Разговор со старым человеком

РАЗГОВОР СО СТАРЫМ ЧЕЛОВЕКОМ

- Говорите, человечество достойно победы в эволюции? Не уверен. Это объяснение постфактум, а задним умом все сильны. Конечно, все эти ракеты, бомбы, расщеплённый атом впечатляют. Это вам не клыки какого-нибудь тираннозавра. Но так ли мы далеки? Презрение к бедным, унижение слабых, беспощадная эксплуатация, впрочем, что говорить, вы и сами всё знаете. Так чем же мы лучше доисторического ящера? Мы также рвём на куски добычу, а сдерживает нас только сила и страх…
- И мораль.
- Да, это тоже. Жертв школьного воспитания хватает. В молодости я тоже был идеалистом, верил в разумное, доброе, вечное, а иначе как жить? Но если взглянуть непредвзято, если найти в себе мужество не жмуриться от обжигающей правды, то надо признать, что высшего разума нет, мир пуст, а космической пылинке абсолютно всё равно, как мы относимся друг к другу. Это прозрение приходит с возрастом вместе с безразличием, когда жизнь, проведённая в иллюзиях, уже позади. Наверное, так, щадя нас, устроила природа, иначе бы мы не успевали привести в мир очередных страдальцев. Так благодаря чему мы оказались на вершине пищевой цепочки?
- Разуму.
- Можно и так сказать. Но что за этим стоит? Большее коварство, изворотливость, обман. И как следствие, предательство. Хотите расскажу три случая из своей жизни? Подобного было предостаточно, но эти врезались в память. Наверно, потому что это был первый опыт, а первое остаётся навсегда – любовь или предательство. В детстве у меня был товарищ, сын наших соседей, учившийся в параллельном классе, вихрастый, рыжий мальчишка, с которым мы вместе ходили в школу. Он был закоренелый двоечник, и по дороге я объяснял ему домашнее задание. И вот однажды возле серого здания с тремя обледеневшими ступеньками, в котором мы проводили полдня, я чуть не наступил на ручные часы. Обычные часы на разорвавшемся кожаном ремешке, недорогие, но для мальчишки, сами понимаете, целое сокровище. При моём воспитании взять чужое было невозможно, и я легонько поддел часы ботинком: «Смотри, кто-то потерял!» Мой товарищ тут же нагнулся и, подняв часы, стал крутить в руках. Они ходили, я ещё подумал, что мы опаздываем на первый урок, когда товарищ опустил их в карман. «После школы решим, что с ними делать», - бросил он, открывая промёрзшую дверь. В гардеробе оставлять часы ему показалось опасным, и он взял их с собой. Не подумайте, мне и самому хотелось присвоить часы, вероятно, будь я один, так бы и поступил, но сделать это при товарище было стыдно. Смешно, но мне не хватило духа.
- Запуганный ребёнок с комплексом вины.
- Да называйте как хотите! Только вышло, как вышло. Всё произошло так быстро, я ничего не успел сообразить и теперь злился на себя. И мне было чертовски обидно. Я оказался глазастее, а он проворнее, вот и завладел моими часами. С какой стати?
- А если бы товарищ, как и вы, прошёл мимо?
- Тоже было бы обидно. Но не так. Однако, я ещё надеялся, что мы будем носить часы по очереди или, продав, разделим деньги. Весь урок, на который я, как и предполагал опоздал, за что мне влепили запись в дневник, находка не выходила у меня из головы. А перед звонком в класс неожиданно вошёл директор. Извинившись перед учительницей, он обратился к нам, поднимая над головой найденные часы. Он сказал, что их обнаружил около школы мой товарищ и отдал ему, чтобы вернуть потерявшему, если такой за ними обратится. «Какой прекрасный поступок совершил ваш товарищ! - Директор не уставал повторять его имя. – Я уверен, что на его месте так бы повели себя и вы». Ему представилась возможность воспитать нас, и он ею воспользовался. Мой товарищ мгновенно стал героем, эталоном нравственности, примером для подражания. Все, действительно, были поражены его честностью, и только я знал правду.
- И как же он потом всё объяснил?
- Да разве это важно? Ну подошёл на перемене и сказал, что за опоздание ему грозила двойка по поведению, а родители у него, не в пример моим, строгие, и обязательно бы его наказали. Вот ему и пришлось, он так и сказал «пришлось», отдать часы, объяснив этим свою задержку. Опоздание сошло ему с рук, и он предлагал мне разделить теперь его радость.
- А вы?
- Что я? Оставалось поверить. Хотя я и тогда понимал, что он просто не хотел делить часы со мной. Спасибо и на том, что не распространялся про честность. Мы даже продолжили ходить вместе в школу. Но шрам остался. Я тогда был очень чувствительным, загрубел гораздо позже.
- Ловкий, однако, мальчик. Стал политиком?
- Не успел. В армии погиб на учениях. Не раскрылся парашют, и его смерть списали на допустимый процент. Жизнь не разбирает ловкач или растяпа.
- Ну, кое в чём ваш товарищ, действительно, достоин подражания. Но, согласитесь, вы бы и так остались без часов, не подними он их. А так хоть какая-то польза.
- Смейтесь, смейтесь. Хотя, конечно, сам виноват.
Он смолк, точно заново переживая всё в памяти.
- А вторая история?
- Вторая? Ну, она произошла позже, в университете, на старшем курсе. Однако надо учесть, что я мало изменился, оставаясь таким же наивным. А главное, доверял всем без разбора, по умолчанию, как говорится, считал всех порядочными. После какого-то экзамена отправились мы с однокашником распить бутылку вина. Настроение было приподнятым, мы беспрестанно хохотали, как это могло быть только в юности, бродили по городу, пока не сгустились сумерки. Была поздняя весна, однако ночи оставались ещё холодными, мы в одних рубашках, где-то на бульваре, но на кураже ничего не замечали. К тому же я познакомился с проходившей девушкой, не красивой, но и не уродливой, читал ей стихи, пел, шутил, околдовывая на свой манер, так что вскоре она уже шла со мной под руку. Девушка возвращалась от подруги, со дня рождения, была, как и мы, навеселе, и наша троица бодро вышагивала в ночи, горланя какие-то песни. Больше всех старался мой однокашник: ломался, отпускал двусмысленности, пытаясь произвести впечатление на девушку, его несло, как это бывает в юности. Наша спутница не отличалась строгой моралью, но кривилась его пошлым шуткам, и, отдавая мне явное предпочтение, тесно прижималась, точно ища защиту. А когда однокашник на минуту покинул нас, скрывшись в кустах, тихонько дёрнула за руку: «Давай смотаемся, зачем тебе нужен это урод?» Но я возмутился. Бросить друга? Ни за что! Я стал его выгораживать, уверяя, что он славный малый, просто слегка перебрал, но это пройдёт, на что она только передёргивала плечами. А моё дружеское чувство, моё благородство, если угодно, не знало границ. Кончилось тем, что я твёрдо заявил – либо мы вместе, либо, пусть уходит.
- Прямо мужская солидарность.
- Ну вы ещё про латентный гомосексуализм заверните. Уходить девушке не хотелось, а может, было и некуда, к тому же становилось всё холоднее, а метро давно закрылось. И тут однокашник предлагает поехать к нему на родительскую дачу. Далековато, правда, часа полтора электричкой, зато вокзал рядом. Выбора не было, и вскоре мы тряслись в пустом вагоне. Мы всё больше трезвели, веселье сменилось апатией, так что когда добрались, пройдя от станции километр на пронизывавшем ветру, то мечтали только о тёплой постели. Однокашник больше не кривлялся, стал сосредоточен, и я с удовлетворением замечал возникшую между ним и девушкой симпатию.
- Дальнейшее очевидно.
- Да, но как всё было обставлено! Дом был тесный, а к нему пристроен крохотный сарай. Занимаясь на правах хозяина ночлегом, однокашник, и определил меня в эту клетушку. А сам с девушкой остался в доме. Я и глазом не успел моргнуть, как уже в одиночестве стучал зубами не столько от холода, сколько от обиды. Скажете, надо было бороться? Как зверю за самку? Но мне хотелось увидеть до чего они могут дойти. Вот и доигрался.
- Что вы хотите, обычное дело. Вы проявили инертность, значит, девушка вам особо и не была нужна. Она это почувствовала, оскорбилась. А друг тут как тут. Чистый фрейдизм.
- Да уж, дело обычное. И утром, когда возвращались, я отвернулся в электричке к окну, а однокашник трещал, будто ничего и не было. В сущности, ничего и не было. На вокзале мы с девушкой расстались, а с однокашником продолжили дружить. Если только здесь уместно это слово. Всё забывается. Но всё остаётся. И обида тоже.
- Бросьте, вашего друга и осуждать нельзя – юность, гормоны играют.
- А у меня, стало быть, играли меньше?
- По результату, да. Природу не обмануть.
- Может, и так. Но объяснять задним числом все мастера. А третий случай совсем ничтожный. Распределили меня после университета в научно-исследовательский институт. Молодых там осенью отправляли в непопулярные командировки, проще говоря, на картошку. По закону мы могли отказаться, всё строилось на добровольном согласии, но, попробуй, откажись. И вот в очередной раз вызывает нас, троих стажёров, заведующий лабораторией, мы, конечно, догадываемся зачем и, пока курим у его кабинета, возмущаемся. Кончается тем, что договариваемся стоять насмерть – не поедем и всё. Первым пригласили меня. «Надо ехать в колхоз, - строго говорит заведующий. – Пришла разнарядка на две недели». «А почему я?» «Ну вы молодой сотрудник». «Я не поеду». Он стал ломать. Я – ни в какую. Так и ушёл. А двое других согласились. Как мне потом сказали, безо всяких возражений. Испугались неприятностей, но зачем было подводить меня?
- А вы?
- Ну я потом ещё долго свой бунт расхлёбывал. И в пример мне согласившихся при каждом удобном случае ставили, и в колхоз запихнули на целых два срока. Ну вот вам смешно. Конечно, на земле каждый доживает до предательства, что говорить, бога и то предали, а тут какие-то телячьи нежности. Подумаешь, часы увели, потом девушку, с колхозом подставили. Что это в сравнение с изменой жён, обманом политиков, предательством на войне – детский лепет. Один Освенцим чего стоит! Да и сам я переживал вещи куда более страшные, гадкие, не говоря уж о собственных поступках, за которые до сих пор стыдно. А куда денешься – жизнь. Но, скажу вам, природа здесь одна и та же, одна и та же…
Он уставился в одну точку, потом медленно покачал головой.
- А вы, смотрю, всё не перестаёте удивляться. Так кто же из нас идеалист? А я думаю, пусть на земле иногда торжествует животное начало, но много ведь и прекрасного, светлого.
- Нет, дорогой мой, не оскорбляйте животных, они не доросли до предательства, поэтому и проиграли нам. Только, думаю, недолго нам осталось. На этом пути сами себя уничтожим, предав грядущие поколения. А как иначе, миллион лет шли путём истребления, теперь не свернуть, не исправиться. Так что рано или поздно с человечеством будет покончено. Впрочем, все старики каркают, и вы меня не слушайте, не слушайте...

10 февраля 2018 г.