103 Почтовый день 18 марта 1972

Александр Сергеевич Суворов

О службе на флоте. Легендарный БПК «Свирепый».

2-е опубликование, исправленное, отредактированное и дополненное автором.

103. Почтовый день. 67-й ОДСРНК ДКБФ. 18 марта 1972 года.

Сводка погоды: Калининград, суббота 18 марта 1972 года дневная температура: мин.: -2.7°C, средняя: 3.3°C тепла, макс.: 12.2°C тепла, без осадков.

В субботу 18 марта 1972 года я получил письма от мамы из дома и мы, весь экипаж новостроящегося БПК "Свирепый", наконец-то, сумели отлично "побаниться", принять душ, постираться, постирать два комплекта наших рабочих роб (рабочая одежда матросов - автор), вычистить обувь, погладить все вещи из флотского аттестата. На эти бытовые дела потребовался весь световой день и вечером мы, расслабленные, довольные и сытые, смотрели кинофильм, телевизор, лениво перекликались на вечерней поверке и мирно общались между собой до отбоя. Я, как было заведено ещё летом 1970 года в Севастополе, писал письма, потому что суббота - это мой "почтовый день".

Почти каждую субботу я писал кому-то письма: маме с папой, брату Юре, моим школьным друзьям и подругам, самому себе - записями в дневнике-ежедневнике. Наш первый комсорг экипажа корабля лейтенант Николай Судаков знал о существовании моего дневника-ежедневника, даже знакомился с ним, но не сообщил "кому следует", что "матрос Суворов нарушает установленные правила и ведёт свой личный "вахтенный журнал" событий своей военно-морской службы".

Да, вести какие-либо записи о службе было запрещено, сообщать в письмах сведения, содержащие военную и государственную тайну - запрещено, раскрывать какие-либо компрометирующие советскую армию и флот сведения - запрещено. В 70-е годы XX века в Советском Союзе многое по писанным и неписанным законам и правилам запрещено, не рекомендовано или непринято по общим меркам и общему согласию... Однако я ничего не мог с собой поделать, потому что ещё со школьных времён собирал свой личный архив тетрадей, школьных дневников, учебников с разрисованными мной иллюстрациями, альбомы для рисования, а в последние годы с 7-го по 10 классы - записные книжки.

Каждую субботу поздно вечером при свете ночника (маленькая настольная лампа со стеклянным абажуром и с небольшой неяркой лампочкой - автор) я перебирал мою коробку из-под обуви, в которой хранились мои "секреты". Среди них главным секретом была новогодняя открытка, на обратной стороне которой каллиграфическим почерком большими буквами нервно (с дрожью - автор) были написаны следующие слова: "Валя. Я тебя люблю. Давай с тобой дружить. Саша". Это было моё первое в жизни (неотправленное из-за большой чернильной кляксы - автор) признание в любви Валечке Архиповой, ученице 2 "А" класса Суворовской Средней школы №1.

Сегодня поздно вечером в субботу 18 апреля 1972 года в холодной и гулкой "ленкаюте" учебного центра 67-го ОДСРНК ДКБФ я вновь перелистывал страницы моей школьной записной книжки и смотрел, смотрел и рассматривал росписи моих школьных товарищей и друзей из 10 "А" класса, рисунки, стихи и песни, которые мне тогда нравились, читал адреса и короткие дневниковые записи (для памяти - автор). Во мне всё ещё жили школьные воспоминания, ощущения и чувства...

Мама прислала мне письмо, которое Галя-Галчонок (жена моего брата Юры - автор) писала ещё 10 марта 1972 года. Галя писала, что наконец-то дождалась письмо от родителей, а то уже думала, что они обиделись на неё за что-то, что "счастливые Верочка и Надя (наши с Юрой двоюродные сёстры - автор), потому что у них есть такая мама, как наша с Юрой мама, а у неё (Гали - автор) рядом никого, один её маленький сынок (Олежка - автор), который заболел воспалением лёгких.

- Душа моя изболелась, отдала бы пол здоровья за него, - писала Галя и у меня тоже сжималось сердце от жалости к ней и к моему племяннику.

Галя подробно писала о том, как она борется за сына, как противостоит болезни, какими лекарствами и средствами она его лечит, как общается с детскими врачами. Юра работал, зарабатывал деньги, помогал Гале чем мог, а в прошедшую субботу они даже вызывали скорую помощь, так было мальчику плохо. В Севастополе весной 1972 года "свирепствовал" какой-то особый вид гриппа, все больницы были переполнены, все боялись осложнений, многие молодые мамы сидели по домам с детьми.

Галя подробно описывала, чем и как она кормит Олежку, чтобы поддержать его жизненные силы, как покупает и за сколько полкурочки, яблоки, соки, а Олежка кушает плохо и только Юра может его заставить съесть 2-3 ложки куриного бульона. Олежка скучает по Юре, а когда тот приходит с работы, то расслабляется и капризничает, просится: "На ручки!". Ох. это: "На ручки!" - сколько я перетаскал Олежку на руках по разным домашним делам, даже на спину его укладывал и шерстяным платком обвязывал, чтобы не сползал со спины, когда я мыл полы на нашей коммунальной кухне в доме по адресу: Севастополь, ул. Героев Подводников, дом гостиничного типа.

Галя писала, что Юра устроился по совместительству на вторую работу - вторым механиком на какой-то плавбазе с окладом 105-110 рублей, но получать он будет только по 94 рубля, хотя ему "сделали" так, чтобы он не платил с этих денег алименты (на содержание Светланы, дочери Юры от первого брака с Ольгой - автор). Юра работал на основной работе сутки, а оттуда "прямо на вторую работу" и приходил домой на вторые сутки только в 20:00-21:00. Всё равно Юра и Галя мечтали поступить в Севастопольский приборостроительный институт и даже собирали у друзей конспекты лекций и экзаменационные вопросы, чтобы подготовиться.

Галя писала, что её мама Тома "прислала им 45 рублей", что они хотят "Юрику взять курточку, а то весна, да и жалко пальто тереть утром в троллейбусе, когда он ездит на работу".

- Если будет дома в воскресенье (16 апреля 1972 года - автор), то пойдём в наш новый универмаг, рядом с нами построили, посмотрим, что можно купить.
- В воскресенье (16 апреля - автор) обещают приехать (из Новороссийска в Севастополь - автор) Олег с Томой в отпуск. Тома 5 марта защитила диплом на "хорошо", а у Альки (Олега - автор) - отпуск. Вот бы приехали, были бы с Олеженькой, а я бы ходила на работу, а то уже там бурчат. Позвонила, о они... нет, чтобы спросить: "Как здоровье сына?", так с таким недовольным тоном: "Когда выйдешь на работу?". Я говорю: "Сын у меня болеет, воспалением лёгких", а они: "У нас много работы, много материалов выписывать надо, что-то ты часто болеешь". Так больно и обидно...
-Вчера (9 марта - автор) Саша прислал нам письмо, вот обрадовались мы! Стала читать письмо вслух, а Олежка слушал, а потом сразу на фото Саши (оно стоит в серванте) показал. Слушал, пока я всё письмо не прочла. Саша пишет, что у него всё хорошо, что "в недалёком будущем увидите меня в Севастополе за штурвалом", что "это может быть скоро". Я так обрадовалась, Юрик ещё его письмо не читал.
- Саша пишет, что "очень рад Юриному письму", что "сначала долго изучал его почерк, а затем минуты 2-3 начал читать письмо". Очень соскучился за всеми нами.

Галя писала маме, что тоже по её примеру написала всем-всем письма, что очень ждёт Наденьку в гости, чтобы она обязательно приезжала и привезла с собой здоровый суворовский климат, который так необходим её сыночку. В Севастополе уже вовсю расцвела весна, скоро зацветёт миндаль, будет тепло и красиво. А папу (Сергея Ивановича, нашего с Юрой отца - автор) они не ждут весной, ждут летом, и не на 1-2 дня, а на месяц...

С 5-го июля 1972 года Галя должна пойти в отпуск, хочет поехать с Олежкой к маме в Новороссийск, хочет к маме в Суворов, но "у Юрика отпуска летом не будет, а без него ехать в Суворов не интересно, а было бы здорово - вы на работе, а я в лес, в сад и т.д.". А здесь в Севастополе всё таки друзья, Тома, Олег, Олежка, Юрик..."Вы только поймите меня правильно" - писала Галя. Опять Галя-Галчонок красиво и необычным летящим почерком расписалась и приписала: "Извините за почерк, расстроилась, и что-то рука дрожит...".

Прочитал я мамино и Галино письма и тоже расстроился, задумался, засомневался, запереживал... Нет, братцы, что-то тут не так... Что-то в этом письме или слишком откровенно и много написано, или наоборот, слишком много недосказанного... Я так и этак читал и перечитывал письма, думал, пытался уловить обрывки лихорадочных мыслей, но пока у меня ничего не получалось, поэтому я отложил письма в сторону и начал писать короткие письма-напоминания моим школьным друзьям и подругам.

Вот, как всегда, размашистая подпись Вячеслава Михайловича Юницина, моего друга и товарища; вот (сверху вниз левого столбца - автор) аккуратная и достойная подпись Шурика Каргина; скромная подпись его друга и товарища Николая Движкова; ниже уверенные подписи Зои Коньковой и Любы Циновкиной; затем подпись моей "первой школьной любви" Валечки Архиповой и её верной подруги-оруженосца - Тони Корнеевой; ниже - Владимира Корнеева и Раечки Перевизенцевой; Лида Игнатова оставила свою, как всегда, нервную и быструю подпись; во втором столбце сверху расписались наши соседки и подружки по партам - Валя Яркина и Наденька Герасимова, затем расписался я одной из своих пробных подписей, а ниже - Верочка Сергашова; затем Люба Мишина, Тоня Фирскова, Нина Харина, Люда Хоботова, Лида Горелова, Валя Азарова, Людмила Шиндина, Виктор Гришин (на другой странице - автор) и Сашка Свиридов, Лариса Учаева, а затем снова Славка Юницин (своей официальной подписью - автор), Людмила Сорочкина и Володя Шукин. Нет почему-то только подписи неутомимого весельчака Валерки Гераськина. Затем столбиком расписались все наши учителя, начиная с Людмилы Михайловны Хозиковой - учителя по химии, биологии и нашего классного руководителя.

Я листал обветшалые страницы записной книжки "Школьные годы 1969-1970" м черпал из неё вдохновение, когда писал короткие (на одну страничку тетради - автор) письма моим школьным друзьям. Славке Юницину я написал про формулу Герона (позволяет вычислить площадь треугольника (S) по его сторонам a, b, c - автор) с предложением её вспомнить и написать мне в ответном письме. Когда-то мы со Славкой успешно вдвоём решали самые сложные уравнения и задачи, отвечали на самые каверзные вопросы учителей и экзаменаторов, причём лучше всего у нас получалось это делать вдвоём, вместе.

Зое Коньковой я напомнил тот вопрос, с которым мы ездили на экскурсию в тульскую Ясную поляну: "Знаком ли был Лев Николаевич Толстой со статьёй В.И. Ленина о нём, как "зеркале русской революции"?, а Раечке Перевизенцевой я напомнил план нашей комсомольской работы в классе и о тех вопросах, которые ей поручались: за 2-3 минуты рассказать о задачах союзов молодёжи и вспомнить заветы Ленина. Лиде Игнатовой я напомнил, как мы всем классом ходили на интересные кинофильмы, а потом обсуждали их, спорили, куда и как потратить заработанные на комсомольском субботнике денежные средства - прогулять или отдать в "раковый институт". Вовке Корнееву и Сашке Каргину я напомнил, как им было дано поручение пойти вожатыми в 7 "В" класс и что из этого получилось. В результате письма получились весёлые, жизнерадостные и юморные, как отношения в нашем 10 "А" классе...

В 10 классе (учебный год 1969-1970 - автор) расписание уроков было таким: 08:0008:45 - первый урок; 08:55-09:40 - второй урок; 09:50-10:35 - третий урок; 10:45-11:30 - четвёртый урок; 11:40-12:25 - пятый урок; 12:35-13:20 - шестой урок. Каждую четвёртую пятницу каждого месяца было комсомольское собрание, а первая и третья пятницы - заседания комитета ВЛКСМ школы. В каждую вторую пятницу каждого месяца - классное собрание по успеваемости.

Я вспоминал школьные годы, наши приключения в 10 "А" классе, в том числе нашу победу в межрайонной игре в КВН на сцене суворовского Дома культуры, подготовку к экзаменам, купание с Валей Архиповой в утренней жемчужной росе на поляне в лесу, наш поход на реку Угра во время страшной грозы, выпускные экзамены и выпускную школьную линейку, бал и ночное гуляние, после которого как-то сразу пришло опустошение и страх перед неведомым... Об этом обо всём я делился со своими друзьями.

Вале Архиповой я напомнил куплет нашей отрядной песни, которую подобрала она («Ребята семидесятой широты», Автор текста (слов): Лучкин Л., Композитор (музыка): Пожлаков С.):

Белой ночью бегут олени
И синеют сплошные льды.
А на десятой параллели
В это время цветут сады.
А нам не страшен
Ни вал девятый,
Ни холод вечной мерзлоты -
Ведь мы ребята,
Ведь мы ребята
Семидесятой широты.
Ведь мы ребята,
Ведь мы ребята
Семидесятой широты.

Наденьке Герасимовой я напомнил её же собственные стихи, которые она мне подарила как-то в порыве искреннего томительного желания высказаться:

Ну, не надо, сердце, успокойся,
Ты не бейся сильно так в груди.
Ну, прошу признаться, что не держишь
Ты к нему ни капельки любви.
Всё пройдёт, пройдут все увлеченья,
Ты его забудешь навсегда.
И уже не буду я терзаться,
Что его оставила сама.
Вспоминать его я буду, точно,
Но уже без трепета в груди.
Если позабыть его сумела,
Значит, в сердце не было любви.

Кстати, я написал Наденьке в письме, что одно её стихотворение прочитал как-то в компании матросов моего года призыва (ноябрь-декабрь 1971 года - автор), когда наш первый комсорг лейтенант Николай Судаков завёл беседу о письмах на родину. Я им прочитал эти строки...

Я тебя совсем не осуждаю,
Может быть, по своему, ты прав.
Но пойми, мне горько и обидно
От тебя так долго писем ждать.
Ты с друзьями там, тебе не грустно,
Я же здесь одна, совсем одна.
Письма мне твои, как воздух нужны,
Так зачем же воздуха лишать?
Я тебя ругать не собираюсь,
Ругань здесь, конечно, ни к чему,
Ты ж теперь не маленький ребёнок,
Сам всё знаешь, что и почему...
Знаю, скажешь мне, что мол не знаю,
Что тебе и как писать.
Я ж отвечу, что не понимаю
Тех людей, что так вот говорят.
Ты пойми, смешно, смешно ведь очень!
Ты! и вдруг не знаешь, что писать...
Неужели для своей любимой
Ты не можешь даже слов сыскать?

На письмо маме мне уже не хватило ни сил, ни времени, потому что уже прозвучал сигнал и команда: "Отбой!" и во всех помещениях учебного центра 67-го ОДСРНК ДКБФ вырубили освещение, но при свете лампы дневального по кубрику-казарме я успел переписать из своей школьной записной книжки в тетрадь-песенник доработанное мной чьё-то стихотворение:

Не сквозь этажи матерщины,
А сквозь миражи матерей,
Уходят ребята в мужчины
За тридевять синих морей.
Не в праздных теснинах Арбата,
А в тесном кругу матросни,
По злой четвертинки на брата,
А больше - ни грамма тоски.
По всем мореходным законам,
По всем сухопутным статьям,
Лишь мамы примёрзли к перронам,
Их тени летят по пятам.
И луны горят, как лучины,
За спинами всех матерей,
Уходят ребята в мужчины,
В пространство миров и морей.
Что их ожидает? Жестокость?
Но нежность тогда лишь поймёшь,
Когда сквозь железную жёсткость
Жестокостей твёрдо пройдёшь.
Что их ожидает? Пучина?
Как тех в океане... Гляди!
Лежит на дне моря мужчина,
Морская звезда на груди.
Норд-осты трубят похороны,
Безмолвна над молом луна.
Все мамы покинут перроны,
Останется только одна...
А может быть, ждёт нас участье?
Причастье к приливам добра?
Все страхи и мелкие страсти
Сожги в себе, мальчик, дотла.
И помни, что в мире есть вещи,
Без них ты не муж, не герой -
Закон содружества вещий
И заповедь спайки мужской.
Нам это не просто досталось
Сквозь штормы и смерчи смертей,
Придут, отрясая усталость,
Седые мужчины морей.
Придут на поклон к своим мамам,
Растаявшим в небе, как свет,
И снова ребята пред ними
Дают им священный обет:
Быть верными клятве мужчины
Любить, защищать и беречь.
Нет большего дела, ребята,
Чем Родину-мать уберечь!

Это стихотворение я прочитал всем на комсомольском собрании, посвящённом вопросу о годковщине.

Фотоиллюстрация: Июнь 1970 года. Город Суворов. Суворовская Средняя школа №1. Разворот записной книжки Александра Суворова с автографами всех учеников и учителей выпускного 10 "А" класса. Эти подписи, как частички душ моих школьных товарищей и друзей, как амулеты и чуринги, грели меня во время военно-морской службы и последующей гражданской жизни, греют и одушевляют мою жизнь и сейчас...