66 Привет, Балтика! 27-28 декабря 1971

Александр Сергеевич Суворов

О службе на флоте. Легендарный БПК «Свирепый».

2-е опубликование, исправленное, отредактированное и дополненное автором.

66. Привет, Балтика! БПК "Бодрый". 27-28 декабря 1971 года.

Итак, в 23:45 в понедельник 27 декабря 1971 года я, Суворов Александр Сергеевич, в стартовой должности матроса по специальности "рулевой-сигнальщик", только что бывший новобранец 9-го Флотского экипажа ДКБФ в городе Пионерский, выпускник Севастопольской Морской школы ДОСААФ, без 12-ти дней девятнадцатилетний молодой человек, вступил на борт БПК «Бодрый» и сразу же вместе с кораблём вышел в Балтийское море на заводские ходовые испытания, а также был допущен в святая святых - на ГКП (главный командный пункт), в штурманскую рубку и на ходовой мостик. С этого момента началась моя настоящая корабельная военно-морская срочная служба (1971-1974).

Наш командир группы новобранцев, "офицер-покупатель", оказался штурманом БПК «Бодрый», командиром БЧ-1, лейтенантом Палкиным (к сожалению, его имя и отчество забылись - автор). Он в столовой личного состава представил нас старшему помощнику командира корабля, которого я тогда, естественно, не знал, затем энергично забрал меня с собой в штурманскую боевую часть (БЧ-1), так как так я был отличником Севастопольской Морской школы ДОСААФ, сдал на «отлично» все зачёты и экзамены в 9-м Флотском экипаже ДКБФ и был уже там назначен командиром отделения (звание «старший матрос» - автор). Один мой товарищ из нашей группы новобранцев попал в БЧ-4 на должность матроса сигнальщиком-наблюдателем и очень этому обрадовался, потому что боялся тесных помещений, остальные двое ребят из нашего 3-го взвода 2-й роты 9-го Флотского экипажа попали в другие боевые части БПК "Бодрый", я их практически потом даже не видел…

В штурманской рубке с нас двоих «салаг» ребята дружески сняли шинели, шапки и «напялили» набекрень на наши стриженые «под ноль» головы наши новенькие синие фланелевые береты. После этого моего товарища и меня лейтенант Палкин повёл на ходовой мостик, знакомиться с командиром корабля. БПК "Бодрый" уже выходил из военной гавани военно-морской базы (ВМБ) Балтийск, впереди открывалось ночное чёрное и бурное Балтийское море и мне казалось, что наш корабль устремляется прямо в космос, в никуда…

В ходовой рубке было темно, светились только циферблаты приборов и экран навигационного локатора. В сумраке я успел заметить только несколько разных фигур: застывшего за высоким ограждением с подлокотниками матроса в робе (рулевой); какого-то долговязого худого лейтенанта (вахтенный офицер); троих гражданских справа от рулевого, которые сгрудились возле какого-то устройства, похожего на самолётное кресло и неподвижную фигуру старшего офицера (в темноте я не рассмотрел его погоны - автор), вальяжно развалившегося в этом кресле.

Ошалевший и уставший с дороги и от необычных ощущений, я робко вступил в ходовую рубку, не зная к кому и с чем обращаться. Меня сильно толкнули в спину, я невольно сделал два шага вперёд и очутился рядом со стойкой-ограждением, внутри которого стоял за штурвалом матрос-рулевой. Перед ним был круглый руль-штурвал, совершенно не похожий на старинные и традиционные корабельные штурвалы с деревянными ручками, стойка с колпаком, фонарями и круглым окошком для картушки магнитного компаса, а также другие приборы, необходимые для управления рулём и кораблём. Здесь же была стойка с барабанами и ручками машинного телеграфа, большой тубус на экране навигационного локатора, ещё какие-то устройства и приборы. Всё это я увидел как-то сразу, как бы сфотографировал одним взглядом...

В тот момент, когда ко мне обратился сидящий в кресле старший офицер, корабль резко дёрнулся, как бы воткнулся в препятствие, потом покачнулся, задрал нос и с креном налево опять клюнул носом в ложбину между волн. Стоящие вокруг кресла командира корабля (это я сразу понял - автор) оступились, начали двигаться по ходовой рубке, а один из гражданских с ходу по инерции налетел на меня и я его подхватил за бока, чтобы он не упал. Старший офицер в кресле справа от нас обернулся и мы увидели, что это капитан 3 ранга – строгий, сердитый, но с насмешливыми глазами.

- Кто такие? Чего нужно? – строго и недовольно спросил нас этот капитан 3 ранга.

Меня опять легонько толкнули в спину и я, с ужасом понимая, что совершенно забыл уставные слова обращения к офицеру высокого звания, скороговоркой выпалил…

- Матрос Суворов для службы прохождения дальнейшего прибыл!
- Ах, вы прибыли! – воскликнул капитан 3 ранга. – Надо же! Сам Суворов к нам прибыл!
- Как вас зовут? – спросил повеселевший капитан 3 ранга, а трое гражданских мужиков, одного из которых я спас от неловкого падения, подошли к нам поближе.
- Александр, - ответил я, только после этого понимая, что надо было сказать и отчество.
- И всё? – разочарованно и уже нетерпеливо спросил командир корабля.
- Александр Сергеевич Суворов! – отчеканил я уже уверенным, чётким и звонким голосом военного моряка.
- Во-о-от! – протянул удовлетворённо капитан 3 ранга, командир БПК «Бодрый». – Теперь вижу и слышу, что Александр Сергеевич – не Пушкин, но Суворов. А второй кто?

Мой товарищ по 9-му Флотскому экипажу ДКБФ в Пионерское Юра Мятлин, тоже немного волнуясь и спотыкаясь в словах, доложил по форме о прибытии на БПК «Бодрый» для дальнейшего прохождения службы, у него это получилось более складно.

Командир корабля, не называя нам свой фамилии, коротко расспросил нас о службе в 9-м Флотском экипаже ДКБФ, о местах, откуда мы призывались, о нашей учёбе, о нашем желании служить на флоте, о нашем уровне мастерства.

- Ну-ка, ну-ка! - сказал он мне. – Покажи, что ты умеешь делать. Встать к штурвалу!
- Есть встать к штурвалу! – ответил я, с ужасом не представляя себе, что и как мне делать…

Матрос, стоящий в этот время у штурвала, вышел из-за заграждения и молча потянул меня за рукав робы. Я встал на его место, взялся за тёплую ребристую «баранку» штурвала и взглянул перед собой на светящиеся циферблаты и стрелки приборов на наклонной плоскости рулевой колонки авторулевого «Альбатрос-22-11». Незамедлительно последовали команды командира корабля, повторяемые вахтенным офицером и репетуемые мной. Одна за другой следовали команды: «Право руля!», «Лево на борт!», «Одерживай!», «На румбе?!», «Так держать!», «Пять градусов право руля!», «Отводить!», «Прямо руль!», «Пять градусов вправо по компасу!», «Лево руля! Курс 125 градусов!», «Держать в кильватер рыбаку!», «Лечь на створ!», «Отводить вправо!», «Держать на румбе курс 130 градусов!» и т.д.

Я увлёкся этой игрой, но почему-то глаза мои начали слезиться от напряжения, я перестал внятно и чётко отвечать и опять с ужасом почувствовал, что моё сознание мутится и в моём организме что-то происходит. Только сейчас я заметил, что перекладывая по приказу командира корабля руль, я невольно способствую усилению качки и меня начало немного укачивать...

Конечно, целые сутки дежурства на камбузе и в столовой 9-го Флотского экипажа ДКБФ, сумасшедшая гонка на микроавтобусе по завьюженным дорогам из города Пионерский в Балтийск, волнение прибытия на корабль и выхода его в открытое море, экзамен на рулевого, который мне устроил командир корабля, - всё это нахлынуло на меня огромной тяжестью усталости. Я невольно «скис», у меня подкосились ноги и матрос, который всё время стоял рядом со мной, подхватил меня и вытащил из-за ограждения рабочего места рулевого.

Краем уха я слышал, как командир корабля и гражданские мужики почти хором приказали меня вывести на крыло ходового мостика, чтобы я подышал свежим воздухом, а потом приказали "накормить "салагу" и уложить отдыхать". Последнее, что я услышал, - это были одобрительные слова одного из гражданских: «А он ничего, справится, хотя не генералиссимус!». Странно, причём тут «генералиссимус»?..

Так, в первые минуты моего пребывания на БПК «Бодрый», меня приняли командир корабля, капитан 3 ранга Попеко Эдуард Алексеевич (период службы октябрь 1970 - апрель 1974, будущий капитан 1 ранга, командир бригады ракетных (торпедных) катеров ВМБ Свинемюнде (Свиноустье) в период 1977-1983 годов, контр-адмирал начальник ВВМУРЭ имени А.С. Попова в период 1986-1991 годов), руководители-создатели и сдатчики корабля, штурман, командир БЧ-1 лейтенант Палкин и мой первый настоящий друг и наставник - матрос рулевой БЧ-1 Олег Ховращенко (увы, память не сохранила все имена и отчества этих моих боевых товарищей – автор).

Спотыкаясь и почти падая, совершенно не обращая внимания на завывание и порывы ветра, на сильную качку и высокие волны, бьющие в борт корабля, я вышел на сигнальный мостик только с одной целью – глотнуть свежего воздуха, выйти из этого смрада запахов жжёной электропроводки, нагретых электроприборов, пластмассы, запахов пота и чего-то кислого, неприятного. Корабль был наполнен гражданскими специалистами и заводскими работниками, которые отлаживали работу машин и механизмов, поэтому внутри БПК «Бодрый» кишел людьми, а значит и их «миазмами»…

Сигнальщики-наблюдатели светили в море своими прожекторами и я невольно восхитился буйством волн – это было то самое настоящее открытое море, о котором я мечтал всю свою сознательную жизнь! Немедленно в душе возник восторг и радость, я даже не успел испугаться, когда очередная волна так ударила в борт БПК «Бодрый», что брызги долетели с ветром до высоты сигнального мостика и оросили моё лицо жгуче холодной, злой морской водой.

- Ну и ладно! - подумал я своим собственным голосом, забираясь с сигнального мостика левого борта через комингс броневой двери (высокий порог - автор) обратно в ходовую рубку. - Зато меня окропило море, значит, я посвящённый!.

Кто-то помог мне найти дверь в ГКП (главный командный пункт) и вытолкнул меня в душный, тёмный и наполненный людьми зал, в котором я никому не был нужен, только мешал. Добрые люди мне показали трап, по которому я должен был спуститься в коридор личного состава и пойти в столовую. «Как мне её найти?» - спросил я кого-то в темноте. «По запаху!» - ответили мне грубо какие-то голоса и загоготали …

Действительно, в коридоре на всём его протяжении был умопомрачительный запах и грязь – липкая, скользкая, кислая… Столовая личного состава работала всё время, не переставая, потому что рабочие и специалисты, кто ещё мог передвигаться и кушать в таких условиях, изредка по одиночке или группами приходили, садились за столы и матросы подвали им алюминиевые миски с флотским борщом и флотскими макаронами с мясом. Мне никто ничего не подавал, потому что я был ещё чужим, незнакомым, а самое главное, молодым "салагой", поэтому я сам постучал в двери камбуза и в открывшееся окошко устало сообщил, что "я только что прибыл на корабль для прохождения службы и мне приказано поесть в столовой личного состава". "Раз приказано поесть, так ешь!", – ответили мне и захлопнули окошко.

Я хотел было обидеться немного, мысленно посетовать на свою судьбу «салаги», но мне этого не дали. Кто-то из-за моей спины грубо и жёстко ударил кулаком в дверь «камбуза» и с громкими «матюгами» потребовал «накормить салажонка». Вскоре я сидел за столом и уплетал сначала борщ с огромным куском мяса на мозговой косточке, потом целую миску флотских макарон с говяжьей тушёнкой, а потом сверху запивал всё это вкуснейшим холодным компотом из сухофруктов. При этом я не обращал внимания на кислые запахи вокруг и на поведение людей, - я их просто не видел, не воспринимал, не ощущал, потому что был зверски голодный и уставший…

После обильного флотского застолья я не знал, куда мне податься, поэтому решил вернуться обратно в штурманскую рубку и спросить тех, кто там был: "Что мне делать дальше?". До штурманской рубки я не дошёл, потому что случилось что-то неординарное, все начали бегать, толкаться, зазвенели звонки («колокола громкого боя» - автор), кто-то начал громко командовать, а кто-то также громко отвечать, а самое главное, меня начали все шпынять и толкать, гнать с ГКП то к чёрту, то в кубрик, то к какой-то «Бениной маме»...

От сытости, от качки, от усталости, от впечатлений этого дня и от поднявшейся суматохи вокруг я так опешил и ошалел, что ничему уже не удивлялся и ничему не сопротивлялся, поэтому я как-то очутился за фанерной ширмой на ГКП, за которой на палубе валялись обыкновенные полосатые матрацы, стоял жаркий и пахучий электронагреватель, валялась не менее пахучая гражданская обувь. На одном из матрацев лежал навзничь какой-то пожилой и седовласый мужик и тихонько стонал…

Меня подтолкнули в спину, я понял, что тоже должен лечь на один из этих матрацев и не мешать никому. Так я и сделал. Вскоре мы делились с этим седовласым мужиком своими ощущениями и приёмами сопротивления тошноте. Я с интересом ощущал, как всё съеденное в столовой катается и качается внутри меня то к горлу, то к гузке. Это слово «гузка» так рассмешило седовласого мужика, что он вдруг открыл способ преодолевать тошноту от качки: надо было просто в момент наклона или кивка корабля на волне либо вдыхать в себя воздух, либо выдыхать. Мужик очень обрадовался и мы с ним вскоре научились справляться с приступами тошноты противоположным качке дыханием и затихли в глубоком сне.

Было уже далеко за полночь, начинался новый день 28 декабря 1971 года - первые сутки моей корабельной военно-морской службы. Через четыре часа беспробудного сна я был грубо разбужен и стоял подвахтенным на вахте у штурвала, наблюдая за тем, как матрос-рулевой, мой наставник и будущий друг Олег Ховращенко, управляет большим противолодочным кораблём БПК «Бодрый» в прекрасном чистом открытом море. Привет, Балтика!

Фотоиллюстрация. БПК "Бодрый" (бортовой номер 508) в открытом море. Автор фото: Владимир Кравченко. В 1971-1972 годах бортовой номер БПК «Бодрый» был 503, на первой боевой службе в 1972 году - 222, затем в 1974 году - 508.