Судьба мудрее. Глава 6. Нежеланная

      Я родилась случайно, и, к сожалению, желанной не была. После неизлечимой болезни и смерти Леночки, моей старшей сестрички, отношения отца и матери совсем разладились. Они и женились-то без пылких чувств: на молодёжной вечеринке приглянулись друг другу и вскоре оформили законный брак. Рассчитывали на "стерпится-слюбится", да только не вышло ни того, ни другого. Моя внутриутробная жизнь фатально совпала с разводом и прочно легла на матрицу семейного неблагополучия. Мама поразмыслила и решилась на аборт, но в назначенный день отец увёл её прямо из больницы, убедив сохранить ребёнка. Мол, тоска о первой девочке притупится и на старости лет будет утешение. Оба не предполагали, что получат инвалида.
      Роды были затяжными, мучительными. Дежурные врачи скрыли некоторые осложнения и выписали нас с мамой вовремя, будто бы всё нормально. Последствия черепной травмы, поначалу незамеченные, проявились у меня спустя полгода. Сроки, необходимые для успешного лечения, безнадёжно истекли.
      Мама запоздало "выбивала" путёвки в санатории и за баснословные суммы приобретала дефицитные заграничные таблетки. Они, выпуклые, гладкие и сладкие,  проглатывались, словно конфетки. Уж не знаю, благодаря чему, но годам к трём я научилась ходить вдоль перил и стен. А к пяти обрела сносную устойчивость вдали от подручной опоры и с жаждой общения отправилась в детский сад.
 
      Двухэтажная ребячья обитель красовалась посреди родной Ленинградской улицы и снаружи казалась уютным домиком. Коричневая черепичная крыша, распашные окна, розовые панели и бордовая ковровая дорожка нравились и малышне, и родителям. Все улыбались, ступая на мягкий ворс. Я думала, что попала в сказочный теремок. В расцвете лета он был дивно хорош: тополя напялили пуховые шапки, на кустах вишни и смородины созрели ягодки, а на клумбах вокруг крыльца пестрели цветочки невообразимых тонов. Над ними хлопали крылышками бабочки и бдительными охранниками кружили пчёлки, которых я нисколечко не боялась. Смело прошагала по сплошь разрисованным дорожкам асфальта! Чего только детки не накалякали! На прелестных жёлто-зелёных тонах хорошие впечатления закончились.   
      Дальше меня ожидала высокая скользкая лестница с ограждением из толстых каменных стоек, похожих на огромные вазы и окрашенных вкривь и вкось. Старые деревянные поручни усохли, потрескались, затёрлись до блеклых проплешин и насквозь пропахли хлоркой, как и холодные стены полумрачного коридора. А комната, где разместились мои одногодки, была довольно просторной, тёплой и светлой. Там хозяйничала воспитательница в белом одеянии, похожая на Снежную Королеву.

      Эта молодая статная блондинка накрепко запомнилась леденящей красотой и сердечной чёрствостью. С первого знакомства нелюбовь встала меж нами непробиваемой стеной. Зато к другим ребятам Галина Алексеевна относилась по-доброму, а некоторых девочек просто обожала - платьишки поправляла, косички заплетала, в щёчки расцеловывала (не понять, за какие заслуги). Мальчикам тоже перепадала ласка. Её выпрашивая, они крепко охватывали колени воспитательницы или по-щенячьи бегали следом.   
      Я под длинными ногами не путалась, но детям, не обделённым вниманием, завидовала. И мечтала хоть денёк побыть в числе любимчиков, чтобы с хорошим настроением сделать утреннюю зарядку, побегать по улице, залезть на турник, горку или качели. Если повезёт, поиграть в мячик, отбивая его ладошками от пола беседки. А в плохую погоду можно порезвиться в просторном холле, чуть-чуть потанцевать "Калинку-малинку", после того пройтись разочек по узенькой скамейке, задирая ножки, словно акробатка! Если бы кто за ручку придержал, я бы справилась, не упала. Однако никто на помощь не спешил, и многие развлечения оставались совершенно недоступными.

      Во время подвижных игр Галина Алексеевна с величием указывала на тесное местечко в уголке, где мне полагалось сидеть долго и безмолвно. Детский сад был совсем не в радость! Поспешая к завтраку, мы с мамой просыпались затемно, мигом одевались и отправлялись на застывшую в ночном холоде улицу. На неровной дороге я часто спотыкалась, а зимой захлёбывалась от ветра, увязала в сугробах или, что ещё хуже, распластывалась на льду. Мама еле поднимала меня, резко тянула за руку и всё равно бежала. Она боялась опоздать на работу. Её, спасительницу, ждали пациенты! Я же в группе дошколят отбывала незаслуженное наказание и не могла в полной мере подстроиться под непривычный уклад жизни. Обычная свобода ограничилась бесконечными "нельзя" и замкнутым пространством игровой комнаты. Было скучно, грустно, безысходно.
      Короткие прогулки немного разнообразили утомительный распорядок, по их окончании детсадовцев умывали, кормили и без уговоров укладывали спать. С невкусной едой я возилась долго, раздражая пожилых ворчливых нянечек. От неважно пахнущего рыбьего жира, который иногда прилагался к обеду (по чайной ложке каждому прямо в рот), меня натурально тошнило. После глотка маслянистой жидкости аппетита не было вообще. Даже в любимом компоте сморщенные ягодки болтались нетронутыми. А сладость маленькой печеньки вовсе не скрашивала кислоту жидкого кефира, подаваемого на полдник. Лучше бы я спокойно возилась в сторонке!
      Но игрушек на всех не хватало, к тому же они не отличались новизной и многообразием. Смелые и проворные дети захватывали всё подряд и делиться не собирались. Мне доставались бесколёсные машинки и куклы с оторванными ногами или руками. Я горячо обнимала этих инвалидок, шёпотом убеждая, что никто не выбросит их на помойку. Куклы в ответ издавали скрипучее "ма-ма" и доверчиво хлопали синими поцарапанными глазами.

      Только в сончас, исчезая из-под "всевидящего ока" Галины Алексеевны, я умудрялась поболтать с ребятами, занявшими соседние раскладушки. К сожалению, устав от шумных игр и беготни, они быстро засыпали. Я тоже послушно закрывала глаза и в полудрёме выдумывала заковыристые небылицы, где могущественные волшебники и добрые феи молниеносно исправляли всякую несправедливость.
      На тот момент самым ужасным местом детского сада мне казался обыкновенный санузел. Его стены и раковины сверкали белизной, а привычных унитазов и каких-либо приспособлений для ребёнка-инвалида там не было. Поручни и горшки здоровым шестилеткам не полагались; нездоровых здесь точно не ждали. Только я как-то оказалась. И каждый день при малой нужде неуклюже располагалась по центру кабинки, не в силах уцепиться за гладкий боковой кафель. Без дополнительной опоры аккуратно присесть над дырой в полу не получалось, я боялась обмочить трусики и колготки, поскользнуться и упасть в зловонное отверстие. Терпела долго, до крайности, потом мчалась к цели, как ошпаренная. Прямое попадание в суете исключалось.
      Нечаянно забрызганный пол вызывал вулканический гнев воспитательницы. Она выпучивала глаза, тыкала в меня пальцем и во всеуслышание укоряла: "Тьфу, неряха! Когда уже это ссаньё прекратится? За что мне такое наказание?". Я утирала подступившие слёзы и чувствовала непростительную вину. Переодеваясь посреди группы, прикрывала голую попу подолом юбки или платья и сгорала от стыда. Иногда опасалась, что Галина Алексеевна ударит меня чем-нибудь тяжёлым.  Мы едва переносили друг друга.

      Не удивительно, что однажды я назвала обидчицу злюкой проклятущей. Да прибавила громко: "Сто лет бы вас не видеть!". Уж так надеялась распрощаться! От невиданной наглости Галина Алексеевна раскраснелась, прижала ко лбу мокрый носовой платок, всплакнула и созвала всех работников детсада. Они всполошились и принялись наперебой ругать бесстыжую негодницу. Медсестра отвела меня за руку в свой кабинет, дала полстакана водички, внимательно осмотрела, что-то спросила и больной на голову не признала. Заведующая тоже была доброжелательной и не хотела верить, что разумная девочка способна на дерзость. Однако моё "ненавижу" повторялось и повторялось, а добрая репутация рассыпалась и рассыпалась.
      Уговоры просить прощения не помогли, я упиралась до слёз и яростно сжимала кулачки. Наконец, вопрос встал однозначно: или невоспитанное чадо остаётся в коллективе, или "опытный" сотрудник. Оскорблённая дама "поле боя" не покинула. Через несколько дней мама простила меня, пожалела и навсегда забрала из детсада.

      Целыми днями я безропотно сидела в нашей маленькой комнатке, которая после всего пережитого казалась раем с запертыми дверями. Выхода не было, но и войти ко мне посторонние люди не могли. От скуки я не страдала. Увлечённо рисовала, лепила из пластилина деревца, домики, человечков, разных зверюшек. Часто смотрела детскую телепередачу "Умелые ручки" и по советам ведущих что-то клеила, мастерила, шила, вырезала. Неплохие поделки с гордостью показывала соседям и нечастым гостям. Их похвала меня вдохновляла.
      Однако не вся деятельность была созидательной: в охотку я обновила единственный ковёр, разукрасив его по углам фломастерами, разобрала утюг и радио, познавая, что внутри, сделала "модные" дырочки на новых колготках, порезала на кусочки все шнурки - их стало гораздо больше! Заодно распустила вязаную кофточку, потянув за выбившуюся из узора ниточку.
      Раз за разом удовлетворённое любопытство приносило существенные убытки и меня слегка теребила совесть. Порой я совалась в пыльный полуразвалившийся ящик с инструментами и осваивала назначение имеющихся в доме железяк – плоскогубцев, молотка, ножовки, топора. Особенно любила синюю изоленту! Каждую обнаруженную щелочку заклеивала многослойно. Ещё прибивала большие и маленькие гвозди куда надо и куда придётся, пилила и рубила ножки табуреток. Они едва выдерживали испытания на прочность. Серьёзных травм удалось избежать, а синяки и ссадины - не в счёт. Мама недовольно ворчала или громогласно ругалась, но меня не наказывала. Я была счастлива и втихушку продолжала нехитрые эксперименты.


      Фото из сети Интернет.
      Продолжение - http://www.proza.ru/2017/01/08/376