109 Восстание 01-02 апреля 1972

Александр Сергеевич Суворов

О службе на флоте. Легендарный БПК «Свирепый».

2-е опубликование, исправленное, отредактированное и дополненное автором.

109. Восстание. 67-й ОДСРНК ДКБФ. 01-02 апреля 1972 года.

Сводка погоды: Калининград, суббота 01 апреля 1972 года дневная температура: мин.: 0.2°C, средняя: 2.0°C тепла, макс.: 5.1°C тепла, 8.8 мм осадков; воскресенье 02 апреля 1972 года дневная температура: мин.: 0.2°C, средняя: 1.8°C тепла, макс.: 4.3°C тепла, без осадков.

Проблема годков, годковского поведения и годковщины в конце марта в начале апреля 1972 года в первом экипаже новостроящегося БПК "Свирепый" начала вызревать в нечто болезненное, больное, нетерпимое. Поведение ДМБовских годков весеннего призыва 1969 года было практически неприемлемым для всех, для командования учебного центра 67-го ОДСРНК и для личного состава экипажа новостроящегося БПК Свирепый", потому что эти, уже фактически взрослые сильные парни, одуревающие от годковского безделья и чванства, следуя самым махровым годковским традициям и неписанным законам годковщины, начали срываться - ходить в самоволку в город Калининград, перелазить через высокий каменный забор на соседний хлебозавод и приставать там к молодым работницам, дерзить, хамить, демонстративно игнорировать командование и обязанности военнослужащего. ДМБовские годки практически ловили молодых матросов и заставляли их практически прислуживать себе, шутили и измывались над ними на грани жестокого насилия и издевательства над личностью.

Ранее, на кораблях, где служили эти взрослые парни существовала твёрдая система политзанятий, военной дисциплины, корабельного распорядка дня, которые дисциплинировали и упорядочивали жизнь и службу годков, кроме этого жизнь и быт в замкнутом пространстве железного корпуса, битком набитого опасным оборудованием, машинами и вооружением, а также выходы в море неизбежно, естественно и обязательно включали у годков инстинкт самосохранения, который сплачивает команды и экипажи кораблей. Кроме этого опасность нахождения в море, особенно в штормовом море, сложность выполняемых боевых задач также неизбежно вызывает чувства дружеской взаимопомощи, сильной мужской дружбы, морского братства. Всё это есть, но почему-то на границе между военной службой и ДМБ в годках, дослуживающих последние недели и дни, возникают низменные страсти, хотения и потребности...

Я видел в 9-м Флотском экипаже ДКБФ в городе Пионерский так называемых "дембелей", то есть старослужащих сержантов-дедов сухопутной армии, готовящихся отбыть в запас, а теперь мне представилась возможность увидеть флотских ДМБовских годков, которые должны были через месяц сыграть ДМБ и тоже уйти на гражданку в запас, познать на себе действие неформальных флотских годковских законов. Годковские законы и правила - вот тот интерес и та тема, которая сблизила меня с лейтенантом Николаем Судаковым первым комсоргом секретарём комитета ВЛКСМ комсомольской организации экипажа БПК "Свирепый".

- Понимаешь, Саша, - говорил мне Николай Судаков, - так случилось, что на русском парусном флоте служили гораздо дольше, чем сейчас, 25 лет, поэтому для рекрутированных матросов, кондукторов, боцманов, и других нижних чинов экипажей военных кораблей русского флота служба на корабле была жизнью, поэтому неизбежно за время такой жизни длиной в четверть века, складывались определённые правила, закономерности и законы этой жизни.
- Служба на парусном флоте была очень трудной и тяжёлой, суровой, жёсткой, - продолжал говорить Николай Судаков, - поэтому и люди-матросы неизбежно тоже становились суровыми, жёсткими, тяжёлыми в поведении. Как всегда бывает в мужской тесной компании охотников или бойцов возникают свои вожаки, вожди, ведуны, а также ведомые, подчинённые, прихлебатели и т.д.
- К Великой Октябрьской социалистической революции 1917 года на флоте уже сложились свои неписанные твёрдые морские традиции, ритуалы, правила и законы флотской корабельной жизни и службы и русские военные моряки к этому времени были одними из самых организованных и сознательных в вооружённых силах России, но во время Гражданской войны 20-х годов на флот пришло много блатного элемента, которые привнесли в морские традиции так называемые воровские или тюремные законы, потому что военно-морская служба всегда была сродни "заключению на корабле" или "отбыванию срока", как в тюрьме. Увы, у большинства простых советских людей всё ещё сохраняется отношение к военной обязанности не как к священному долгу защиты Отечества, а как к отбытию срока. Вот почему в среде старослужащих так живучи пороки годковщины и дедовщины, их истоки и причины в далёком прошлом...

- Если ты, Александр, - сказал мне лейтенант Николай Судаков, - познаешь законы и правила годковщины, выявишь их закономерности, то ты сможешь найти своё место и роль на корабле, сумеешь справиться с пороками годковщины, не сломать её, это невозможно, а использовать её на хорошее дело. Смотри, думай, наблюдай, примечай - тебе это пригодится потом на гражданке, потому что там, в институтах, на заводах, езде существует почти такая же годковщина, как здесь.

Я сначала не особенно поверил Николаю Судакову и решил сам всё проверить, разузнать, исследовать, понять. Вот что я приметил...

Для всех нас, только что пришедших 7 марта 1972 года на территорию учебного центра 67-го ОДСРНК списанных отверженных с кораблей Балтийского флота, характерным было то, что все первые дни пребывания в Дивизионе-Экипаже буквально все офицеры, мичманы, старшины и матросы скучали по своим кораблям, с который они были списаны, очень скучали. Особенно скучали по своим родным кораблям те матросы и старшины, которые прослужили на них полгода-год. Мне было гораздо легче, потому что я попал на БПК «Бодрый» 27 декабря 1971 года и прослужил на нём всего два месяца. Однако я тоже жалел, что не смог доказать свою необходимость командиру БПК «Бодрый», при этом я очень жалел своего друга и товарища матроса-рулевого Анатолия Телешева, который просто должен был быть штатным рулевым этого корабля (он переживал свой перевод на новостроящийся БПК «Свирепый», как наказание – автор).

Наш командир отделения рулевых старшина 1 статьи Александр Кузнецов и годок осеннего призыва 1969 года не давал нам скучать и всячески нас «гонял» и тренировал по всем видам штурманских работ, особенно по обязанностям дежурного рулевого. При этом он сначала терпеливо объяснял и показывал, а когда до него доходило, что его подчинённые откровенно «тупят», чтобы самим ничего не делать, то он немедленно «вспыхивал», ярился и начинал буквально гоняться за нами по штурманскому классу, по коридорам и территории Дивизиона-Экипажа. Сначала штатные офицеры учебного центра 67-го ОДСРНК пытались остановить его, урезонить, пригрозить наказанием за его ярость и обещание нас «придушить, как щенков», но потом привыкли и уже со смехом и азартом гадали и спорили – догонит или не догонит долговязый сопящий старшина-годок 1 статьи молодых матросов – Суворова и Телешева. При этом мы с Толиком выработали методу ухода от погони разъярённого Кузнецова – разбегание в разные стороны.

Дело в том, что при всех своих несомненных достоинствах командира отделения рулевых, классного специалиста, старшины 1 статьи и годка, Сашка Кузнецов, как все сильные и высокие люди, отличался добродушием, медлительностью ума и сам во многих вопросах общения с людьми «тупил», не слишком быстро начинал понимать то, что ему говорили, не улавливал интеллектуальной насмешки и юмора. Зато, когда он, наконец, осознавал, что над ним пошутили, посмеялись и его разыграли, то он становился «бешеным»… Опять же, как все люди, наделённые от природы большой физической силой и яростным вспыльчивым характером, Саша Кузнецов был очень отходчивым, у него очень быстро менялось настроение, а доминантой его личного нрава и характера была миссия, роль и статус «старшего брата».

Да, Александр Кузнецов был образцовым командиром отделения рулевых БЧ-1 боевого корабля, очень работоспособным, знающим, опытным, сильным, авторитетным, добрым, отзывчивым, справедливым и заботливым. Разгадав его натуру, я перестал от него бегать и пугаться его показной ярости, хотя он, поймав человека, мог его так прижать-зажать, что тот действительно пищал, как шаловливый щенок или котёнок. Дело в том, что Сашка Кузнецов был точь-в-точь таким же по натуре, как мой старший брат Юра. Он тоже быстро ярился и тоже быстро остывал, причинял мне боль своими «приёмами джиу-джитсу», а потом заботливо обхаживал меня, чтобы я не жаловался нашей маме. Поэтому я вскоре научился отвечать Сашке Кузнецову (а заодно и другим заносчивым ДМБовским и иным годкам – автор) достойным сдержанным спокойствием на его (их) ярость и угрозы.

Это очень трудно – стоять спокойно и пристально смотреть в глаза налитые яростной жаркой энергией и видеть перед своим носом огромный кулак с белыми от напряжения костяшками пальцев, но зато это спокойствие быстро «охлаждает» инстинктом острожного самосохранения любую ярость, потому что мы находимся не в личностных отношениях, а в служебных, на военно-морской службе, в Дивизионе-Экипаже, на советском флоте.

Вот это понятие "советский флот" было основным и ключевым в открытии и исследовании стародавних морских и флотских традиций, которые сохранялись и передавались из поколения в поколение военными моряками, потому что мы почти все в 70-е годы XX века были комсомольцами, жили в яркой политической и идеологической окружающей среде и были воспитаны по канонам коммунистической морали и нравственности. Вот почему пробуждение древних инстинктивных традиций годковщины и дедовщины были так разительно болезненными для нас молодых и салаг...

На одном из очередных комсомольский собраний БЧ-1 я опять стал инициатором разрешения проблемного вопроса о «зуботычинах», «подзатыльниках», «поджопниках», то есть рукоприкладства во время обучения или тренировок по боевой подготовке. Годки, начинавшие свою службу в 1969 году, ещё застали тех, кто служил на флоте четыре года, много терпели от «старорежимных годков» (4-летний срок военно-морской срочной службы заменили на 3-х годичный в 1968 году – автор), теперь они возмещали свою обиду и свои страдания на более молодых по сроку службы.

Я был один из немногих самых молодых по сроку службы матросов в экипаже новостроящегося БПК «Свирепый», я был почти что ещё «салага», поэтому моё выступление и предложение внести в повестку дня очередного комсомольского собрания экипажа корабля вопрос «О рукоприкладстве «годков» практически все восприняли как бунт внутри матросского сообщества, как низвержение флотских традиций, как покушение на «нерушимые традиционные права «годков».

Естественно, меня поддержал замполит новостроящегося БПК «Свирепый» капитан-лейтенант В.А. Тихонов, наш первый комсорг лейтенант Н. Судаков, офицеры и командир 67-го ОДСРНК капитан 1 ранга В.Н. Безносов, некоторые командиры боевых частей нашего корабля. Наш штурман, комсомолец и командир БЧ-1 старший лейтенант Г.Ф. Печкуров «воздержался» при голосовании, только молча шмыгал носом и брезгливо вздёргивал свою верхнюю губу, обнажая передние зубы...

Старшина 1 статьи Александр Кузнецов, наш командир отделения рулевых и остальные ребята штурманской боевой части (БЧ-1), кроме командира отделения штурманских электриков старшины 2 статьи Булата Григория Степановича (период службы 13.05.1971-14.05.1974), который ничего и никого не боялся и открыто поддержал меня, хотя и проголосовали «за» моё предложение, но отреагировали с большим сомнением в моих умственных способностях.

- Ты, Суворов, идиот, если поднял свой хвост на годков! - сказал мне Сашка Кузнецов и его поддержали практически все рулевые и штурманские электрики.

Сашка Кузнецов шепнул мне, чтобы я «в случае чего был рядом с ним и далеко не отходил» от него, Толя Телешев молча пожал мне руку, но сказал, что я «взвалил на себя непосильную задачу и «годки» устроят мне «тёмную», Толя Мартынов откровенно покрутил пальцем у своего виска и назвал меня плохим словом, а Петя Немирский, мой годок и сменщик на руле, сказал, что «бороться с годковщиной бесполезно, она как мафия – бессмертна». Я и сам отчаянно трусил, сомневался, но мне реально некуда было деться, потому что чем дальше, тем всё жёстче и жёстче становились выходки ДМБовских годков, их «прописка» молодых, гонения и якобы шутливые измывательства над молодыми матросами, откровенное злоупотребление нарядами вне очереди, а в последнее время из-за отсутствия у всех наличных денег, ещё и денежными поборами...

Дело в том, что соседями нашего учебного центра 67-го ОДСРНК через высокий кирпичный забор с колючей проволокой и битым бутылочным стеклом на гребне, была одна из калининградских хлебопекарен. Оттуда временами до нас доходили сумасшедшие вкусные запахи свежеиспечённого чёрного и белого хлеба, булочек с повидлом, пирожков, баранок, сдоб и других хлебных изделий, а также слышались молодые женские звонкие и весёлые голоса – это выходили на воздух покурить молодые работницы хлебопекарни.

Ещё немецкие курсанты и матросы вырубили в каменной стене между Дивизионом-Экипажем и хлебопекарней кирпичи и сделали аккуратные ниши для ботинок, чтобы ловким молодцам можно было взобраться на трёхметровую кирпичную стену, перевалить через гребень и спрыгнуть во двор хлебопекарни. Вскоре после того, как мы в начале марта 1972 года освоились в Дивизионе-Экипаже, нашлись ловкачи и смельчаки, которые начали ходить в хлебопекарню сначала за «хлебушком», а затем и в самоволку на встречи с женщинами-работницами. Несомненно, все работницы хлебопекарни проходят медосмотр и имеют соответствующие санитарные книжки, что ещё более подвигало нетерпеливых, азартных и темпераментных годков (особенно ДМБовских годков - автор) на сексуальные подвиги, но по ночам на соседней территории также оказывались  другие девушки и женщины, которые каким-то образом проникали на хлебопекарню, чтобы встретиться со своими «любимыми» за деньги…

Против таких встреч-свиданий, а особенно, против заразных последствий от таких «любовных приключений» выступил наш корабельный доктор старший лейтенант медицинской службы Л.Н. Кукуруза. Леонид Никитич в своём заведовании не признавал никакой субординации и эполетов и отдавал приказания всем, даже командиру корабля и командиру Дивизиона-Экипажа. Он запальчиво говорил, чуть картавя: «Обеспечьте невозможность сексуальных контактов экипажа новостроящегося корабля с женщинами за пределами территории Дивизиона!». Командиры смеялись, шутили и спрашивали Л.Н. Кукурузу: «Это значит, что на территории дивизиона сексуальные контакты вы разрешаете?», но Леонид Никитич, который по поводу своих обязанностей и прав вообще не понимал и не принимал никакого юмора, только им значительно отвечал: «Я вас предупредил, отвечать за последствия будете вы!».

Таким образом, стычки и конфликты между «сексуально озабоченными годками», спорящими друг с другом из-за своих знакомых «любимых», из-за очереди «кому сегодня идти на свиданку», а также конфликты с рукоприкладством из-за нежелания или боязни «молодых» лезть на стену «за хлебушком» или для передачи «любовных посланий», из-за неподчинения молодых приказам годков и их мести нарядами вне очереди, а также различные насильственные «годковские ритуалы» в целях воспитания «настоящих моряков», в конце концов, привели к такому росту напряжения в экипаже новостроящегося БПК «Свирепый», что некоторые ребята всерьёз говорили о намеренном членовредительстве, о попадании в госпиталь с каким-нибудь серьёзным заболеванием, только бы избежать «внимания и ласки годков».

Получив протокол комсомольского собрания БЧ-1, замполит капитан-лейтенант В.А. Тихонов и комсорг корабля лейтенант Н. Судаков вызвали меня к себе в кабинет замполита и начали расспрашивать, что я буду говорить и рассказывать на комсомольском собрании. Они уверяли меня, что я должен рассказать о конкретных случаях проявления «жестокой годковщины с фамилиями виновников и их жертв», потому что «иначе без фактов и доказательств это будет клеветой и я могу быть привлечён к уголовной ответственности». В.А. Тихонов и Н. Судаков предложили мне сначала написать текст моего выступления и дать им на редактирование…

- Мы поможем тебе и защитим тебя, но только если ты всё напишешь, как было, с фамилиями годков и их жертв, с описанием этих ваших «годковских ритуалов посвящения в моряки» и т.д. Отдельно напиши о тех, кто бегает через «стену» (так мы называли кирпичный забор между Дивизионом-Экипажем и хлебопекарней – автор). Они оставили меня на час в своём кабинете, а когда вернулись, то увидели чистые листы бумаги…

- В чём дело! – сразу же сердитым высоким голосом спросил капитан-лейтенант В.А. Тихонов. – Ты что, Суворов, хочешь в тюрьму за покрывательство преступников!? Ты что, не понимаешь, что тебя ждёт «тёмная» от годков!

Может быть, я что-то тогда не очень хорошо понимал и предвидел, но зато я точно и уверенно знал, - напиши я хоть одно слово о годках и их «приключениях, то мне бы уже не быть живым и здоровым через на следующие сутки. Я «включил дурочку», сделал «задумчивый взгляд внутрь самого себя», «замкнулся в молчанку» и тем самым дождался сигнала-призыва на ужин, офицеры были вынуждены меня отпустить. Напоследок заместитель командира корабля по политической части капитан-лейтенант В.А. Тихонов сообщил мне, что им «принято решение созвать общекорабельное комсомольское собрание по моей инициативе и что я основной докладчик по повестке дня «О годковщине в экипаже БПК «Свирепый».

- Собрание состоится завтра в 19:00 в столовой личного состава, - сухо командирским тоном бросил мне в спину В.А. Тихонов. – В 17:30 предоставите мне свой письменный доклад и проект решения комсомольского собрания по данному вопросу. Тест доклада и решения передадите мне через лейтенанта Судакова. Приказ ясен?
- Есть подготовить письменный доклад и проект решения комсомольского собрания! – ответил я и впервые подумал, что может быть, правы те ребята, которые хотели бы чем-нибудь отравиться…

Весь остаток дня шуток и розыгрышей (1 апреля 1972 года - автор) и следующего утра воскресенья 02 апреля я ходил по Дивизиону-Экипажу, участвовал в работах и приборках, бегал на физзарядку, завтракал и обедал как зачумлённый или прокажённый, то есть в полной изоляции от ребят. Меня избегали все – и друзья, и враги. Одни боялись, что их сочтут моими сторонниками, а другие боялись трогать меня, чтобы раньше времени их не обвинили в противодействии комсомольскому активисту. Только издали, со стороны, из-за угла на меня бросали насмешливые, угрожающие или сочувствующие взгляды, шушукались, усмехались, показывали или кулаки или крутили пальцами у висов.

Только несколько годков призыва ноябрь-декабрь 1969 года, среди них: Александр Кузнецов, Сергей Берёза, Валерий Клепиков и Микалин Горловский (все члены первого комитета ВЛКСМ БПК «Свирепый» - автор), открыто поддержали меня и мы вместе тайно обсуждали ход собрания, выступления в поддержку, способ так выступить с докладом, чтобы не раскрыть ФИО годков и пострадавших», но рассказать о всем известных случаях годковщины, а самое главное предложить верное и умное решение-постановление. Мы договорились, что решение о недопущении в экипаже современного советского боевого корабля проявления какой-либо насильственной годковщины поддержат все первичные комсомольские организации боевых частей БПК «Свирепый», даже самые «старорежимные годки».

Кроме этого, мы решили, что я не должен давать нашему замполиту или комсоргу никакого письменного проекта доклада и решения, что проект решения мы вынесем сами во время проведения собрания. Мы так решили потому, что не хотели навязанного нам либо стандартного, либо неприемлемого для нас решения командования, мы решили, что это собрание мы проведём сами, без «особистов». За ночь я уже написал два текста доклада и один проект решения: первый доклад в духе и по тексту руководящих документов партии и по Корабельному уставу, а второй - моё выступление в виде кратких тезисов, основная мысль и идея которых была такая:

- Флотские традиции и морские законы – это дух, память, история и энергия флотской военно-морской службы. Беречь, хранить, использовать, преумножать и творчески дополнять эти флотские традиции – наш долг и обязанность. При этом нужно твёрдо знать, понимать и помнить, что мы все советские люди, комсомольцы и коммунисты, то есть те, кто первыми идёт в смертельный бой с врагами за Родину, за Отчизну, за советский народ, за наших родителей, детей, жён, любимых, близких и родственников.

- Поэтому мы все – военные моряки советского Военно-Морского флота СССР – традиционно являемся братьями, братишками, а не врагами, с которыми можно и нужно бороться всеми видами насилия до полной победы. Поэтому любое физическое или морально-нравственное насилие, рукоприкладство, унижающее человеческое достоинство отношение и поведение, ведущее к вероятному членовредительству, понижению морального духа, заболеваниям, ослаблению моряков, есть не что иное, как саботаж военной службы, пособничество врагу, работа на врага, предательство, военное преступление.

- Поэтому я предлагаю отныне и навсегда принять наше общее решение комсомольского собрания экипажа БПК «Свирепый» о недопущении проявления какой-либо насильственной «годковщины» в бытовых, общественных и служебных отношениях, особенно в боевых и учебно-тренировочных отношениях, между матросами и старшинами срочной службы, личным составом и командно-мичманским составом экипажа БПК «Свирепый».

- Воздадим нашу традиционную свирепую свирепость нашим врагам, но себе оставим нашу братскую солидарность и нашу свирепую взаимопомощь и защиту, потому что мы все, независимо от срока службы, должностей и званий, возраста и эполетов славы, есть военные советские моряки, краснофлотцы-балтийцы, братья-братишки.

Я написал эти торопливые корявые строки не в тетрадном листочке, не на чистых листах формата А-4, которыми меня снабдили заботливые замполит и комсорг, а на плотном листе своего альбома для рисования, который лежал открыто в моей тумбочке вместе с фотоальбом одного «ДМБовского годка», которому я помогал оформлять рисунками его альбом. Никто бы не догадался, что в альбоме с рисунками записан реальный текст моего будущего выступления на собрании…

Весь день воскресенья 02 апреля 1972 года я ходил «сам не свой», отчаянно трусил, боялся, волновался, переживал и сам избегал с кем-либо встреч и общения. Я только сказал Сергею Берёзе, Валере Клепикову и Сашке Кузнецову, что всё приготовил и готов к собранию. Из соображений конспирации мы решили, что я не буду никому, даже им, показывать текст моего выступления и проект решения, а вариант «политически правильного» решения я должен отдать замполиту, что я и сделал.

Как было обещано ровно в 19:00 после короткого ужина в столовой личного состава состоялось общекорабельное комсомольское собрание, которое вёл наш первый комсорг лейтенант Николай Судаков. На собрании присутствовали почти все комсомольцы, кроме тех, кто был на вахте и дежурстве. Отдельно и вдали сидели командиры боевых частей и офицеры, рядом с ними, но тоже отдельно, - мичманы. Командир корабля капитан 3 ранга Е.П. Назаров был вместе с командиром 67-го ОДСРНК капитаном 1 ранга В.Н. Безносовым и о чём-то беседовали, а замполит капитан-лейтенант В.А. Тихонов сразу же сел за стол президиума.

Николай Судаков коротко сделал вступление, проголосовали за повестку дня и предоставили мне слово для доклада, как инициатору. Мой доклад-выступление и проект решения, который я сразу же зачитал, были приняты на «ура!». Видимо, даже ДМБовским годкам стало ясно и понятно, что они «переборщили» в своих «годковских выходках» и изощрённом соревновании между собой в издевательствах над молодыми матросами. Кроме этого, выступление после меня на собрании корабельного медика старшего лейтенанта медицинской службы Л.Н. Кукурузы о триппере, гонорее, сифилисе и их последствиях для здоровья и судьбы человека, оказало очень сильное воздействие на всех присутствующих.

Как мы и договорились, члены комитета комсомола экипажа БПК «Свирепый»: Сергей Берёза, Валерий Клепиков, Александр Кузнецов, Микалин Горловский и многие другие комсомольцы поддержали меня. За ними выступили некоторые офицеры, командиры боевых частей, в частности начальник РТС капитан-лейтенант и наш парторг К.Д. Васильев, потом несколько мичманов. Примерно к середине собрания стало ясно, что общее настроение – поддержать проект решения комитета комсомола корабля, «искоренить непотребные традиции старорежимной антисоветской годковщины» (так сказал один из выступающих – автор) и «дать начало созданию своих советских лучших традиций и обычаев морской жизни и военно-морской службы славного экипажа БПК «Свирепый» (так сказал в своём выступлении наш первый старпом, капитан-лейтенант А.А. Сальников). Особенно все выступающие отмечали «правильные слова, сказанные матросом Суворовым о том, что мы все братья-братишки и что всю нашу «свирепость» нам надо обращать не на самих себя, а на наших врагов, на вероятного противника».

Замполит капитан-лейтенант В.А. Тихонов попытался внести на обсуждение и утверждение общекорабельного комсомольского собрания тот проект решения, который я ему подготовил на основе руководящих документов партии, а он отредактировал в свете последних постановлений ЦК КПСС, но его уже никто не слушал и не принимал во внимание. Сразу же после утвердительного голосования ко мне ринулась толпа ребят, которые тискали меня, поздравляли, ощутимо били по моей худой спине и орали мне в ухо, что я «молодец» и «мировой парень», но мне уже было так пусто и устало, я так себя плохо и слабо чувствовал, что мне хотелось плакать…

После этого общекорабельного комсомольского собрания лейтенант Николай Судаков подарил мне свою фотографию с надписью: «Другу Александру Суворову от друга Николая Судакова на долгую память», которую я публикую в качестве фотоиллюстрации к данной новелле. Да, товарищ лейтенант, мой друг и боевой братишка, Коля Судаков, моя память оказалась долгой…

Фотоиллюстрация из первого тома ДМБовского альбома автора: 02 апреля 1972 года. Город Калининград. Учебный центр 67-го ОДСРНК. Дивизион-Экипаж БПК «Свирепый». Первый секретарь комитета ВЛКСМ экипажа БПК «Свирепый» лейтенант Николай Судаков. Этот фотопортрет Николай Судаков подарил мне после памятного общекорабельного комсомольского собрания с повесткой дня «О годковщине в экипаже БПК «Свирепый» в воскресенье 02 апреля 1972 года.