85 Дела семейные 06 марта 1972

Александр Сергеевич Суворов

О службе на флоте. Легендарный БПК «Свирепый».

2-е опубликование, исправленное, отредактированное и дополненное автором.

85. Дела домашние. БПК "Бодрый". 6 марта 1972 года.

Сводка погоды: Калининград, понедельник 6 марта 1972 года дневная температура: мин.: -2.4°C, средняя: 0.2°C тепла, макс.: 2.3°C тепла, без осадков.

Положение "заштатного" или "внештатного" матроса-рулевого БПК "Бодрый" к концу этого високосного февраля 1972 года становилось весьма напряжённым, потому что мы, матросы и старшины, наряженные для отбытия на новостроящийся корабль, опять чувствовали себя лишними, чужими, нежелательными. Штатный экипаж БПК "Бодрый" вовсю отрабатывал элементы курсовых задач "К-1", "К-2", ПВО, ПЛО и ПДСС, учил наизусть должностные инструкции, досконально изучал "матчасть", тренировался на вооружении, работал на приборах управления, а мы, "прикомандированные", только наблюдали за ними, помогали им, но только в тех случаях и в тех делах, которые "штатные" матросы и старшины не хотели исполнять сами. Даже во время приёма пищи в столовой личного состава наметилась разница в поведении и отношениях между "штатными" и "внештатными" моряками: "коренной" штатный личный состав экипажа БПК "Бодрый" между собой был приветлив, озабочен, деловит, а "пристяжной" личный состав внештатных - молчалив, напряжён, расслаблен.

Лично я находил "спасение от гнетущего состояния "неприкаянности" в работе, в исполнении обязанностей помощника штурмана и дежурного рулевого, безропотно соглашался на подмены штатных матросов, на "собачью вахту" (вахта или дежурство с 00:00 до 04:00 - автор). "Собачья вахта" или просто "собака" считается самой тяжелой, так как в это время по биологическим часам организму человека очень сильно хочется спать. Кстати, вот почему гитлеровские войска вермахта вероломно напали на СССР в 4 часа утра 22 июня 1941 года...

Дело в том, что я хотел некоторого полного одиночества, чтобы без помех подумать, прочувствовать, проанализировать вести-новости, которые теперь потоком "текли" ко мне в письмах моих родителей и Гали-Галчонка. Всё равно тяжёлые мысли и ощущения не давали мне спать по ночам, теснились в голове, вызывали тяжкие сны, горькие от прежней безмятежной радости воспоминания, - в семье у моего брата Юры возникли "напряги" и она "распадалась на наших глазах".

Ночью, на вахте дежурного рулевого, я читал и перечитывал мамины письма, вчитывался в слова, фразу и предложения Гали-Галчонка, вглядывался в её почерк и пытался вникнуть, понять, прочувствовать истинный смысл её слов, выявить недосказанность, умолчание, а то и превратное истолкование поведения моего брата и её самой. Мои мама и папа неожиданно для меня спрашивали моё мнение о происходящем, тоже пытались "нащупать правильную линию поведения", найти способ повлиять на ситуацию и не дать распасться второй по счёту семьи моего старшего брата. Если раньше, папа и мама, особо не возражали против развода Юры и его первой жены Ольги, то теперь мама была категорически против.

История первой семьи Юры ждёт своего часа, чтобы быть рассказанной, потому что я принял Ольгу, Юру и их дочку Светлану всем сердцем и душой, с трепетом романтичной юности и с братской любовью, потому что те переживания, которые я пережил вместе с Юрой, Ольгой и Светланой были моими первыми настоящими истинными переживаниями примера любви в новой только что рождённой семье. На их примере я учился и моделировал свои будущие семейные отношения, проигрывал их в своём восторженном воображении и на практике.

Когда Юра и Галя поженились и возникла вторая по очереди семья Юры, я уже воспринимал всё у них как почти опытный человек, с пониманием, сочувствием, сопереживанием, но не таким, как первый раз. Теперь я больше видел, понимал, оценивал и анализировал, нежели восторгался. На примере второй семьи Юры, Гали-Галчонка и Олежки я тоже учился, но несколько иначе, чем в первый раз, - теперь я учился жить вместе, быть вместе, вести совместное хозяйство, быть не зрителем, а участником семейных отношений.

В феврале 1972 года я точно также чувствовал себя в экипаже БПК "Бодрый", как некоторое время тому назад во второй семье моего брата Юры, его второй жены Гали и их сына, моего любимого племянника, Олежки, то есть участником другой жизни, иногда незаменимым помощником, но чаще всего - нежелательным элементом, сторонней помехой, знаете, как тем самым "незваным гостем" из пословицы. Вот почему во время "собачьей вахты" я читал и перечитывал письма от моих родителей и родных мне близких людей...

Ещё 10 января Галя-Галчонок подробно написала мне в письме как простудился и болел Олежка воспалением лёгких, правда, в лёгкой форме, но как врач посоветовала ей найти "лишнюю неделю", чтобы посидеть с сыном, пока он не окрепнет окончательно. В начале января 1972 года в Севастополе свирепствовал какой-то особый вирусный грипп, все больницы были забиты больными, все боялись осложнений после пневмонии и гриппа. На помощь Юре и Гале из Новороссийска приехал её младший брат Вова, который будет носить Олежку в ясельки, а Галя с 11 января хотела выйти на свою работу. Кроме этого к ним на помощь должна была приехать мама Гали, Тамара Степановна.

Юрочку увольняли со службы в милиции и он был на "седьмом небе", так как очень хотел выйти на свободу. Сначала написал рапорт своему начальнику, на котором ему было "вкось и вкривь" отказано. Расстроились Юра с Галей, но написали рапорт выше, комиссару и 10 января 1972 года приезжал комиссар, Юра с ним разговаривал и тот дал, наконец, визу на увольнение "из органов". Юра хочет пойти работать в "плавмастерские". Моя мама просила, чтобы Юра в промежутке между увольнением из милиции и поступлением на новую работу  приехал к ним домой в Суворов, но Галя ответила, что это может быть, если удачно всё сложится.

Олежка начал складно говорить: "мама", "папа", "дядя", "баба", "деда", "Тома", "Нина", "Вова", "Люля" (Ляля, жена Юры Телепова - автор), "дай", "дома", "лыба" (рыба), "моле" (море). При этом чисто говорит слово "спасибо". Разговорился он неожиданно, внезапно. Станет в кроватке, ручонкой машет и лопочет по своему, что-то рассказывает. Галя писала, что Олежка показывает на мою фотографию и так смешно говорит: "Дядя Пятя!" (дядя Саша). Олежка родился 19 июня 1970 года и сейчас ему было уже 7 месяцев.

В конце письма Галя-Галчонок поздравляла меня с Новым годом и с 19-летиме, извинялась, что ничего не прислала в подарок, так как "сидим без денег, ведь 5-го января 1972 года я ничего не получила". "Ну, ладно. Всё будет хорошо!" - завершала Галя своё письмо.

22 января Галя-Галчонок писала ответное письмо моей маме, благодарила за посылку и пальто Олежке, которое купила наша с Юрой сестра Надя и которое оказалось "большеватое" и неподходящее по погоде, так как морозы в Севастополе стояли до минус 25°С. Для южных людей такие морозы были непривычными. Остальные гостинцы в посылке оказались чудесными: сапожки, тапочки, кружева, сушки и т.д.

Олежка растёт не по дням, а по часам, всё понимает что ему говорят, послушно выполняет поручения типа: "Закрой двёрочку", помогает собирать диван, вообще, "умничка" и "симпатюлька". Предложения строит по своему, но понятно, например, в ясельках говорит: "Папа, Вова, баба", что означает: "Пойдём домой, к папе, к дяде Вове и к бабушке".

22 января 1972 года обходной лист на увольнение из милиции был на руках у Юры, но его попросили поработать (подежурить) до 30 января 1972 года, а то его сменщик в отпуске и не хватает дежурных постовых. Место на новой работе Юре держат уже второй месяц, поэтому приехать к родителям в Суворов он вряд ли сможет, но "при малейшей возможности приедет".

14 января 1972 года приехала мама Гали-Галчонка, дождались. Всё переговорили, всё перестирали, убрались в комнате и на общей кухне, теперь Галя "хоть от заботы готовить освободилась". Мама (тётя Тома - автор) не может нарадоваться на Олежку, так они и живут "вчетвером" в одной комнатке на пятом этаже дома гостиничного типа...

А наша мама, Суворова Нина Васильевна, не написав мне ничего в своих письмах, сообщила Гале, что дома вешала-меняла шторы на окнах, упала со стремянки и сломала запястье на правой руке. Поделилась она этим только с Галиной и Юрой. Моя мама была очень мужественным человеком, очень терпеливым и не любила распространяться о своих болях, страданиях и болячках, всё переносила и переживала сама и в себе. Я её хорошо понимал в этом, сам такой...

Мне Галя писала в письме, что очень переживает травму нашей мамы, что Олежка показывает на моё фото, называет меня "Дядя Тяса" и целует фотографию, а Вова (младший брат Гали - автор) просит Олежку называть его дядей. Мама Гали привезла с собой много яиц и мяса, теперь они могут немного поправиться. Юра увольняется и теперь все мысли его на новой работе.

3 февраля 1972 года Галя в письме рассказала как добиралась мама Гали (Тётя Тома - автор) из Новороссийска в Севастополь. В ночь с 12 на 13 января погода на море сильно испортилась, мороз - минус 20°С, ветер, снег и теплоход по маршруту "Новороссийск - Севастополь" завернули в Одессу, так как войти в Севастопольскую бухту не представлялось возможности.

Юра и Галя ждали маму в севастопольском Морском порту, но им 14 января рано утром только дали телеграмму: "Идём в Евпаторию". Пассажиры возмущались на капитана за то, что тот не высадил их в Ялте, откуда они могли приехать в Севастополь на автобусах. Не успели Галя, Юра, Вова и Олежка окончательно проснуться утром, как в дверь комнаты постучали и вошла мама с огромным количеством вещей. Оказывается она в Евпатории наняла такси и приехала как можно быстрее, потому что у неё было много продуктов.

Мама Тома привезла с собой из Новороссийска: несколько индюшек, уток, кроликов, 130 штук яиц, колбасу, жареного кролика, соленья-варенья, овощи-фрукты и многое другое. Весь свой отпуск мама Тома провела с Галей, Юрой, Вовой и Олежкой в Севастополе, отметили день рождения Гали (21 год - автор) и 29 января 1972 года они с Вовой уехали домой в Новороссийск. При этом опять Чёрное море штормило и 31 января Галя и Юра получили телеграмму: "Идём в Туапсе". Оттуда путешественники через 2-3 часа после прибытия теплохода приехали домой в Новороссийск.

30 января 1972 года у Юры было последнее дежурство в ГАИ, а теперь он "мотается" в Симферополь и оформляет своё увольнение "из органов", причём "сегодня поймал одного начальника, подписал обходной, завтра - другого и вот так уже 5 дней, главное - это подписать склад и довольствие, то есть отсутствие претензий от имущественных служб, остальное он всё подписал, мотоцикл он тоже сдал, ведь он сам его полностью ремонтировал". Вот тут-то я и "осёкся" в письме Гали-Галчонка, потому что вспомнил вопросы моего отца и мамы, их намёки и недомолвки, их сердитое беспокойство и вспомнил свои ощущения и переживания перед призывом на военную службу, в те дни ДТП с участием Юры...

Я вспомнил то яростное раздражение, с которым Юра рассказывал нам о ДТП, о выводах следствия, о решении комиссии, о своём долге по восстановлению служебного мотоцикла и тот героический образ умелого "избежания смертельной опасности", который создал мой старший брат, начал превращаться в сухой и объективный образ виновного ДТП (дорожно-транспортного происшествия), а также трудного увольнения из ГАИ с участием самого крымского областного комиссара милиции, то есть штатного должностного лица звания не ниже генерал-майора.

24 июля 1964 года начальником Управления охраны общественного порядка УООП Крымоблисполкома был назначен комиссар 3-го ранга Виталий Федорович Захаров, Виталий Федорович Захаров (в должности до 1972 года - автор). В июне 1969 года Управление охраны общественного порядка было преобразовано в Управление внутренних дел Крымоблисполкома и после назначения генерала В.Ф. Захарова начальником УВД г. Киева, в 1972 году начальником УВД Крымоблисполкома был назначен его заместитель полковник милиции Анатолий Петрович Жорич, работавший ранее начальником отдела уголовного розыска. При назначении А.П. Жорину было присвоено звание генерал-майора, поэтому, скорее всего, мой брат Юра общался с заслуженным руководителем крымской милиции В.Ф. Захаровым и попал в период смены руководства УООП и УВД Крымоблисполкома. Так что мой старший брат в очередной раз совершал героические поступки, увольняясь с одного места, организуя получение страховки после /ДТА и устраиваясь на новое место работы, чтобы не пропал трудовой стаж.

Олежка уже разговаривал "вовсю": вместо "автобус" говорил - "тобусь", вместо ложка - лезка, вместо лошадка - но!, то есть выбирает слова-понятия наименьшие и краткие. В ясельках Олежкой довольны, говорят: "Единственное дитя, которое на плачется в штанишки". Юра вытащил у него из постельки три палочки ограждения, так Олежка ночью встаёт, когда ему надо, подходит к родителям и зовёт: "Мама-а-а!". Если падает, то не плачет, а встаёт сам, отряхивает пальто и коленки, очень любит сладкое и целоваться.

14 февраля 1972 года в новом письме Галя писала, что Юра наконец-то уволился из милиции и устроился мотористом 1 класса в Камышовой бухте (Севастопольский морской рыбный порт - автор), работает в режиме сутки через трое суток, оклад - 80 рублей и хочет ещё пойти на вторую работу. Юра хочет плавать (выходить в море по контракту на рыболовецких или торговых судах - автор). Галя писала, что "это плохо, потому что она не хочет оставаться дома одна, "не смогу без него", и ещё одно "но" - квартира! Нигде её не получить, а сейчас всё упирается в квартиру!".

- Растерялась я,  Санечка! А дальше так жить нельзя. Ждать каждый месяц, что кто-нибудь пришлёт приказ освободить служебную комнату или ещё что-то. И во всём себе отказывать! Вот придёт весна, Юрику надо всё от и до... Олеженьке тоже: ботиночки, рубашечки, костюмчик и по мелочи.  А когда не знаешь, сможешь ли всё это купить, самое необходимое, то...

- Юра в этом году будет поступать в Севастопольский приборостроительный институт. Обязательно! А я заболела, температура, болит голова, слабость, руки дрожат. В январе я 3 раза болела гриппом и всё на ногах, Ну, а теперь почувствовала себя плохо, пошла, вернее Юра заставил меня пойти к врачу в больницу. Пошла, ну а врачи злые, не дали и объяснить в чём дело, рот не откроешь - сами ставят диагноз. Может быть у меня осложнение после гриппа...
- Дали на два дня больничный, на следующий день - закрывать, плохо себя чувствую, просидела там полдня, дали ещё на один день больничный, завтра опять к врачу. У меня ангина с нарывами в горле, неужели я ей за полдня вылечу, а завтра рано вставать, идти доставать талончик к врачу. Я так расстроилась, завтра скажу, чтобы выписывали меня, ничего мне не надо. Разозлилась, подумала: "Это тебе не у мамы Нины. Надо? Пожалуйста, вот все врачи...".

Размашистая подпись Гали-Галчонка свидетельствовала, что она не теряет присутствие духа, сопротивляется, борется, но уже на пределе своих возможностей, то есть с решительным возмущением и желанием освободиться от страданий житейской неустроенности и забот...

В воскресенье 27 февраля 1972 года Галя написала очередное письмо о своём житье-бытье: Юра на работе, а она с Олежкой сготовили обед, постирали, убрались в комнате. Олежка немного покапризничал, покушал и спит, а Галя потихоньку смотрела по телевизору только что начавшийся показ многосерийного польско-советского телефильма "Четыре танкиста и собака".

В день приезда Юры из Суворова на улице (в Севастополе - автор) было солнышко и в 15:00 они с Олежкой пошли на улицу погулять и ждать Юру с работы. Гуляли и "прозевали" папу...

- Юра приехал на такси и пошёл в ясли за Олегом, а там ему сказали, что "его уже забрали, правда, недавно" и он догадался, что мы около магазина (это по пути домой - автор). Встретились. Пришли домой, разговоры,... Потом я их с сыном поздравила: Юрику купили комнатные тапочки, маечку шёлковую, носки, бутылочку "шипра" и бутылочку вина; Олежке - маечку, трусики, автобус и шоколадку и букетик подснежников. Очень обрадовались Юриному приезду. Олежка как начал пищать! И ни шагу от папы. Спасибо Вам за всё (Галя писала письмо моим родителям - автор).

Сапоги, которые родители купили Гале в подарок, продали на "толчке", потому что они ей были "большеваты".

- Да и зачем мне двое сапог? - спрашивала Галя, - Ведь это роскошь. Пошли на "толчок" и продали за 45 рублей и купили Юрику туфли за 25 рублей и мне босоножки за 20 рублей. Вот так.
- Хотели Юрику взять дешёвенькое пальто на работу, вот получим деньги и наверно возьмём, у нас бывают дешёвенькие простые пальто. Теперь не можем Олегу купить ботиночки, мама Тома прислала ему, а они очень большие. Но сейчас конец месяца, буду ходить в магазин и обязательно надо купить. Купим.

- Олеженька у нас молодец! Разговаривает, говорит: "Я Олек!". Так твёрдо - на букву "к". Завтра (28 февраля 1972 года - автор) Юрочка сменится и поедет к начальнику спасательной станции (хороший наш знакомый). Ехали на "толкучку" ("Толкучка" - это стихийный базар в Камышовой бухте Севастополя, где продавали с рук всякие разные вещи, предметы, торговали чеками Внешторга, "бонами", валютой - автор) и встретили его в троллейбусе. Юра разговорился с ним, говорит: "Ищу работу по совместительству". Знакомый в ответ: "Обязательно зайди ко мне в понедельник". Ну, а остальное - всё хорошо.

- Мама Тома пишет: "молодые" (сын Олег женился - автор) обещают приехать в отпуск в Новороссийск, Тома в марте защищает диплом, а потом обещает приехать к маме, отец (папа Тамары, Гали, Олега и Вовы - автор) вроде бы тоже женился.
- Прочитала (письмо мамы Томы, Тамары Степановны - автор) и что-то в груди оборвалось. И расплакалась. И почему так получается? Бедная мама, сколько она с ним помучилась! Мама (моя мама, Нина Васильевна - автор), пиши ей, поддержи её.
- Ну, вот и всё. Тяжело на душе. Просто что-то потерялось. Ну, ничего.
- Ну, а вы молодцы. Юрик рассказывал, как вы живёте. Привет Верочке и её семье. Очень ждём Наденьку и дядю Колю (младший брат моей мамы - автор). Пусть обязательно приезжают (Веря и Надя - наши с Юрой двоюродные сёстры - автор). У нас тепло уже.
-Ну, ещё раз всем привет. Пишите о себе. До свидания. Целуем крепко, все мы. Крепко целую бабушку и дедушку, Ваш внучек Олеженька.

Нетерпеливый читатель моих воспоминаний-мемуаров о службе на флоте и о легендарном БПК "Свирепый" может в недоумении воскликнуть: "Причём здесь флот, служба, "Свирепый"? Зачем тут письма о том, о сём, что не касается темы книги?" и будет неправ, потому что всё, что я процитировал из писем Гали-Галчонка и ещё напишу, - это и есть та самая жизнь, те самые родные и близкие люди, ради которых мы служим в армии и на флоте, которых оберегаем, за которых готовы в бою пожертвовать своей кровью и жизнью...

Я, молодой матрос Балтийского флота, ещё "салага", "первогодок" и внештатный рулевой БЧ-1 БПК "Бодрый", почти не участвуя в стремительной и напряжённой подготовке боевого корабля к выходу на первую БС (боевую службу), остро, мучительно больно, с волнением и трепетом, с горечью и сожалением, с грустной улыбкой и щемящей радостью читал эти письма, волновался, переживал, вспоминал, представлял и был шокирован следующим письмом, которое написала моим родителям мама Гали, тётя Тома...

Никоим образом не берусь судить, кто из них, родителей Юры и Гали, был прав в своих суждениях и мнениях, выделю то, что было главным для меня, Александра Суворова, брата, дяди, друга и родственника, члена семьи, матроса военно-морского флота. Как-то так получилось, что для меня в жизни все эти материальные блага, как то: брючки, маечки, носочки, ботиночки, курточки и дешёвенькие пальто были не главным, необходимым, нужным, но не главным, я это называл "барахлом".

В детстве я с гордостью носил вещи моего брата, когда он из них вырастал, потому что его ношеные куртки не царапали мне шею и не были колючими, а разношенные ботики не натирали мне ноги, как новенькие скрипучие и тесные башмаки или сандалии с тугими застёжками. В школе я с не меньшей гордостью ходил в новомодной куртке, сшитой моей мамой из старого военного кителя-френча-формы моего папы по лекалам из журнала "Работница" и эта серо-зелёная куртка из диагоналевой прочной ткани с карманами была в 60-е годы самой современной и модной. В юности (8 класс, 15 лет, 1968 год  - автор) мне перешёл по наследству выпускной костюм моего брата Юры и я опять был рад, что могу поддержать нашу семью, потому что мама ежемесячно 50 рублей высылала в Севастополь Юре, Ольге и Светлане, первой семье моего брата.

Однажды (это было ещё в 7 классе, 14 лет, 1967 год - автор) моя мама, смущаясь и виноватым голосом сказала мне: "Саша, ты бы аккуратней носил обувь, не шаркал бы, не сбивал бы пятки, а то у нас с папой не хватит денежек, чтобы каждый сезон покупать тебе новые башмаки?". При этом мама показала мне, как британские морские офицеры вырабатывали стройную гордую достойную прямую походку, как они клали себе на гребень головы стопку из трёх книг и так ходили, не роняя их при ходьбе. Я тут же принялся тренироваться и вырабатывать с книгами на голове "джентльменскую походку", потому что в этот момент зачитывался книгой Рафаэля Сабатини "Одиссея капитана Блада". В результате я до сих пор имею обувь, которая трескается от старости, но зато подошвы и каблуки - чистые, как новенькие...

Теперь же Тамара Степановна (мама Гали автор) писала моим родителям, что благодарит их за откровенность и не обижается на это, потому что никогда ни на кого не обижается потому, что "простодушный человек, может и не такой добрый, как вы, но и не злой, как демон". Тамара Степановна "вносила ясность", считая себя должником перед Юрой за пальто и куртку и обязанной рассчитаться с моими родителями в ближайшее время...

- Правда, я не могла со своей зарплаты в этом году рассчитаться с Юрой и Галей, и не могла им помочь, хотя кое-чем немного и старалась, ведь женила Олежку (средний сын - автор), пока вылезла из долгов, да и Тома у нас ещё не работает, ведь Юрик, наверное, рассказывал, как мы дома живём сейчас с П.Ф. (отец Тамары, Гали, Олега и Вовы - автор). Могу вам заверить с Сергеем Ивановичем, что в долгу я не останусь никому. Деньги за пальто и куртку постараюсь выслать полностью, не сразу за всё, и лично Вам.
- Сорочки вышлю завтра обратно в Севастополь бандеролью, хотя я взамен уже здесь Юрику достала сорочку, наверно, вышлю им и её. Это на счёт вещей, да ещё на счёт коричневого свитера, тоже вышлю, он так и лежит у нас, его никто не одевает, он всем мал, потому что он сел.
- Теперь насчёт того, как дети (Юра и Галя - автор) живут. Вы пишете, что "нужно вмешаться", а я считаю, нет, поэтому и ничего не писал, хотя может что-то и заметила. Пусть дети сами разберутся и поймут всё в своей семье, ведь сколько я знаю семей, где вмешались родители, там ничего хорошего не получилось, а они уже не дети, слава богу, пусть сами разберутся, что хорошо, что плохо и сделают вывод, и вмешиваться, простите, я туда не буду, поверьте, они сами выяснят свои отношения и сделают соответствующий вывод и всё встанет на своё место.

- Я многое видела, когда у них была, даже кое-что слышала, но сочла своим долгом сделать вид, что я ничего не знаю и всё пусть будет хорошо, о чём и вам написала. Не знаю, как вы, а я считаю, что так будет лучше. Ведь поймите: начнёте вы, начну я подливать масла в огонь и что выйдет? Кто кого правильно поймёт, а кто - наоборот? Мне кажется они должны друг другу сами подсказать, что кому не нравится, разумно, спокойно, тактично, тогда только будет от этого толк, а не упрекать друг друга в чём-то, ведь правда?
- И надо не срываться по пустякам. Вот, вы говорите: "женщина должна", всё это верно, но многое зависит и от мужчины. Кстати "о пуговицах" - был такой разговор и при мне: у Юрика оторвалась пуговица у сорочки, он её снял и отбросил, ведь тесно у них, а почему бы ему эту сорочку не снять и не сказать: "Галя, вот, оторвалась пуговица, пришей её". Я уверена, что она была бы пришита, так ему Галя тогда и сказала: "Что ты Юрик её бросил, а не сказал, что оторвалась пуговица?".
- Я считаю, что это всё ерунда и не придала этому значения, потому что с мухи можно раздуть слона и тогда уж будет плохо. Может я пишу плохо (почерк - автор) и вы не поймёте всего этого? Я не оправдываю свою дочь, а считаю, что это так должно быть. Ну, а на счёт того, что они перестают понимать друг друга, то мне кажется, тут опять таки им должно быть единой семьёй. Где это берётся непонимание, из чего оно вырастает? Они должны разобраться в этом только сами, и если им дорога семья, если у них ещё есть что-то святое, то они должны друг другу указать на это разумно, а я не знаю, с какой стороны вмешиваться, как бы не наделать ещё хуже.

- Юрик старший, опытный, и уже не так он безавторитетный в семье, пусть постарается уразуметь сам и Галю наставить на истинный путь. А я ему об этом как-то не смею писать, как бы не было понято обратно и не сказано, что "тёща умешивается". А вот теперь судите меня как хотите. Писать об этом я им ничего не буду, а как Галя приедет, постараюсь ей указать на её недостатки, осторожно. Ну, вот и всё.
- Извините. О Юрике писать я ничего не могу, Вы своего сына больше знаете, а о Гале делайте выводы сами. Но, уж коль случится беда, тут ни Вы, ни я не поможем. Вот всё, что я могу написать.
- До свидания, с приветом и уважением, все мы. Целуем Ковалёвы. 28.02.72. Т.С.

Я читал все эти письма, мучительно тревожился, переживал и думал: "Зачем мне-то всё это нужно знать? Что, у меня своих тревог и переживаний мало? Что мне до их "пуговиц" и размолвок? Что они там? Белены объелись, чтобы так ссориться из-за каких то оторванных пуговиц?! Не мог что ли сам эту пуговицу пришить? Неужели все эти брючки, маечки, курточки и пальто дороже дружбы, семейного счастья, дороже сына, его судьбы и жизни?

- Нет! - думал я. - Тут что-то не так. Тут причина где-то глубже и серьёзнее. Тут дело в принципах...

Внезапно я, сидя на неудобном холодном и колючем от шелушащегося дерматина штурманском диване, вдруг ясно осознал, что наше положение "внештатных" матросов на БПК "Бодрый" имеет свой смысл, своё предназначение, свою задачу, что мы вот-вот должны будем уйти с этого корабля на другой корабль, который должен и будет нашим родным кораблём с самого начала, что это большое счастье и большая удача для всех нас, как первое свидание, как первая влюблённость, как первый брак и создание семьи.

Я вдруг понял для самого себя, что мне и моими друзьям, кого должны были списать на новостроящийся корабль такого же проекта, как БПК "Бодрый" и БПК "Бдительный", выпал случай создать наш корабль и создать нашу корабельную семью-экипаж так, чтобы наша флотская военно-морская семья была максимально дружной, сильной, счастливой, чтобы мы понимали друг друга. Чтобы мы понимали друг друга... Изначально... И всегда...

Вот что родилось и внезапно прояснилось у меня в голове, когда глубокой ночью во время "собачьей вахты" дежурного рулевого (00:00-04:00 - автор), я читал пачку писем, которые прислала мне моя мама. Я ещё не знал, что отвечу моим родителям на эти письма, но уже точно знал, как я буду себя вести потом, когда нас спишут на новостроящийся корабль. Теперь я знал, как себя вести в семье, будь-то экипаж большого противолодочного корабля или моя будущая семья - жена, я и наш ребёнок.

Фотоиллюстрация: 14 февраля 1972 года. Севастополь. Письмо Гали-Галчонка жены моего брата Юры. Облик её подписи за последние два месяца начал резко меняться, от округлой женской очаровательной полной подписи "Суворова", до резкой, решительной, стремительной и острой краткой росписи "Сувор". В каждом новом письме подпись Гали-Галчонка была новой, с новыми характерными эмоциональными штрихами.