Графиня поневоле часть четырнадцатая

    О том же, что случилось с портретом, Лизавета не имела никакого представления. Она, конечно же, посредством тятеньки, могла бы выкупить у мастерового, что ей и в голову не пришло, да и испугалась, что тот зачнёт ругаться и браниться, что поступила необдуманно. Что теперь горевать-то.
   
   А произошло же следующее. Картина при появлении в Петербурге на одной из выставок настолько приглянулась столичному  коллекционеру, что тот начал торговаться с уже обговорённым заказчиком повышая ставки. И в конце концов заказчик вынужден был уступить картину коллекционеру, взяв слово у художника, что то сделает копию. И довольный совершённой сделкой, как-никак он и с картиной не расстался, копия-то у него будет, и денег на этом заработал немало. 

    А небольшая копия досталась Иринке, за столь роскошный подарок художнику, правда выполненный пастелью, но с автографом живописца, когда-нибудь через годы оцениваемую в сотни, а может статься и тысячи полновесных рублей, о чём Иринка не задумывалась, имея в супругах престарелого барона. И вот эта то картина небольших размеров выписанная  в альбоме у Ирины попалась на глаза графу. 

 …Варя, горничная предоставленная  Апраксиным ей в услужение, родилась во дворе замка. Её родная мать, Пелагея, была няней у графа – хозяина поместья, так и дочь осталась в стенах дворца, с молоком матери впитавшая все тонкости дворцовой прислуги. Когда же граф женился и обзавёлся семьёй, супруга графа сочла приблизить её к себе.

   Графиня любила с ней посекретничать,делиться прочитанным или услышанным, как и все молодые особы, не обременённые ведением хозяйства, хлопотами по дому, чем занималась прислуга, так что ей оставалось делать. Варя была немногословной, умела держать язык за зубами, импонировавшее графине, иной раз она просила её почитать, что-нибудь на сон грядущий, впоследствии, после смерти супруги, перенятый уже графом.
 
   Ему нравилось, как выразительно она читает, а мягкий выговор располагает ко сну и порою граф, так и не дослушав до конца историю, засыпал, Варя же, увлечённая сюжетом, продолжала читать и, лишь заметив по ровному дыханию, что граф спит, закрывала книгу. Но прочитанное, ещё долго не давало покоя, в желании узнать продолжение.

    Лизавета, вначале хотела было, возмутиться вероломным поступком графа и высказать, всё что она думает по этому поводу, но обаяние и обходительность  Апраксина напрочь обезоружили её, заставив забыть гневную отповедь, что готовила на случай прихода графа, она ненароком успела даже упрекнуть себя за скоропалительные выводы о нём. Вслух же ответила следующее:

    - Благодарю, Ваше сиятельство, - сказала она, а сама подумала: «и за этого человека меня собираются сватать?»

    - Прекрасная мадемуазель, уж простите Вашего верного слугу, что осмелился выкрасть Вас из отчего дома. Спокойной ночи, Лизавета, - и с этими словами он покинул её светелку, как для себя назвала комнату, Лизавета.

    Первая встреча, которой она и боялась и жаждала одновременно, оставила неизгладимое впечатление о графе Апраксине. А в жизни, чаще всего мы определяем для себя симпатию и антипатию к человеку именно по первому знакомству, что он оставляет о себе в нашей душе и на сердце тоже. Не исключается так же и то обстоятельство, что последующие встречи могут поменять наше мнение на диаметрально противоположное, тут уже всё зависит от поведения, как твоего, так и знакомого.

    В данном случае, Лизавета, как она оставила в своих записках, сделала для себя следующие выводы: граф Апраксин в целом не такая уж и плохая партия для замужества, даже, несмотря на то, что она не ставила своей целью так поспешно обременять себя семейными узами. Но коли так уж вышло, карты выпали подобным раскладом, зачем сердить судьбу, остаётся принять всё,  как есть. Ведь, как ни говори, что ни делается, всё к лучшему.

   Оставшись в светелке одна, Варя в тот момент отлучилась по другим хозяйским хлопотам, Лизавета сняла себя все юбки, с немалым трудом, но расстегнула туго зашнурованный корсет, поймав кончики шнурков, обнажившись до сорочки, спадающей до пола и подошла к зеркалу, расположенную на створке бельевого шкафа, обрамлённого затейливой резьбой, как и сам шкаф. 

   Тонкая шёлковая материя ничуть не скрывала её прекрасные черты девичьего тела: хорошо сложения длинные  стройные ноги, плавно переходящие в аккуратных пропорциях бёдра, талию. Немного полноватые груди с просвечивающим ореолом сосков под собственной тяжестью слегка оттягивали вниз, ничуть не омрачая счастливую владелицу сих прелестей до сего дня.

    Её лицо, типично славянской девушки, чья непередаваемая красота лишала сна восточных ханов на протяжении многих столетий,  мягкими чертами, долгие волнистые локоны, цвета спелой пшеницы, струясь по спине, ниспадали немного ниже талии. Открытые глаза с миндалевидным разрезом и поволокой, под гордым разлётом мягких и пушистых бровей, зеленоватого оттенка с искоркой мятежницы, о чём она и сама ещё не подозревала.

   Рассмотрев себя со всех сторон, Лизавета осталась довольна своей внешностью: хороша! Ну и что, что в ней пока не достаёт столичного лоска, сие дело наживное, да и в разговоре чаще использует просторечные выражения и не знает французского, в чём у неё в провинции не было особой надобности в этом, всё-то остальное при ней.

  Едва Лизавета успела застегнуть корсет, к ней явилась Варенька с посетителем, немного смутившим её, потому, как у себя, к ней дозволялось ступать в светелку только представителям женского пола.

  -Госпожа Лизавета, сей господин есть закройщик представительной фирмы Санкт- Петербурга по шитью женских нарядов и господин граф соизволил пригласить его для снятия мерки. У Вас же здесь нет других туалетов? – объяснила присутствие мужчины. – К тому же для венчальной церемонии также требуются приличествующие туалеты.

    - Но, Варенька, я не думала, что сие произойдет так поспешно. В этом, как мне думается, нет повода?

   - Госпожа Лизавета, в сём дворце я выполняю всего лишь обязанности прислуги, не более того и уж никак не вольна, что-либо решать. Что господин граф скажет, то и делаю, - словно оправдываясь сказала Варенька, - уж не обессудь, госпожа Лизавета.

   Мужчина же, отложив свои аксессуары, извлёк ленточный сантиметр для исполнения своих обязанностей, ради чего и был приглашён.

  - Мадемуазель, позвольте произвести замеры Вашей фигуры, - произнёс несколько картавя мужчина, предварительно водрузив на нос пенсне.- Прежде сняв верхнее платье, ибо оно исказит точность параметров, что в свою очередь скажется на нарядах.  В нашей работе важна точность…

   - Варенька, мне неловко, - за помощью Лизавета обратилась к Вареньке, как если бы та могла чем помочь в данном случае.

   - Госпожа Лизавета, сие не прихоть господина портного, а скорее долг службы, - сказала та, не первый день, пребывающая в столице.

    Лизавета, с немалым смущением и стеснительностью сняла платье, оставшись в длинной шёлковой сорочке:

   - Надеюсь, так будет вполне достаточно?

   - Если уж Вы действительно настолько стеснительны, в таком случае, придётся довольствоваться так. Материя тончайшая, - рассуждая больше для себя, нежели для Лизаветы, он попросил её поднять руки, пропуская под ними сантиметр.

   - Как восхитительно, идеальные данные для Вашего возраста и комплекции, - щедрость на слова импонировала Лизавете, хотя смысл его слов едва ли достигал до неё. В родном доме, она об этом никогда не задумывалась и не придавала какого-либо решающего значения.

   - Просто прелесть, какая талия, одно удовольствие,  Вы не находите, с желанием завести разговор с с Варенькой, сказал он, записывая на бумаге замеры, восхищался модист. Лизавета же, чувствовала себя не просто не в своей тарелке, она готова была провалиться сквозь землю со стыда.

     Никогда, до сих пор не обнажавшаяся до сорочки прилюдно и уж тем более в присутствии мужчины, чужого мужчины,Лизавета испытывала неловкость. Модисту впрочем было безразлично её мнение, он прекрасно знал свою работу и нареканий по качеству до сего дня не имел, если не считать какие-либо недочёты, не оговорённые изначально, что иной раз приходилось встречать у высокопоставленных дам или жён, подобных господ.Но ив этих случаях ему удавалось уладить дела задолго до того, чтобы они успели просочиться в общество.
   
     Господин Михельсон дорожил своей пепутацией, чтобы из-за каких-то копеечных работ лишаться дорогих клиентов. Его покойный отец, основавший модный дом, также с особой тщательностью подходил как к оформлению заказов, так и к обращению с заказчицами и заказчиками, независимо от того, какими бы заносчивыми ни были те,а того хуже надменными.Потому как, даже обслуживая знатных господ, Михельсоны всё равно оставались на уровне обслуги, что впрочем не умаляло их достоинства.

    - Я  о том же говорила госпоже, но они и слушать не хотят, - поддакнула Варенька, привычная ко всем этим разговорам ни о чём, дабы не молчать. 

    - Такая фигура сама по себе, словно бриллиант,- сыпал комплименты Михельсон

     - Так, я тоже  госпоже все ужи прожужжала про хорошо сложенную фигуру, что доставит одно удовольствие закройщикам и швейкам, а она ни в какую, - как бы жалуясь, произнесла Варенька, и одновременно подмигнула Лизавете.

   -Такая неблагодарная работа, - распалялся модист, испытывая благосклонность со стороны Вареньки, что если не переглядывания между Варей и Лизаветой, давно завершились смехом, а для модиста скандалом. Но девушкам никак не хотелось лишать человека столь хорошей, достаточно оплачиваемой работы, что они кроме улыбки проскальзываемой между ними ничто не предпринимали, Лизавета по незнанию, Варенька по положению.
 
   -Да, на такую фигуру, шить одно удовольствие. А ведь бывают телеса, что талию искать замучаешься, где она может быть, не говоря об остальном. Договоришься на три с половиной метра, а выходит все пять-шесть. А кто компенсировать будет? А их претензии, что платье полнит?

   - Это правда, - согласилась Варенька, - сначала распустят себя, а после модист прячь эти телеса.