Графиня поневоле часть восемнадцатая

   Обряд венчания был обговорён в Храме Спаса на крови.

   Вереница разукрашенных карет на санях с запятными и под переливчатый звон бубенцов на каждой тройке, лихо промчалась по городским улочкам. Каких только экипажей здесь не было: и с амурами по углам кареты, поддерживающих крышу, с сиренами и тритонами, неизменным было одно: на дверках всех карет красовался дворянский герб. Карету же, с венчающимися графом Апраксиным и Лизаветой Бахметьевой, везла шестёрка, запряженных попарно друг за другом, белых коней  с плюмажами на макушках и бубенцами на дугах, чей звон далеко разносился по округе в морозном воздухе. Прохожие, горожане, случившиеся оказаться на улице в это время, с нескрываемой завистью, провожали свадебный поезд. Глаза девушек на выданье горели восхищенными взглядами, наверняка, представляя свои обряды венчания уже в скором будущем.

    Такое количество титулованных особ Лизавете за всю жизнь не доводилось лицезреть одновременно, господа в расшитых золотом камзолах, в белых завитых париках и непременно у каждого на перевязи висела шпага, в богато украшенных ножнах; знатные дамы  в дорогих туалетах, перед которыми меркли туалеты провинциальных модниц, с высящейся на голове шляпой с украшениями из страусиных перьев, ничуть не уступая своим кавалерам, а порою даже превосходя их, благодаря украшениям из золота. От всего увиденного у Лизаветы кружилась голова, и без того волнующейся  из-за предстоящего процесса венчания.

   Все, словно по команде, повернувшись к Храму лицом, троекратно перекрестились и лишь затем неспешно двинулись к главному входу. Переступив же порог Храма под руку с графом, будущим мужем, они торжественно прошли к алтарю, где их ожидал священник, облачённый в золотом расшитую ризу.

  Всё вокруг поражало Лизавету, посещавшую скромную церковь у себя в городке на воскресную службу: высокий свод потолка, плавно переходящий в своды купола, роскошно расписанные плафоны на библейскую тему; вычурный иконостас с золотой резьбой и в человеческий рост святыми ликами, золочёное распятие, выполненное в натуральную величину и поражающее реалистичностью, свечи, горящие в шандалах, перед иконами на стенах, что казалось, все благословляли их. Ей казалось, что она очутилась в прекрасном сне, настолько всё было сказочно красиво. Как же сожалела Лизавета, что на венчании, на главной в её жизни церемонии, не будет её родителей.

  Она не ведала, что и здесь граф предвосхитил её желание, с минуты на минуту, ждали экипаж, на котором прибудут её батенька с маменькой. Какими словами воспользовался  Ефремушка, о том и сам Апраксин не ведал, поскольку он только передал письмо с сургучными печатями по четырём углам и пятой в центре, но наказал: без родителей Лизаветы не возвращайся.

  Как ни не  желал Ефремушка ехать, да и страх перед родителями Лизаветы никуда не делся, сосал под ложечкой,а всё одно пришлось отправиться. Ладно, хоть дорогу теперь знает, не заплутает и сбегать тоже не надо, с самим поручением Их Сиятельства. Тут уж, никто не посмеет поднять на него руку. Сам кого хочешь огреет, в памяти ещё не выветрилась встреча с проходимцами случившаяся возле базара.

  … Рано поутру, оглашая округу криком возницы, переливающимся лаем собак, почуявших чужака, на окраине города появилась санная карета с графским гербом. Холёные лошади легко везли экипаж, только лишь из ноздрей валил пар, подчёркивая мороз. Возница в тулупе, да в валенках, подёргивал вожжи, подгоняя лошадей.

 - Ивашка, кажись, приехали? – услышал он крик, раздавшийся из нутра кареты, за спиной.

  - Да мне тоже, так кажется. Отогреться бы, - мечтательно произнёс возница, прихлопывая ладоши друг об друга в толстенных варежках.

  - Ну, коли, приехали и отогреемся и голод сморим, - всё тот же голос дошёл до его слуха.

  - Да неплохо бы…

  Вот уже карета свернула на улицу, примыкающую к улице, где живут родители Лизаветы. И как ни храбрился Ефремушка, а сердце ёкнуло. Одно дело умыкать девушку, а другое ответ держать перед её родителями. И вольностей не позволяй, об этом крепко-накрепко наказал барин. «Как бы ни свирепствовали, коли случится так, - сказал граф, - перетерпи. Но постарайся, как можно скорее предъявить им моё письмо. В провинции к письмам с сургучной печатью уважение соблюдают».

   Но письмо письмом, а бьют то чаще не по письму, а по лицу, это тоже ведь надо иметь в виду. Да и разъяренному отцу, когда пред ним решит появиться невольный зачинщик страданий, может быть и сказать-то ничего не поспеешь. В морозном воздухе, окрашенным розовым восходом поднимающегося от сна зимнего солнца, неспешно опускались на землю крупные хлопья снега. Городок утопал в снегу, крыши домов под глиняной черепицей в богатых домах, тесовые крыши, повсюду лежал белый снег. Он уютно разместился даже на еловых лапах, на крупных ветках исполинских тополей, что кронами упирались в небо.

   - Погодь, Петруша, чуток, - ещё раз подал голос Ефремушка из кареты.
 
 - Ну, что там, ещё-то?
   
 Ефремушка выполз из кареты в своём долгополом тулупе,когда от него не требовалось спешки, любил он побарствовать, и подойдя к козлам, на которых восседал Петруша, начал разговор:

   - Петруша, я чего хотел-то предложить? – начал Ефремушка, поглядывая по сторонам.   

   - Я слушаю тебя, Ефремушка…

   - Так вот, я тут по дороге подумал, похоже, сподручнее будет тебе первым посетить купца нашего дорого…

   - С чего это вдруг?

    - Да, Петруша, ты никаким боком здесь не принимал участия, тебя купец-от не знает: ни в лицо, ни по имени… - стал объяснять свою позицию Ефремушка, прикинув про себя встречу с Бахметьевым, коего хоть и не знал, а опаска была.

    - Ну,хорошо, пойду первым. А что сказать-то? – осведомился возница, до этого как-то не сталкивавшийся с подобными поручениями, одно дело отвезти-привезти, совсем другое иное поручение выполнять. Все подобные дела поручались-то Ефремушке.

   - Да, вот, думаю…- он даже глаза прикрыл для пущей убедительности, - может статься, так, мол и так, скажешь, с особым поручением к Вам направлен человек из самой столицы. Они в провинции, дюже уважают высоких гостей…

   - Это понятно, а спросит: не ты ли случаем этот человек с поручением? Тогда что ответить? Или стоять, словно воды в рот набравши?

   - Как он спросит про человека, ответишь, мол он в карете дожидается, Вавшего, мол, высокого позволения…

   - А по шапке не дадут? – как-то неуверенно глянул Петруша на Ефремушку.

   -За что тебе по шапке-то давать. Да и ты только и скажешь, человек дожидается с письмом от самого сиятельного графа. – ещё раз повторил ему поверенный.

    - Теперича, кажись, понял. Ну, что, поехали? – он тронул вожжи, готовый подхлестнуть лошадей.

    - Да, дай мне хоть расположиться, - упрекнул Ефремушка возницу, подбирая полы тулупа, и, закрываясь изнутри.

    - Ну всё, Петруша, гони.

   Минуты через три возница остановил лошадей и подведя к привязи, закинул вожжи. Осмотревшись по сторонам, он увидел макушку церкви с золочёными крестами и помолившись об успехе дела, трижды перекрестился размашисто. После потирая руки, продрогшие на холоде, направился к главным воротам купеческого дома.

   «Гляди-кось, в провинции, а тоже не плохо живут, хоромы эвон какие», -про себя отметил Петруша подходя к воротам и взявшись за колотушку.

    На стук послышался заливистый лай собаки, а после и басистый голос самого хозяина:

  - Кто ещё там с утра пораньше сон тревожит?

  - Доброго дня, Вам господин…