Графиня поневоле часть седьмая

    Подкрепившись сытненько они вышли из заведения и Ефремушка, наскоро попрощавшись, потопал по улице по хрустящему от мороза снегу. Лексей, может бы и хотел бы продолжения общения, да и выпил бы поллитровый графинчик на двоих, но Ефремушка ни одним намёком не выказал желания продолжить знакомство. У Ефремшуки безотлагательное дело барское, не терпящее отлагательств.

    В имении, хотя он и числился среди дворовой челяди, всё же числился на особом счету, как именовали его другие слуги: барский любимчик, ему многое прощалось, за что других нещадно пороли. Но если уж граф серчал на него, происходившее периодически, то вызвав к себе, злобно цедил сквозь зубы, отбросив все условности, приличествующие его положению:

 -Ефрем, желаешь, чтобы я с тебя живого, шкуру спустил?!

   В такие моменты, граф припоминал ему все оплошности, все прегрешения и  при этом крутил в руках семихвостую плётку. На что неизменно, Криворук распластывался перед барином на паркетном полу и пытался хватать за сапоги барина, якобы расцеловать и только, разве что не скулил. При этом клятвенно бормотал, что сие было в последний раз, мол, нечистый попутал, не избавлявшее от наказания, но уже через небольшой промежуток времени, Ефрем, как, ни в чём не бывало, опять гоголем ходил по двору, задирая то одного, то другого и до поры, до времени, ему это сходило с рук, не считая зуботычины, на которые, что по справедливости, коими бывало и награждали особо ретивые, он не отвечал. И сегодня тоже барин с утра пораньше призвал его к себе.

    Возможно, если жандармы или обмишуленные граждане и схватят его, всё вытерпит, но хозяина не выдаст, кто может клятвенно заверить, какими мыслями руководствовался граф. Жандармы, те не поверят, признайся он в чьих интересах действовал и  тогда, он просил адвоката, чем непременно вызывал смех у городовых, но всё же предоставляли. Адвокат же приходил самого Апраксина, и служивым ничего не оставалось, как отпустить его восвояси, хотя имя графа, при этом никогда не упоминалось. Достаточно было, что он человек Апраксина, никому не нужна лишняя головная боль или страх потери работы. Вот и сейчас, выпуская за ворота, граф крепко- накрепко наказал ему:

  -Ефремушка, справишь службу, назначу  старшим при дворе, а может быть, и управляющим заделаю, - с насмешкой  произнёс барин, - но коли подведёшь, сам знаешь, живого места не оставлю на твоём ущербном теле, -  имея в виду прозвище произнёс он, захлёбываясь смехом.

   -Всё по чину справлю, барин, - отвешивая глубокий поклон, подобострастно, как только он умел, ответил Ефрем.
- Ну ладно, трогай. Долгие проводы, пустые разговоры, - посуровел граф.

   Несмотря на трескучий мороз на улице, в карете не особо досаждал холод или из- за пережитого страха, она ещё была во власти шока и не особо обращала на это своего внимания. За передней стенкой кареты слышался храп бегущих лошадей, окрик кучера, без устали подгоняющего их и скрип снега, укатываемого полозьями. То, что сани шли легко, говорило о накатанной дорожке, но в какую сторону они направлялись, об этом Лиза не имела никакого представления, да и знание этого что- то поменяло бы в её нынешнем положении то ли заложницы, то ли невесты.

   Человек, выкравший её, за всё время пути, что они уже проделали, не произнёс ни единого слова и если бы не его «гони!» в момент похищения, она была бы уверена, что он нем, как рыба. Но то, что он не позволял себе распускать руки, её несколько успокаивало и настораживало одновременно, в первом случае значило, что наказали привезти живой и невредимой: чтобы волоса с головы не упало, а настораживало: с какой целью? В дела отца, будь сие похищение как- то связано с ним, она никогда не делала попыток вникать, зная только, куда путь держит, на сей раз, что ни для кого не было загадкой, да и с какой ярмарки вернулся, ну и соответственно, подарки.

    Из случайно подслушанных рассказов отца, да и кумушек- соседок, что приходили к матери, Лиза знала про похищения невест, купцов с целью выкупа, но чтобы сама она оказалась на месте похищаемых, она и в страшном сне не могла представить. В их уездном городишке, подобное по воспоминаниям старожилов произошло лет эдак тридцать-тридцать пять назад, да и там была настолько тёмная история, что детальных подробностей никто не знал.

   Поговаривали, будто купец незаконно завладел товаром, подговорив своих дружков убить владельца, но факт остаётся фатом: купца того больше никто не видел: ни живым, в здравии, ни тем более мёртвым и со временем история выветрилась из людской памяти.

   Столько событий происходит за день, разве всё удержишь в памяти, а тем более, если оно прямо или косвенно тебя и не касается. Но ведь, вот как получается, именно в роли похищаемого, она и пребывала в данную минуту, с какой стороны, ни посмотри. Весь вопрос заключался в единственном ключе: в качестве кого? Невесты? Или заложника, с целью выкупа?

    То, что её отец может быть замешан  каких- либо тёмных делах, она отвергла сразу, поскольку у него баснословных денег не водилось, да и с подозрительными, не вызывающими доверия партнёрами дел общих старался не иметь, какие бы барыши сие предприятие не сулило. Таких проходимцев он, даже не слушая, сразу же выпроваживал за дверь и они больше не заявлялись.

   А если же в качестве невесты, то тут опять-таки возникает загвоздка: никаких разговоров о выданье или намерений свататься к ней, до её слуха не доходило. Спутник, укутавшись в свой долгополый тулуп, ехал молча, уткнувшись в меховой воротник. Ей в какую- то минуту показалось, что он уснул и можно незаметно открыть дверцу и выброситься наружу, но стоило ей шелохнуться в сторону двери, как он тут же оторвал голову от воротника и, предостерегающе глянул в её сторону, сверкнувшими в темноте глазами и опять уткнулся в тепло овчины.

  «Аха, стало быть, не спит. Да и выберешься, сани- то несутся словно ветер, а разобьёшься? И в любом случае, если не увечусь – заберут с собой, а ежели увечусь? Она даже испугалась от своих предположений. От городка, поди, далеко отъехали и неизвестно в каком направлении, заплутаешь и погибла. Не замёрзнешь, так волки загрызут. Артип – охотник за зиму бывает, волков по двадцать приносит, при этом таких матёрых, что старики не припомнят, да и не редкость, волки и  до окраинных улиц заглядывают…то у одних собаку загрызли, то у других живность погубили…  Час от часу не легче…» - думалось Лизе, сидя на войлочном сиденье кареты, отправляясь в неизвестность.

   Да и в какую сторону идти, она тоже не знает, не ведает. И время ночное, будь днём, кто-либо да проедет, а ночью кроме разбойного люда никто больше-то и не шастает.

   Стенки кареты, хоть и обиты изнутри войлоком, на ухабах поскрипывали, что нисколько не тревожило спутника, продолжающего дремать на своём углу, но дремота его была обманчива, в этом она уже успела убедиться. Лиза и сама попыталась подремать, но набегающие мысли сиюминутно развеивали дрёму, и она осматрито вала внутреннее убранство кареты, насколько позволял свет, проникающий в окна. По тому, как они были отделаны, чувствовалось, что хозяин достаточно обеспеченный человек и при этом не лишённый чувства прекрасного, настолько всё гармонично сочеталось во внутреннем убранстве. А в заснеженное окошко пробивался тусклый лунный свет, создавая в салоне лёгкий полумрак.

   И всё- таки монотонность езды и обездвиженность сморили её, и в какой- то миг она уснула. Сколько длилось это состояние, она не знала, но за окном занимался рассвет, и потихонечку начинало проясняться. Как не знала она и того, сколько за ночь на почтовых станциях поменяли лошадей, как и  то как Ефрем накинул на её плечи полушубок, чтобы не замёрзла.

   -Ефрем, смотри! Головой за неё отвечаешь! – приказным тоном сказал ему граф Апраксин, снаряжая в эту, как он назвал, экспедицию. Вот Ефремушка и старался, насколько позволяли ему возможности,  не оплошать. К тому же сам граф обещал оплатить деньгами немерено, чему Ефрем, конечно, не очень и верил, но в случае ежели, что случится по дороге с невестой, шкуру с него спустит, да и головы может лишить, это уже как пить дать, в этом он не сомневался даже. На это он спорый,- сначала делов натворит, а после задумывается,-  этого у него не отнимешь, даже над своими добрыми друзьями порой такие фортели выкидывал, что те потом за версту обходили его особняк.

    У каждого свои причуды, а у богатых они тем паче. Но с некоторых пор Ефремушка дослужился барского особливого расположения, чему и рад был, да и страшился тоже: с особых и спрос особый. Всю дорогу Ефрем глаз не смыкал, а это поди вёрст двести будет, да ещё в зимнюю пору. Ладно, зазноба попалась смирная, заботами не досаждала, как посадил в уголке, так и сидит. Да и на последней станции провожатого дали, иначе заплутаешь в этом треклятом тумане.

    Погода, если ночью стояла ясная, ближе к рассвету повалил снег крупными хлопьями, что дальше пятидесяти метров ничего не разглядишь, словно стена белая. К тому же, поднявшийся ветер грозил перерасти в буран, как оно и случилось. Лес и тот сливался с окружающим ландшафтом и куда ни посмотришь, всюду белое непроглядное безмолвие. Если не знать окрестность, то так и окоченеешь на дороге, не зная куда идти. Ефрем решил для себя на ближайшей станции остановиться на ночь ли, две ли, покуда буран не стихнет. Ежели, красотка заболеет, кто будет отвечать? Известное дело: Ефремушка. Он де не доглядел.

   И тут, в этом тумане сани наткнулись на что- то скрытое под свежевыпавшим  снегом и они подпрыгнули, растормошив Лизу, от чего с неё сон сняло, как рукой. В первое мгновение она опешила, увидев перед собой косматого мужичка с бородой, но уже через пару минут, вспомнив события, произошедшие накануне вечером, осунулась лицом. Мужичок, несмотря на разбойничий облик, при рассмотрении на свету, не казался таким уж устрашающим, да и одет относительно аккуратно по сезону.

  Вот сани притормозили и остановились, и Ефремушка приоткрыв оконце, вопросил у возницы:

 -Что там ещё стряслось? Почему остановились?

 - Так, дороги, это, ни зги не видно, - ответил возница, - может статья, встанем здесь?