Китайский Новый год

Вечер как вечер. На работе устала больше обычного. Даже в магазин не зашла. С утра достала из морозилки скумбрию, бросила в раковину оттаять. Сейчас приду, быстренько запеку её в фольге с лимоном.

В скумбрии полно калия, йода, фтора... фосфора... натрия... марганца. Интересно, с кем это я сейчас говорю? Ба-а, не иначе как сама с собой?

Нет, я нормальная, это у меня обычная зимняя усталость. Мало света, витаминов, тепла... мужского...

Идти становится легче. Мысли о мужчине возвращают силы. Но это последние силы, чтобы добраться до квартиры. Если лифт не работает, я заночую у консьержки. Интересно, почему нет консьержей мужчин? Крепких, добрых, честных, мускулистых, горячих...

Вваливаюсь в квартиру, сажусь на пол, стягиваю промокшие сапоги. Выползаю змеей из холодной одежды и, обнаженная, торопливо шлепаю в ванную комнату.

В зеркале отражается бледное лицо, бесцветные губы, застывшие зрачки и прикрывающие плечи волосы, кажущиеся бесчувственными, чужими. Торопливо задергиваю шторку.

Стою в облаках клубящегося водяного пара. Тело обнимают  потоки обжигающей воды. Я ощущаю крепкие мужские ладони, с силой растирающие мои плечи, грудь, живот, колени. За пятки мне не стыдно. Пусть растирает, они у меня атласные, без вранья. Я всегда подолгу занимаюсь ногтями и пятками. Но мужские руки не доходят до пяток, они коварно ныряют между ног. Вернее, они пытаются это сделать, но я бдительно сдвигаю бедра. И выключаю душ.

Накидываю на волосы полотенце, делаю чалму. Заворачиваюсь в широкий халат на два размера больше, в нем теплее. На ногах высокие тапки с опушкой.

Иду собирать разбросанную в прихожей верхнюю одежду. На минуту заглядываю на кухню и подмигиваю скумбрии. Она отвечает признательным оттаявшим взглядом.
Прелесть моя!

И тут звонок в дверь.

Надо бы взглянуть в глазок. Но он намертво забит жвачкой, ещё с Нового года. Я даже не помню, кто это сделал. И даже не помню, с какого Нового года. Я тут уже десять лет живу и  каждый Новый год все лезут прямиком ко мне. Как тут всех упомнишь?

Я распахиваю дверь.

На пороге стоит ослик. Живой ослик, с пепельной бархатной мордой и длинными ушами. Он доверчиво смотрит на меня глазами ребёнка.

Я делаю шаг назад.

Ослик входит в прихожую. На ослике сидит старичок в красном шёлковом халате и позолоченной шапке с красными фонариками. Загорелое лицо украшает узкая длинная борода и седые остроконечные усы.

- Вы кто? – спрашиваю я.

Я ничему не удивляюсь. Я просто смотрю. Зимняя усталость - это бессонница и безразличие. Когда я долго не могу заснуть, я выпиваю рюмку виски, не открывая глаз. Полная рюмка всегда стоит на тумбочке рядом с будильником.

- Нихао! - приветливо говорит старичок. - Ни зем ми?

- Он сказал тебе «привет», - переводит ослик, - и ещё он спрашивает «как дела?»

- Так себе, - говорю я, - спасибо.

- Май май хю хю, - снова переводит ослик, слегка косясь на старичка, - сесе!

- Ты плохой переводчик, - сердито говорит старичок, - ты переводишь, как механическая кукла, без чувства.

- Перед тем как мстить, вырой две могилы, - отчеканил ослик и потянулся к напольному горшку с юккой, - это не я сказал, а Конфуций.

- Знаю, - кряхтит старичок и слезает с ослика, - это я научил тебя Конфуцию.

- Я и не спорю, - усмехается ослик, - ты и айкидо меня научил. Жалеешь, наверное?

- Я не огорчаюсь, если люди меня не понимают, я огорчаюсь, если я не понимаю людей, - буркнул старичок и повернулся ко мне: - Это, милая, тоже сказал Конфуций. Я Шань Дань Лаожен, китайский Дед Мороз.

- Я поняла, - киваю я и думаю про рюмку виски, - вы скумбрию любите?

- Бу ши, - сказал Шань Дань Лаожен, – дайбутси.

- Он говорит "нет" и извиняется, - подал голос ослик.

- Не переводи больше, - говорю я, - я уже понимаю.

- О, вы понимаете по-китайски? - уважительно кланяется старичок. - Это очень приятно.

- Не удивляйся, он всех китайскому учит, - пояснил ослик, - он же Дед Мороз. Сейчас будет учить тебя Конфуцию и покажет технику айкидо.

- Если тебе плюют в спину – это значит, что ты впереди, - сказал старичок и, выждав небольшую паузу, добавил: - техника айкидо делится на три раздела – это наге, осаэ и кокю-хо. Поверь мне, ты уже умеешь это делать.

- Ты забыл научить её атэми, - напомнил ослик.

- Атэми – это не техника, а удар, - говорит старичок, - ты мой самый плохой ученик. Конфуций сказал бы, что…

- …что благородный в душе безмятежен. Низкий человек всегда озабочен, - поморщился ослик, выплевывая пластмассовую юкку, - мне кажется, Шань Дань Лаожен, ты вообще забыл, зачем мы здесь.

- Не торопи меня, – невозмутимо огладил бороду Шань Дань Лаожен, - сегодня китайский Новый год, я пришел дарить подарки.

- Вот и дари, - ослик нетерпеливо постриг ногами, - где твой подарок?

- Тут, - старичок полез в мешок и вытащил крохотного золотистого щенка: - Это земляная желтая собака.

- Ой, какая прелесть, - я протянула руки и ощутила в ладонях теплый уютный комочек, - как её зовут?

- Во ай ни, - говорит старичок, - ты же теперь знаешь, что это означает?

- Знаю, - я прижимаю золотого щеночка к груди, - это означает "я тебя люблю".

- Вот ты мне такого никогда не говорил, - обиженно говорит ослик, - и чего я таскаю тебя на себе, как последний китайский осёл?

- Выбери себе работу по душе, и тебе не придется работать ни одного дня в своей жизни, - поднял вверх палец старичок.

- Опять Конфуций, - повесил уши ослик.

- Нам пора, - улыбнулся Шань Дань Лаожен, взбираясь на ослика, - с Новым годом тебя, дорогая. Будь счастлива!

- Будь счастлива, - повторяет ослик, и входная дверь распахивается перед ними сама.

Но я не удивляюсь. Я машу рукой и говорю:

- Цзайцзиень!

- До свидания, - вежливо отзывается Шань Дань Лаожен и качает яркими красными фонариками.

- Она говорит, как заправская китаянка, - говорит ослик, - ты все-таки настоящий волшебник, я готов возить тебя всю жизнь.

Я закрываю дверь и  вижу, что жвачки на дверном глазке больше нет, а сам глазок сияет, как бриллиантовый. А может, он и стал бриллиантовым, кто этих китайских Дедов Морозов знает?

Щеночек с аппетитом сосет мой палец.

- Да ты голодный, - я мчусь на кухню.

В холодильнике стоят молоко и сметана. Я наливаю того и другого, подвигаю к Во ай ни. Собачка принюхивается и тут же работает своим прелестным красным язычком.

Из мойки на меня укоризненно смотрит скумбрия. Мне становится стыдно.

- Сейчас, - шепчу я, - дуйбутси!

- Мэйгуаньси! - выдохнула скумбрия. – Я подожду.

Раздается звонок в дверь.

- Что-то китайцы забыли? – думаю я и тороплюсь в прихожую.

На пороге стоит красивый мужчина, шатен с пронзительными синими глазами. Он высокий, крепкий и мускулистый.

«А ещё добрый и горячий», - мгновенно додумываю я.

- Добрый вечер, - говорит мужчина, - я ваш новый консьерж. Обхожу квартиры, знакомлюсь с жильцами.

- Вы консьерж? – как во сне повторяю я.

- Да, - кивает он, - я живу в этом доме. Семьи нет, вечером хоть волком вой. Днём на работе тоже общаться не с кем, я айтишник. А тут люди живые. Туда-сюда...

- Вы скумбрию любите? – спросила я.

- Скумбрию? – переспросил мужчина, и тут он увидел желтую собачку: - Вот красавица так красавица, как по имени-то?

«Вера», - чуть не ляпнула я, но быстро спохватилась: - Во ай ни.

- Как? – не понял мужчина.

- Я люблю тебя, - сказала я, - в переводе с китайского. И вообще, сегодня китайский Новый год.

- Поздравляю, - говорит мужчина и смотрит на меня своими пронзительными синими глазами, - вы поэтому и приготовили скумбрию?

- Скумбрию приготовите вы, - я указываю на кухню, - она там.

- Прав был Конфуций.

- В чем же?

- Бросая камень в воду, каждый раз попадаешь в центр круга, - невозмутимо отзывается мужчина.

Он  молча  берёт собачку на руки и послушно идёт на кухню.

"А как у него с айкидо?" - мелькает в голове дурацкая мысль на китайском языке.

Но я отмахиваюсь от нее и спешу на кухню, наполненную мужским голосом, теплом и силой.