Пропитанная солнцем

К какому году относится этот эпизод? Точно не вспомню, но, очевидно, к 1950 или 51-му. Мне было лет двенадцать. Стоял сентябрь, еще даже не совсем осенний, не успевший полностью распрощаться с летом.

В тот день у нас, живших предельно трудно (огромная семья из одиннадцати человек, девятеро детей, кормилец один, отец) были деньги. Возможно, папа, писатель-фольклорист, получил некоторую сумму за лекции, которые читал от Бюро пропаганды Союза писателей; он тогда как раз неплохо зарабатывал.

Мама послала нас в магазин. Кто пошел со мной? Помню, я была не одна, потому что заданий мама дала много. Мы зашли «к Ильичу», то есть в магазин, относившийся к заводу Ильича и расположенный в первом корпусе нашего дома; он всегда был для нас главным. Купили хороший кусок мяса. Мама сказала, что сварит суп. Купили хлеб, две буханки белого и две буханки черного, как у нас всегда получалось. Взяли сливочного масла – тогда никаких пачек не было, масло всегда стояло огромным желтым кубом за продавцами, на специальной полке, напоминавшей разделочный стол; его делили на ровные части проволокой, два продавца одновременно, потому что одному, тем более женщине, с этим было не справиться, масло могло оказаться на полу - сущий кошмар. Пожалуй, «виноватой» продавщице пришлось бы выплатить за него всю свою зарплату, если не больше. А когда масло резали вдвоем, всё получалось хорошо. Проволока была с двух сторон прикручена к специальным ручкам, за каждую хватались всей ладонью и тащили проволоку «сквозь» куб масла по горизонтали. Потом еще раз, и еще, и еще, делили куб на ровные части поперек. Затем так же делили его на ровные части по вертикали, и тоже весь куб целиком. Вот теперь можно было приступать к отпуску масла покупателям. Это делалось ножом, отрезали кусок любой величины; он всегда выглядел очень аппетитно, хотелось скорее добраться до дома, сделать бутерброд-другой и съесть его, запивая сладким чаем…

После масла мы еще что-то покупали. Скорее всего, колбасу, вареную «Отдельную» или «Чайную», самые дешевые и массовые сорта колбасы, или полукопченую польскую, это было почти «сладкое», такой вкусной она нам казалась. Может быть, купили и каких-то дешевых конфет вроде «подушечек»; иногда могли позволить себе даже фальшивые шоколадные, называвшиеся «Кавказскими».

И, конечно, в тот день мы купили яйца, два или три десятка. Их вдруг стали продавать… ответственно. Раньше просто укладывали десяток или два в пакет. Никаких специальных коробочек, контейнеров для яиц, как это называется сегодня, тогда не было. Если ты приходила в магазин с какой-то своей сумочкой для яиц, их клали прямо туда. Всякие металлические сумки-сетки для яиц появились раньше сегодняшних контейнеров, но все-таки очень нескоро после дней моего детства.

Так вот, ответственная продажа яиц заключалась в том, что во всех магазинах поставили специальный прибор для проверки, не тухлое ли уже яйцо, которое кто-то покупает. Это было небольшое устройство из легкого металла, с прорезанными для яиц дырками: яйца вставлялись в эти дырки, и лампочки снизу просвечивали их. Если появлялось в яйце темное пятно, его не брали, откладывали и возвращали продавщице, она заменяла другим или другими, если их было несколько, мы снова просвечивали уже новые яйца и уходили из магазина, только полностью удостоверившись в том, что купили свежий товар. Теперь этого, конечно, никто не делает, в контейнере могут оказаться одно-два треснувших яйца, всё может быть замызгано, испачкано, но в контейнере! Современно, ничего не скажешь.

В тот наш «капустный» день мы покупали яйца, тщательно просвечивали их, отобрали только свежие и принесли домой, ни одно не разбив, хотя в сумке или в пакете они легко бились, просто оттого, что сумка покачивалась на ходу в руках.

Рыбу мы в тот день не покупали – никогда не соединялись эти два счастья: мясо и рыба или курица и рыба; что-нибудь одно уже казалось роскошью. У нас был специализированный рыбный магазин, называвшийся не претенциозно «Океан», как десятки лет спустя стали называть всякие рыбные магазины, а простым и понятным, сразу отдававшим кухней и сковородкой словом «Рыба». Он стоял на пересечении нашей улицы и переулка, тут же на столбе были укреплены уличные часы; мы называли свой магазин «Под часами». Когда мама решала готовить рыбу, шли именно туда, покупали, если были деньги, два-три сорта рыбы, мама варила уху и жарила рыбу с картошкой. Это тоже были праздничные сытые дни, как и любые другие в нашем большей частью голодном детстве, когда папа что-то получал и мы ели досыта.

Но существовал один совершенно особенный магазин, куда мы заходили обязательно, потому что без его продуктов невозможно было сготовить никакой хороший обед или не очень хороший, но обед. Магазин «Фрукты и овощи», он, кажется, так и назывался в дни нашего детства, но мы обычно называли его «Зеленной». Там покупали любые овощи, изредка фрукты, а уж такие вещи, как лук, чеснок, зелень, - тем более: зеленной же.

Продукты зеленного магазина требуют особого слова. Они чаще всего были достаточно подгнившими, откровенно плохими, будто их собирали для магазина в огородах, давно залитых дождем, потому всё подгнило и было очень грязным. Или они слишком долго хранились на овощных базах, потому хорошим качеством не отличались. Особенно картошка. Магазинная картошка тех дней вообще была притчей во языцех: кто только не ругал ее последними словами! Покупать приходилось, и никак не по сниженной цене. Впрочем, она была достаточно дешевой в принципе. Но, принеся такую картошку домой и приступив к ее обработке для еды – перебрать, что-то сразу выбросить, остальное тщательно помыть в раковине и только потом чистить и складывать в кастрюлю с водой, - мы в общем-то теряли на ней очень много. Под очистками она тоже обычно была плохой, приходилось толсто срезать кожуру и много вырезать-выковыривать внутри. Ругались мы отменно. Матом – никогда. На этом языке у нас дома никто не говорил, а пользовались ли им мальчишки, когда оставались одни или выходили во двор, я не знаю. Нашими самыми бранными словами были примерно такие: дрянь, гадость, гниль. Ну и еще кое-какие синонимы, вспоминать их не хочется. Всегда мечтали сходить за картошкой на Даниловский рынок, он находился на расстоянии двух остановок от нашего дома всегда был богат выбором; уж чего-чего, а картошки самых разных видов там хватало. Никаких овощебаз, где все магазины и рынки сегодняшнего дня закупают совершенно одинаковые товары, которые сейчас в двух рядом стоящих магазинах могут продаваться по разным ценам и их разброс иногда достаточно велик, - тогда такое в принципе было невозможно. На рынке продавались собственные крестьянские товары – они назывались колхозными. На самом деле это была именно личная крестьянская продукция. Своя картошка, свои огурцы, редиска, лук, морковь и прочее. В том и был смак: свое - хорошее, и оно скоро становилось чужим своим, тех, кому продали товар. Запомнились многочисленные мешки с картошкой: крупной, среднего размера, мелкой. Совсем чистой и не очень, но это была совершенно не та грязь, что в зеленном магазине, и не в таком количестве, чтобы это увеличивало вес покупаемой картошки. Любые другие овощи тоже были самыми разнообразными, покупки зависели от того, сколько денег в кармане. Мы ходили на рынок нечасто: он был и гораздо дальше зеленного магазина, и всё там стоило гораздо дороже. Зато каждый такой выход был своего рода праздником. Когда мы возвращались домой с полными сумками хороших овощей, праздник продолжался.

День, о котором вспомнила сегодня, я назвала бы Днем солнечной капусты, он потому и стал необычным, что мы отправились за овощами в зеленной, но принесли оттуда не полусгнившие грязные овощи, а самые отменные, очень дешевые и по магазинным ценам. Помню ту крупную, чистую, на вид истекавшую соком рыжую морковь – она казалась озорной и кокетливой и будто говорила с нами, пока шли домой, как в сказках, человеческим голосом. Даже поддразнивала нас: «Что, не ожидали увидеть меня такой красавицей? Но вы еще не пробовали ничего морковного! Вот придете домой, почистите штучку-другую, погрызите, и не захочется никаких конфет! А уж если натрете на терке, то сок сам устремится в ваши желудки, и вам ничего больше не останется, как только зажмуриться от удовольствия». Мы это почти слышали и отвечали морковке радостными кивками.

Свекла, которую мы принесли домой, сразу получила прозвище «девица-красавица». Мама в тот день велела мне сделать винегрет, и я резала эту свеклу с бОльшим восторгом, чем если бы вдруг пришлось резать ананас. Она была необыкновенно сладкой, сочной, вкусной.

Огурчики тоже не уступали: пришли в дом прямо с грядки, даже не успев всласть поваляться в огороде. Они и не возражали, чтобы хозяева быстро собрали их, - ведь уже полностью вызрели. До стола, однако, успели добраться совсем не все: мама, обычно строгая и не разрешавшая «таскать» вкусные продукты, просто по той причине, что тогда не хватило бы всем и всего, здесь не могла удержаться и разрешила нам именно «таскать» огурцы. На всякий случай чуточку покрикивала: «Помыть не забудьте, грязные есть нельзя. Заболеете!» Мыли, грызли, ели, наслаждаясь жизнью по-настоящему. И старались делать это вовсе не тихо, потому что смачный хруст огурчиков в наших зубах придавал им особый вкус.

Все овощи были особенно хороши в тот день. Что уж случилось, понять трудно: видимо, их развезли сразу по магазинам, может быть, прямо с колхозных полей, как это тогда называлось, и не дали поваляться на базах. Они были настоящими, без ядовитых нитратов, как сплошь и рядом бывает теперь.

Но совершенно особым овощем того дня была капуста. Королева среди всех других овощей. Сколько ее привезли в магазин! Самых разных по размеру кочанов, но как на подбор свежих, бело-зеленых или светло-зеленых, необыкновенно красивых. Мы долго стояли у прилавка, пытаясь понять, сколько же нам нужно их взять и каких кочанов. Сколько – было понятно: столько, сколько сможем унести, даже если домой придется идти скрючившись. Это нас не пугало – донесем. Что-что, а таскать тяжести мы привыкли. Одно сознание того, что принесем домой столько замечательных овощей, как бы уменьшало вдвое их вес. Но вот каких взять кочанов? Побольше? Средних? Маленьких, они вроде бы удобнее для готовки?

Нет, маленькие, решили мы, нам не годятся. Готовить нужно было много, семья же огромная. Тогда средних? Не совсем ясно. Поневоле стали приглядываться к тому, кто и что покупает. А жители нашего околотка в тот день, будто сговорились заранее, покупали только самые крупные кочаны. Это тяжесть огромная, несли их не в сумках, а в руках. Никакие сумки-тележки в то время еще не появились. Люди несли кочаны легко и торжественно, и лица у всех казались просветленными.

И тогда мы поняли, что нам тоже нужно брать только крупные кочаны. Донесем! Два в руки взять было невозможно, но по одному донесем. И ничего, что на одной руке (если не на обеих!) будут висеть сумки с овощами, - все равно донесем.

Сказано – сделано. Мы быстро купили намеченное и, схватив драгоценную ношу, пошли домой. Точнее было бы сказать – потащились. Но нет, мы не тащились, а шли, разве что не пританцовывая слегка.

Зрелище было невероятным: кочаны наслаждались на дивном раннесентябрьском солнце и будто благодарили нас – тоже человечьим голосом – за то, что в такой день не упрятали их в темные сумки, тащим в руках и позволяем им насладиться солнышком и замечательным днем. Останавливаться передохнуть не хотелось – скорей бы донести это диво дивное до дому и всем показать. Наверное, то же самое испытывали и другие прохожие, только что побывавшие в том же зеленном магазине: они тоже понимали, что купить и принести домой ТАКИЕ овощи, конечно же, было счастьем, которое оценят все домашние, от мала до велика.

Мне даже казалось, что волшебная капуста не просто разговаривает с нами, но еще успевает и петь. И так красиво, как поют деревенские девушки вечером на завалинке или прогуливаясь по берегу родной речки. Никто еще не начал поедать капусту, а она уже хрустела своими листами, и это был дивный аккомпанемент ее же песне.

- Жалко варить щи из такой капусты, - сказал чужой человек, шедший мимо с огромным кочаном. – Сколько в ней витаминов! Сколько здоровья!

Так оно и было. И мы шли дальше, несли свое сокровище, радовались жизни.

Дома нас встретили восторженными воплями. Мама тут же принялась чистить один из кочанов, чтобы дать каждому по куску настоящей деревенской свежатины. Мне было жалко, что она выкидывает первые листы: они же чистые, думала я, достаточно их просто помыть. Но мама об этом и слышать не хотела: нельзя, и всё. Мы верили каждому ее слову: она же была из деревни и всё знала о любом фрукте-овоще.

Получив свой кусок, мы вгрызались в него, прикрыв глаза от удовольствия. А мама всё резала и резала кочан, можно было попросить добавку. А кто-то, особенно из младших, уже накапустившись всласть, с нетерпением ждал, когда же мама доберется до самого главного, до кочерыжки. Когда возьмет ее в руку, неотесанную, и начнет аккуратно срезать лишнее, чтобы кочерыжечка получилась ровной, аккуратной, такой она казалась еще вкуснее и слаще.

Мама в тот день сварила изумительные щи и даже сделала солянку на завтра. На все это ушел один огромный кочан, который весил килограммов семь, не меньше. Мы уплетали всё за обе щеки с величайшим удовольствием и радостью. И нет-нет да поглядывали на другой такой же кочан, который оттащили на балкон и устроили там в тенечке. Счастью нашему не было предела.

Можно подумать, что только вечно голодные дети способны радоваться такому овощному счастью, капустному раю. Наверное... Но куда более важным мне представляется другое очень сильное чувство тех дней: эти великолепные и недорогие овощи, дивная капуста, насквозь пропитанная солнечными лучами и действительно похожая на небесное светило, больше всего символизировали собой хорошую, добротную жизнь, где у тебя всё есть и ничего не отнимут. И не менее важным было ощущение, что такой рай можно сотворить самим. Вырастем и осуществим это. Жизнь торжествовала и щедро улыбалась нам в тот день, обещая много других счастливых дней впереди.

…Думаю, какой-нибудь хороший художник с удовольствием изобразил бы на своей картине красоту и полноту жизни, как она задумана Богом, а также наше чувство потрясающего счастья.