Графиня поневоле часть тринадцатая

    Удивительным совпадением сей случай назвать тоже язык не повернётся, для подобного случая надо смотрины проводить. Но как могло получиться так, что её землячка свела знакомство с графом? От подобных мыслей, у Лизаветы голова кругом пошла. Ещё много загадок таил дворец светлейшего графа Апраксина, немало тайн хранил. А распутывать клубок этих тайн, у Лизаветы впереди целая жизнь.

   Лизавета вспомнила, как в один свой приезд, подруга в качестве спутника привезла с собой одного столичного мастерового, как она сама сказывала живописца с очень тонким восприятием людской натуры и природы родной. Также сказывала, что сей мастер постигал нюансы живописи и ваяния в самой Италии, Венеции, общался тамошними мастеровитыми талантами.

   И в тот самый приезд, а было это в разгар летней поры, когда всё вокруг в цвету, небосвод бесконечно и бескрайне синий, а солнца… С раннего утра печёт, вода в речке словно парное молоко, так и просит окунуться. Детвора, та что ещё не приспособлена к хозяйственным делам, то и дело бегает на речку, старушки древние и те дома не сидят, выходят  на улицу, косточки свои солнечным теплом размять.

   В одно утро,едва Лизавета, отойдя от сна, приводила себя в порядок, прибежала к ней подруга:

    - Лизонька! Лизонька!

    Лизавета даже испугалась, не случилось ли чего. Поспешно открыв створку окна, отозвалась:

    - Что случилось-то, Иринка? Кричишь, будто пожар где…

    Ирина, уже принаряженная, стояла перед ней и вся сияя от радости, ещё неизвестной ей. Смахнув с лица непослушную прядь волос, Ирина наконец раскрыла рот:

    - Лизонька, мастеровой к тебе послал…

   - С какой такой радости он мог за мной послать? Я его и в глаза-то не видела, - открестилась Лизавета, засмутившись сразу.

   - Ты может статься и не видела, а вот он, человек тонкой душевной натуры, сразу приметил. «Вот оно как, неделю в городе живёт, а как  заговорила», - про себя заметила Лизавета, но вслух же ответила:

   - И что ему могло понадобиться от меня человеку тонкой душевной натуры, - передразнивая пропела она.

    - Портрет, говорит, хочу маслом написать с неё…

  - Что? Каким маслом? Да меня тятенька опосля энтого на улицу не выпустит…

  - А мы про портрет никому не будем говорить…

   Идея, пусть и бредовая, заинтересовала тогда Лизавету и после небольших препирательств, больше для виду, она согласилась позировать. Иринка, постаралась и нашла всё необходимое для наряда, каковой требовался мастеру для портрета.
 
  Художник, худощавый и высокий ростом мужчина лет тридцати пяти-сорока, с небольшой бородкой клинышком, тонкими длинными пальцами оказался весьма любезным. Пока он занимался подготовкой к работе, устанавливая мольберт, палитру и краски, пытался одновременно разговорить Лизавету, правда делал это своеобразно. Сначала поинтересовался, местными новостями, о чём Лизавета ничего не могла поведать, поелику только отошла от сна, а после и напрямую спросил:
 
  - Лизавета, я правильно назвал Ваше имя?
 
  - Да.
 
 - Лизавета, Вы не станете противиться, коли я напишу Ваш портрет? У Вас исконно русское лицо, а я вот, работаю над серией работ, и мне просто необходимы образы юных девушек…
 
  - Почему Ваш выбор пал именно на меня?
 
  - По правде, Вас мне присоветовала Ирина, а теперь видя Вас воочию, сам убеждаюсь, что она ничуть не ошиблась и благодарю её за содействие…
 
   - А что за картина будет?
 
   - Да, покамест, только задумка.
 
  Вернувшаяся Иринка, попросила прощения у художника прощения, что она ненадолго отзовёт Лизавету.
 
   - Что Вы? Какое прощение, Да ради Бога, если есть в этом необходимость.
 
  Лизавета, вся заинтригованная подругой, прошла к ней. Иринка, обрадовано продемонстрировала ей свою заморскую диковину, музыкальную шкатулку с артистами.
 
  - Иринка, ради этого лишь позвала?
 
  - Как тебе живописец?
 
  - Ну, как я могу судить, я ещё ничего-то и не видела…
 
   - Да не о том я, как мужчина?
 
   - Интересный собеседник, вдумчивый…
 
  - Правда симпатичный? – не унималась Иринка в своих расспросах, вся горя нетерпением, а тут у Лизаветы, лучшей подруги, слова приходится вытягивать и более не задерживая, они вместе вышли к живописцу. Художник, уже подготовив, стоял в задумчивом ожидании.
 
  - Не сильно Вас утомили своим отсутствием? – Иринка лукаво посмотрела на него. А глазки так и сверкали искрами непонятного свойства.
 
   - Даже если и утомили, что я могу поделать противу Вас двоих? – шуткой отыгрался он в ответ.
 
   - Ничего. Ещё целый день впереди…
 
  Художник, продолжая игривый диалог с Иринкой, попросил Лизавету присесть на диванчик у окна, где по его мнению открывался наиболее выгодный ракурс, полнее выражалась душа, как выразился он.
 
   - Лизавета, а можно голову чуть наклонить? – а сам уже начал водить карандашом по холсту, намечая ему одному видимую картину. Взгляд его, весь сосредоточенный на полотне, казалось, ничем нельзя отвлечь. От долгого сиденья в одном положении, у Лизаветы затекли все члены и она попросила сделать небольшой перерыв.
 
  - Да, разумеется. Я, как-то увлёкшись, не подумал об этом…       
 
   После некоторого отдыха, когда Лизавета смогла украдкой подсмотреть на работу мастера, где увидела лишь отдельные очертания, в которых ей с трудом удалось определить, что сия работа станет портретом, живописец снова приступил к работе.
 
    Вся история с написанием портрета продлилась около двух или трёх недель, если не брать в расчёт, когда мастер прорабатывал тени, полутени и совсем уж непонятные для Лизаветы лессировку и проработку перспективы. С холста натянутого на временный подрамник, на неё словно из зеркала, смотрела вылитая Лизавета.
 
   Лизавета сама не могла поверить, что всё это сделано с помощью кисти и красок.
 
  - Просто волшебство какое-то! – только и смогла вымолвить она, заворожённая увиденным…
 
 А после, живописец просил позировать для какой-то картины в духе греческих легенд, на что Лизавета наотрез отказалась позировать, как он вместе с Иринкой не уговаривал. Как ей Иринка по секрету раскрыла сюжет картины, якобы погружённая в сон Психея. Но поскольку в технике живописания этих картин натурщица должна позировать либо полностью обнажённой, либо слегка прикрытой тонкой газовой материей, что Лизавета ни в какую не принимала, идея так и осталась витать в воздухе.

  - Какая прекрасная картина бы получилась, - сокрушался мастер.

  - Да пусть тогда Ирина позирует, - уклонялась Лизавета от настойчивых предложений.

  - Так она бы и рада, но у неё образ не совсем подходит для создания Психеи. Фактура, мол, не та, плоская она, словно молодец, - открещивался от идеи с Ириной живописец, намекая на хорошо сформированные груди. Лизавета не знала, что и делать в таких ситуациях. Словно она сама специально наращивала. И начинал, как обычно со своих посещений анатомических театров в Италии, чем вгонял в краску  Лизавету, не привычную к подобным разговорам.

   - Вот был я во Флоренции, в анатомическом театре, там девушки, юноши обнажённые, - но дальше, не желая щекотать девушкам нервы, он переходил на другие темы, более жизнеутверждающие и привлекающие внимание, чем он и любил пользоваться.

   В один из июльских дней Ирина с живописцем покинули городок, выехав обратно в Петербург. И как ни хотела Лизавета получить портрет в своё владение, они картину забрали с собой. А после, что произошло с картиной: продали её, себе ли Иринка оставила, о том Лизавета не ведала. И вот какую роль она сыграла в судьбе Лизаветы…