Т. Глобус. Книга 1. Часть 3. Глава 12. Побег

Глава 12. Побег

В холле танцевали. Пары топтались в халатах и пижамах под пение шахматистки Юли. Она с экстатической истомой ломалась перед воображённым микрофоном: "Ю кис май липс и сиси тоже: а-пока-пока-пока-липсис…"  Тихон почти исчез в объятиях Нины. Когда певица устала и парочки разомкнулись, Крат подмигнул Тихону, дескать надо выйти на улицу.

- А чего, там дождик.
- Вот и славно.

Они перетащили лестницу к месту побега. Поверх бетонной стены вилась проволока. Верхним краем лестницы они приподняли пару метров колючки, таким образом открыв над стеной лаз.

Крат поставил ногу на перекладину и посмотрел на Тихона.
- Я не пойду, - смущённо сказал тот, - меня там ждут одни неприятности, и больше меня там никто не ждёт. Жалко, что ты уходишь. Здесь не так уж плохо.

Крат пожал его спокойную верную руку и забрался наверх. Оттуда спрыгнул на землю, легко взяв не очень приветливую свободу на абордаж. 
- Ребятам привет! - перекинул слова через стену.
- Удачи тебе, Юра, - перебросил Тихон обратно.   

Серенький дождь, сосновая роща, вдоль трассы березняк… человек в пижаме и тапочках сам себя ощущал на влажной земле неуместным. Но разногласие между природной средой и больничным нарядом продолжалось недолго. Отойдя подальше от ворот, беглец поймал на шоссе такси и назвал адрес матери.
 
Пока он ехал в машине, на него ещё раз был совершён донос. За его побегом проследил Разумник. Он раньше Тихона вернулся в больничный корпус и метнулся в кабинет Валсера. Тот неизменно спал, раскинув ноги в красивых туфлях и свесив набок дорогой галстук, словно язык, заслуженно отдыхающий после славных речей в Академии медицинских наук и обмена фуршетными любезностями (с кем, с кем, если бы вы только знали!). Разумник достал из кармана бумажку и поспешно набрал номер.
 
- Театр? Михаил Яковлевич Дуплинский? У меня срочное сообщение. Актёр Дементьев сбежал. …Ну да, самовольно, как ещё сбегают. Для выполнения своего замысла он усыпил медперсонал. Весь, включая поваров и коменданта.  …Кто Я?! Влад Велис. Вы меня просили понаблюдать. …Как зовут на самом деле?! Зачем это вам? Ну, Владимир Барабаненко. Да, тот самый. Дополнительно сообщаю: вскрыт шкаф для хранения психотропных медикаментов. Он, возможно, прихватил их с собой. …Да, шкаф пустой. …Ну, с целью продажи, а может ещё кого усыпить, не знаю. …Главный врач спит.  Да, я вижу его. Дышит. И прочие усыплённые все вроде бы живы. …Ну, как же вам не помочь! Мне даже лестно. Удачных постановок, Михаил Яковлевич!

Все эти мелочи станут известны ему задним числом, дословно известны, а пока он спешил домой, то есть как бы домой, за одеждой.

В таком непрезентабельном виде, с виноватым лицом, позвонил в дверь матушки. Оказывается, она ждала его с нетерпением. Увидела и всплеснула руками.
 
- Господи, в каком ты ужасном виде! Буквально десять минут назад мне позвонил режиссёр "Глобуса" Михаил Яковлевич и сказал, что ты совершил побег из клиники и что тебя ищут. Ты - мой крест, от самого рождения.
   
"Женщины, не рожайте крестов!" - помыслил Крат, при этом изнывая от неизлечимой и бессмысленной жалости к матери. 

- Увы, я должна тебе задать ещё один вопрос… язык не поворачивается… зачем ты украл, извини за выражение, украл наркотические лекарства? - она глядела на сына глазами, полными скорби, глазами, которые каким-то чудом она сама видела со стороны и которыми печально любовалась.

- У меня тоже язык не поворачивается ответить на такой вопрос. Почему ты так плохо меня понимаешь? Никаких лекарств я не брал. У меня вот ничего нет, - он развёл пустыми руками. - Как тебе удалось так основательно, капитально ничего обо мне не узнать?! Извини, это напрасный вопрос. Я сейчас уйду. В нормальную одежду только переоденусь… - пробормотал скоренько и открыл гардероб.
 
Не надо ему целой комнаты! - жить бы в таком большом тёплом шкафу, разучивая ненужные роли, шепча разные мысли…

Мать глядела на него стиснув руки, с напряжением как бы измученных глаз.
- Да ты не тревожься: главное в моём случае то, что я ни в чём не виноват. Ну, кроме одного: мне не хватает социального оптимизма.
- Ты всё шутишь!
- Нет, говорю буквально.

В шкафу висело прошлое, оттуда доносились былые запахи. Вот костюм-жених, купленный на свадьбу, которая не состоялась. Сколько глупостей висит на вешалках! Крат переоделся и на пороге застрял.
 
- Ты позвони Дупе, режиссёру, скажи ему, что я тут забегал. Не терзай свою совесть недонесением. 
Он догадался, что она обещала Дупе сообщить о появлении сына.
- Зачем ты так!
- Ты всегда на стороне тех, кто выставляет меня виноватым.

Сказал и ощутил досаду на себя: зачем он ей высказывает эти давние, как детство, обиды! Их надо молча терпеть.
 
Побежал - прочь, прочь! Надо успеть углубиться ниже того уровня, где люди что-то делят и о чём-то пекутся. Надо нырнуть ниже уреза приманок и дележа... обид и амбиций. Надо нырнуть.

Он был так озабочен своим побегом, что даже не заметил погоды, не посмотрел на дома. Интересно, ищет ли его полиция? Вполне вероятно.
 
В театральном магазине "Грим" купил парик, бородку, белила и тени, желтоватые очки без диоптрий. Это его оружие. Теперь его голыми руками не взять. Успокоился, даже позволил себе прогулку - до театра отсюда минут десять ходу. Спектарь начинается в семь. Ах, у него ни часов, ни телефона - он обратился к прохожему.

Ага, пол-седьмого, он успевает. Но в глубине улицы показался пеший полицейский патруль. Крат юркнул в забегаловку "Бутерброд".

Спокойно, пора перекусить. И выпить поминальную рюмку. Надо полагать, наступил момент прощания с этим городом, с этим образом жизни.

- Здрасте, девушка! Дайте, пожалуйста, двести граммов водки, минералочку и два хлебца с колбасным сыром.
- Я вас где-то видела, - сказала барменша, наливая водку в мерный стакан. - Вы артист!
- Всего лишь актёр.
- Да-да, оставьте автограф! - подвинула к нему ручку и бланк меню.
 
Он поставил пакет с реквизитом на пол и начертал: "Граждане, остерегайтесь трезвенников: это подкаблучники или карьеристы. Спасибо за утешительный сок смерти. Крат". 
- Поэтически сказано.

- Вы, девушка, заметили, что у нас прославляются политики, воры, публичные бесстыдницы и актёры? Никаких сталеваров, никаких лётчиков и геологов, никаких моряков и хлеборобов! О чём это говорит?

Он занял место за столиком и посмотрел на неё отстранённо. Увидел большую тёплую кошку, которой хочется лежать на мягкой подушке и мурлыкать, но приходится жить стоя, как лошадь.

- Заметила. О чём это говорит?
- О многом, - пояснил Крат и быстро обратился к улице.

По ту сторону окна двигался патруль. Сердце ёкнуло. Он созерцал патрульных испуганными и зачарованными глазами, как дитя или выходец из другого пространства. Он созерцал их так внимательно, что - вместе с их перемещением в прогале тюлевых занавесок - в его груди перемещался какой-то магнитик.
 
Совсем иные существа! Только то объединяло Крата и полицейских, что полицейские были доступны его глазам, то есть оптическая среда между ними была общая. Однако это была аномальная общность: куда естественней было бы им находиться в различных мирах и не мочь видеть друг друга, как не видят друг друга персонажи разных кинокартин.
 
И не просто они шагали, они шагали сквозь время - из одного мгновения переступая в другое. Прошли.

В кафе впорхнули две девушки, сели за соседний столик. Крат посмотрел на них ради стороннего миропознания. Волосы у девушек трёхцветные. Лица разукрашены блестящими веснушками. Черты лица нарисованные, кукольные. Они посмотрели на него с докукой и продолжили светский разговор.
 
- Так ты видела её молодого человека?
- Да, слушай, он был в длинном таком, расклёшенном пальто, в кожаных узких брюках и бордовых ботинках-сундуках.
- А голова, а рост?

- Рост хороший, но какие каблуки я не рассмотрела. Голова такая гривастая, клочьями, - рассказчица показала на себе ловким движением рук. - У него большая серьга и маленькие усики Бреда Броуди.
- В целом ничего парень?
- Вроде. Но к такому пальто привыкнуть надо.
- Будем надеяться: у него не одно пальто.
- В прошлом году у неё парень был, помнишь, такой алюминиевый?
- Ой, не говори, вот уж пугало с космодрома!

Крат кивнул буфетчице и скрылся в туалетной комнате. Встал перед зеркалом, вытащил реквизит и начал преображение. Тени и белила наложил тонко, портретно, представляя себе одно знакомое, чужое лицо. Прилепил бородку, напялил глубокий седой парик, надел очки, выпятил сварливую челюсть - и сам себя не узнал.
К новому облику должны прилипать новые факты. Посмотрим.

Жёсткой, угловатой походкой (поступью злого свёкра) он пересёк помещение кафе и вышел на улицу, повергнув работницу "Бутерброда" в небывалое изумление.
 
В "Глобусе" он купил билет на "Три сестры". Разумеется, не для того, чтобы смотреть зловещий спектарь, жертву оригинальной режиссуры. Тут всё было ясно. Три "чеховские" сестры открывают на паях публичный дом. Им пришлось так поступить, ибо каждую сестру мучила персональная мечта: старшая хотела увеличить грудь, средняя - уменьшить нос, младшая - выпрямить ноги, чтобы мужской взор по кратчайшему пути скользил от щиколоток до лобного места. Но им хронически не хватало денег даже на косметику. Взяв коммерческий кредит, арендовав маленький уютный отель, они открыли своё вожделенное предприятие. Под занавес на сцене появляются три голые красотки, чьи мечты сбылись.

В меру сутулясь, обмахиваясь театральной афишкой, Крат погулял по фойе, а затем нырнул в проход "для служебного пользования". Если держаться независимо, с чувством правоты (как сказал бы Станиславский), тебя не спросят, зачем ты здесь появился.
 
Никто и не окликнул его, хотя попрыгунистый Вадик повстречался ему на пути. Крат бочком скользнул за дверь с полинялой цифрой ІV и направился круто вниз - туда, где брезжит желтоватый свет.
 
Кольцевой коридор по-прежнему шептал что-то своё. В перебинтованных трубах текло анахроническое тепло; горели мутные лампочки, ржавая пыль устилала пол и хранила следы.
 
Крат прошёл метров сто, оглядывая стены, и нашёл ту саму комнату с клеёнчатым диваном. Она оказалась открытой, и ключ с подвеской в виде Красной Шапочки по-прежнему торчал в замке. Четыре дня тому назад Крат был здесь? Пять? Шесть? - не вспомнить, ему кажется, что прошло много дней, хотя прошло-то их немного, но каждый был до краёв набит разноцветным тряпьём.

Свет в коридоре погас. Знакомый приём. И знакомый озноб пробежал по коже, словно внутри Крата открыли окно в метельную зиму. Он прислушался. Да, где-то вправду завывает и шепчет вьюга, далеко-далеко.
 
Он лёг и закрыл глаза. Отсюда начинается его новая жизнь. Наверху не получилось.
 
"Просвети меня Твоим све-е-том, Творче!"

- Ты придёшь в себя, наконец? - уже не в первый раз спросил его Фокусник.
 
Как трудно держать ум в порядке! Проснуться - почти как воскреснуть: где, что?
Но память потрудилась и быстро всё склеила.
          
                конец первой книги