Т. Глобус. Книга 3. Глава 5. Начало большого дня

Глава 5.  Начало большого дня

Он медлил открывать глаза, чтобы ночь сохранить. Утренний свет тащил его пробуждаться, а сон, как медведь, облапил и не отпускал. Вот он и двигался по границе сна, попутно заглядывая и в день, и в ночь, и в какие-то пазухи, где жили фантастические существа.

Он как-то видел кино про обитателей морских глубин, у которых всё наоборот. У них светятся внутренности, а снаружи их окружает тьма. Но ещё удивительней была их архитектура: там живут башни, фонари, скабрезные ухмылки, комната с мальчиком, читающим книгу, морды гадких желаний и жгучих капризов.

В пограничных пещерах сна он видел подобных странных обитателей. Но вот они уже растворяются, они исчезают… он открыл глаза. Увидел свою женщину в эротическом белье, то есть подчёркнуто голую. Она что-то поделывала, - поправляла предметы, закрыла балконную дверь, ещё раз посмотрелась в зеркало, оттуда посмотрела на него и улыбнулась, как из живой фотографии.

Она двигалась в комнате ундиной. Потом подобралась к нему голой кошкой в развратном белье.
- Тебе нравится?
- Да, - кивнул он.
- Я буду тебя совращать. Лишь бы тебе нравилось.
- Апофатическое бельё, - заметил Крат сквозь ресницы.
- Какое? Апо… офигенное?
- Вроде того.   

За завтраком (кофе-брейком) она обратилась к нему неожиданно.
- Давай родим ребёночка? - в душу ему упёрлась глазами.

Сердце у него застучало сильней.
- Мне тридцать четыре года. Вот увидишь, давай, а?

Ребёнок. Новорожденная вселенная, которую можно поцеловать. Мягкая, нежная, тяжёленькая. Нуждающаяся в теплоте и заботе. Всецело доверчивая.

Но что увидят глазки младенца, когда сфокусируются на предметах и лицах? Какой мир выплывет к нему из влажного тумана, из которого усилием таинственной воли выплывает всякая земная жизнь?

Младенец - хрупкое совершенство. Творение незримого Сущего, явление из потустороннего бытия - со здешними глазками, ножками, ручками. Младенец пьёт молоко и какает творогом. Терпеливый и всепрощающий, как растение. В своём пробуждающемся уме он содержит всё, вообще всё, но часть из этого "всего" ему предстоит предметно обнаружить и приручить.

Младенец - это вселенское обещание, новая надежда мира. Великая и несбыточная работа предстоит ему, новому жильцу. А пока он лежит в кроватке или катается по улице в коляске… и знакомится с нами, и с собой. Небывалая встреча, она ещё невероятней, чем смерть.

Крат полюбил младенца, которого увидел в своём сердце… и тут же испугался и воскликнул:
- За что ему, маленькому, такое?! Не надо ребёнка, Лиля. Быть может, у нас плохие гены.   
- Хорошие, - утвердила она. 
- Насильно подарить безвинному человеку нашу цивилизацию - не шершав ли подарок?

Она посмотрела на него с таким пониманием, будто он ничего не понимает. Она не могла бы подобрать слова к своим чувствам, и не пыталась. Она была погружена в будущее материнство как в состояние благодарной и веской заботы о любимом существе. В материнской заботе всё, что есть в женщине, окажется к месту, будет правильным и нужным: и душа мамы, и специально созданное тело, и молоко в ней, и голос…

Крат чувствовал, что она чувствует. Ей казалось, что она сейчас отгорожена от него женским переживанием, и не могла догадаться, что её переживание доступно ему. На какой-то миг он вовсе превратился в неё, и даже сидел вместо неё на стуле на её мягком заду и грустил её грустью о том, что он, Крат, не может понять её тоски о малыше, её грустно-сладкого умиления и надежды. И её более лёгкая кровь текла в этот миг в его жилах.
 
- Быть не рождённым лучше, чем рождённым, - ответил он.
- Ты так говоришь, потому что тебе с матерью не повезло.
- Отчего же, мне повезло. Пусть она не желала мне ничего хорошего, но получилась польза. Я не в обиде и не хочу, чтобы ей досталось от Всевышнего.

- Ты веришь во Всевышнего?
- Верить в Него или не верить… мы живём внутри Его сознания.
- Мне долго снились кошмары, - призналась она тревожным голосом, потом оглянулась, прислушалась. - Представляешь, будто бы я жила в древнем мире, ещё до цивилизации. И там… в общем, ты тоже там был. Стыдно сказать, что там происходило. Там ещё был… в общем, я рожала монстров. А ты искал Всевышнего.

- Это не снилось, - задумчиво проговорил он, глядя в пар над чашкой.
- Не-ет, пожалуйста! - взмолилась она и замотала головой в отчаянном упрямстве; замотала так, будто хотела что-то вытряхнуть из головы.
- А ты скажи себе, что это генетическая память, и сразу станет легче, - предложил Крат голосом психотерапевта.

Зазвонил городской телефон. И кухня подпрыгнула. (В театре перед премьерой звонок звучит так же прострельно.)
- Вот он, эффект неожиданности, - для успокоения сказал Крат.

Лиля побежала в комнату, дразня мужское зрение белизной и прозрачностью кружевных трусиков на сливочной попе. Крат с опозданием опустил веки. "Привет, он здесь, да, сейчас, - произнесла она робко. - Что? Не звать? Передать? Хорошо. Пока".

Она вошла с некоторым смущением на лице, села к столу, отпила кофе, задумчиво поцеловав чашку (так у неё сегодня губы настроились). Подняла на него взгляд, и он понял, что звонил Дол... который не раз бывал здесь, и какой-то свой след оставил в ней, в Лидии Кокосовой, ибо матка своих гостей помнит.

- В общем, Дол просил передать, что через час будет тебя ждать на старом месте.
- Не сказал, зачем?
- Нет. Возьми мобильник. Верка вчера подарила, ну эта, с мундштуком. Не теряй со мной связь. 

Вид у Лили был смущённый. Такой вид у неё сложился после телефонного звонка.

…Дол уже сидел на скамейке в парке Змея. Змеевик отремонтировали и покрасили свежей зелёной краской. Дол щурился против блеклого солнца и покачивал ногой.

В воздухе кипели воробьиные писки и чирики; ветки кустов шевелились. И Крату не хотелось ничего человечьего слушать.
 
- Я вот что хотел сказать, - сразу произнёс Дол как бы нехотя. - Тебя сейчас Лилька начнёт охмурять, ну, чтобы ты у неё остался. Она ж теперь состоятельная, у неё хата своя и всё такое. Она бухать бросила, она здоровьем занялась и внешним видом… и, заметь, выглядит очень хорошо: подготовилась, чтобы тебе понравиться. Только учти, она времени зря не теряла. И меня к себе зазывала, и какой-то новый мужик у неё временами ночует, по имени Жорж. Ну, это тебе, привычному человеку, может показаться не особенно важным. А вот что тебя заинтересует: она с матерью твоей дружбу завела.
 
- О чём у них может быть дружба? - произнёс Крат, проглатывая боль.
- Мамаша твоя учит её… у них там целый кружок баб, она учит их стервозности. 
- Учить женщин стервозности всё равно что учить акулу плавать.
 
- Нет, она идейную базу подводит. Мне сама Лилька проговорилась. Твоя маманя обучает их приёмам женской власти. Как мужика половчее гнуть и позорить.      
- У тебя всё? - спросил Крат.
- Ну да. А ты чего хотел? - Дол сплюнул на асфальт и растёр подошвой. 

- Я ничего не хотел, - сокрушённо сказал Крат. - Это ты пригласил меня на встречу, но я так и не понял, зачем.
- Как не понял?! Я много принёс тебе неприятностей и теперь пытаюсь реабилитироваться. Ты же сам говорил, что тебе дороже всего правда. Ну вот, - сказал Дол и на секунду поднял сощуренные глаза.

Крат посмотрел на башенные часы и пошёл прочь. Потом обернулся и сказал "спасибо". Дол выпятил нижнюю губу и отвернулся - якобы его что-то там заинтересовало, а на самом деле его ничто уже не интересовало. На скамейке сидел пепельный человек, зола.

В небе бледное солнце глядело сквозь полупрозрачные облака. Небесное дуновение влекло и шевелило их.

В кармане зазвонил телефон. "Отчего же такой испуг-то берётся?!" - удивился он, убирая с кожи мурашки.
- Алло?
- Я догадалась, что тебе наговаривает этот убогий Дол, - произнесла она запыхавшимся голосом.

- Молодец, Лидок - стриженый лобок, пушистый хвосток, - откликнулся он отстранённо.
- Понятно. Я всё верно угадала. 
- Про мужчин не спрашиваю. Зачем ты общаешься с моей матерью?
- Мы уже не общаемся. Когда она услышала, что я хочу поселить тебя в своём доме, её прямо распёрло от злости. Из-за этого мы поругались. Я на твоей стороне.

- Нет у меня никакой "стороны". Я ни с кем не веду войну.
(И поправился в уме: кроме Змея.)
- Зато она ведёт. Когда умерла моя тётя и я осталась одна в квартире, твоя мамаша ко мне зачастила. Настраивала меня против тебя, чтобы я не приглашала тебя жить.

- А ей-то что?
- Ну как, она-то не пригласила. И ей захотелось показать, что она так ведёт себя не по жлобству, а по воспитательным соображениям.
- Забавно, - сказал Крат.

Он старался ни о чём не переживать, но его сердце болело. Он пожалел сейчас о многом. О том, что слишком много прощает людям. О том, что ночевал с Лилей. Опять вымазался в половых слюнях и потерял внутреннюю чистоту. Теперь в его душе возятся и переговариваются женщины, как воробьи в кустарнике, только голоса у них не воробьиные.

Он потерял чистоту не потому, что имел с женщиной интимную близость, а потому что имел интимную близость с женщиной, в которой помимо любви и желания что-то ещё копошится.
 
- Чему она может научить, она же глупая, - скорбно заметил Крат.
- Не глупая. Она очень коварная.

Лиля продолжала докладывать о своих впечатлениях маленьким голосом возле уха. Телефон и ухо разогревались.

- Слушай, зачем тебе общаться с ними: с Долом, с моей маменькой? Ну, зачем?! - перебил её.
- Потому что… потому что я тебя люблю. Это твой друг и твоя мать. Они - твои.
- Они свои собственные.
- Ну, они хоть как-то пахнут тобой, отсвечивают. А когда тебя нет, я очень скучаю.

Она произнесла эти жалкие слова искренно. При этом ответственность за своё поведение переложила на него, дескать, вот не было тебя рядом, вот и получилось, что ты меня не уберёг.

Любовь не отпускает, она сердца на проволоку насаживает и держит, как пойманную рыбу. Если бы у человека не было иного достояния, кроме любви, он бы просто погиб. Слава Богу, есть нечто более важное: разум, творчество и честь. 

- Скажи мне о Жорже.
- Что тебя интересует? - насторожилась.
- Ну, например, как он относится к деньгам.
- Откуда мне знать? - ответила испуганно, как будто потрогала носком тонкий лёд.
- Ты же с ним накоротке, - упростил ситуацию Крат.

Что она ответит? От Жоржа ведь не "пахнет Кратом", и Лиля дала отбой. Вместо ответа - зуммер.

Жалко её. Ей хочется быть хорошей, но бесплатно, без усилий. Ей хочется быть любимой и любить, но каково ей, отряхнувшись от Жоржа, оттеревшись после Дола, отмывшись после курсов женского лукавства, говорить о любви?!

Жалко. Если бы Лиля в чистоте берегла своё чувство, в ней накопилось бы столько силы, что она взглядом рождала бы лёгкое пламя и исцеляла бы этим пламенем души унылых и тела больных.

Конечно, понятно: матке скучно, как и всему живому. Но должна быть и честь. Хотя бы для равновесия.

Пропищал телефон, пришла весточка от неё: "Прости если можешь".

Жалко ему стало бедную Лилю. У неё мысли похожи на испуганные волосы, поэтому ей трудно осознавать правду. Но это не значит, что её не жалко. До сердечного ущемления жалко. Крат позвонил ей… да, плачет.

- Лиля!
- Ты… ты… - ей трудно договорить.
- Да, - ответил он с горькой нежностью.

Она раскаивается. Крату известно, какую боль человек испытывает, когда раскаивается. Покаяние подобно внутренности вулкана, похоже на ад, но в аду нет надежды, а в пекле покаяния не сгорает надежда. Там сгорает самодовольство. Там жар такой силы, что способен сжечь прошлое. Бог дал нам единственный способ исправиться: переплавиться в горниле покаяния.

- Кратик, позвони Жоржу, перенеси встречу на завтра. Я очень хочу тебя видеть.
- Не надо ничего переносить. Я уже на месте. Побеседую с ним двадцать минут, и приеду.
- Хорошо, буду ждать, - прошептала.

К месту встречи он пришёл первым и сел за столик в кофейне "Трезвый студент". Окна распахнуты, ветер играет прозрачными шторами - лёгкими парусами. 

На входе показался Жорж - кивнул и чутко всмотрелся, боясь увидеть в Крате признаки информированности, ревности, злости. Но не было ничего такого: Крат всё это в себе отменил. 

- Пойдём на террасу, - вместо приветствия сказал Жорж.
- Да ну, там машины ездят, - ответил Крат, привставая и пожимая протянутую руку.

Он извинился за то, что у него нет денег даже на кофе, но Жорж отмахнулся и сделал заказ. Под потолком крутился большой старый вентилятор (вентилятор слов), юная подавальщица выглядела под его грязными лопастями, как новорожденная, ибо где-то рожают сразу готовых, одетых девиц.

Покуда Крат изучал обстановку и людей, Жорж говорил о необходимости собрать доказательства вины Рубенса.

- Зачем? Следствие идёт. Сейчас возьмут или уже взяли его сына, который папу со всеми потрохами сдаст… - не понял задачи Крат.
 
- Ну и что, Феникс надеется подкупить любое следствие и любой суд. Он же фантазёр, он верит в деньги фанатично, как египетские пустынники верили в Господа. Покуда ему не вынесли приговор, у него есть надежда, а покуда в нём живёт надежда, он податлив. Я смогу потребовать с него деньги за своё молчание. Ты понимаешь?

Крат уныло кивнул, но Жорж не смутился.
- Надо восстановить историю преступления во всех подробностях - эти подробности он купит.

Крат в ответ поморщился и отломил край от мягкотелого коржика. Помолчали. Он по-другому стал видеть лицо Жоржа. Вчера Крат ошибся, вчера он видел его красивым. Наверное, чары своего зрения вставил в чужие черты.

- Ты сейчас чем занимаешься? - спросил Жорж. - Ты ведь не актёрствуешь. Я знаю, в театре кризис.

Крат вспомнил период расцвета в театре "Глобус", который был много хуже любого кризиса, и невольно заулыбался щербатым ртом.
- Я-то? Чем занимаюсь? - переспросил он, чтобы сформулировать ответ. - Ищу смыслы.

- Я понял, - сказал Жорж, ничего не поняв и не утруждаясь. - Давай так. Мы возьмёмся расследовать убийство в "Глобусе". В моей конторе имеются небольшие средства, и я буду платить зарплату. Так устроит?

Крат не знал, что сказать. Он посмотрел в свою чашку и замер, чтобы не спугнуть событие. На глянцевой поверхности напитка лежал цветной портрет Фокусника: торфяное озеро, изображение лица на чёрной воде и восходящий туман - так выглядело кофе. Фокусник смотрел оттуда Крату в глаза.

Приняв одобрительный сигнал, он поднёс чашку ко рту и решительно отпил.
- Я согласен, - объявил бодро.
- Ты знаешь, кто был двойник Рубенса? - спросил Жорж.
- Знаю, - с весельем ответил Крат.
- Откуда?! - Жоржа удивила перемена в собеседнике.   
- Из документального фильма.

Детектив забеспокоился и заёрзал на стуле.
- Какого ещё фильма?!
- Колдовского документального фильма, - пояснил Крат.
- Этому следует верить?

Крат кивнул и нарочно допил кофе, чтоб даже гущи не осталось: что будет Фокусник делать? Ему хотелось смеяться, но это было, формально говоря, неуместно.