Т. Глобус. Книга 1. Часть 3. Глава 6. Палата номер

Глава 6. Палата номер один

В палате его ждали старожилы. Только один угрюмо сидел возле окна ко всем спиной, и всё ему было безразлично, словно время текло мимо него. А четверо оживлённо переминались в центре палаты, блестели очами и гримасничали.

Позади возбуждённой группы лучились белым светом два высоких окна, и было понятно, что свет служит не только для того, чтобы жильцы могли видеть, но чтобы сами они были видны этому свету.

- Здравствуйте, - сказал Крат и всем кивнул.
Они шагнули к нему. Среди них выделялся горделивой осанкой и голубым шарфиком некто Разумник (ник в интернет-стиле), так он представился. Его губы сразу продемонстрировали улыбки всевозможных градусов приятности и тонких намёков на эксклюзивные отношения (если вы тоже умный человек).
 
- Ты в курсе, что землянику называют клубникой, а клубнику земляникой? -  спросил он ради знакомства.
- Меня зовут Брыськин, я дружу с Космосом, - сказал худенький мужчина тридцати лет, с недельной сизой щетиной на лице, заточенном под профиль.
 
- Тихон, - подступил голубоглазый молодой человек и совершил крепкое рукопожатие.
- А я Клаус, - потупившись произнёс широкий смуглый мужчина лет пятидесяти пяти с кубической головой и необъятной ладонью.
- Вы немец?
- Нет, у меня клаустрофобия.

Разумник уже рассказывал анекдот: "Жили-были однояйцевые близнецы Доверяйца и Проверяйца…". Голубоглазый Тихон смотрел внимательно и покашливал. Брыськин сообщил на ушко, что он-то сам не православный, но сочиняет православные молитвы на продажу.

Крат не успевал разводить их слова по принадлежности. 
- Дорого стоят?
- Иные дорого.
- А самые дешёвые…?
- Компот.
- Что "компот"?
- Стакан компота.
- Согласен, давай.
- Слушай внимательно: "Господи, оставь меня в покое!" Запомнил? С тебя компот, не забудь.

Брыськина оттеснил кубический Клаус - он признался в мучительном страхе смерти и в еженощной тоске.
- Смерть - это нора, там очень тесно и темно!
- О нет, голубчик! - жизнерадостным тоном возразил ему Крат. - За смертью тебя ждёт ясный простор, там свет и лёгкость!

- А ты почём знаешь? - ревниво подключился пациент в шарфике и для пущей красоты откинул голову и сощурился, как художник, отступивший от мольберта.

- В детстве я очень боялся смерти и поклялся её разгадать. Конечно, разгадать я не могу, но всё-таки… если долго думаешь в одну точку, получаешь намёки, зарницы догадок, - объяснился Крат и подумал о том, что только в сумасшедшем доме можно так откровенничать.

- Вот тебе, понял?! И не вмешивайся, вредоносный Разумник! Тебе лишь бы глумиться! А человек в тайну заглядывал! - бросил Клаус в лицо оппоненту и с мольбой воззрился на Крата. - Скажи мне о светлом просторе! Ты один можешь меня успокоить!

- Мне нечего сказать, кроме того, что Бог - это родина сознания, он излучает умный свет.
- Но почему Он прячется от нас?! - Клаус превратился в глазастую антенну.
- Из деликатности. И кроме того, Он абсолютно прозрачен, - ответил Крат и укорил себя за роль вещателя.

В палату вторгся Батый.
- Опять глумитесь, опять кавардак и симпозиум устраиваете посиридине режима дня!
- Мы не глумимся, мы инструктируем новичка насчёт полтинников, - оправдался Брыськин.
- Чтобы платил тебе почаще, - сострил голубоглазый Тихон, смотревший на всё с удивлением.

- Я скоро вашему палатиннику индексацию сиделаю, а то мне инфляция надоела, - Батый ушёл сутуло, как медведь.

Нарзанные пузырьки полетели в груди Крата при словах "полтинник", "инфляция". Он моментально ощутил, что эти слова не имеют отношения к Творцу. По идее всё должно иметь отношение к Творцу, но инфляция и полтинник не имеют. Мы создали отдельный мир. Стоит послушать речь экономистов, политиков, карточных игроков, проституток, уголовников… - и без каких-либо рассуждений становится ясно, что эти понятия сфабрикованы без Творца и вне Его юрисдикции.

Такую отдельную реальность можно объяснить лишь необъятной свободой, которую Творец нам пожаловал (этим же подарком от нас отгородясь). Теперь не всё во вселенной Ему сопричастно: слишком свои у нас делишки, слишком своя спецификация, как у демонов. (Демон - существо безблагодатное, погружённое в самоозабоченность, очень с нами схожее, когда мы пусты.)

Разумник тем временем убеждал Крата в том, что ему повезло с клиникой, и при этом жестикулировал, как римский сенатор. Клаус уже доверчиво делился с Кратом детским опытом падения в колодец. Тихон язвил Разумника и величал пижоном. Брыськин делал себе тюрбан, аккуратно наматывая на голову туалетную бумагу; домотав, приблизился к новенькому и признался на ушко в бесполезности дешёвых молитв: "Не жалей денег на эффектную молитву".
 
Крат, пользуясь чудесными правами пациента дурдома, бесцеремонно лёг на кровать, которая здесь называлась кольчугой, и уснул под говор соседей.
 
Странно звучат слова, потерявшие смысл: скрип кожи, постукивание камешков, струение воды, гомон птиц, ветер в листве… (Слово - это спотыкание голоса о смысл.)

Его разбудили. Только что он стоял на склоне горы, смотрел перед собой на облака, вдыхал ветер, пахнущий тимьяном и арчой, и вдруг его растормошили, и он оказался в больнице.

Крат нехотя сел. В очень высокой комнате плавают в боковом свете кровати и люди. Тот, который не принял участия в церемонии знакомства, теперь отвернулся от окна и не прерывая какой-то монотонной думы, смотрел на Крата. Похож на индейца: напряжённые глаза, крупные черты и морщины, тёмные прямые волосы, отмеченные ранней сединой. 

- Его зовут Мрачба, - раздался голос Брыськина. - Он хороший, только помешанный.   
- Это правда, что солнце погаснет? - спросил молчун без предисловий.
- Вопрос непростой, - замялся Крат.
- Ты просто ответь.
- Учёные говорят: погаснет.

- А сам как думаешь? - Мрачба смотрел не на Крата, а в душу ему.
Крат удивился тому факту, что не было мелких движений в этом человеке, ни в теле, ни в глазах, ни в голосе. Его зрачки были круглыми и жёсткими, как чёрные таблетки.
- Скажи да или нет, а то мне некогда, - поторопил больной.
- Погаснет, - признался Крат, а потом поправился. - У Бога солнц много.
- Это уже нас не касается, - ответил тот и уставился в окно.

- Мрачба, не вздыхай, как старая лошадь, гляди веселей. И про Бога не надо, от этих мыслей ложатся слишком длинные тени. А на самом деле - скоро ужин! - рекламным тоном объявил Разумник, не упускавший случая привлечь к себе внимание.
 
- Ты, наверно, шоумен, - обратился к нему Крат с кислой усмешкой, поскольку не любил продюсеров, шоу-дельцов, поп-выскочек и теле-тусовщиков.

Надо быть порядочной гадиной, чтобы перед бедным населением бахвалиться гламуром, косметическим процветанием и самодовольством.

- Я телеведущий, - уточник Разумник, даже пальцами прищёлкнул. - Ток-шоу вёл.
- Глухари на току? 
- Вот именно.

И Крат вспомнил его. Он вёл телешоу по истории моды "Стильные люди". Балаганный паяц с апломбом и торчащим вверх чубом. Очередной ликвидатор смысла. Все люди в его студии состояли из кокетливых атрибутов: тёмных очков, ярких шарфиков, решительных причёсок, вычурных одежд, нагрудных цепей, браслетов, перстней, серёг. Если бы на Разумнике не было детского шарфика, Крат и не узнал бы его.

Брыськин гладил на себе тюрбан и, судя по лукаво-умильному выражению, мечтал о чём-то прибыльном. Тихон сутуло сидел с книгой, спиною повторив Мрачбу (сидел с ним в рифму). Клаус копался в тумбочке, шурша и чокаясь вещичками. Разумник стоял в центре комнаты и готовился что-то сказать о себе.

В окнах сияла живописная мысль природы о взаимодействии сосен и предвечернего света, о небе, на гладком полотне которого тут и там положены лёгкие мазки облаков. Точнее сказать, не "об этом" была мысль, а "это само" и было мыслью природы.

- УжЕн, ужЕн! - в коридоре прокричал Батый.

Звякнули кольчуги. Крат в унисон со всеми сунул ноги в тапки и пошлёпал мыть руки.
Руки после мытья следовало вытирать о пижаму, потому что, если брать полотенце, то придётся заносить его в палату, а возвращаться - плохая примета.