Глава 6. Автор. Студент

Было жаркое лето. Мать открыла дверь высокому, статному мужчине. Доктор А.Вальтер был одет в светлый чесунчовый пиджак, на голове - соломенная шляпа. Когда он ее снял, открылась совершенно лысая, красивая, как говорят, «скульптурная голова» и ласковый взгляд добрых глаз. Очарованный, я попросил разрешения остаться свидетелем его врачевания. Поразили его ласковые руки, которыми он осторожно прощупывал грудную клетку и живот, как он внимательно слушал сердце. Все это сопровождалось его словами: «Не волнуйся, милая». Мама пыталась дать ему за визит вдвое больше положенного, но он взял 5 рублей, отсчитав сдачу, и предложил еще 2-3 раза проконсультироваться у него дома.
 Скажите, разве вы  не поддались бы чарам этого бога от медицины? Естественно это и случилось со мной. Мама очень понравилась его жене Евгении Семеновне и стала бывать в их доме, уже безотносительно ушедшей болезни. Иногда брала меня с собой. В последующие годы уже желанным гостем стал я, студент мединститута, с юношескими порывами изменить мир, с интересными для Евгении Семеновны (тогда корреспондента газет «Львовская правда» и «Правда Украины») фактами из студенческой жизни, давшими материалы для газетной рубрики «В большой профессорской» и драматической публикации «Вендетта».
В квартире Евгении Семеновны собирался весь цвет русскоязычной львовской интеллигенции – актеры, журналисты, музыканты, преподаватели ВУЗов. А уж что творилось в скромной квартире Е.С.Гинзбург, когда к ней наведывался из Москвы известный на всю страну сын, Василий Аксенов? Начинающие писатели просили дать отзыв на «первые пробы пера», начинающие драматурги протягивали ему наброски первых пьес. Большинство же из приходивших ничего от него не хотело, кроме как послушать новости из литературной жизни столицы. В один из его приездов был устроен шумный вечер, на котором Василий учил танцевать буги-вуги, за пианино импровизировал тогда еще студент Славик Веселовский.
После незабываемого визита доктора А.Вальтера на домашнем совете (это – мама и я) было решено поступать в медицинский институт. Имея лишь один год стажа, я не попадал в проходные 95%, тем более, что документы, по глупости, были поданы на привилегированный   лечебный факультет. Причиной была единственная тройка на экзамене по химии, так как я не ответил на вопрос: сколько пищевой соды выпускается в Советском Союзе?
И тут я надумал дерзко «проучить» экзаменатора по химии в будущем году, поступив на вечернее отделение химического факультета Львовского университета имени Ивана Франко. Днем я работал лаборантом в школе №19, в кабинетах физики и химии, вечером бежал в университет. По успеваемости я стал лучшим студентом, был отмечен фотографией в университетской газете у доски с выписанным мной биномом Ньютона. Декан химического факультета уговаривал меня перейти на стационарное обучение с гарантированной Ленинской стипендией. Я отказывался под разными предлогами. Я же собирался произвести «переворот» в медицине, используя свои знания в математике и химии.
Уже в следующем году, располагая 2 годами трудового стажа, я легко поступил на педиатрический факультет Львовского медицинского института. Учеба давалась легко. Днем я учился медицине, а вечером спешил на занятия в университет. Зимнюю сессию я сдал на отлично в двух ВУЗах сразу. Я бы и дальше, наверное, продолжал учебу в «две смены», но тут в университете потребовали «свежую» справку с работы, положенную для всех учащихся на вечернем отделении. Встал вопрос – как поступать:  продолжать обманывать и дальше либо один ВУЗ оставить?
Разрешить проблему помог сотрудник отца по работе в университете,  профессор С.М.Гофман, который искренне симпатизировал отцу, когда последний преподавал на кафедре права. Он резонно заметил, что работать врачом, скорее всего после распределения на периферии, и химиком в том же населенном пункте (селе, райцентре) не реально. Надо остановиться на чем-то одном, и посоветовал заняться научной работой, используя свои знания в точных науках. Я с мамой возвращался домой буквально окрыленным.
Первое мое знакомство с научной работой произошло на кафедре нормальной анатомии, где наша группа занималась у изумительного человека, интеллигентнейшего Эдуарда Леонтьевича Фрайфельда. Его заданием было изучить восстановление кровоснабжения лапки кролика после ее перевязки (на кафедре изучалась проблема коллатерального кровоснабжения). Всепроникающий запах формалина, в котором замачивались трупы умерших людей (учебный материал), мрачный подвал с виварием, но самое главное – истязание животного – так тяжело подействовали на мою юную душу, что я взбунтовал и честно заявил преподавателю, что продолжать эксперименты не смогу. В это время умер от рака наш родственник, и я, под впечатлением этой утраты, попросил у Эдуарда Леонтьевича совета, где можно было бы студенту заняться онкологией.
В этот момент, похоже, судьба от меня отвернулась. Попади я в это время к профессору Анатолию Ивановичу Гнатышаку, гению от медицины, энциклопедических знаний онкологу, скорее всего я бы вымолил у него возможность работать на кафедре, но Эдуард Леонтьевич направил меня к профессору-хирургу М.П.Пелещуку (фамилия изменена). Профессор, как я его понимал студентом-первокурсником, больше занимался клинической биохимией, а его работы по онкологии мне в то время были непонятны. Аудиенции с М.П. под различными предлогами я  ждал более полугода. К этому времени я уже стал студентом второго курса и как отличник был приглашен работать в научный кружок при кафедре биохимии под руководством обаятельной преподавательницы Бабак Марии Антоновны, с которой мы занимались изучением особенностей гликолиза и дыхания асцитической карциномы Эрлиха мышей.
Я предпринял последнюю попытку встретиться с М.П., чтобы окончательно решить свои планы по клинической онкологии. Когда я рассказал ему, что работаю на кафедре биохимии у профессора Б.А.Собчука и какой проблемой занимаюсь, он очень обрадовался, избавившись от настырного студента навсегда.
С материалами своих исследований я стал выступать на студенческих конференциях и стал известен в институте как положительный «студент-кружковец». Будучи уже студентом третьего курса, судьба попыталась и на этот раз изменить ход моей научной жизни. Как-то после лекции по патологической физиологии я был приглашен в кабинет на беседу заведующей кафедрой профессором Митиной Татьяной Владимировной, которая, несмотря на мои возражения, принялась уговаривать меня заняться изучением уровня аскорбиновой кислоты в разные периоды анафилактического шока у морских свинок (удобнейшее животное для таких экспериментов).
 Не оставляя работу на кафедре биохимии, я  прилежно взялся выполнять ее задание, для чего следовало спланировать день забоя животных на выходной день, чтобы не пропустить плановые занятия. У 20 убитых животных следовало извлечь мозг, все внутренние органы, тщательно их растереть (гомогенизировать), а затем после обработки реактивами измерить содержание аскорбиновой кислоты в каждом органе. Понимая, что самому мне не справиться, я пригласил на процедуру гомогенизации нескольких коллег из своей группы. Они согласились с условием, что девочкам я налью по полстакана вина, а мальчикам (их было двое) – водки. Открыть и закрыть лабораторию кафедры заведующей было поручено лаборантке. И работа закипела. К вечеру короткого зимнего дня мы, шутя, успешно завершили эксперимент и сели за стол перекусить. И тут мой коллега Жорик (имя изменено), из семьи медиков, начитанный интеллектуал, катастрофически быстро опьянел и стал пререкаться с лаборанткой кафедры. Та обратила внимание на стоящие на столе вино и «мерзавчик» и на следующий день доложила заведующей кафедры. Мои оправдания не помогли, и я был навсегда изгнан из «колыбели» науки. Спустя 2 года профессор, очевидно, поняв суровость наказания, просила меня вернуться на кафедру и даже опубликовала результаты моего исследования. Теперь уже я был не согласен на компромисс. К этому времени я уже почти завершал работу над своей будущей кандидатской диссертацией и был соавтором статьи в  авторитетном «Украинском биохимическом журнале».
После окончания с отличием института я был принят в аспирантуру при кафедре биохимии и под руководством профессора Б.А.Собчука успешно завершил диссертационную работу. Следует сказать теплые слова в адрес моего учителя. Богдан Антонович – один из талантливых украинцев, которые в период пребывания Западной Украины в составе Польши для получения высшего образования должны были с отличием закончить гимназию и попасть в те самые 1,5% мест в университете, которые отводились для не поляков и не евреев, а затем благодаря одаренности и трудолюбию стать докторами наук и профессорами. Я благодарен судьбе, что студентом слушал лекции таких гениев, как профессора С.М.Мартынов, А.И.Гнатышак, М.И.Дубовой.
Возвращаюсь к личности профессора Б.А.Собчука. Богдан Антонович – ученик выдающегося, мирового уровня ученого О.Парнаса, под руководством которого, используя меченные радиоактивные субстраты, при участи Марии Склодовской-Кюри, в лаборатории которой определялась радиоактивность конечных продуктов, открыл ранее неизвестную промежуточную реакцию гликолиза. Восхищало в личности Богдана Антоновича широта интересов и желание самоусовершенствования. Так, в возрасте за 40 лет он стал изучать английский язык, поскольку в 50-60-е годы ХХ ст. наиболее авторитетными центрами биохимических исследований стали университеты США. Благодаря 10 долларам, которые в то время раз в год выделялись каждому профессору, он оформлял годичную подписку на американский биохимический журнал. Об уровне его знания английского языка свидетельствует тот факт, что он приобрел и постоянно читал книгу, объемом более 2 тысяч страниц рисовой бумаги, в которой содержались все произведения Уильяма Шекспира на языке оригинала. В 50 лет он в Университете имени Ивана Франко с усердием студента прослушал курс биологической статистики, чтобы затем использовать его в оценке результатов исследований.
Не могу не вспомнить об успешной защите моей диссертации на заседании объединенного ученого совета мединститута (тогда еще специализированных советов не было, только - факультетские). Моим оппонентами были уже упомянутый мной гениальный профессор-онколог Анатолий Иванович Гнытшак и известный биохимик из Ленинграда, занимавшийся проблемами канцерогенеза, профессор Семен Евстафиевич Манойлов. Обзор, посвященный в моей диссертации состоянию вопроса об особенностях гликолиза и клеточного дыхания раковых клеток, так понравился профессору А.И.Гнатышаку, что он попросил у меня разрешения не возвращать экземпляр диссертации, а родившуюся у меня идею использовать эффективность торможения химиопрепаратами дыхания раковых клеток из извлеченной при операции опухоли для выбора последующего лечения больных использовал в клинической практике. После защиты, поздравляя моего научного руководителя, профессор М.П.Пелещук выразил свое сожаление, что так  в свое время оттолкнул от себя талантливого студента. По его словам, высказанными моему учителю, ему показалось, что я еврей. Если помнит читатель, первым высказал свое подозрение о моем еврействе немецкий офицер во время оккупации фашистами Кислой Дубины.