Судьба мудрее. Глава 24. Бог терпел...

      Первый этап хирургического лечения не принёс существенных сдвигов. Мне казалось, что ноги, наконец-то освобождённые от длительной гипсовой фиксации, о прямом назначении позабыли. Жалкие и тонкие, покрытые многочисленными болезненными шрамами, они трусливо дрожали и подгибались при малейшем напряжении. С величайшими усилиями я делала шаг за шагом, хватаясь за стены, дверные косяки, столы, стулья. К костылям не приспособилась, копировать ходьбу здоровых людей не получалось. Иной раз я падала и неуклюже распластывалась на полу. По сравнению с пережитыми страданиями боль ушибов была ничтожной. Попытки встать на ноги повторялись снова и снова.
      Шатко передвигаться без опоры я научилась только спустя полтора месяца. Тут подоспел черёд следующей операции, менее мучительной. Незадолго до заветной даты Сергей Петрович сильно разболелся, и второй костоправный этап чуть не сорвался из-за его плохого самочувствия. Я одинаково переживала за доктора и за себя. Посовещавшись, другие многоопытные хирурги в нужный срок продолжили моё лечение. Пожилой слабеющий лекарь лишь контролировал их работу. В то время он поправлял собственное здоровье в соседнем терапевтическом отделении и заглядывал в мою палату по делу и без особой нужды.

      Я ждала Сергея Петровича почти как близкого человека. Он официально отошёл от лечебных дел и теперь изгонял болезни не руками и строгими назначениями, а добрыми беседами, наполненными живительной магией. От мудрых слов боль действительно утихала! Я ловила проницательный взгляд и каждую фразу благодетеля. Уставший, истощённый и страшно бледный, он присаживался на краешек кровати, гладил мою руку и, вздыхая, повторял вполголоса: "Бог терпел и нам велел". Сразу не поймёшь, то ли себе сказано, то ли мне, то ли всем страждущим одновременно. Неспешно думая о мучениях Господа и людей, я выискивала светлый ракурс этого совета и укрепляла свой внутренний мир оазисами веры, упорства и выдержки. С каждым днём мне становилось легче и легче. А врачу-спасителю - хуже и хуже. Вскоре он умер: язва желудка оказалась злокачественной.
      Сергей Петрович всё понимал, наверняка считал последние дни, однако проживал их спокойно и достойно. Я видела в его глазах великое смирение, чувствовала беду, но не предполагала столь быстрого и горького расставания. Малоподвижная, несамостоятельная, даже поблагодарить отзывчивого доктора не успела. Всякие "почему?" тошнотворно и безответно терзали мой мозг и подавляли дух, телесная боль смешалась с удушающей скорбью. Её просветляло лишь желание уподобиться целителю и непременно продолжить общее дело. Но это были долгосрочные планы, а пока меня томил однообразный больничный досуг.
      Друзья и приятели изредка наполняли наше невесёлое палатное сообщество свежими новостями да бытовыми мелочами, необходимыми в спартанских условиях. Студенческая жизнь счастливо протекала за угрюмым госпитальным забором. Я теряла однокурсников безвозвратно.

      Многие мои трудности неожиданно облегчили помощники-солдаты, тоже пациенты хирургического отделения. На стадии выздоровления они имели силы придерживать меня при ходьбе по коридору и даже выводить на прогулку. С взаимной симпатией мы проводили вместе несколько часов в день, но, покидая клинику, парни пополняли ряды здоровых людей и сразу забывали о немощной подруге. А я как была инвалидкой до операций, так и осталась ею после них. Другая жизнь, которая грезилась с малых лет, не удалась.
      После снятия гипса меня ожидало сильнейшее разочарование: атрофированные мышцы и перерезанные сухожилия совсем отказались работать. Я еле-еле делала несколько шажков и приспосабливалась к новым ощущениям и непривычным движениям. Безобразная походка улучшилась, однако хромота никуда не делась. Надо было принять её навсегда, здраво поразмыслить о будущем, восстановить силы и адаптироваться к обычному окружению. Выздоровления от ДЦП не бывает! 
 
      Из больницы я вышла через полгода. Мама не была сторонницей кардинального лечения, но очень ждала моего возвращения. Поездки в госпиталь с огромными сумками, набитыми сменной одеждой и вкусной едой, давались ей тяжко из-за воспалённых суставов ног и нездорового сердца. Она измучилась от переживаний, ослабла, постарела. Не склонная к оптимизму, видела моё израненное тело, а о разорванной душе будто не подозревала. Мы находились рядом, так и не сумев слить воедино свою боль.
      Последнюю важную операцию на подколенных сухожилиях, запланированную на следующий год, мне не сделали. После смерти Сергея Петровича слаженная бригада хирургов-ортопедов распалась. В медицине, как и во всей стране, начался полнейший бардак, прикрываемый звучным названием "перестройка".
      Я трусливо укрылась от него в замкнутом пространстве однокомнатного мира. Сначала благодарно принимала каждое утро, уносящее боль, потом осторожно вышла на улицу, освоила ходьбу по ровным тротуарам, пологим ступеням. Долго избегала пустынных площадей и открытых участков, высоких бордюров, крутых лестниц, заметных подъёмов и спусков. Обновлённые ноги грозили в любой момент забиться в судорогах и месяцами держали меня в постоянном страхе. Его немного рассеивала крепкая трость, которую я нехотя и с трудом подстраивала под неровный ритм ходьбы. Молодость капризно тяготела к эстетике, и казалось, что внешне привлекательной мне уже не быть. Смущённая любопытными взглядами, а то и вопросами, я отгораживалась от прохожих и случайных знакомцев невидимой стеной отчуждения.


      Фото из сети Интернет.
      Продолжение -  http://www.proza.ru/2017/01/20/299