Анхель. Цикл - Земля. Как ни крути...
ОТ АВТОРА
Свое испанское детство в «уездном» городке Ронда, Анхель Мендез отмерял, бегая по брусчатке моста Пуэнте Нуэво от домашних белых кварталов до арены Плаза Де Торос. Здесь, слившись с крикливым табором друзей, он чаще без успеха сражался с ними за справедливое распределение ролей в любимой игре-корриде. Я-матадор, ты-альгвасил, он-бык… Иные игры тогда были не популярны. Не играть же в фалангистов и республиканцев! Над всегда прохладным каньоном Эль Тахо неподвижно стояли времена Франсиско Франко, который представлялся Анхелю невысоким, но ловким тореро, умеющим так властно сжимать красную мулету в печальном для быка заключительном аккорде: взмах, атака, viva la muerte!
Мальчиком он привык слышать, как знаменитый городской сумасшедший, неопрятный Хосе Мануэль, в молодости напористый контрабандист, одинаково известный испанскому и африканскому побережьям, грохотал на улицах, сзывая всех на традиционные праздники - Ферии. В эти дни все девочки города, неузнаваемо разодетые в волнительные цветные платья с раскованными оборками,колокольчиками свисавшими над серебряными пряжками смущенных, лаковых башмачков с чопорными черными или красными каблучками, становились чуть выше ростом. С их прибранных в аккуратную прическу волос свободно слетал и запоминался неизвестный, беспокоящий Анхеля запах.
Такой как у Пилар! Соседской девочки, только для которой Анхель и старался сыграть на кларнете вольное соло, слышимо отделявшее его от других инструменталистов нестройного школьного оркестра. Вместе с ним Анхель радостно чеканил шаг по кругу улиц, вдоль шумных шеренг приветливых горожан с размытыми лицами и энергичными руками.
А Пилар нравилось дразнить преданного мальчика и обсуждать publicamente его неуклюжесть, которая так сочеталась с круглым лицом и пухлыми губами, удивленными жидким волосяным пушком поверх них. Она громко и красочно делилась со сверстницами тайными чувствами ожидания «стоящего» жениха. И в созданном ею образе Анхель, подслушивая разговоры девушек, огорчаясь, не узнавал себя. «О, ревность, скорбь, забвенье, безучастье…» (#)
Самоутверждавшиеся на Анхеле, товарищи, соревнуясь в остроумии, но в некотором недоумении, шутили, что на него оказало сильное влияние «давление обыденности и периодическое кислородное голодание от настойчивых, в честь Пилар, упражнении на кларнете». Им так легче было объяснить самим себе шокирующее решение Анхеля стать «женихом смерти», как называют в Испании бойцов иностранного Легиона. В Ронде и сегодня базируется его главный корпус.
Принимавший Анхеля офицер, с улыбкой-ширмой на лице, как у ритуального работника, привык к несколько иному социальному статусу «ходоков» в Легион, а тут маменькин музыкант. Vale, ты рекрут! И далее, в стол с бумагами что-то про долг каждого мужчины перед Отечеством. О нем промолчавший Анхель вообще не думал. До вцепившейся в марокканское брюхо испанской Сеуты, где располагался тренировочный лагерь Легиона, от европейского берега холодным проливом, вдавившим в дно избавленные от зависти скелеты людей и кораблей , мимо стоящей в дозоре чуткой Гибралтарской скалы, идти нефорсированным ходом на военном катере минут тридцать. Анхель также не думал о том, сколько маленьких, безымянных, израсходованных временем людей волею судьбы становились кровью и плотью великих событий, которые происходили в этом месте Anno Domini. Он по-мальчишески просто рассчитывал вернуться к Пилар в стальном блеске славы признанного героя. И верил, что времени для этого понадобится не так уж много. Путь домой,ведь, всегда кажется короче.
Матушка Анхеля - Имакулэда, видевшая сына, на худой конец, адвокатом, в день его отъезда долго обиженно шепталась с Богом, отчитываясь, сколько средств она «плюс» недавно ушедшая из жизни бабушка Мелания и старший дядя Хуан затратили на кларнет и обучение мальчика музыке.
Годом позже матушка Имакулэда, до сиесты нажарила знаменитые в этих местах хлебные мякиши для занимательных посиделок со словоохотливыми соседками. Устала. Без жалоб прилегла. И уснула. Навсегда. На исходе были полвека ее жизни. Мякиши, озадаченные бездвижьем матушки, уставившись в потолок, долго еще оставались теплыми. Когда падре огласил над ушедшей в мир иной Имакулэдой свой приговор: Аминь! - Анхель служиво скрипел песком на зубах в Западной Сахаре. Легион на многие годы стал его семьей. Или был вместо семьи. Прийти к алтарю с Пилар? Не сложилось. Покачать на руках их первенца? Не сложилось.
Горным вечером 1976 году национальное телевидение впервые в истории показало репортаж об Испанском иностранном Легионе, в котором мелькнули кадры с Анхелем. Дома на его улице, обеспеченные громоздкими ящиками телеприемников, долго в темноте, наугад, перекидывались соседскими голосами: Вы видели? Это же был наш Анхель! Молчал только дом Пилар. Она давно переехала в Севилью, изящный город-танец на равнине, за триста, неблизких километров отсюда.
В голосистых разговорах за чашкой «cafe doble», после глобальной повестки дня и обсуждения завсегдашней темы - я служил, когда войны технически были еще молоды - Анхель любит убежденно поутверждать, что ни о чем не жалеет.
Mi castigo!(##)
У прошлого нет срока давности. Оно навсегда. И сейчас, по его признанию друзьям, он обрел счастье в тихой необремененной определенности.
Это, когда - завтра будет, как сегодня!
Так это или нет? Кто знает...
Еще Анхель часто повторяет, что "жить надо рядом с теми, кого любишь, чтобы не стареть рядом с теми, кого ненавидишь".
Некоторые его друзья при этом задумчиво смолкают.
Одетый в зеленую льняную сорочку навыпуск, коричневые брюки - чинос и темные бархатные туфли, Анхель в упрямом спокойствии бессоницы, долгой паузой стоит на парусом выпуклом балкончике углового дома, очерченного пересечением двух коротких улочек.
За ним в притихшей, экономно освещенной комнате, застыв в преданной стойке, ждет хозяина немолодое с привычными подлокотниками кресло, слева от которого в углу устало стоит черный, тронутый сединой трещинок футляр, с беззвучным в последние лет сорок кларнетом.
Внизу – съестная лавка, которую завтра откроет неспешное, созданное для счастья Анхеля, утро.
За шероховатыми, с деревянными извилинами створками дверей он в одиночку или с помощником помоложе, будет охотно встречать покупателей домашних честных вин из Риохи и разной крестьянской снеди, дозами уютного беспорядка разложенной по полкам, прилавку и даже полу.
Если когда-нибудь его дом, впечатанный в низкое небо белой, расширяющейся вдаль трапецией, снесут, то здесь все равно останется стоять липкий запах отменного, свежего хамона.
Века не хватит его выветрить.
***
(#) Строки из стихотворения Фернандо де Эрреры
(##) Mi castigo!-Мое наказание!
Коллаж автора
Свидетельство о публикации №218011901398
Соня Ляцкая 29.08.2019 13:25 Заявить о нарушении
Михаил Касоев 29.08.2019 18:38 Заявить о нарушении