Дербент

Дербент

          Указательный палец Заводилы театрально описав круг в тёплом воздухе тесной кухоньки плавно опустился на раскрытый на столе Большой Географический Атлас СССР. Открыв глаза, он увидел, что палец уткнулся недалеко от берега в воды Каспийского моря. Северней Махачкалы. Карандашом Заводила поставил в том месте точку, и Тамара стала искать расположение этой точки на более подробных картах. К своему неудовольствию, она обнаружила, что точка попадает примерно на остров Чечень. Это обстоятельство, напротив, скорей заинтересовало и оживило романтика Заводилу, любившего экзотику и загадочные, как ему казалось, уголки земной поверхности. В отличие от Тамары, мысль о жизни на природе, в палатке на берегу тёплого моря его не страшила. Да и чужеродная атмосфера не угнетала его самоощущения, но подстёгивала его активность и возбуждала неугомонную тягу к обследованию местных достопримечательностей.

     К слову вспомнить, когда Заводила в первый раз прилетев в Душанбе, вышел из здания аэропорта, подкатило такси, водитель которого рослый бородатый таджик в халате и чалме вышел и погрузил его вещи в багажник. Зрелище это привело Заводилу в необычайное оживление и беспричинное веселье. Он получил мощный позитивный заряд на всё пребывание в Таджикистане уже от первой картинки. Бородатый чалмоносец, посматривая на светлую, слегка рыжеватую бороду Заводилы, поинтересовался откуда тот прилетел. Ответ Заводилы вызвал некое, сопрвождаемое одобрительным мычанием, демонстративное уважение водителя, и, к удивлению, туземец даже не перепутал, что чаще всего случалось, столицы балтийских республик. Говоривший на ломаном и не всегда понятном русском, таджик тем не менее оказался весьма обходительным и услужливым. Любезно отвечал на вопросы и старался рассказать о городе и достопримечательностях на пути следования. Впоследствии Заводила, обычно привлекавший внимание и симпатию случайных собеседников, не раз пользовался его услугами. Анзур было имя ему. 

     Однако, за окном шестого этажа дома на пригорке возле торгового центра «Erfurtas» осень под мелким сентябрьским дождиком плескалась в бассейне с фонтанами. Над их серебристыми водяными струями ветер северный в сторону южную направлял указательную стрелу флюгера чугунной скульптуры «Vetrunge» работы Теодораса Валайтиса. В южную же сторону были обращены и взгляды Тамары и Заводилы, готовившихся в свой очередной отпуск. Как всегда Заводила уговаривал свою Томочку, что всё будет хорошо, что они прекрасно проведут отпуск, если она доверится его интуиции и умению находить интересные места. Он расписывал в известных ему подробностях прелести Кавказа и Закавказья, где бывал много раз, и убедительности ему было не занимать. Решили отбыть через неделю, в предстоящую пятницу, а отпуск оформить с последующего понедельника. 

     Они порознь стартовали с мест работы в аэропорт, откуда вылет рейса Вильнюс – Минводы состоялся по расписанию во второй половине дня. Вечером в сумерках уже катили в такси к Минводскому жд вокзалу. Поезд до Махачкалы отпрвлялся поздно и прибывал примерно в десять утра. Всё пошло не по плану. В справочной жд вокзала Махачкалы наши отпускники узнали, что на остров Чечень попасть не удастся в силу того, что там закрытая военная зона. По поводу съёма частной квартиры где-нибудь у моря они также не смогли получить никакой дельной информации. Здесь местными жителями как-бы не практиковалась сдача внаём частных квартир. Никаких следов туристического бюро или агенства на вокзале и вокруг они также не обнаружили. Вернулись в здание вокзала. В той же справочной женщина в тёмносинем платке и тяжёлых серебрянных серьгах с бирюзой и местным акцентом долго им объясняла как найти турбюро. В конце концов, нацарапала на клочке клетчатой бумаги схему пути. Заводила и Тамара пошли по этой схеме. Махачкала встречала солнцем, сухим южным теплом и свежестью.

     Они шли по улице, тянувшейся вдоль берега моря и, казалось, что все люди, идущие навстречу также как и они рады ветерку, солнцу и морской синеве. Так подошли они к городскому саду, где у входа на круглом краснокоричневом гранитном постаменте стоял сопровождая взглядом указующий перст своей протянутой к эмпиреям чугунной руки, весь сам чугуннолитейный, Ленин. Вплотную к тротуару припарковались несколько туристических автобусов. Возле их раскрытых дверей стояли, в основном, мужчины. Одни грызли семечкм, другие покуривали и вели оживлённые беседы на футбольные темы, заплёвывая тротуар лузгой и удобряя пригашенными слюной окурками. Остальные пассажиры этих автобусов прогуливалась между памятником вождю и аркой с двумя стрельчатыми проходами или через них углубились в сад и прошли к морю. Желая справиться правильно ли идут, Заводила поздоровался и обратился к грузному мужчине с колечками тёмных, падающих на лоб волос. Мужчина кавказской внешности словно поджидая, стоял на их пути. Туземец осклабился и, разглядывая Тамару в тонкой майке и короткой юбке и Заводилу с громадным рюкзаком на спине, в шортах и сандалиях на босу ногу, спросил: «Ис какова ви абизяныка?»,- покзывая жестом на рыжеватую бороду Заводилы. В скабрёзном смешке раскрылись и рты остальных, рядом стоявших, кавказцев, и, только что прибывшие в столицу Дагестана отпускники, увидели сиянье и блеск благородного металла. Заводила почувствовал себя неловко, как кролик перед удавом. Заводила понял, что тот, в колечках волос, провоцировал его, а он повёлся на вызов и презирал себя за это. Ничего не ответив, наши путешественники прошли в городской сад, покружили по его дорожкам между клумб и деревьев, полюбовались синевой Каспия. Когда выходили из городского сада, они обратили внимание на то, что группа тех туземцев садилась в автобус с надписью «Осетия» вдоль борта, а над лобовым стеклом внутри на табличке крупными заглавными буквами было «ОРДЖОНИКИДЗЕ»1 и под ним помельче «заказной». 

     Прогуливаясь по улицам центра города и пытаясь корректировать с помощью прохожих свой маршрут, они продолжали двигаться по той схеме на клочке клетчатой бумаги. Никто не мог им сказать правильный ли они держат путь, и где находится никому неизвестное турбюро. Наконец они сели в такси, и водитель, посмотрев в бумажку тронулся. Судя по времени и малости оплаты, отъехали совсем недалеко от стоянки, свернули в какую-то боковую кривую улочку с одноэтажными облезлыми домами и остановились у бокового крыльца с чугунными перилами. Правее входной двери на крыльце старого одноэтажного строения была основательно пригвождена массивная официальная вывеска с гербом, оглашавшая принадлежность и подчинение этой низовой организации до административных вершин. Внутри путешественники нашли женщину, которая заявила, что уже началось обеденное время, оно закончится через час, но увидев в пришельцах усталых путников издалёка, с багажом, незнающих куда податься, предложила присесть в коридоре и ждать. Дверь в помещение была открыта. Заводила, не вникая в содержание, слышал, как сотрудница бюро говорила с кем-то по телефону и как засвистел чайник. Он аккуратно постучал по двери, не дожидаясь прглашения вошёл и с улыбкой и cоответствующими комментариями протянул ей небольшую коробку конфет «Kauno Asorti»2. Женщина заулыбалась, приняла гостинец, предложила чаю, и вот уже они вместе приступили к чаепитию и ознакомительной беседе. Сотрудница выслушала их вопросы, подтвердила, что на острова им не попасть и, выяснив желания, предложила ожидать Нисима, который придёт с обеда и непременно сможет помочь. Обед по регламенту был с часу до двух, а Нисим всё не появлялся. Пришось ждать, коротая время в беседе с, кстати окзавшейся разговорчивой, немолодой сотрудницей. Сотрудница говорила так, что сразу становилось понятно - её родной язык русский. На календаре значился субботний день, и она уже побывала, пока Нисим был на работе, в парикмахерской. Запах, и свежая, уложенная воланом надо лбом и вокруг головы причёска, убранная под тонкую сеточку, были свидетельством этому. Она никак не торопилась, покуда не явился Нисим, очевидно заведовавший учреждением. Нисим, оказавшийся стройным, со вкусом одетым  красавцем лет тридцати, подошёл к концу работы и отпустил сотрудницу, доставшую откуда-то из-за стола шикарный букет кремово-белых чайных роз и поспешившую на запланированное субботнее торжество. Пока собирала вещи и перереобувалась, она успела сделать Нисиму вводную в отношении ожидавших его приезжих.

     Нисим отнёсся к путешественникам с вниманием и учтивостью. Он звонил кому-то, узнавал о наличии мест, договаривался о чём-то и для кого-то, и в числе всех своих служебных хлопот не забыл позаботиться и о них. В результате, Нисим рассказал как добраться до Дербента, где за городом находилась турбаза с очень хорошим собственным пляжем, прекрасными условиями отдыха и чистейшей окружающей средой и он не сомневался, что им там понравится. Для этого Нисим снабдил их запиской к директору турбазы и обещал звонить ему завтра с утра. Сегодня Нисиму не удалось застать директора на месте. К тому же рабочий день уже подошёл к концу, и принять прибывших постояльцев и оформить сегодня уже будет некому. Ехать в Дербент имело смысл завтра поутру. Заводила преподнёс Нисиму, в знак благодарности, коробку таких же «Kauno Asorti», но побольше и бутылку популярной цветной водки «Palanga». Впоследствии им не раз приходилось встречаться. И однажды даже случайно, через несколько лет на свадьбе сына общих знакомых. К тому времени у Заводилы появились таковые и в Махачкале. 

     Направление движения прояснилось. Теперь надлежало позаботиться о ночлеге. Нисиму, к его сожалению, не удалось им в этом помочь. Из горбатого переулка с туристическим бюро они выбрались на людную магистральную улицу. Подкрепились кое-как в ресторане, в котором пища была невкусной и несвежей и, как только из него ступили на асфальтированный тротуар, мягкий и вязкий от южного солнца, тут же к ним  подкатило такси. «Кюда едым?»,- спросил кто-то из двоих, водитель или пассажир рядом с ним. «Машина освобождается?»,- спросил Заводила. «Садыс, суабодна. Эта мой брат.»,- высоким голосом с придыханием сказал усатый водитель и добавил: «Он нэ мишяит. Паэхили!» Открыв эаднюю дверь, Заводила пропустил Тамару, погрузил рюкзак, большую сумку и Тамарину сумку поменьше в багажник и, садясь сказал: «Отвезите, пожалуйста в гостиницу!» Водитель кивнул, и они развернулись и двинулись. Туземцы посовещались о чём-то на своём наречии, и выглядевший моложе и современней, «брат водителя» сначала спросил в какую гостиницу. Заводила ответил, что не знает в какую, посоветуйте мол. Опять они перекинулись несколькими фразами на своём. Водитель хихикнул и закивал. «Брат водителя» сказал, что в гостиницу нет смысла ехать, там мест не будет, и он приглашает гостей к себе. Заводила поблагодарил его за участие, но они предпочитают гостиницу, они сумеют там договориться. Ему приходилось не раз часами выстаивать в рецепциях гостиниц разных советских городов и нередко удавалось с помощью денег в паспорте и подарков добиваться желаемого результата – получить номер или обменять на лучший, более удобный. На сей случай ими было припасено изрядное количество таких сувениров. Но «брат водителя» затеял песню о кавказском гостеприимстве, о том, что ему наносится обида таким пренебрежением к его чести и чистосердечной доброте. Заводила уже с металлом в голосе твердил, что не сомневается в его доброте и искренности, но они хотят в гостиницу и ни к каким незнакомым людям не поедут. Туземец засверкал белками глаз. Тамара занервничала. Заводила опасался, что она вступит в свару, начнёт паниковать или плакать. Тут Заводила заметил, что они проезжают мимо большого  здания с вывеской Гостиница ЛЕНИНГРАД на фасаде, над стеклянной витриной. Заводила стал в полный голос требовать остановиться и открыл правую заднюю дверь Волги, Тамара начала кричать, и водитель испугавшись скандала в людном центре города, прекратил движение. «Беги к гостинице!»,- бросил ей Заводила и вытащил вещи из багажника. Она в слезах сидела на лавке в скверике перед гостиницей, когда подошёл Заводила, сел рядом и стал её утешать. Тут же появились и «братья». Заводила расплатился за проезд и резко оборвал «брата водителя», начавшего было что-то предъявлять: «Пошшёл вон! Не собираюсь с вами говорить!» «Ты знаешь кто я такой?»,- заверещал тот, пытаясь присесть рядом с Тамарой. «Знаю! Ты брат таксиста!»,- со смехом ответил Заводила, преграждая ему путь к лавке. «Я тебя зарежу! Вы оттуда не выйдете»,- кричал он вслед направившимся ко входу в гостиницу мирным гостям столицы солнечного Дагестана.

     В рецепции Заводила и рта раскрыть не успел, как ему было сказано, что «мест нет и не будет». Чуть обнадёживающе гласила большая табличка «МЕСТ НЕТ» на деревянной подставке, куда наряду со своей словесным нокдауном, указала пальцем администратор, к которой сновавшие туда-сюда работники персонала гостиницы подобострастно обращались по имени-отчеству Валентина Степаанна. Знаводила знал, что несмотря на подобные «манифесты», места в конечном итоге находились. Следовало лишь соблюсти процедуру: улыбаясь под холодный взгляд, отстоять своё у стойки администратора, заинтересовать его достойным ранга или рейтинга заведения подношением. Так было абсолютно во всех столичных городах и областных центрах Союза, где гостиничные администраторы выглядели воплощением державности, стабильности и вельможной значимости и важности, ибо в краткосрочной перспективе вершили судьбы смертных, мигрировавших по социалистической родине в силу личных причин и побуждений и по долгу службы. «Ведь надо же приезжему человеку где-то ночевать?»,- размышлял Заводилаи и тут же обнаружил, что никакой привычной суеты у стойки не происходит. Никто не выписывается!?  Никто и ничего не ждёт, и только персонал, да раз от разу постояльцы подходят с назревшими вопросами. Заводила стал чувствовать «непруху». Но был он не таков, чтобы опустить руки или просто отступить. «Жаль! Мы подождём. Может что нибудь появится?»,- с показным оптимизмом изрёк Заводила, и тотчас вспомнил, что придётся преодолеть ещё один, ханжеский совковый барьер. Он и Тамара не состояли в браке. Валентина Степановна – матёрая чиновная баба лет сорока с алыми лоснящимися в жирной помаде губами, исподлобья посмотрела на него так выразительно, что означало – их шансы упали до нуля. Он отошёл от рецепции и опустился в глубокое мягкое кресло в холле, рядом с Тамарой. За витриной в скверике продолжал бушевать субъект из такси. Отчаянно жестикулируя он как-бы доказывал какому-то типу свою правоту, и спокойно наблюдая издалека, Заводила предположил, что «брат таксиста» подвыпивший либо обкурился.

     Не прошло и получаса, а их присутствие в холле начало тревожить вельможную администраторшу. Она стала требовать покинуть пределы гостиницы. Сначала Заводила выдерживал паузу. Он молча выслушивал приказания, доносившиеся из-за стойки, рассматривая рекламный проспект 18-этажной гостиницы Ленинград – самого высокого здания в Дагестане. Когда же слоновьи ноги Валентины Степаанны на высоких каблуках выскочили из рецепции и грациозно принесли необъятную как вся Страна Советов задницу, переходящую в Средне Русскую возвышенность во главе с ярко накрашенными губами столицей, и эти губы брызжа слюной громогласно потребовали убираться вон, Заводила нагло посмотрел ей в глаза и спокойно так молвил: «Торопиться нам некуда. Мы никуда не пойдём отсюда и, ежели мест не окажется, предпочтём провести ночь в холле гостиницы нежели на улице.» Тамара, напуганная «гостеприимным» инцидентом, наблюдая за присходящим в скверике, вцепилась в Заводилу мёртвой хваткой. Сам Заводила ничуть не трусил, и давно мог бы дать «брату таксиста» по зубам, но понимал, что в чужом краю не имеет права ввязываться. Прежде всего безопасность подруги! Вокруг них стал толпиться персонал и проходящие ротозеи. Пожилой и тощий швейцар, решительно выскочив было вперёд, подключился к требованиям покинуть гостиницу. Но не посмел прибегнуть к принуждению, при виде пышущего здоровьем бородатого Заводилы. Валентина Степаанна крикнула кому-то в рецепцию вызвать милицию, Заводила буркнул вызывайте, и зрители медленно  разошлись.

     Скоро прибыла милиция, в количестве двух милицейских единиц. Валентина Степаанна изложила им повестку дня, и они потребовали от Заводилы подчиниться правилам установленным администрацией и покинуть помещение. Тут Заводила смекнул, что можно сыграть на ситуации и может статься обратить её в свою пользу. Он заявил милиционерам, что ему со спутницей негде ночевать, они вот сегодня утром приехали поездом, им угрожает реальная опасность в незнакомом городе и они отсюда никуда не уйдут. Милиционеры проверили их документы и стали выяснять вид и степень опасности. Заводила рассказал об инциденте в такси, об угрозах зарезать, когда они выйдут и показал на митингующего в сквере преследователя, аудитория которого уже увеличилась до трёх. Тамара подкрепляла рассказ Заводилы слезой и маской страха и ужаса. Милиция вышла в скверик к митингующим. О чём там говорили? Подвергнувшиеся насилию и угрозам, пришельцы не слышали. Милиция вернулась и пыталась убедить, что их не тронут, что всё будет нормально, что это было «понарошку». Заводила твердил о подстерегающей опасности, и заявил, что выйдет из гостиницы только утром или в том случае, если ему со спутницей будет предоставлена охрана до утра, до отъезда в Дербент, где на турбазе для них с завтрашнего дня заказаны места. Короче, милиция заявила, что не может выдворить приезших и, тем самым, подвергнуть опасности и уговорила администрацию не требовать их ухода и, по возможности, устроить на ночлег. Спустя какое-то время, поздно вечером им предоставили места для ночлега, с условием освободить номер в семь утра. В  двухкомнатном номере, использовавшемся гостиницей для хозяйственных нужд, стояли гладильные доски, несколько телевизоров, кипы постельного белья и другие предметы гостиничного обихода лежали на столе и стульях. Там же были приготовлены две кровати со свежей чистой постелью и имелись все необходимые удобства. Усталые путешественники приняли душ и довольные счастливой развязкой пошли спать. И поди же ты! Матримониальный параграф под шумок упустили.

     Прощай недружелюбная Махачкала! Междугородним автобусом до Дербента и там рейсовым наши путешественники добрались на окраину. Старенький, трясущийся и проваливающийся на ухабах и вибрирующий сам по себе, автобус остановился непосредственно у ворот турбазы, обнесённой высоким песочного цвета каменным забором. Слева и справа ворот, прямо на траве и проплешинах, на разного рода подстилках, и циновках разместился базарчик овощей и фруктов, сыра и других специфических местных продуктов. Войдя на территорию, они оказались возле стоявшего торцом к воротам, в окружении высоких деревьев, длинного четырёхэтажного здания, являвшегося главным корпусом, где на первом этаже находились администрация, почта, междугородний телефон, вспомогательные помещения, пищеблок. Рослый, импозантный директор в коричневом костюме, белой сорочке с темнобежевого цвета галстуком, лицом был похож на бывшего когда-то президентом Египта Гамаль Абдель Насера. Коротенькая стрижка чёрных смолистыыми волнами волос, высокий лоб над густыми чёрными бровями, круный мясистый нос, под которым короткие усики над тонкими губами и широкий тяжёлый подбородок. Пронзительный взгляд, едва уловимая блуждающая улыбка и сановная манера держать голову выдавали самооценку и высокомерие этого индивида. Он принимал посетителей в просторном продолговатом кабинете с Т-образным столом, где величественно восседал, обставленный телефонами и многопудьем мраморной и бронзовой монументальной пластики малых форм, за перекладиной Т, возвышавшейся над длинным, будто лежащим на паркете телом состыкованных столов, обставленных стульями, словно членистоногая сколопендра с сегментами и парами ног. Песочного цвета стены с набрызгом, напоминавшие Заводиле старое мамино буклированное пальто, были увешаны многочисленными вымпелами, грамотами и памятными дипломами в честь победы в социалистических соревнованиях. На турбазе тотально всё светило различными оттенками бежевого. От песка прекрасного морского пляжа и аккуратных двухэтажных коттеджей с лоджиями, полами и мебелью - до забора, опоясывавшего всю территорию. Наряду с зеленью газонов, кустов и высоких деревьев с густыми развесистыми кронами, в цветовую палитру территории вторгались синева крашеного дерева лавок, беседок, танцплощадок, других лёгких построек и лоскут синевы Каспия. Секретарша директора, заблаговременно извещённая Нисимом, позволила оставить в приёмной багаж и просила прийти через часок, в течение которого наши «дикие» туристы обошли срединную часть территории. Всё это тёплое и лучезарное пространство им сразу очень понравилось и они были полны желанием и надеждой застрять здесь на время отпуска.

     Директор принял просителей. Заводила вручил ему рекомендательную записку Нисима, и тот нарочито холодно произнёс, что за них просили из Махачкалы, и он в курсе, присядьте. Сам же он рассматривал план-схему, готовность номеров и наличие мест. Он деловито вызвал по селектору секретаршу, приказал ей принять просителей и оформить, указав на плане коттедж и номер, и велел просителям: «Идите!»,-  и тем не менее пожелал хорошего отдыха. ... «Иды гуляй, тафай! Адихай, да суидание!»3 ...  В этот момент Заводила наглядно ощутил весомость помощи, оказанной Нисимом. Залиха, так звали секретаршу, быстро оформила новых постояльцев: карточки на коттедж и номер, карточки в столовую и карточки на лодочную станцию. Ворота турбазы с десяти вечера закрывались, и проход на территорию осуществлялся через КПП по карточкам. Тамара презентовала Залихе большую коробку литовских шоколадных конфет. Директор же настолько холодно и категорично отделался от просителей, что лишил возможности сделать ему подарок. Впоследствии между Залихой и Тамарой установились стабильные приятельские отношения. Они вели переписку, Тамара отправляла, заказанные Залихой какие-то вещи и медикаменты. Заводила, неоднократно отвозил ей заказы и от Тамары подарки, гостинцы. Они иногда перезванивались, пока Залиха не вышла замуж, попав в традиционалистскую исламсккую семью. Залиха вызвала по селектору работника обслуживания, и тот сопроводил новых постояльцев к месту. Однокомнатный двухместный номер на втором этаже оказался очень уютным, со всеми удобствами, окно и лоджия выходили в сторону моря. Коттедж по сути стоял на пляже, в двадцатипяти – тридцати метрах от уреза, и омовение в тёплых водах Каспийского моря было исполнено немедленно. Почин был сделан, и далее всё пошло как нельзя лучше.

     Потекли сладкие денёчки безмятежного отдыха у тёплого моря с загоранием, купанием, катанием на лодке и прогулками вдоль берега. По утрам пресса в газетном киоске, пляж, отдых, трёхразовое посещение столовой, дискотеки, ставшие в те годы популярным времяпрепровождением. Так продолжалось несколько дней, и уже грозило некоторым однообразием. Однажды утром после завтрака Заводила оставил Тамару на пляже, а сам отправился за фруктами на базарчик, что у ворот. По пути он купил газеты, поболтал с очаровательной туземной киоскершей, что не особо нравилось Тамаре. Возвратившись через час, он обнаружил Тамару в компании симпатичного молодого человека тамошних кровей. Она представила ему Заводилу, как своего мужа. Кавказец назвался Беньямином. Обменявшись несколькими соответствующими случаю любезностями, Беньямин, сославшись на занятость и  нехватку времени, поспешил прощаться и, уходя пригласил Тамару с Заводилой в гости к друзьям, на находящуюся с его слов неподалёку, дачу. Для этого гости должны в восемь вечера ждать его у ворот. Когда Беньямин ушёл Тамара рассказала как произошло их знакомство. Где бы то ни было, каждый раз, когда прходилось оставить Тамару одну, она моментально, не провоцируя  привлекала к себе мужское внимание. Её естественная, никому лично неадрессованная обаятельная улыбка и ладная, как статуэтка фигурка всегда притягивали взляды и вызывали различной степени и выразительности похотливо агрессивную реакцию. Так бывало и в присутствии Заводилы, и особенно на Кавказе. Инцидент, случившийся в Махачкале, был того же свойства. «Брат таксиста» пытался затащить их к себе – в западню. Беньямин, очарованный видением стоя загоравшей Тамары, подошёл познакомиться, был исключительно вежлив и почтителен. Он поинтересовался откуда, как отдыхается, как нравится и пригласил её в гости. Когда она довела до его сведения, что отдыхает здесь с мужем, который пошёл за фруктами и скоро вернётся, разочарование не постигло его, и он подтвердил приглашение в гости с мужем, повторив оное подошедшему Заводиле. Тамара и заводила внешне выделялись, и постоянно привлекали внимание обитателей турбазы, и Заводила заметил, что заселена она далеко не полностью и, что назывется, белых людей среди отдыхающих не видать. Была она довольно новой, незаконченной и возведение дальних коттеджей продолжалось. Возможно о ней ещё недостаточно прослышали, к тому же курортный сезон закончился и начался учебный год.

     В течение дня они несколько раз возвращались к теме приглашения. Тамара не могла никак решить эту дилемму. К концу дня она стала склоняться к тому, что идти не надо. Заводила говорил, что не видит веских причин, чтобы не пойти, но предполагал, что Беньямин подтвердил приглашение просто из принципиальной вежливости, и никто за ними не придёт. Тамара, забыв недавний испуг, иронично  подтрунивала, что приглашение к «брату таксиста» Заводила с негодованием отклонил не раздумывая, а тут, не зная людей, готов идти на какую-то непонятную дачу, даже не будучи уверен, что за ним придут. Почему так? Заводила ответил: «Потому, что это евреи.» «Ну и что? Откуда ты это взял?»,- не будучи еврейкой и поэтому не улавливая незнакомый нюанс, спрашивала Тамара. Заводила улыбнулся, поднял правый указательный палец к виску и сказал: «Ну, подумай, Томочка! Кто же здесь в Дагестане может носить имя Беньямин?» Он знал о существовании горских евреев, основным местом проживания которых издревле был Дербент. Ему приходилось несколько раз видеть их в Вильнюсе во дворе, где жили Цодиксоны – его тётя Тайба с Сименом и их дети: сестра и оноклассница Люся и брат Нотл. Заводила часто бывал у них на Kretingos g-ve4 во дворе напротив самого старого в Литве, 1345 года постройки, каменного костёла Sv. Мikalojaus baznicia. Заезжавшие в Вильнюс горские евреи ходили в тот двор к Бейле Берзас, которая была землячкой его мамы. Бейла из Таураге готовила кошерную пищу, и соблюдавшие все традиции и кашрут, они предпочитали её неповторимо вкуснейшую стряпню.

     Ровно в восемь часов вечера к воротам подъехал УАЗик, в котором сидели Беньямин и его двоюродный брат Мухаил. Дача находилась где-то в окрестностях турбазы и совхоза им. Карла Маркса, где Мухаил трудился старшим агрономом, выращивая виноград, и представляла из себя живописную территорию с деревянным домом, садом и виноградником, ползучие лозы которого обвивали деревянные стойки с перекладинами, создавая  некий шалаш из винограда. В шалаше деревянный стол был уставлен дарами плодородной земли Дагестана, винами и коньяком. Всё смотрелось так пышно и торжественно, будто приём делегации Литвы в Дагестане. Четверо кавказских джигитов были друзьями и в разной между собой степени родственниками. По мере пребывния гостей, их число многократно увеличилось, не роняя человеческого качества. Все были дружелюбны, радушны и гостеприимны независимо от их ступеньки на социальной лестнице. Их отличало от многонациональной семьи народов Дагестана и Кавказа особое достоинство. Они не были навязчивы и хвастливы, не мчались к вам в объятья и не тащили также пылко в свои. Они были добры, отзывчивы и гостеприимны в той мере, в какой это всегда оставалось тактичным по отношению к гостю и никогда не выказывали ни малейшего над ним превосходства. Они не стремились, как оно бывает, показушно «расшибиться в лепёшку» или делать вид, чтобы угодить, и если кто и не шёл навстречу предложенной ими дружбе, то и врагом не становился. А вообще-то и в друзья они не навязывались. Но дружбу ценили и относились к ней свято. Всё это Заводила увидел и почувствовал в течение многих лет общения с ними не только по отношеник себе, но и видя их семейные отношения и взаимодействие с людьми. А сейчас Беньямин, трудившийся каменщиком на стройке, представил гостей. Кроме Беньямина и Мухаила там были Шабтай и самый младший из них Маха. Друзья приветливо встретили новых знакомых, удобно усадили к столу и началось неторопливое приятнейшее застолье. К моменту прибытия на дачу, они заочно уже знали от Беньямина, что гости из Литвы, из Вильнюса, а визави непосредственно засыпали Заводилу и Тамару вопросами. Их интересовало абсолютно всё: от языка и истории, до природы и отдыха, и особенностей литовской кухни.

     Дело было уж за полночь. Среди растабаров и тостов, как-бы невзначай кто-то из них коснулся национальности. Хотя Заводила чувствовал, что их давно и сразу занимает этот вопрос, он по обыкновению вперёд не забегал. И когда друзья узнали, что он еврей, а скорей и они сразу чувствовали это, то получив подтверждение отметили это ликованием и отдельным тостом:  «В следующем году - в Иерусалиме!»5 Беседа, которая и так была взаимоинтересна и взаимоприятна сразу получила дополнительный нюанс. Так бывет, когда встретятся родственные души. Речь пошла о еврейской жизни в Литве, об отцах и дедах, о вере и синагоге. Заводила то не был верующим и вырос в семье, где родители верующими не были, а бабушка по маме  была верующей, и соблюдала кашрут, хотя и не слишком строго. Дербентцы напротив отличались верностью традиции и с завидной последовательностью ей следовали. Они с гордостью рассказывали о своей синагоге, книгах и свитках там хранящихся. Вдруг Мухаил задал вопрос. Не кому-то конкретно, а так, в воздух, гипотетически. «Может поедем сейчас в синагогу? Хотите?»,- сказал он, оглядев компанию. Заводила хотел было отказаться, но чуть промедлил. Всё-таки два часа ночи, люди наверно устали, да и возможно ли такое в принципе, и не окажется ли сие небогоугодным? Пока он рассуждал и взвешивал, дербентцы одобрительно закивали, и Тамара вписалалсь: «Ой, как интересно! Да да, хочу! Конечно!» Получив поддержку обаятельной женщины, все решили ехать. В три тридцать ночи вся компания, осмотрев синагогу, прикоснувшись к священным книгам, посидев на старинных вишнёвого дерева лавках, села вокруг стола во дворе синагоги. Смотритель принёс чай, варенье, фрукты, ребята захватили с собой вино. Пили чай с вареньем зелёных грецких орехов и вино с виноградом и сыром, окутанные ароматом и теменью южной ночи. В чёрном полном звёзд южном небе лился мистический ноктюрн, и чудилось Заводиле, что поднимаются они все, как сидят за круглым столом, над синагогой, Дербентом, в чёрную вышину ... И чем дальше поднимаются они ввысь, тем отчётливей и пронзительней струится благостный свет. Свет Сиона6.

     Светало. Занималось воскресное утро жаркого дня. Спать! После чудесного ночого праздника дербентские гости проспали завтрак, и уже близилось время готовиться к обеду, как явились Мухаил и Шабтай и кликнули их под окнами коттеджа, только вот пришедших от моря. Они предложили ехать в город, прогуляться по старому Дербенту. Поехали! Неимоверная жара не потворствовала длительной прогулке. К тому же проснулось чувство голода, и прогулку решили отложить на другой раз. В чайхане недалеко от древних городских ворот Орта-капы чайханщик и его помощник проводили их в прохладную тень летней беседки. Дербент не был большим городом, и старожилы его в основном все друг друга знали. Не были исключением Мехмет и его помощник Октай. Они приветливо и шумно встретили старых знакомых. Им представили  Тамару и Заводилу и, как это обычно делают люди, они на одном из местных наречий сказали друг другу приветственные слова и задали обычные в таких случаях вопросы. Мехмет и Октай угощали по царски, и несмотря на воскресный полный аншлаг, лично приносили вкуснейшие изыски своей кухни, извиняясь, что не могут уделить гостям внимание – сесть к столу и пообщаться. Они в свою очередь также запали на вильнюсцев и, каждый раз узнав, что Заводила в Дербенте, требовали его к себе в будний день и затевали пир на весь мир. Никогда не позволяли ему платить, но и сам он насколько мог не оставался в долгу. И принимал гостей из Дербента в Вильнюсе. Он и не злоупотреблял их хлебосольством - разрешал себе это только раз в приезд. Спустя много лет, уже после развала Союза была телепередача Клуба путешественников с Юрием Сенкевичем, где он рассказывал о Дербенте, и был эпизод, в котором он  с Мехметом и Октаем пьют чай в той же беседке.

     Прогуливаясь вдоль берега моря в южном напрвлении наши туристы забрели довольно далеко и дошли до двухэтажной деревянной серой хибары на сваях, готовой казалось рухнуть при первом же дуновении ветерка. Хибара, во всяком случае официально, оказалась столовой совхоза. На воздухе под навесом был оборудован мангал, распрстранявший на обозримое прстранство запах углей и шашлыка. Ароматы эти завлекли наших героев в хибару, где они устроились на одной из веранд, опоясывавших периметр. С видом на море. Людей в хибаре было всего один другой. Обеденное время прошло, да и погода стала нелётной. Первый и единственный день погода насупилась и проливала непродолжительные мелкие но обильные слёзы на болотистую луговую топь, простиравшуюся до моря и на хибару, словно скелетом вымершего доисторического животного, пасшуюся на этом лугу. Осень оплакивала уходящее лето. Солнце выкатывалось из набухших облаков и, благодаря тому, что ветер слаб, успевало парить и пряталось снова, исполнив часть своих трудов в круговороте воды в природе. Бараний шашлык был вкусен, но мяса на косточках окзалось ничтожно мало. Вот, разочарование то! Хотелось съесть настоящий полноценный сочный шашлык, а тут ... На турбазе они дважды получали такие же рожки да ножки, и думали ну, здесь то уж ...  Рослый крупный мужик в сверкавшем белизной поварском колпаке и падающих с голых ступней ног тапках шаркал мимо веранды, и заводила зацепил его: «Ну что за шашлык у вас тут везде такой костлявый?» «Разве невкусный?»,- спросил он подбоченясь и вытянув вперёд шею и только потом заметил, что перед ним приезжие: «Извините, пришлю хозяина. Говорите ему!»,- прошаркал он дальше.

     Хозяин, габаритами крупней прошаркавшего патриция, в белом рабочем халате и таком же колпаке поздоровался, извинился и пожелал узнать чем обижены гости. Он выслушал и вежливо посоветовал, что брать надо не то, что дешевле, а то, что лучше, тогда, если можешь заплатить, получишь удовольствие. Когда Заводила рассказал ему про шашлык на турбазе и возле ворот Орта-капы, хозяин парировал: «Ну вот, видите! Шашлык тут у нас не везде плохой. Я не знаю как на турбазе, а у нас в меню написано «Бараний шашлык на косточке» и есть ещё «Бараний шашлык мякоть». У Орта-капы, сами говорите, хороший был. А кто вас там угощал?» Когда он узнал про Мухаила с Шабтаем, то сказал, что это его друзья, что привёз утром свежего барашка и мясо замариновали, предложил не уходить и подождать шашлыка из него, а тот, что не понравился не считается и удалился. Капал дождь, торопиться некуда, ждали и пили из армуду7 ароматный азербайджанский чай. Вдруг откуда ни возьмись появился Мухаил в сопровождении хозяина. Мухаил познакомил хозяина, которого звали Мордухай с новыми друзьями. За Мордухаем принесли большущее блюдо шашлыков на шампурах. Мухаил сел к столу и они дружно принялись за шашлык. Оказалось, Мордухай позвонил ему на участок совхоза, находившийся относительно недалеко. Мордухай присоединился уже без халата и колпака, принёс вина, а за ним, шаркая тапками патриция, пришла ещё куча всякой вкуснейшей дагестанской снеди. Как у них здесь водится, начался пир по случаю знакомства. Скоро к ним пришла подмога в лице двоих дербентских турок. Оба турка были местными комсомольскими деятелями, приятными и весёлыми парнями. Осман и Фикрет родились в Дербенте и оба жили с родителями в центральной части города. Шёл 1984 год. Скоро наступили перестроечные времена и Фикрет уразумел, что светлое будущее придёт тем быстрей, чем больше заработаешь денег. Он, как и большинство руководящих комсомольских работников, одним из первых стал делать деньги, стал бизнесменом, часто наведывался в Вильнюс. После 1993 года, когда ввели визы, след его пропал. Мордухай тоже задружил с Заводилой и стал постоянным членом этого круга не только пока Заводила с Тамарой гостили в Дербенте, но и в последующие годы.

     Двоюродный брат Мухаила Игорь занимал пост главврача в Дербентской городской больнице и постоянно бывал занят работой и большой своей семьёй. Недосуг было ему принимать участие в нередких дружеских пирушках. Как только у него образовался выходной день, он пригласил Мухаила и гостей к себе на 02 Тишрея 5745 года – второй день праздника Рош ха Шана. (вечер пятницы 28 сентября 1984 г.)8 Игорь и его семья занимали большой двухэтажный дом с патио. Изобиловавшие угощениями столы были накрыты в просторной гостинной, где собрались человек тридцать: супружеские пары, их дети и вильнюские гости. Произнесли молитвы, говорили тосты за и в честь. Выпивали много, однако никто не пьянел, и детям также разрешалось вино. Когда трапеза принесла насыщение, её участники рассыпались на группки. Кто в карты, кто на бильярде, женщины и с ними Тамара по своим интересам, дети по своим. Игорь, Мухаил и Мордухай остались за столом с Заводилой, сели поплотнее и продолжали не спеша выпивать. Пошёл разговор о Рош ха Шана, о еврейских праздниках и об их праздновании. О евреях разных стран и уголков земли. О горских. В описываемое время официальная численность горских евреев составляла свыше 60 тыс.. Цифра была значительно занижена советской статистикой, причём подавляющее большинство их проживало в Дагестане. Они были самой продвинутой, образованной и зажиточной национальной группой Дагестана, не имея, в отличие от других, никаких привилегий и преференций. Вообще-то при поверхностном рассмотрении горские евреи жили в те годы как-бы не испытывая особых неудобств в «дружной семье», как гласила совковая идеологическая фразеология, советских народов. В данном случае народов Дагестана. При ближайшем же рассмотрении всё выглядело куда менее оптимистично.

     Антисемитские власти Российской Империи и особенно советской вели политику раскола еврейских общин национальных окраин, педалировали ассимиляцию, в том числе горских евреев, записывая их татами9. Благодаря этому численность татов выросла более чем в два раза. Это достигалось принуждением, с одной стороны, и поощрением с другой. Пропагандистская машина твердила им, что они не евреи и ни малейшего этнического родства с евреями у них никогда не было. Общим называли только иудейское вероисповедание. Прикормленные властью доморощенные историки, в том числе из их среды, фальсифицировали исторические документы и факты, лезли из кожи вон, доказывая эту ложь, лепили диссертации и получали научные степени, с высоты одобренного государством авторитета которых обрабатывали мозги. Подстрекая и внедряя раскольнические настроения,  они часто сеяли враждебность и среди членов одной и той же семьи, и среди людей своего сообщества, и враждебность соседних племён к ним самим.10 Подобная кампания велась и по отношению к бухарским евреям, крымчакам и караимам11. Значительную часть бухарских евреев и особенно крымчаков тогда удалось смутить и отвратить от еврейства, однако возникшая возможность эмиграции в Израиль и среди них всё вернула на естественные круги своя. Только лишь караимов Восточной Европы удалось ещё в Российской Империи отколоть от материнской нации. К сожалению, сегодня они, отступившие,  все кроме караимов Израиля на грани исчезновения.

     В один из дней пребывания вильнюсцев, Мухаил пришёл на турбазу после завтрака и позвал на прогулку по винограднику. Погода была умеренно тёплая с лёгким ветерком, солнце, словно передохнуть, ненадолго пряталось в облаках и снова приветливо улыбаясь являлось на всеобщее обозрение. Мухаил сказал, что для прогулок по винограднику такой день лучше всего и подходит. Они вышли из ворот и пошли перпендикулярно забору. Перешли через скошенное и убранное поле каких-то злаков. Далее было железнодоржное полотно, а за ним опять такое же поле. После часа ходьбы они подошли к проволочному ограждению с земляной  «пограничной» полосой. Здесь Мухаил объяснил, что он договорился со сторожем, охранявшим эту чась ограды. Договориться со смежными не было времени и возможности, поэтому желательно тихо, без лишнего шума. Можно пойти через ворота и калитку, где находится контора, но обходить половину периметра очень уж далеко. Здесь они напрямки, пройдя через виноградник выйдут к конторе. Благополучно преодолев сломанную в известном месте ограду и давно не паханную полосу, нарушители вошли в виноградный лес. Заводила не первый раз видел виноградники и всегда из окна вагона или автомобиля и всегда они были такими аккуратными и компактными, в несколько рядов, и прицельно простреливались насквозь. Здесь же была виноградная чаща, не просматривавшаяся ни в одну сторону света. Лозы поражали калибром ягод: от шрапнели до небольших пушечных ядер. А уж цветом ... ! Весь злектромагнитный спектр, вся цветовая палитра, все цвета и оттенки радуги! Опытный виноградарь Мухаил всё предусмотрел: им были в определённом месте припрятаны ножницы и бутылки с водой. Никогда прежде Заводила не ел виноград, отрезая его ножницами прямо с куста, и виноград никогда не был настолько вкусным, чем в этом виноградном лесу. Мухаил предупредил, чтобы не задерживались у одного куста потому, что сортов много. Они растут длинными рядами по два, три, а то и четыре ряда, и лучше пробовать понемногу, чтобы разного побольше отведать. Медленно, с перекурами, они блуждали по винограднику наслаждаясь красотой, вкусом и воздухом и наконец вышли к конторе. Под навесом в тени расположились пить чай с прошлогодним виноградным вареньем, но варенье уже не шло. Настолько пересластились и пресытились. Они провели там весь день до наступления темноты. И в прямом и в переносном смысле отдых в Дербенте получился сладким. 

     На протяжении нескольких лет Заводила в сентябре проводил отпуск в Дербенте. Каждый раз на той же турбазе. Побывал в театре и музее Дербента, в крепости Нарын-кала и окрестностях и в Махачкале, где у него появились приятели и знакомые. Весной 1990-го года, 11 марта Литва стала первой из союзных республик, объявившей независимость. В том же 1990-м году в августе состоялась последняя поездка Заводилы в Дербент. Самолётом Вильнюс – Баку. Из Баку поездом в Дербент. Поездка была деловая. Заводила очень был рад этой возможности побывать в Дербенте, увидеть друзей, причём за казённый счёт. Мало того, что Баку встретил непогодой, сильным ветром, хлёстким дождём и холодом, так Заводила попал в ловушку. Сразу в аэропорту. Заводиле не пришло в голову, что в Баку может продолжаться действие чрезвычайного положения, иначе добирался бы через другие промежуточные пункты. Люди, в большинстве своём неосведомлённые, не могли в далёкой от Азербайджана Литве предполагать, что события «Кровавого января»12 имеют продолжение и в августе. Аэропорт города Баку, до отказа переполненный людьми, оказался блокирован военными. Общественный транспорт не работал: то ли был парализован вследствие беспорядков, то ли движение его было отменено или временно приостановленно. В результате, интенсивные попытки выбраться заканчивались неудачей. Редкие таксомоторы занимались семьями или группой знакомых и по видимому были каким-то образом вызваны либо адрессно присланы в аэропорт. Наступила ночь, и прибытие автомобилей в зону аэровокзала полностью прекратилось. В здании аэровокзала было невозможно душно и сыро, запах тошнотворный. Усугублялось это штормовыми метеоусловиями, принуждавшими укрываться от непогоды. Торговля и общепит в здании аэровокзала были дезорганизовны. Спасали разносчики продуктов, кутаб и чебуреков. В этом подсуетились предприимчивые близлежащие жители. Цены на съестное, возможные и необходимые ненавязчивые услуги и транспорт выросли до немыслимых высот. Голод, однако, не тетка, пирожка не поднесет. Приходилось платить. Заводила долго ходил взад-вперёд, пока издали не увидел свободный кусочек декоративной ступеньки и со всех ног пустился, чтобы его занять. Прислонился к стене рядом с двумя детьми и немолодой женщиной закутанной в чёрный с серым орнаментом платок, покрывавший плечи и голову от глаз до побородка, оставляя лицо. Милые мальчики остаток ночи писклявили с мамой по-азербайджански, мешая Заводиле подрёмывать. Не зная языка, он не мог понять причины этой детской капризности. Но догадывался, что от того же дискомфорта, который раздражал и его.

     С рассветом движение транспорта за счёт такси  и частных автомобилей оживилось. Достижения Заводилы от этого не улучшились, и полдня он тщетно пробегал по площади аэровкзала. Наконец во второй половине дня ему повезло. В микроавтобусе РАФ-Латвия оказался «недокомплект» на одно место. Стремившиеся ехать были по двое, по трое и больше, а стоячих пассажиров водители не брали. Этому препятствовали военные на многочисленных блокпостах проверявшие транспорт, и водители опасались рисковать. Одиночкой оказался только Заводила. РАФик направлялся в центр и на автовокзал.  Плату за проезд, сравнимую со стоимостью авиабилетов,  взяли со всех сразу, чтобы раздавать мзду на блокпостах для улаживания придирок, избежания задержек, а то и отстоя. Скомплектованный экипаж с водителем поехали, и на первом блокпосту, на выезде из зоны аэропорта водитель отстегнул сколько надо, и держали недолго. Финансовые операции проходили вне автомобиля. Они проехали через одиннадцать блокпостов, и везде водитель платил дань. Дороги и широкие улицы города были где перегорожены бетонными блоками, где устроены объезды, где ограничены такими же блоками ширина или количество полос. На всех блокпостах шлагбаумы. Заводилу ошеломила невиданная жестокость ОМОНовцев, спецназовцев и десантников. Любое возражение или несогласие, или выражение недовольства тут же подавлялись резиновой дубинкой в лучшем случае, а в худшем задержанием. Уже одно множество этих рослых и дюжих «защитников отечества» на блокпостах и по пути следования вселяло страх и ужас. Вечером, по прибытии на автовокзал Заводила узнал, что все автобусы на Дербент уже ушли, но висевшее там расписание движения поездов дало надежду уехать. Поезд Тегеран-Москва поздно вечером отправлялся из Баку через Дербент. Билет взять удалось, но без места. Пришлось договориваться с проводником.

     Эта побывка в Дербенте оказалась для Заводилы последней. Вроде бы всё оставалось, как прежде, неизменно хорошо, друзья были в порядке и по-прежнему уделяли ему искреннее внимание. Но что-то неуловимое висело в воздухе и временами создавало зыбкое ощущение тревоги; как говорят в Одессе «накануне грандиозного шухера». Через год произошли вильнюсские Январские события13, крушение большевистской Империи. Между бывшими союзными республиками и регионами больше и сильней разрушались все виды коммуникаций, и Заводиле много лет не удавалось найти своих дагестанских друзей. Фикрет, до осени 1993 года ещё наведывался в Вильнюс, пока не закрыли границу и не ввели визы, но и он ничего определённого о них сказать не мог. Заводила догадывался, что его дербентцы перебрались на постояноое место жительства в Израиль, и продолжал разыскивать их и прежде всего Мухаила. Бывая в Израиле везде расспрашивал друзей и знакомых, но никто из вильнюсских не был знаком с горскими евреями. Сын молочной сестры Заводилы приезжал из Израиля в Вильнюс с молодой красавицей невестой – горской еврейкой. Заводила записал ей имена и фамилии людей и просил разузнать у своих родителей и их друзей не встречали ли они таковых в кругу земляков или слышали о них. Но тщетно. Интенсивным поиском Заводила занялся примерно с 1998 года, с развитием интернета и появлением множества сайтов и порталаов. Однажды он наткнулся на русскоязычный сайт горских евреев. Написал туда обращение, выложил фото дербентцев и оставил свои координаты. Спустя примерно два года, через этот сайт ему нашли Мухаила. Это было счастье! Друзья связались и находятся в постоянном контакте. Все знакомые Дербентцы покинули город и большинство их проживает в Израиле. Мухаил с семьёй проживает в Беэр-Шеве и ждёт Заводилу к себе в гости.
 

Примечания:

1. Орджоникидзе – Владикавказ - город на юге России, в центральной части Северного Кавказа, столица Республики Северная Осетия - Алания. До 20 июля 1990 года город носил название Орджоникидзе;
2. Kauno Asorti – набор шоколадных конфет разной формы с различной начинкой, призводимых в Каунасе, Литва;
3. «Ти кьто такой? Иды гуляй, тафай! Адихай, да суидание!» - Презрительная высокомерная фраза с жестом кистью от себя «прочь» часто употреблявшаяся в 1960-1970 гг. местными в Азербайджане и на Северном Кавказе по отношению к приезжим и означавшая нежелание вступать в разговор или продолжать его.  Новую жизнь эта речёвка получила 25 января 2012, в видеоролике выложенном на портал YouTube представителем редакции газеты «Толыши Сядо» (г. Астара, Азербайджан). Ролик, с тех пор набрав более десяти миллионов просмотров, демонстрирует состязание двух групп мейханистов, которые обыгрывали фразу «Ты кто такой? Давай, до свидания!»;
4. Kretingos g-ve – бывшее название ул Sv. Мikalojaus в старом городе Вильнюса;
5. «В следующем году - в Иерусалиме!» - эти слова завершают текст Пасхальной Агады (то есть - рассказа об Исходе евреев из Египта), интерпретируемые, как постоянное стремление еврейского народа на протяжении 2000 лет вернуться на историческую родину;
6. Сион – гора Сион - южная часть западного холма Иерусалима, находящаяся вне стен Старого города. Высота над уровнем моря - 765 метров. Со времени рассеяния евреев после разрушения Иерусалимского храма в 70 году н.э. Сион стал символом Иерусалима и всей Земли Обетованной, к которой стремился еврейский народ;
7. Армуду – оригинальная посуда, предназначенная для пития чая пришла из  Азербайджана.  "Армуду" переводится как ковшеобразный или грушевидный.  Формой стаканы Армуду похожи прекрасную фигуру женщины востока. Середина подобна ее талии - это самая тонкая часть стакана, а верх и низ широкие. Объяснений такой формы этого стакана: так удобней держать в руке, но на самом деле все проще и практичней: чай в нижней части стакана остывает медленнее, чем на поверхности, и следовательно температура внизу стакана дольше остается высокой;
8. 02 Тишрея 5745 года – второй день праздника Рош ха Шана. (вечер пятницы 28 сентября 1984 г.) – праздника еврейского Нового Года по лунно-солнечному календарю, благодаря которому каждая календарная дата всегда приходится не только на один и тот же сезон года, но и на одну и ту же фазу луны. Месяцы начинаются только в новолуние, как и Рош Ха-Шана;
9. Таты — (ед тат, а, м). Народность иранского племени, обитающая на Кавказе, в прикаспийской части Азербайджана и на юге Дагестана, а также в Иране;  яз. татский, иранской группы индоевропейской семьи языков; верующие мусульмане сунниты;
10. «В советское время велось особенно широкое внедрение идеи о «татском» происхождении горских евреев. Усилиями нескольких горских евреев, приближённых к власти, раскручивался ложный тезис, что горские евреи — это «иудаизированные» таты, которые ничего общего с евреями не имеют. Из-за негласного притеснения горские евреи сами стали записываться татами. Это привело к тому, что слова «тат» и «горский еврей» стали синонимами. Ошибочное наименование горских евреев «татами» вошло в исследовательскую литературу в качестве их второго или даже первого названия.» В результате весь тот слой культуры, который при советской власти создавался горскими евреями (литература, театр и т. д.) на горско-еврейском диалекте, именовался «татским» - «татская литература», «татский театр», «татская песня» и т. д., хотя собственно таты не имели к ним никакого отношения. С начала 1990-х гг. усилился отъезд горских евреев на жительство в другие страны, в основном в Израиль. С последней волной в Израиль прибыло около 50 тыс. горских евреев.  Между прочим, возможность эмиграции привела к тому, что множество людей, записанных в документах татами или азербайджанцами, заявили о том, что они горские евреи.» Сведения из  https://dic.academic.ru/dic.nsf/ruwiki/83894 ;
11. Караимы - «караим», букв. читающие, - общность людей, связанных религией - караизмом. Часть учёных считают караизм сектой иудаизма, а караимов - частью (субэтносом) еврейского народа. Другие учёные считают караимов отдельным народом со своей отдельной религией. В советское время утверждалось и интенсивно навязывалось нееврейское происхождение караимов, которых стремились показать то потомками тюрков, то хазар, то тавров. Большая часть караимов относит себя к еврейскому народу, в то время как большинство караимов, проживающих в Польше, Литве (Тракай), России и Украине, в настоящее время относит себя к караимскому народу, исповедующему самостоятельную религию, не являющуюся частью иудаизма. Численность крымских караимов - около 2000 чел., Украина - 1196 чел. (пер. 2001), Россия - 205 чел. (пер. 2010), Польша - 346 чел (перепись 2011 года), Литва - 241 чел. (пер. 2011). В мире насчитывается более 30 000 караимов, основная страна их проживания - Израиль. Также караимы проживают на территории Турции и США. В годы Второй мировой войны разграничение с евреями спасло часть караимов от истребления. Теорию разграничения евреев и караимов в годы нацистского террора поддержали многие евреи, чтобы спасти караимов. Нацистские руководители в итоге признали караимов народом германской расы, караимов принимали в СС, но рядовые исполнители Холокоста, особенно пособники нацистов не из немцев, не утруждали себя разграничением и часто истребляли караимов, так же как и крымчаков, и евреев. Большую роль в формировании этнической идентичности караимов Восточной Европы сыграла доктрина деиудаизации С. М. Шапшала, являющаяся темой острых научных и общественных споров. Шапшал (8 (20 мая) 1873, Бахчисарай — 18 ноября 1961, Вильнюс) - караимский филолог, ориенталист, доктор филологических наук, профессор, позднее гахам - верховный иерарх, глава караимских религиозных общин является одним из инициаторов «милитаризации» караимской истории: представления караимского населения Восточной Европы в роли народа воинов. Являясь научным сотрудником Института истории, Литовской Академии Наук, опубликовал ряд статей в ведущих советских академических журналах, в которых сообщал о найденном и прочитанном им уникальном историческом документе на эту тему. Недавние исследования архива Шапшала показали, что в его черновиках существуют несколько версий текста этого документа, не подтверждаемого никакими более ранними источниками, что ставит под сомнение его подлинность, а сам документ не обнаружен. Более ранний создатель «неиудейской» караимской истории Авраам Самуилович Фиркович (2 сентября 1787, Луцк - 17 (29) июня 1874, Чуфут-Кале, Крым) - караимский писатель и археолог, собиратель древних рукописей, священнослужитель был уличён в фальсификации (изменениях в датах и именах на некоторых рукописях и надгробьях), с утилитарной целью: доказать, что караимы поселились в Крыму до Рождества Христова и, как не участвовавшие в распятии Спасителя, не должны подвергаться одинаковым с евреями ограничениям. Спор относительно подлинности этих памятников вызвал в 1870—1880-х годах довольно обширную литературу, и в настоящее время подделка в некоторых памятниках коллекции Фирковича не подлежит сомнению. Исследуя рукописи «фонда Фирковича», учёные пришли к выводу о том, что если подделки и внесены не лично Фирковичем, то это дело рук предыдущих владельцев, рассчитывавших таким образом увеличить цену манускриптов. В настоящее время все диалекты караимского языка, за исключением тракайского, практически исчезли;
12. события «Кровавого января» - подавление политической оппозиции подразделениями Советской Армии в ночь на 20 января 1990 года в столице Азербайджанской ССР - городе Баку, закончившийся гибелью более сотни мирных жителей, в основном азербайджанцев. Акциям протеста азербайджанской оппозиции предшествовало насилие против армянского населения Баку. Кремль мотивировал проведение военной акции необходимостью защиты армянского населения, но на самом деле она проводилась для спасения коммунистической власти. 26 января министр обороны СССР Дмитрий Язов, выступая на пресс-конференции, открыто признал, что целью военной операции было не допустить свержение Народным фронтом власти коммунистической партии. Армянское общенациональное движение (АОД) также это указало, осудив действия Советской Армии.  Правозащитные организации утверждают, что большинство фактов, в частности, документы военной прокуратуры в Баку, свидетельствует, что военная акция планировалась ещё до армянских погромов в Баку. Общество «Мемориал» и «Хельсинкская Группа» сообщили в мае 1991 года, что нашли убедительные доказательства того, что введение чрезвычайного положения привело к необоснованному нарушению гражданских свобод и что советские войска использовали необоснованные силовые методы (в их числе использование бронетехники, штыков и стрельба по машинам скорой помощи), что привело к многочисленным жертвам;
13. Январские события - столкновения в период с 11 по 13 января 1991 года, менее чем через год после провозглашения выхода Литвы из состава СССР. Происходили как в столице республики Вильнюсе, так и в городах Каунас, Алитус, Шяуляй, Варена. В ночь с 12 на 13 января две колонны советской бронетехники (десантники 7-й гв.вдд при поддержке группы «Альфа») из места своей постоянной дислокации (т. н. «Северного городка») направились в центр Вильнюса, осуществляя движение по всем полосам дороги. Одна, как предполагалось, направлялась к окружённому многотысячной толпой парламенту, другая - к телевизионной башне, где также собралось много народа. Той ночью, при штурме телевизионной башни советскими войсками, погибло 15 человек и 900 были ранены. Атака на здание Верховного Совета (парламент Литвы) не состоялась. Впоследствии никто из должностных лиц СССР не захотел взять на себя ответственность. Министры внутренних дел и обороны также уверяли в своей непричастности. Президент СССР М. С. Горбачёв заявил, что он ничего не знал об этой акции ВС СССР, и что о ней ему доложили лишь утром. Позже Горбачёв утверждал, что бойцам из Альфы показали написанный от руки карандашом приказ от его имени, который потом разорвали.