32 Жизнь на гражданке

Александр Сергеевич Суворов

О службе на флоте. Легендарный БПК «Свирепый».

2-е опубликование, исправленное, отредактированное и дополненное автором.

32. Жизнь на гражданке. Призыв на флот. Лето 1971 года.

Ровно год тому назад в июне 1970 года я сдал выпускные экзамены и вместе с моими друзьями-одноклассниками отгулял выпускной бал в суворовской общеобразовательной Средней школе №1. Теперь я "догуливал" последние, как мне казалось, дни "на гражданке", потому что меня, 18-летнего юношу, здорового и годного к военной службе, должны были призвать отдать свой гражданский и воинский долг нашей Родине - советском народу и Советскому Союзу. Я готов был к срочной службе на флоте, жаждал её, желал попасть на боевые корабли, быть рулевым или сигнальщиком, чтобы всё видеть и испытать, чтобы стать настоящим мужчиной-моряком-воином, но неожиданное предложение военного комиссара практически навсегда связать свою судьбу с военно-морской службой, стать морским офицером меня, мягко говоря, ошарашило.

Дело в том, что волей случая я стал свидетелем и участником испытания подводного механизма-робота по очистке днища корабля или судна от налипшей морской флоры и фауны, от моллюсков, от тины, от всевозможных наслоений и накоплений, которые сильно снижали ход корабля или судна. Механический робот-чистильщик имел четыре "лапы" с мощными магнитными "присосками" и три вращающихся круглых металлических щётки, которые вдобавок все вместе тоже вращались эксцентрично по кругу.

Механический робот-чистильщик был разработан ОКБ Черноморского флота, в котором работали инженерами-конструкторами наши родственники по родовой линии моей мамы и они меня крайне заинтересовали своей работой, потому что работали по теме создания обитаемых подводных станций. По своему значению и характеру эта тема (обитаемые подводные станции) была практически точной "копией" программы освоения орбитального космоса, только под водой Мирового океана.

С тех пор, как я увидел черновые эскизы будущих подводных обитаемых станций разных видов и типов, подводных транспортных аппаратов обеспечения и спасения акванавтов, эскизы внешней компоновки и внутренних интерьеров обитаемых подводных станций, моя душа, разум и сердце возликовали и я обрёл ту мечту, к которой решил стремиться всю свою сознательную жизнь. Мои тёти и их мужья, работники-служащие ОКБ ЧФ, с азартом и увлечением рассказывали мне о программе освоения морских глубин, о наших возможностях, о производственной, исследовательской и учебной базе Севастополя по подготовке акванавтов и я сам видел и осознавал, что это дело не только максимально интересно, но и мне "по плечу", что я могу быть здесь востребованным и полезным. Теперь я точно знал, чего я хочу в жизни и к чему буду стремиться..

Конечно то, что рассказывали мне мои родственники было не просто секретным, а сверхсекретным, но именно это разжигало мой интерес и желание узнать тайну создания обитаемых подводных станций. Правда, я не стал напрямую выпытывать секретные сведения, а наоборот, начал сам фантазировать, представлять, рассказывать и рисовать схемы и рисунки тех аппаратов и станций, которые я себе вообразил. Этот приём сработал и мои тёти и их мужья с ребяческим азартом включились в эту игру, начали подсказывать мне, как можно и нужно было рисовать подводные аппараты, потом они начали спорить друг с другом, а затем всё же рассказали мне о подводном доме "Черномор".

Теперь история создания и испытаний советского подводного обитаемого дома-лаборатории "Черномор" не является секретом, но тогда в июне 1971 года у меня дух захватывало от того, что я узнал...

В конце 50-х и начале 60-х годов ХХ века все были увлечены космосом, полётами спутников и первого космонавта - Ю.А. Гагарина. Космос манил как мечта, но были люди, которые также страстно и увлечённо мечтали о гидрокосмосе, об освоении глубин Мирового океана. Первым это сделал профессионально знаменитый и легендарный французский аквалангист Жак-Ив Кусто. Американцы, которые считали себя хозяевами Мирового океана, агрессивно занимались его освоением путём создания атомных подводных лодок. Советскому Союзу нельзя было отставать, наоборот, нужно было идти вперёд и дальше в деле освоения человек5ом гидрокосмоса, поэтому тихо и скромно в СССР была создана самая долгоживущая обитаемая подводная лаборатория - «Черномор».

Подводная обитаемая лаборатория "Черномор" - это "единственный в мире подводный дом, который проработал на глубине от 10 до 30 м шесть сезонов подряд, во время которых друг друга успели сменить 20 экспедиционных экипажей - более 40 океанологов, которые провели под водой в общей сложности почти два года — 760 дней".

Проект ПОЛ "Черномор" начали разрабатывать в 1966 году специалисты Института океанологии им. П.П. Ширшова и её испытания начались в 1968 году. ПОЛ «Черномор» стала "самой крупной и совершенной подводной лабораторией в СССР, имела балласт и баллоны со сжатым газом, чтобы самостоятельно погружаться и всплывать". ПОЛ «Черномор» была создана для многодневной, независящей от поверхности эксплуатации, располагала "установленными за пределами прочного корпуса аккумуляторами и запасом сжатого воздуха", но электроэнергия в подводную лабораторию подавалась с обеспечивающего судна-понтона, находящегося на поверхности. Внутренние жилые помещения в ПОЛ "Черномор" размером с железнодорожную цистерну имели высоту 2 метра, в которых, как в отсеках подводных лодках, размещался экипаж акванавтов из 5 человек. В ПОЛ "Черномор" имелись отсеки: водолазный (с тамбуром для входа-выхода в воду), жилой, рабочий и санитарный (туалет). Смена экипажа производилась через подводную шлюзовую камеру.

В 1968 году 28 акванавтов, разделённые на пять рабочих групп, в течение одного месяца, сменяя друг друга проводили на Чёрном море в районе Геленджика на глубине 10-20 метров испытания подводной обитаемой лаборатории "Черномор", отрабатывали технику, технологию и организацию обеспечения жизнедеятельности подводного дома, изучали возможность использования ПОЛ "Черномор" для океанографических работ, проводили методологические исследования. В 1969 году ПОЛ "Черномор" опускали на глубины 12 и 24 м, проводили комплексные океанологические исследования. Например, акванавты-геологи с помощью пневматического бура "изучали перемещение донных отложений, углубились в дно на 11,2 м. Другие акванавты изучали и осваивали подводную среду обитания, исследовали поведение рыб. Для физических исследований рядом с ПОЛ «Черномора» "был оборудован полигон с многочисленными измерительными приборами, которые были размещены на мачте высотой 28 м".

В 1971 году на 52 сутки пребывания под водой ПОЛ "Черномор" был сорван с якорей сильным штормом и аварийно выброшен на берег. Возникла угроза гибели пяти акванавтов из-за резкой смены дыхательной атмосферы и давления. Для спасения экипажа было всего 20-25 минут, чтобы доставить акванавтов в барокамеру, "иначе кровь у акванавтов вскипела бы, но, к счастью, успели" (Из воспоминаний акванавта Сергея Гуляра - автор).

ПОЛ «Черномор» дважды модернизировали: в 1969 году - до «Черномора-2», а в 1971 году - до «Черномора-2М». Исследования на "Черноморе-2М" продолжались до 1973 года, но "он стал последним отечественным подводным домом — и одним из последних подводных домов в мире, потому что слишком много времени, сил и средств уходило на то, чтобы безопасно вернуть акванавтов на поверхность, в обычную земную среду обитания". Декомпрессия (постепенное изменение давления среды обитания до нормального, чтобы избежать кессонной болезни, то есть вскипания в крови излишнего азота, образующегося во время пребывания на глубине) занимала до 3-5 дней (в зависимости от глубины установки подводной обитаемой лаборатории-дома). Поэтому был разработан более эффективный метод - доставлять из глубины водолазов и акванавтов в барокамеру на борту обеспечивающего судна "водолазным колоколом"...

Конечно, проникновение в жгучую государственную тайну создания подводных обитаемых станций крайне возбудило мой интерес, жажду познания, любопытство, желание побольше узнать и войти в это "дело", в программу освоения глубин Мирового океана. Я не просто "заболел" этой идеей и перспективой, я категорически уверился в ней, она стала моей целью, - спокойной, хладнокровной, планомерной и серьёзной. Я даже не мучился оттого, что стал обладателем и носителем "страшной" тайны и уже совершенно"профессионально", как будущий акванавт, "с прищуром" глядел на испытания механического робота-чистильщика днищ морских судов...

Испытания робота-чистильщика проходили в акватории у заводской стенки Севморзавода недалеко от нашего трубомедницкого цеха №4, как раз в том месте, где мы, молодые работники, имели свой закуток-шхеру, в котором иногда прятались и проводили свободное от работы время. Мы с интересом наблюдали, как инженеры-конструкторы и работники ОКБ ЧФ и ЭМО (экспериментально-механического отдела) завода возились с этим роботом, опуская его в воду. Для того, чтобы робот-чистильщик мог мощно срезать наслоения с днища нужна была энергия и она подавалась с берега по толстым кабелям.

Сначала всё шло хорошо и робот "присосался" магнитными "присосками" к борту китобойного судна на уровне ватерлинии, затем начали вращаться щётки и по команде оператора с берега некоторые "присоски" отключались, затем перемещались в сторону, снова "прилипали" к корпуса судна, причём работа щёток даже не прекращалась. Робот-чистильщик гудел своими электромоторами и щётками очень громко, при этом он весь трясся, вибрировал. Затем неожиданно раздался громкий визгливый "электрический" взрыв и в воде полыхнуло сине-фиолетовое пламя короткого замыкания, - где-то пробило изоляцию.

Внешне КЗ в роботе-чистильщике было, вероятно, как взрыв подводной мины у борта корабля, только без пробоины в корпусе. Взметнувшаяся ввысь пенная вода окатила всех, кто в этот момент стоял на пирсе вблизи от места проведения испытаний. Естественно, испытания тут же прекратили и взбешённый до ярости капитан китобоя начал гневно посылать всех этих изобретателей по всем этажам и направлениям морского матерного сленга. Мои товарищи-друзья потешались происходящим, а я наоборот, ещё более укрепился в желании быть такими, как эти бесстрашные "изобретатели" необычных морских подводных аппаратов.

Взрыв от короткого замыкания в подводном роботе-чистильщике как бы яркой вспышкой "открыл мне глаза" и я чётко и ясно увидел свою перспективу, свой интерес, своё увлечение, свою судьбу и своё дело всей жизни. В этот момент я принял для себя судьбоносное решение стать акванавтом, но весь остаток свободной жизни "на гражданке" перед призывом на военную службу я решил посвятить самому себе, своей юности и молодости, получению максимально возможного удовольствия от жизни (конечно, без роковых последствий от каких-либо пороков и излишеств - автор).

Лучше всего и правдивее всего отражают юношескую свободную жизнь призывника "на гражданке" мои дневниковые записи и письма родителям летом 1971 года. Мои папа и мама с особым беспокойством переживали за меня, только что "оперившегося птенца", вылетевшего из родительского гнезда в самостоятельную жизнь, да ещё в южном приморском портовом городе русской военно-морской славы Севастополе, полном заманчивых соблазнов и опасностей. Больше всего мои родители переживали по поводу моих взаимоотношений с девушками и "девицами лёгкого поведения"...

Мои родители не знали и даже не догадывались, что я в этот период был спокоен, удивительно спокоен, потому что уже твёрдо знал, понимал и осознавал - впереди у меня служба на флоте, ДМБ, поступление в Севастопольский приборостроительный институт, работа по теме создания средств жизнеобеспечения акванавтов в обитаемых подводных станциях и аппаратах, а значит, мне совершенно не нужны какие-либо порочные или лёгкие связи, какие-либо противоправные или лишние "приключения". Однако настоящие интересные приключения мне были, конечно, интересны и желанны, поэтому я с лёгким сердцем отдался им в это последнее лето "на гражданке" перед призывом на военную службу...

Кроме приключения с взорвавшимся подводным роботом-чистильщиком корабельных днищ, весной и летом 1971 года произошли следующие события "на гражданке". 26 апреля 1971 года точно в 00:00 явился понедельник и довольно ласково выкинул меня из кровати в пять минут шестого часа утра. За окном было раннее весеннее севастопольское утро, всего 8°С тепла, но молодому организму не спалось и каждые пять минут я просыпался, чтобы уточнить время. Затем после мысленного приказа: "Встать! Пора за работу" я задремал "на секундочку" и очнулся только в 06:15. После этого началась утренняя поспешная беготня, больше похожая на судорожные физкультурные упражнения, в том числе с горячим утюгом, которым я нечаянно "спалил" мою единственную парадно-выходную нейлоновую рубаху.

Чертыхаясь и ругая себя "на чём свет стоит", я попросил понедельник поскорее пройти мимо своей тяжёлой походкой и дать место солнечному вторнику (днём 20.9°С тепла), а потом и долгожданной среде 28 апреля 1971 года. Ободрённый 24.3°С тепла, я бодро шёл на последнюю медкомиссию в военкомат, чтобы предоставить туда свои анализы крови и других жидкостей. Второй анализ оказался в порядке, а кровь - "порченной". Военный врач-терапевт нетерпеливо проанализировала мою кровь, жалостливо на меня посмотрела и направила к цеховому терапевту в заводскую поликлинику, чтобы та "приняла меры и исправила мою кровь".

29 апреля 1971 года тепло и солнечно было уже с утра (10.6°С тепла) и я чувствовал себя почти совсем здоровым, но цеховой врач-терапевт усмотрела в моём анализе какие-то палочкообразные - 16, РОЭ за 1 час - 23 мм и много-много лейкоцитов. После этого меня сопроводили (чтобы не убежал) к врачу "ухо-горло-нос" и там мне решительно поставили диагноз, - какой-то "ай-бобо-стрит". После этого оба врача поставили мне ультиматум: или срочно в больницу или немедленно прокол хряща в носу и освобождение лобных пазух от лишнего и болезненного.

Однако я тоже "не лыком шит" и показал этим докторам, что я достойный сын военфельдшера с довоенным стажем, старшего лейтенанта медицинской службы, показал им рентгеновский снимок пазух моего носа и это их образумило, протыкать толстой иголкой мой нос они не стали, но назначили мне лекарства, которые я клятвенно обещал пить не переставая. Так я опять капал себе в ноздри какой-то глюконат и пил таблетки олеандомицина фосфат.

Вот этим самым фосфатом я начал тратить первую десятку (10 рублей) из моего аванса слесаря-ремонтника промышленного оборудования. Начал и не мог остановиться, потратив почти все деньги на приобретение книг. Врач "ухо, горло, нос" посочувствовал мне и выписал бюллетень с 29 апреля по 1 мая 1971 года. Так что я опять был в отпуске за счёт государства, а в военкомате мне сказали, чтобы я подлечился, а потом опять пришёл на медкомиссию с новыми анализами всех моих жидкостей организма.

1 мая 1971 года была суббота - мой традиционный "почтовый день", когда я пишу письмо моим родителям или школьным друзьям. День выдался на славу! На улице 20°С тепла, солнечно и ясно. Солнце будто бы вышло вместе с нами на демонстрацию своего весеннего настроения. Севастопольские улицы уже зелёные от пышных крон деревьев, а дома украшены красными флагами. Все люди ходят с радостными улыбками, в красивых одеждах, а все девушки вдруг стали ещё красивее, чем когда-либо. Все праздничные дни Первомая я провёл дома в квартире семьи моего старшего брата Юры (очень хотелось почувствовать себя уютно в домашней обстановке и спрятаться от дружеских компаний приставучих выпивох в общежитии). Зато вечером тишина, покой, телевизор бормочет, за стенками не слышно криков, драчливой возни и сексуальных стонов...

Вместо стонов экстаза у меня было громкое урчание моего голодного живота и я решил на майские праздники побаловать себя маринованной селёдочкой и сочным вкусным тушёным мясом. Сначала я подготовился теоретически, пролистав большую кулинарную книгу с картинками, потом сходил в магазин, терпеливо выстоял огромную очередь за мясом, перезнакомился со всеми рядом стоящими людьми в очереди и с их подсказками купил огромный кусище мяса с сахарной косточкой аж на 3 рубля с копейками. Потом мне досталось две больших и жирных селёдки по 1 рубль 23 коп, бутылка молока на вечер и буханка чёрного хлеба по 14 копеек.

Дома я сварил чудесный рисовый суп с мясом на косточке и натушил большую сковороду (подарок дяди Коли, маминого младшего брата - автор) мяса с жареной картошечкой. Знаю, что молоко и картошка не согласуются по правилам кулинарии, но зато как же это вкусно - кушать жареную хрустящую картошку с мягкими сочными и пахучими кусочками тушёного мяса со специями и запивать всё это холодным молоком. Суп получился таким, что ложку можно было проглотить, а мясо тушеное с жареной картошкой и молоком получило собственное название блюда - "Мечта Гаргантюа и Пантагрюэля". Такая благодать у меня была до 4 мая 1971 года, в этот день я должен был опять явиться пред ясные очи строгих докторов из призывной комиссии Ленинского районного военкомата Корабельной стороны города Севастополя.

Ответное письмо от моих родителей я получил в воскресенье 9 мая в "День Победы" ровно в 17:00 на почте, куда в нетерпении пришёл к выдаче почтовых отправлений. Кром е этого оказалось, что мои сердобольные старшие товарищи по работе, несмотря на мои отлучки в военкомат и бюллетень, ставили мне в табели учёта рабочего времени "восьмёрки", чтобы я мог на праздники получить полновесную зарплату за якобы беспрерывную работу. Так что я стал обладателем целых 54 рублей 63 копеек, которые даже не знал куда девать, да ещё 12 рублей неизрасходованного аванса...

Поэтому 8 мая 1971 года я "гульнул": купил продуктов, сварил "крутой" и вкусный рыбный суп "Уха по архангельски", посмотрел отличный совместный итальяно-советский кинофильм "Подсолнухи" с участием Софи Лорен, Марчелло Мастроянни, Людмилы Савельевой и Гунара Цилинского, а также "умудрился" поверить в тяжёлую жизненную ситуацию родственников жены моего брата Марату и Маринке и отдал им "взаймы" 15 рублей. Вечером в севастопольском кинотеатре "Дружба" посмотрел румынский приключенческий боевик "Похищение девушек".

С 7 по 11 мая 1971 года в Севастополе было пасмурно, свежо (днём около 12°С тепла) и шли слабые дожди (1.5-3.8 мм осадков), поэтому вечерами я больше смотрел телевизор и читал книги, нежели бегал на улицу или по магазинам и кинотеатрам. Переживать одиночество в тесной квартирке семьи моего брата помогала гитара, песни и рисование ("набивал руку", рисуя всё подряд, в том числе и своё отражение в зеркале - автор).

В понедельник 10 мая 1971 года я выполнил "соцобязательство" и придумал как "скроить" из листа металла защитный кожух на станок, выпрямляющий гнутую толстую проволоку, из которой делали шаблоны для колен трубопроводов на судах и кораблях. Просто-напросто, отрезая лишнее, прочерчивая линии сгиба и сгибая в нужных местах лист твёрдого электрокартона, я сделал сначала шаблон многоуровневого и сложного по форме шаблона, а потом "вырубил" зубилом из металла защитный кожух для этого станка. Для крепления кожуха к станине были оставлены специальные "ушки" с отверстиями для болтов и гаек. Получилось здорово, потому что теперь ничьи пальцы не могли попасть в зубчатые вальки правильного станка. Мой наставник и лучший рационализатор Севморзавода Евгений Мыслин весь день водил разных начальников и своих друзей показывать им этот кожух и меня...

Вот почему наши друзья-токаря, которым мы с Женькой Мыслиным ремонтировали и налаживали их станки, без всяких лишних разговоров охотно выточили по моему рисунку небольшие пятикилограммовые разборные гантели, чтобы я мог развивать свою мускулатуру и "усиливать здоровье призывника". Женя Мыслин так загордился своим наставничеством, что пригласил меня к себе домой и познакомил с женой, показал свои изобретения, патенты, но больше всего меня поразил его рисунок знаменитого парусного корабля петровский времён на стене в зале его квартиры. Здоровский рисунок!

Потом с 14 мая начались занятия и приключения в Севастопольской Морской школе ДОСААФ, а 1 июня 1971 года приехали из отпуска, из нашего родительского дома мой старший брат Юра и его жена Галя. Только в этот день я вдруг понял, насколько я ещё молод и юн, если с таким щенячьим нетерпением ожидаю их возвращения и встречи с братом. Что-то "накипело" или устал немного, но мне вдруг так захотелось обратно домой к маме и папе из этой самостоятельной жизни, что я даже ненароком вечером в воскресенье 31 мая 1971 года немного всхлипнул и всплакнул...

В день приезда Юры и Гали я после работы, забрав с собой "кучу денег" в виде последней "трёшки", пошёл в  мастерскую сдавать в починку прохудившиеся выпускные кожаные туфли на тонкой подошве, а чтобы чуть-чуть утишить грусть и томление в душе от нахлынувших воспоминаний о последнем школьном звонке и выпускном вечере, пошёл в центральный кинотеатр смотреть новую французскую кинокомедию "Большая прогулка" (2 серии подряд). «Большая прогулка» (фр. La Grande Vadrouille) это кинокомедия 1966 года о приключениях французов и британских лётчиков, сбитых над оккупированным немцами Парижем. В главных ролях снялись два знаменитых французских комика Луи де Фюнес и Бурвиль. Очень смешной и интересный фильм.

Домой на улицу Героев Подводников я добрался только в 21:00 и соседка тут же мне сообщила: "Твои приехали!". Я ринулся в комнату, в которой жили мой брат и его жена, в которой всё время их отсутствия в отпуске жил и я, нор там никого не было, но уже пахло чем-то родным и до боли знакомым - пахло родительским домом в Суворове.

По нашей семейной традиции я тут же начал готовиться к встрече с родными, прежде всего их надо было накормить и напоить чем-то, а у меня, как назло, закончилась наша домашняя картошка, а в Севастополе картошку можно было купить только на базаре у торгашей-спекулянтов (70 коп за кг - автор). Свой последний "трояк" из зарплаты я истратил на кино и туфли, последний "трояк" из нашей семейной денежной шкатулки забрали Юра и Галя, а мой "сиреневый НЗ" (купюра в 25 рублей за задней обложкой моего паспорта "на всякий пожарный случай" - автор) я трогать не имел права (не тот случай). Поэтому я занял у соседки Зины "рупчик до получки" и сбегал в магазин, купил хлеба, возвращаюсь, а брата и Гали нет...

Тогда я сбегал к нашему ближайшему кинотеатру "Мир", потом стал ждать на остановке троллейбуса, а потом, донельзя раздосадованный, вернулся домой, переоделся в "домашнее" ("треники" и майка - автор), вылез на подоконник на общей кухне и стал смотреть в окно. Смотрю - идут, машут руками, рады радёшеньки. Я как "полоумный" сбежал с пятого этажа к ним и встретил у входа...

Юра, Галя и я рассказывали друг другу "взахлёб" все новости, обо всех приключениях, обо всём на свете и нам было этого мало. Потом Галя начала доставать из сумок и баулов разные всякие домашние вкусности, гостинцы и подарки, угощать и угощаться, мы вкусно поели, чем одарила нас наша заботливая мама, и спать. Наутро началась наша новая трудовая и "отдыхательная" жизнь, потому что у нашей мамы и у папы остался Олежка, мой племянник, сын Юры и Гали.

До возвращения Юры и Галчонка (так он называл свою жену) я успел только три раза быть "цивильно" на пляже, то есть специально для отдыха и купания в море, поэтому успел сильно обгореть на ярком и жарком южном весеннем солнце. Теперь я сопровождал на пляж Галчонка и она тоже быстро "сгорела", причём кожа с её спины слезала большими тонкими "лохмотьями". Потихоньку, смакуя каждое осторожное движение, "сдирать" обгоревшую кожицу с тела жены, - это было любимым занятием моего брата по вечерам. При мне..., а куда мне было деваться, если Юра и Галчонок наотрез не соглашались с тем, чтобы я вернулся к себе в рабочее общежитие Севморзавода и жил отдельно от них.

В Севастополе с начала лета начали массово приезжать экскурсанты, туристы и отдыхающие, в городе резко увеличилось количество населения и в магазинах после работы нечего было купить домой покушать - всё сметали приезжие. Я работал на заводе, Юра продолжал служить в ГАИ (за это ему и дали комнату в многоквартирном доме гостиничного типа - автор), а Галя (Галчонок) была на домашнем хозяйстве. Её старший брат Марат устраивался работать на радиозавод, хлопотал о прописке, да ещё его дочка Маринка простудилась и заболела воспалением лёгких, и Галчонок отвезла её к своей маме в Новороссийск. Так что жизнь на гражданке у нас всех была очень хлопотная.

Я очень надеялся, что доработаю до 10 июня 1971 года, получу отпускные и уеду в город Суворов, к папе и маме, домой. Мне так хотелось домой к родителям, что я пошёл на приём к начальнику трубомедницкого цеха Серебро и просил у него отпуск за свой счёт, но он придумал лучше - приказал мне раздобыть справку о том, что я поступаю учиться в военное училище и тогда он даст мне досрочный обычный рабочий отпуск. Так я узнал, что руководство цеха и завода рекомендуют меня к поступлению в высшее военно-морское инженерное училище.

До поступления на работу на Севморзавод трудового стажа я не имел, учился в Суворовской средней школе №1, но после того, как мне не хватило одного балла на экзаменах для поступления в Севастопольский приборостроительный институт, я 29 сентября 1970 года был принят в цех №4 учеником слесаря-ремонтника промышленного оборудования. Через 5 месяцев ученичества и наставничества мне был присвоен 1 разряд слесаря-ремонтника с "окладом" 45 рублей. С декабря 1970 года я уже получал по 50 рублей, с марта 1971 года - 85 руб., в с августа 1971 года - 145 рублей (больше, чем мой старший брат Юра, лейтенант милиции, инспектор ГАИ).

Дело в том, что я с самого начала своей трудовой рабочей карьеры имел в наставниках бригадира слесарей-ремонтников Евгения Мыслина, лучшего рационализатора Севморзавода, поэтому с самого начала не только участвовал в рутинной работе слесаря-ремонтника, но и в творческой работе по ремонту и улучшению сложного промышленного оборудования, заграничных станков, приспособлений. Так, например, мы с Женькой Мыслиным участвовали в ремонте огромного немецкого трубогибочного станка; устраняли заводской дефект в заграничном резьбонарезном станке, который нам поставили через Индию капиталисты-вредители; меняли тормоз и автоматику безопасности на огромном станке-гильотине (без разборки станка); конструировали, делали и устанавливали защитные приспособления на станке с нагревателями токами высокой частоты. Моей работой на повышение разряда был ремонт и восстановление поломанного станка-приспособления для печати маркировочных металлических пластин и бирок. Работать слесарем-ремонтником, изобретать и улучшать мне было чертовски интересно и радостно.

Также радостной была неожиданная встреча в пятницу 4 июня 1971 года в нашем трубомедницком цехе с Николаем Нефёдовым, мы вместе с ним учились в суворовской Средней школе №1 до 7 класса. Колька Нефёдов был выше нас всех в классе, переросток, крепкий, выносливый, независимый, юморной, хулиганистый, но он был балагур и весельчак, поэтому мы его очень любили и жалели, что он перешёл в другой класс, вернее нас, отличников и хорошистов, свели в сводный 8 "А" класс.

Теперь Николай Нефёдов служил срочную службу на Северном флота и его эскадренный миноносец стоял у причальной стенки как раз напротив здания нашего трубомедницкого цеха №4. Другой мой школьный товарищ Славка Юницин в это время служил в армии, моя первая школьная любовь Валя Архипова училась в техникуме, остальные мои школьные друзья-товарищи и подружки кто служил, кто учился, кто сидел дома, а некоторые девчонки уже собирались выходить замуж. Жизнь на гражданке шла своим чередом и мне тоже хотелось перед призывом на военную службу насытиться этой свободной и вольной, интересной и занимательной жизнью полностью.

Весной и летом 1971 года "на гражданке" перед призывом на военную службу больше всего на свете я хотел и мечтал только об одном - о встрече и близком общении с красивой и свободной девушкой, живым воплощением Феи красоты и страсти из моих детских, отроческих и юношеских грёз...

Фотоиллюстрация: 1969 год. Советская подводная обитаемая лаборатория-дом "Черномор-2". Чёрное море. Перед погружением на глубину в районе Геленджика. Схема компоновки ПОЛ "Черномор" (СССР).