шляпа.

- Сам ты шляпа! О, простите, может, и вправду перейдём на "ты"? Вот и славно. В общем, никакая не шляпа, ты на бок её повернул. Ясно показан живот беременной женщины. Вот каким ракурсом надо её ставить, - Валентин Сергеич возбуждённо подбежал к столу и постучал по картинке пальцем.
 
- Я сперва подумал, что это грядка, а потом - что это могила, но остановился на шляпе. Тут вовсе не живот.
- Только пустые глаза не усмотрят в данном космическом образе лоно своей матери, или жены, или женщины вообще! - брызнув слюной, заявил врач.

- Или соседки, или сестры, или медсестры, или учительницы, или пациентки, - подхватил перечень Крат. 
- Не спорь со мной! Я знаю, что изображено, поскольку сам составляю тесты.
- Тогда молчу, - испытуемый потупился.

- А это что? - врач зашёл ему за спину и ткнул белым пальцем в другой контур. - За что ты ребёнку на голову петлю накидываешь?
- Я нарисовал нимб.
- На кой хрен ему нимб?
- Потому что детство… оно безвинное.

- Да где безвинное?! От самого рождения психи детишки твои! Сплошная патология. Акселераты! Не в той фазе онтогенеза вылезают. Нынешний новорожденный лишь по причине телесной немощи не бросается на мать с угрозами и не отбирает молоко силой.

Доктор увлёкся какой-то наболевшей мыслью, он говорил в сторону Крата, но видел не его: он убеждал медицинское сообщество в необходимости психиатрического лечения с нуля, с момента пресечения пуповины. Доктор горячо выступал с трибуны.

Крат посмотрел на Валентина Сергеича и увидел, что сей человек давно ему известен, со школьной скамьи. Ему знаком этот нос, имеющий подвижное, мягкое окончание, умеющий скоситься вбок или подсадить очки быстрым сокращением кожи. Белые щёки, поздно обретшие мужскую растительную силу.

Лоб с пятью тонкими морщинами - абсолютно без нот; лоб-сундук, черепно-мозговой ларь, хранящий знания, необходимые для выживания, для карьеры и чтобы производить впечатление на окружающих. Эти серые глаза, когда-то приятные, потому что вопросительные, а теперь неприятные, потому что глядят учёным, специальным способом.

Губы податливые на снисходительную улыбку и превосходительную брезгливость. И за всем этим - клубок сладких привычек, вроде кусания ногтя (жена ему: "Валя, ты опять Грызли!") или принюхивания к своему поту. В докторе угадывалось пристрастие к покеру и шахматное тщеславие в баталиях с больными. Но главное: интерес к чужим телесным тайнам - глубинный, сокровенный интерес, ибо сутью человека доктор считал тело. Вдуматься для Валентина Сергеевича означало внюхаться, половой думкой вмечтаться, что, впрочем, не мешало ему получать важное удовольствие от умных рассуждений - конечно же, не мешало, отчего же.

В ответ на проникающий взгляд Крата он прищурил глаза, как бы создав косой острый умственный луч, в котором все крошки видны. Так в утреннем луче из-промеж гардин видны малейшие пылинки.

Довольно габаритную фигуру доктора ладно облегал тёмно-серый костюм в тонкую диагональ. То был удачливый проходимец, дирижёр сводного оркестра душ и заодно директор частного жоповедника, глядящий на женщин с фантазийным вожделением, которое выражается в медицинских сальностях, уколах и клизмах. Своё главное сексуальное переживание доктор, должно быть, получает от половых исповедей пациенток, во время которых он, как демон, греется.

Валентину Сергеевичу для счастья всего хватает. Он против настоящих романов. На свободных, внебольничных женщин он глядит с опаской: больно уж много внимания, времени и денег они требуют - с какой стати, между прочим? По какому праву?! В области расходов ему за глаза хватает жены. Свою трусость он представляет жене как верность.
 
Повезло парню с профессией. Вот где носитель костюма и диплома, бездарь, боящийся правды и одиночества, может: (а) самоутверждаться, что является самой насущной потребностью незанятой личности; (б) развлекаться, что снимает проблему скуки.

Ну и, кроме того, профессия даёт ему деньги, которые помогают и самоутверждаться, и развлекаться.

Крат проницал собеседника сразу во всех временах и видел перед собой классического чусова сынка - начитанный манекен, гордый социальный обмылок.

Везёт ему, доктору. То есть, везёт всем, кто разделяет убеждения своего века. Пришла мода на психоанализ - будь психоаналитиком. Пришла мода на цинизм и надменную мину - становись таким. Пришла мода богемно материться и сморкаться в кашне - действуй так. Быть модным проще, чем быть человеком. И уж разумеется, доходней.

Солоно придётся тому, кто не разделяет общих вкусов: рано или поздно его, горемыку, доведут до нищеты, до психлечебницы или петли. Надо держаться, надо всё выдержать, напомнил себе Крат. Общество - это морок. Это заговор подлых, давным-давно захвативших власть; они - медолюбы и пчеловоды на пасеке пчеловеков. Главное - в себя не пускать.

Пусть лижут бюджетные соты, лишь бы в душу не лезли. Надо жить отстранённо и придурковато. Вот сейчас, например, надо принять игру доктора, иначе свяжут. У психиатров больше власти, чем у полицейских. Тут надо действовать ясным умом и спокойствием, тогда поймут и отпустят.
 
Отпустят? Внутренний голос внушал обратное: дело нечисто, и тебя не отпустят.
 
Крат увидел в докторе беса, только рожки у него не поверх головы, а внутри.
          
- Так, теперь сны, - доктор вернулся из мнимого Медицинского Общества, где он завершил блистательный доклад.
- Что сны?
- Сны - это обратная сторона личности, тут надо повнимательней. Что снится?
- Иногда я вижу знакомых, но догадываюсь, что это не они.
- А ты документы спрашивай. Шутка. С чувством юмора у тебя как?
- От настроения зависит.

- Больные, как правило, не имеют чувства юмора, а между тем у нас много происходит всякого смешного. Вчера заявилась женщина - глаза бешеные, зубы скрипят, слюна капает. Я говорю ей: "Куда это вы, милочка, припёрлись! Сидели бы дома, если вы сумасшедшая!"

Валентин Сергеич взглянул на Крата проверить смеховую реакцию, но тот сидел нахохлившись. Крат знал, что врач врёт: никому он так остроумно не говорил, и никакая женщина с улицы не приходила сюда, поскольку сюда с улицы вообще не приходят. Всё ложь и тоска.

На стене над сейфом он увидел мужской портрет и засмотрелся. Сейчас такие благородные люди не рождаются. В старинные времена мужчина и женщина так или иначе хранили в своём сознании благородный образ человека, то есть и во время совокупления хранили, вот и зачинались качественные люди, как этот умный, порядочный доктор на картине… который, впрочем, напрасно верил в медицину. Это он зря.
 
- Хорош, на сегодня хватит. Запущенный профессиональный невроз и проблема самоидентификации, - зачитал Валентин Сергеевич.
- Что из этого следует? - неохотно спросил Крат.

- Пойдём на экскурсию, покажу тебе наши хоромы, заодно распоряжусь выдать одёжку, - доктор снял с вешалки белоснежный халат. - Эх, никто не ценит прелестей больничного содержания.

- Так, значит, моего друга здесь нет? - ещё раз уточнил Крат, ощущая себя зверюшкой, по собственной глупости забравшейся в клетку.
- Нет, нету, нетути, он уже дома. Настоящий друг у тебя, заботливый. Он тоже советовал мне хорошенько тебя обследовать и подлечить. Характер, у тебя тяжёлый, говорит, потому что ты пессимист.

Крат сидел окаменело, а доктор смотрел на него, ожидая реакции.
- Интересно, - тихо сказал Крат, - почему придурки так любят навешивать ярлыки? Пессимист. И что это значит? Чего стоит оптимизм человека, боящегося заглянуть во тьму и в пламя вселенной, в ужас времени и судьбы?! Ничего не стоит такой ничтожный оптимизм. Ничего! Но если кто видит загадку и трагедию жизни, и при этом не теряет надежды и веры, тогда он взаправду оптимист, настоящий. Так вот, я оптимист. Я пессимистический оптимист.

-  И хрен с ним, не бери в голову, - отмахнулся доктор и полез в халат. - Твой товарищ утверждает, что ты негативно относишься к обществу.
- А что, не имею права?

- Нет, представь себе, не имеешь. Общество запрещает негативно к нему относиться, что отражено в Конституции: "Между Государством и гражданином устанавливаются отношения социального сотрудничества". Кстати, где твой мобильник? У нас нельзя, надо сдать, - он застёгивал пуговки халата.
- Украли.
- Как, уже здесь?!
- В городе.
- Я им всем говорю, дурдом там, а не здесь!