Фойер

   
          Уж не мало лет прошло с тех пор,  забылись шахматные сражения Карпова и Каспарова, с  завода лет пятнадцать как уволился,  а нет-нет, да и вспомню Фойера*, был у нас такой дежурный электрик.
           Как-то в вечернюю смену пересекся я с дежурным электриком Колей, должен был дежурить Фойер, но его почему-то не было, и Николай остался на вторую смену. Выбрав свободную минутку, зашел я в каптерку к электрикам поболтать о том, о сем: о шахматах, о новостях последних, что называется за жизнь.
            Коля сидел у радиоприемника. Увидев меня, он приложил палец ко рту, давая понять, что бы я не шумел. По радио Яков Дамский диктовал из Севильи очередную позицию. Когда шахматы заняли свои клетки на доске, Коля меня спросил;
    - А ты знаешь, сколько там, в Севильи экспертов по шахматам?
    - Нет, думаю человек двести, а может и больше.
    - Пожалуй, больше. А сколько из них угадывает следующий ход если позиция нестандартная?
    - Чего не знаю, того не знаю!
    - Ни один! А я в прошлой партии, между прочим, 17 ход черных за Каспарова угадал, слон на «b7», помнишь?
Никакого слона на «b7» я, конечно, не помнил, но разговор продолжил:
     - Тебе бы в Севилью, а ты здесь время теряешь!
     - Конечно, надо бы, а то помрешь здесь в неизвестности, и никто и не вспомнит про тебя.
     - Да ну, зачем помирать?
     - Конечно, незачем, да здесь мы не властны, вот Владимир Семенович то умер!
     - Какой Владимир Семенович?
     - Какой, какой, ну Фойер! Ушел в отпуск поболел сердцем две недели, да и умер.
     Фойер на заводе был человеком известным, хотя работал то всего-ничего, устроился дежурным электриком, уже выйдя на пенсию. Звали то его Владимир Семенович Вершигора, а странную кличку свою он получил потому, что ругался, если приходилось, исключительно по-немецки, а когда запас крепких заграничных слов кончался, он громко обрывал свою тираду резким словом
      - ……………….! Фойер!
     Надо было понимать, что будь сейчас война, и окажись у него в руках автомат, то … несдобровать! Немецкий он изучал еще во время войны в разведшколе. Ну, а что касается «тонкостей», то это добавил потом. Выглядел он лет на пятьдесят с небольшим, крепко сбитый, с могучими руками, он и молодым то спуску не давал, да вот только дырок со времен войны было многовато. Главную свою награду получил он под Кенигсбергом, тогда он сумел в одиночку взять штурмбанфюрера СС. В схватке он и сам был ранен, на левой руке двигательные нервы были повреждены, приходилось сшивать, так что руку удалось восстановить. Боялся Фойер только свою жену. Однажды он в ужасе рассказал, как она нашла его дневник, где он собственноручно записывал все свои любовные приключения, еще со времен войны. Я тут же спросил:
    - Порвала, выкинула?
    - Да нет! Что ты! Читает, небось, втихаря про своего молодца!
    - Ну, тогда и боятся нечего!
Мы рассмеялись.
      В его немецкий то особенно никто не верил, пока не появились на заводе немецкие наладчики из Западного Берлина. Фойер в своей манере объяснил им свою точку зрения на жизнь и по всем другим вопросам, и немцы его поняли в деталях! После этого к его заграничной болтовне стали относиться с почтением.
    - А давно умер то?
Спросил я Николая, который усиленно отгадывал очередной ход.
    - Да уж с неделю!
    - А я что-то некролога не видел!
    - А некролога не будет. Работал на заводе мало, выпивал и все такое …
    - Ну, это ты зря, причем здесь выпивал? Вон Загоров, умер пьяный прямо на проходной, хватанул чего-то на опохмель, позеленел весь, да и сдох, как собака. Бутылки что ли перепутал, а все равно – некролог, соболезнования, все, как положено, было написано: «Дошел, дескать, от станка до начальника отдела, и.т.д., и.т.п. …»,- попытался, было, я возразить, и тут вспомнил я одну историю, свидетелями которой вольно или невольно были многие, в том числе и я, и кое-какие  детали которой, рассказал мне сам Фойер, вспомнил и понял, что некролога не будет.
      А было так. 9 Мая 1985 года вышло Фойеру дежурить, никто не подменил его в День сорокалетия победы. Пришел он на дежурство весь в орденах при параде. Наград у него было много, шутили, что больше чем у всего остального завода, вместе взятого. На пересменке, конечно, рванули за День Победы по стаканчику. Такое, конечно, и раньше бывало, да в этот раз была у него с собой еще одна бутылочка секретная, которую он за ночь уговорил и заснул прямо за столом, слегка откинувшись. От его храпа легонько перезванивались ордена. Вот на этот то перезвон и заглянул в каптерку дежурный по заводу и, без проволочек и долгих разговоров, оформил докладную и прочие документы, и появилась в проходной на всеобщее обозрение фамилия Вершигора с приказом о нарушении трудовой дисциплины и прочих санкций. Не все знали, чья это фамилия, для большинства Фойер был Фойером. А теперь ославили Фойера на всю ивановскую, и было это сразу после 9 мая, отчего Фойеру было очень обидно. Дня через два Фойер встретил того самого дежурного, разговаривать не стал, а просто махнул с левой в челюсть и отправил его в тяжелый нокаут. Когда того откачали, Фойер добавил на словах:
     - Я тебе вообще весь белый свет закрою!
       Помню, мне долго не давала покоя мысль как это можно весь белый свет закрыть, но Фойер разъяснил:
     - А я ему второй глаз вышибу!
Одного то уж не было, видать кто-то вышиб! Вышибать глаз Фойер не стал, но месть затаил, и не прошло и полгода, как отомстил, да так, что всем стало ясно, что за разведчик был Фойер, откуда у него ордена, и что с ветеранами надо обращаться с почтением и не только 9 мая. 
      Как-то осенью отмечали заводской юбилей. Как водится: сперва, общее собрание, ну а потом кто как. Фойер в тот вечер дежурил, попросился специально. Трезвый был как стеклышко, не ходил – летал, и лицом как-то даже помолодел. Тот самый дежурный ушел с торжественного собрания раньше других и прямиком в комнату мастеров, что в самом центре цеха под потолком. Фойер установил наблюдение, и от него не ускользнул второй объект, который зашел через некоторое время в гости. Два мастера: один – председатель «комиссии по борьбе с пьянством и алкоголизмом», а другой - тот самый дежурный,- закрылись. Фойер выждал полчасика, а потом покинул свой наблюдательный пункт и прямиком на торжественное собрание. Подойдя к президиуму,  он сообщил на ушко директору, что в 4 цехе авария. Через минуту Фойера сопровождали заместитель директора и заместитель главного инженера, а вел их Фойер в ту самую комнату мастеров, где вершил пир его главный враг и обидчик. Когда все трое подошли к двери, Фойер тихонько постучал, а потом вдруг навалился, да и высадил дверь вместе с замком и петлями. Переходный мостик, который вел в каптерку, был узок, и как ни пытались замы вырваться, разойтись с Фойером он не смогли, а тот просто внес обоих в комнату, а сам остался в дверях, торжествуя. Закрывать весь белый свет он больше не хотел, ему теперь было  надо, что бы на том самом месте, где когда-то висела его фамилия, появилась теперь фамилия его врага. Тот сидел, пьяный до потери пульса, а когда понял, кто перед ним, встать не смог. Председатель «пьяной комиссии» попытался что-то объяснить, но слова не шли, и дальше нижней губы плюнуть у него не получилось. В комнате пахло спиртом, на столе стояла литровая бутылка, уже почти пустая, следов закуски не было, если не считать надкусанного огурца на тарелке. Пьяное застолье обошлось на этот раз без жертв, бутылку наполнили, чем положено. Юбилей кончился. Оба гуляки выбрались из комнаты, но по лестнице идти не смогли – спускались на четвереньках. С завода замы выпихивали разгулявшихся мастеров пинками. В проходной Фойер остановил замдиректора, пальцем показал на доску объявлений и ясно выразился:
       - Если завтра на этом самом месте, где полгода назад была моя фамилия,  не будет фамилии того дежурного, то…………! Фойер!
      На завтра на позорной доске никакой фамилии не появилось, не появилось ее и на послезавтра. Но Фойер свое слово держал крепко, подождав день другой, он снова пригласил зам директора к разговору. Тот разговор принял и дал понять, что Фойер зря волнуется, что обоих наказали и по партийной линии, и сняли с «пьяной комиссии». Фойер не сдавался, он вынул из кармана конверт и, весь разъяренный, выпалил:
      - Вот письмо в Московскую Правду, здесь изложено все! Понятно! ……………………………………………………!  Фойер!
       В тот же самый день Фойера вызывали и к директору, и к парторгу; просили, умоляли, угрожали, призывали; говорили, что тот самый дежурный втихаря совал ему деньги …
        То ли от обиды, то ли от непонимания Фойер запил, а потом, чтобы не обострять и без того колючую ситуацию, ушел в свой последний отпуск!
                ХХХХХХ

          В Севилье все шло к ничьей, на шахматной доске осталось совсем немного фигур, Коля неустанно думал то за Карпова, то за Каспарова.       
         - Послушай, Коль, а ведь ты, пожалуй, стопроцентно прав: некролога не будет, - тебе в Севилью не надо ездить, ты и здесь ходы угадываешь не хуже.


      * Фойер – немецкое, «огонь».