Т. Глобус. Книга 4. Глава 10. Помощь отца

Глава 10. Помощь отца

Стволы деревьев выскакивали из темноты, отзываясь на свет фонарика. Это походило на игру, придуманную с ночным чувством юмора.

Лес каким-то образом знал, что Крат здесь идёт по его покоям, под его живыми колоннами, по его мхам. У Крата обострённое чувство чужого внимания. В городе он оглядывается на взор из дальнего окна. А здесь он шёл, весь окружённый вниманием. Лесу было интересно, кто он такой и зачем-почему петляет здесь. Только лесное внимание не в родстве с человеческим: в нём другие ритмы, другое целое и другие части. 

Кто такой Крат? - в смысловых категориях леса это не тот же вопрос, какой задал бы человек. Людей интересуют социальные черты, а для леса он был тёплым фактом, живым существом, которое внесло в лесные покои своё "возмущение".
 
Лес ощущал его на вкус и запах - и не только на телесный вкус, но и психический. И Крат был ему интересен, однако это был парадоксальный - спокойный интерес. Крат стал гостем леса, почти его частью - поэтому вызывал к себе любопытство, но странное - бесстрастное любопытство. 

Пространство, оно вообще внимательное, но при этом бесстрастное. Или очень терпеливое.
 
Крат вышел из хвойных залов на открытое ветреное поднебесье. Перед ним раскинулось чёрное озеро под глянцевой скатертью. Ветер по озеру носился вольным конькобежцем, лёгким драконом, рисуя узоры. Звёзды дрожали тут и там в оголяющемся небе.

Если бы Валентину довелось войти в прошлое, убил бы он Лёнечку, уже имея опыт внутреннего суда - убил бы? Крат задумался об этом, глядя в даль по ту сторону водоёма, где на влажной темноте изображался чёрной акварелью скупой и неясный ландшафт.

Сердце забилось громче от этого вопроса. И где-то рядом прозвучал голос.
- Не делай этого.

От того, что голос был совсем-совсем близкий, Крат вздрогнул до нутра. Голос отца.
- Юра, остановись! Ты на самом краю, не делай шаг вперёд, отступи!
Он понял, о чём говорит отец.
- Но я же… - только сумел вымолвить себе в оправдание.

- Ты хочешь казнить развратника, но все его жертвы - добровольные. Не равняй себя с твоим другом. Твой друг убил негодяя, который крал и обманывал, который хотел совершить насилие, поэтому друга твоего можно оправдать, а тебя - нельзя. Не делай на Змея ловушку. Взорвать его - не более, чем киноэффект. Убить не получится. Он проживает в сердцах, у него толпы носителей. Есть лишь один способ его одолеть - не слушаться, и тогда он засохнет. Ты оправдываешь свой революционный порыв местью за Лилю, но уверен ли ты, что она обижена, оскорблена? Может быть, польщена? Столько раз подставляться под обиды - похоже на встречное согласие, не правда ли? Пора тебе остыть.

Крат очнулся и увидел, что озеро изменилось. Ветер остановился, лес умолк, над водой появился туман. Стало холодно, только это был абстрактный холод - лёгкий, почти невесомый.
 
- Прошу тебя, не делай! Змей взорвётся на одну секунду, а ты пострадаешь навсегда.
- Ты, наверное, прав, - с паузой произнёс Крат.

Кто-то принялся ходить за его спиной по лесному краю, похрустывал веточками, но он не стал оглядываться, чтобы не нарушить беседу.
 
- Я-то сам ничего путного не сделал, - сказал отец голосом тяжело больного. - И получается так, что в тебе моё оправдание. Я тоже, получается, жил не напрасно. Умоляю тебя: не совершай поступков, последствия которых неуправляемы. Не садись в машину без тормозов. Не сочиняй пьес, в которых гибнет автор. Послушай меня, в мире много боли, но иногда лучше её терпеть - знаешь почему? Потому что лечение подчас хуже болезни. Не умножай скорбь. Лучше быть робким, чем дерзким. Лучше стать пенсионером, чем революционером. Да-да, улыбайся, сынок. Дерзновенные люди уповают на преобразование мира, но штука в том, что преобразовать его никому не дано.
 
- Да, я увлёкся мечтой, но это мечта о справедливости, о возмездии!
- Понимаю тебя, и всё же остановись! Иначе беда.
- Я уже так настроился, подготовился…
- Ты по-другому на вопрос погляди: сейчас твоё геройство - такой же Змей, только твой личный. Отвернись от него, прояви разум.

И несказанное произошло: точно валун с его души свалился; как будто от колдовских чар он избавился.
 
- Спасибо тебе, отец, - прошептал он, растроганный. 
- Ну вот, не напрасно я труд совершил: ты услышал меня, Юра.
- Погоди, - спохватился Крат. - Не умолкай. У меня вопросы к тебе. Кто была праматерь человеческая? Почему их две?

- В земной истории несколько вариантов прошлого; они порой накладываются и даже с эффектом интерференции. Вариантов может стать ещё больше, ибо прошлое живёт, у него свои перспективы развития. Прощай, мне пора.

Смолкло. И тишина звучит по-иному. Пустынно вокруг. Он огляделся, и вот мир тронулся в путь: зашумели верхушки деревьев, ветер коснулся его головы. Туман поплыл над водой сонными лохмотьями.
 
"Спасибо тебе, мой папа! Наверно, трудно обретать голос и ещё трудней обретать облик. А я докучаю вопросами!"
 
Боковым зрением заметил зарево за стволами справа от плеча. …В надвигающемся багрово-золотом человеке узнал Валентина: тот нёс яркий факел.
 
- Потерял тебя, заждался. А фонарь ты унёс, поэтому я сделал жгут. Из бересты, вот, и промасленной тряпки. Ты чего застрял, я напугал тебя своим признанием?
- Нет, помог настроиться на важный вопрос.
- Решил вопрос?
- Да, я сейчас говорил с покойным отцом: он велел мне отменить дуэль.
- Да ну их в баню, эти дуэли! …Слушай, ты счастливчик, это же здорово! А мне мой даже не снится.

Они пошли от воды обратно. Фонарик оказался не нужен: факел светил щедрей и освещал не отдельные лесные предметы, но целые комнаты и галереи.
 
Две фосфорических круглых точки обратились к ним из темноты. Смышлёные путники переглянулись: отметили, что стали объектом звериного внимания. Затем рукой позолоченной статуи Валентин указал под крону дерева - там среди ветвей тоже расположились чьи-то зеркальные глаза.
 
Неровный свет факела мимоходом наряжал сказочной красой шершавые стволы.

- Для чего мы живём? - спросил Валентин, улучив момент согласия шагов и, быть может, сердечных ритмов.

- Не знаю. - Крат пожал плечами. - Живёт, например, почвенная бактерия, просто живёт, но при этом превращает минералы в органическую почву. Живёт, например, дождевой червь, просто живёт, но при этом создаёт из бедной почвы богатую, плодородную. И думающий человек, если он честно живёт, создаёт умную земную обитель - культуру, смыслосферу. А схимник освещает земную обитель невечерним светом молитвы. А…

- А мне что делать? - подхватил Валентин. - Я же не схимник.
Крат засмеялся и сделал объявление:
- Ура, я заказал пенопласт. 
- Зачем?
- Для нашего с тобой сказочного зодчества, - беседа вызвала в нём жизнерадостный смех.
- Да? Ну, ладно, - откликнулся Валентин.

Впереди, в прогале последних стволов, показался трепетный свет угасающего костра. Тут и факел в руке Валентина стал гаснуть и чадить, и они побежали выручать огонь.

Если сравнить матовый блеск ночных звериных глаз и пламя костра, сразу становится понятным их различие. Свет сознания обращён в себя и освещает своё же созерцание; он только отблескивает наружу, а пламя костра изначально развёрнуто наружу, ибо огонь сам от себя отрекается, превращаясь в яркий свет.

- Нет, вот ты мне скажи, - Валентин подставил под водку кружку вместо стопки, но Крат поправлять его не стал. - Ты мне скажи, для чего мы живём? Нет, ты меня прости, это может быть некорректный вопрос, но мне такой вопрос и задать некому, потому я так обрадовался, что ты приехал. Ну, думаю, теперь есть у кого спросить.
 
У Крата изменилось настроение после встречи с отцом. И некоторые слова приобретали перламутровый отлив, а некоторые показались пушистыми. Лицо собеседника стало прекрасным и не требующим никаких разъяснений, потому что это лицо всё уже знает, только не отдаёт себе в этом отчёта.
 
Отец снял с его души камень долго неосознаваемой неправоты. Крат готовил преступление, но был уверен в том, что готовится к подвигу. А сам готовился к изощрённому самоубийству (которое не краше тупого и невзрачного). Сейчас он веселился от радости, что вернулся к правде, и не знал, как объяснить Валентину своё веселье. Его смешило всё подряд, как смешат праздничные шутки (хоть умные, хоть глупые) счастливое дитя.

- Что ты говоришь, Валя? Зачем живём?
Он совсем некстати расхохотался, но ужасающий вопль ночной птицы охладил его и вывел из веселья. Валентин тоже встревоженно обернулся к лесу, потом встревоженно посмотрел на товарища.

Крату пришлось взять себя в руки и с мыслями собраться. Хмеля он совсем не ощущал, напротив, он был кристально ясен и трезв, только вот неожиданно счастлив.
 
- Валя, друг мой, я постараюсь ответить, но ты не обессудь, если скажу невнятицу. 
- Имеешь право, - заранее позволил Валентин.

- Лучше вслух не говорить о сакральном, потому что словами мы искажаем сакральное. Если к нашей беседе присоединился бы ангел, он вряд ли объяснил бы нам, что такое свет ума или вкус благодати. И вряд ли смог бы сказать нам, зачем возникла жизнь, или как она возникла. Сам вспомни: как возникает в душе мелодия? Сможешь объяснить?

- Нет, - внимательно ответил Валентин.
- Возможно, для ангела мироздание мало отличается от мелодии. Ангел тоже не сможет объяснить. Хотя понимает. Он будет молчать или что-то внушать нам своими очами. Возьмём вопрос более шкурный: какая задача у человека? У меня есть ответ, но он почти равен молчанию.
 
- Какой? Говори.
- Богопознание.

Наступило молчание. Валентин посмотрел в костёр, посмотрел на собеседника, поднял голову. 
- И всё? - догадался произнести.
- Да. Это всё, - вернулся в мысль Крат, хотя уж было простился с ней, залюбовавшись костром и поляной.
- А ты говоришь, ответа нет! - промычал Валентин.

- Он практически равен молчанию, - подтвердил Крат, - поскольку предмет познания находится за границей наших возможностей. Тем не менее, мы заняты богопознанием, чем бы ни занимались. Это бессловесное познание, апофатическое. И лучше не произносить таких слов: в них заявка на значительность при безответственности за сказанное.

- Значит, богопознанием? - испытал слова Валентин.
Крат кивнул.
- Но совсем не говорить об этом нельзя, хоть ты и запрещаешь! Совсем-то молчать невозможно! - возмутился Валентин.

И Крату опять стало так смешно, что он чуть не захлебнулся водкой.
- Утонуть в алкоголе - почётная кончина, - заявил Валентин и поймал ту же смешинку.
 
Водки было много, потому что оба взяли её в поход, и ночь была просторна, и лес гулял на ветрах и гулко пел, не умолкая. 
 
Под утро, при бледном свете неба над поляной, Крат лёг спать у потухшего костра. Завернулся в покрывало и закрыл глаза. Хорошая ночь.

"Задача человечества - создать Навь, светлый мир для проживания в тонких телах. Навь это одоление смерти и новая жизнь. Одоление злой смерти, ибо есть и благая смерть, то есть как раз Навь. Это ландшафт небесного сознания, угаданный человеком и ставший реальностью. А пока что мы с Валей из пенопласта построим для детей теремок, да!"
 
И уснул.