113 Суворовский субботник 22 апреля 1972

Александр Сергеевич Суворов

О службе на флоте. Легендарный БПК «Свирепый».

2-е опубликование, исправленное, отредактированное и дополненное автором.

113. Суворовский субботник. 67-й ОДСРНК ДКБФ.  22 апреля 1972 года.

Сводка погоды: Калининград, суббота 22 апреля 1972 года дневная температура: мин.: 1.4°C, средняя: 5.2°C тепла, макс.: 9.6°C тепла, без осадков.

Итак 16 апреля 1972 года по Морскому и Годковскому законам в соответствии со сроком службы на флоте я перешёл из категории "дух", "душара", в категорию "карась", то есть стал матросом, отслужившим шесть месяцев (полгода из трёх лет службы). В марте-апреле 1972 года в экипаже новостроящегося БПК "Свирепый" матросов с таким сроком службы было только двое - Коля Гилёв и я, остальные прослужили год и более. Поэтому неизбежно и закономерно возникла необычная ситуация - как "карась" я ещё не имел никакого права участвовать в делах заслуженных моряков, а как активный комсомолец - участвовал, да ещё как!

Мои товарищи, друзья, матросы (борзые караси или салаги), особенно полторашники и подгодки никак не могли взять в толк, почему и как этот карась Суворов дружится с годками и ДМБовскими годками, осмелился восстать против годковщины, лезет повсюду, выёживается, что-то там придумывает, а годки и даже комсорг корабля лейтенант Николай Судаков его слушают и принимают его "бредни". Вот и боевые листки и стенгазета, которые комитет ВЛКСМ комсомольской организации экипажа БПК "Свирепый" начали выпускать, а Суворов писать и оформлять, сразу же стали востребованы всем экипажем.

Все ребята парни, как парни, нормальные пацаны и матросы, а этот Суворов поддержал на комсомольском собрании идею организовать социалистическое соревнование боевых частей экипажа корабля в честь 50-летия образования СССР. 21 февраля 1972 года ЦК КПСС принял постановление «О подготовке к 50-летию образования Союза Советских Социалистических Республик» и рекомендовал всем партийным, советским, комсомольским, общественным организациям, трудовым коллективам развернуть подготовку к 50-летию образования СССР. Причём ЦК КПСС «одобрил инициативу передовых коллективов предприятий по широкому развёртыванию социалистического соревнования за достойную встречу юбилея Союза ССР и досрочное выполнение плана второго года девятой пятилетки». Празднование 50 годовщины образования СССР должно было состояться 29 декабря 1972 года.

Для большинства матросов экипажа новостроящегося БПК "Свирепый" это событие (50-леитие образования СССР - автор) было чем-то далёким, эфемерным, неблизким, поэтому особого энтузиазма предложение соревноваться в честь этого праздника ребята не поддержали, зато очень живо откликнулись на идею скорейшей подготовки корабля к выходу в море на ходовые испытания, на учебно-боевые стрельбы, потому что этого хотели, об этом мечтали буквально все в экипаже БПК "Свирепый".

Наш первый замполит капитан-лейтенант В.А. Тихонов почему-то выражался, говорил и излагал свои мысли не человеческим языком, а фразами и словами из постановлений ЦК КПСС, передовицы в газете "Правда" и административно-командным языком (даже не флотским - автор), поэтому матросы его не воспринимали. Зато наш командир корабля капитан 3 ранга Е.П. Назаров и первый старпом капитан-лейтенант А.А. Сальников говорили предельно кратко, ёмко и точно, они просто ставили перед нами боевые задачи, формулировали их без лишних слов и пояснений, что тоже было не очень-то хорошо, потому что ребята не чувствовали воодушевления, окрылённости, азарта. Я с такой постановкой задач, как это делали замполит, старпом и командир корабля, внутренне был не согласен.

Я слышал как сетовали и огорчались ДМБоские годки, годки и подгодки нашего первого экипажа БПК "Свирепый" и вспоминали, например, командиров или старпомов крейсеров, эсминцев и сторожевиков, на которых они служили. Годки говорили, что их замполиты и командиры воодушевляли матросов так, что им всем хотелось немедленно идти в бой, делать авральную работу, не щадя живота своего. Я запомнил эти горестные воспоминания и подумал, что в Молниях, Боевых листках и в нашей корабельной стенгазете, а также в решениях комсомольской организации корабля можно было бы иначе выразить и сформулировать наши боевые задачи экипажа новостроящегося БПК "Свирепый".

Не только мне не хватало романтики и окрылённости в нашей военно-морской жизни. Тяжёлый труд, напряжённая учёба, не менее тяжёлый флотский быт "приземляли", угнетали, перенапрягали молодые организмы матросов, давили на психику, портили настроение своей "армейской сухопутной шагистикой" и воинской дисциплиной. Всем хотелось перейти на корабль, жить настоящей флотской жизнью, кушать настоящую флотскую еду по морским нормам, жить и служить по морским обычаям, флотским правилам и годковскому закону. Всем надоела казарменная жизнь в учебном центре 67-го ОДСРНК. Всем хотелось перемен...

15 апреля 1972 года был Всесоюзный ленинский коммунистический субботник и мы всем экипажем с утра наводили порядок на всей территории учебного центра 67-го ОДСРНК, пытались спилить старое засохшее дерево, когда-то украшавшее ещё немецкую морскую школу, а теперь с обрезанными ветвями одиноко и мёртво возвышавшееся посередине нашего двора (плаца). Это корявое сухое дерево было символом нашей заскорузлости здесь, в Дивизионе-Экипаже, и нам всем казалось, что спилив это дерево, мы обновимся, скорее попадём на наш новостроящийся корабль, заживём по-новому. Дерево так и не поддалось: пилы тупились, древесина была настолько плотной, что не поддавалась даже топорам, а ствол у комля был настолько широк, плотен и узловат, что не поддался многим поколениям немецкий и советских моряков. Вечером в 19:00 годков и старшин, активистов и ударников субботника, отпустили в увольнение, а они вернулись с приключениями, о которых я рассказал в предыдущей новелле "Шмон и кипеш"...

Не знаю, может быть я всё ещё действительно был молодым и юным "карасём", но я любил субботники, потому что мама и папа устраивали наши семейные субботники весной у нас во дворе нашего дома, в саду и в огороде, на нашей улице и все соседи с удовольствием тоже участвовали в общей работе по очистке улицы и нашего уголка возле углового телеграфного столба, где мы, дети, обычно играли. В один из таких уличных субботников наши родители посадили в этом ребячьем уголке колючие кусты шиповника, в которых мы сразу же проделали лаз, а наши папы вкопали нам в середине этих кустов столик и две лавки. Это было "наше место"...

В Суворовской Средней школе №1, как и во всех городских предприятиях и учреждениях, тоже проходили весенние субботники, а ещё комсомольцы весной (12-15 апреля) убирали город от зимнего мусора, проводили традиционное народное гуляние Масленица, украшая его не только обычными танцами, гуляниями, лазанием по ледяному столбу за подарками, но и выступлением комсомольской агитбригады, исполнением народных, революционных и советских песен. Наши школьные субботники на территории школы всегда проходили с торжественной линейкой, с барабанами, горнами и знамёнами, с соревнованием сначала трудовым, а потом спортивным. Нас всех кормили горячими пирожками с повидлом и горячим таем из больших термосов, а мы веселились, играли и баловались вовсю...

Субботники в СССР вообще были в почёте, хотя находились и такие парни, девчата и взрослые, которые скептически относились к идее праздника свободного труда свободных людей, они говорили, что "за так, то есть бесплатно, работают только дураки", что "каждый и любой труд должен быть оплачен". На таких во время субботников мало кто обращал внимание, прощали им и лень, и тихий саботаж, и бурчание втихаря...

Первый массовый субботник в Советской России состоялся 10 мая 1919 года на Московско-Казанской железной дороге, в нём приняло участие 205 человек. Этот субботник стал поводом для статьи В.И. Ленина «Великий почин (О героизме рабочих в тылу. По поводу „коммунистических субботников“)». Вот что он писал в статье: «Коммунистические субботники» потому так важны, что начали их рабочие вовсе не поставленные в исключительно хорошие условия, а рабочие разных специальностей, в том числе и рабочие без специальности, чернорабочие, поставленные в обычные, т. е. самые тяжелые условия. Мы все хорошо знаем основное условие падения производительности труда, которое наблюдается не в одной России, а во всем свете: разорение и обнищание, озлобление и усталость, вызванные империалистской войной, болезни и недоедание. Последнее по важности занимает первое место. Голод — вот причина. А чтобы устранить голод, нужно повышение производительности труда и в земледелии, и в транспорте, и в промышленности. Получается, следовательно, какой-то порочный круг: чтобы поднять производительность труда, надо спастись от голода, а чтобы спастись от голода, надо поднять производительность труда. Известно, что подобные противоречия разрешаются на практике прорывом этого порочного круга, переломом настроения масс, геройской инициативой отдельных групп, которая на фоне такого перелома играет нередко решающую роль. Московские чернорабочие и московские железнодорожники (конечно, имея в виду большинство, а не горстки спекулянтов, управленцев и т.п. белогвардейщины), это — трудящиеся, которые живут в условиях, отчаянно трудных. Недоедание постоянное, а теперь, перед новым урожаем, при общем ухудшении продовольственного положения, прямо голод. И вот эти голодные рабочие, окруженные злостной контрреволюционной агитацией буржуазии, меньшевиков и эсеров, устраивают «коммунистические субботники», работают сверхурочно без всякой платы и достигают громадного повышения производительности труда, несмотря на то, что они устали, измучены, истощены недоеданием. Разве это не величайший героизм? Разве это не начало поворота, имеющего всемирно-историческое значение?".

Я не стал переписывать цитаты из статьи В.И. Ленина в корабельной стенгазете, посвящённой итогам Всесоюзного коммунистического субботника 15 апреля 1972 года, потому что на фоне шмона и кипеша, который случился из-за наших разгульных годков, никто бы из матросов экипажа новостроящегося БПК "Свирепый" не понял бы значения и идеи субботника, зато я написал стихи В.В. Маяковского и нарисовал сатирический рисунок, немного исказив большой плакат к субботнику, добавив в него наших "героев" годков в образе военно-морских ухарей - стиляг.

Холод большой.
Зима здорова.
Но блузы прилипли к потненьким.
Под блузой коммунисты.
Грузят дрова.
На трудовом субботнике.
Мы не уйдем, хотя уйти имеем все права.
В наши вагоны,
На нашем пути,
Наши грузим дрова.
Можно уйти часа в два, но мы уйдем поздно.
Нашим товарищам наши дрова нужны: товарищи мерзнут.
Работа трудна,
Работа томит.
За неё никаких копеек.
Но мы работаем, будто мы
Делаем величайшую эпопею.
Мы будем работать, всё стерпя,
Чтоб жизнь, колёса дней торопя,
Бежала в железном марше
В наших вагонах,
по нашим степям,
В города промерзшие наши.
"Дяденька, что вы делаете тут?
Столько больших дядей?"
- Что? Социализм:
свободный труд свободно собравшихся людей.

На рисунке к этому отрывку из поэмы В.В. Маяковского "Хорошо" (1927) я изобразил огромного могучего рабочего в матросской робе с молотом, который замахнулся чтобы хорошенько "вдарить" по заскорузлому пню в виде, напоминающем одновременно фашистскую свастику и вензель НАТО, а сзади на молот рабочего налипли и цепляются за него фигурки стиляги в морских клешах, полуголая девица в матросском бушлате, ленивый и небритый парень в тельняшке с пьяной физиономией и "вечной цигаркой" во рту, вороватый гад, который клеит на молот картинку из порножурнала... Надпись к рисунку: "Паразиты и лодыри, не работая сами, мешают работе свободным людям".

Стенгазета, которую одобрил только один человек в нашем экипаже новостроящегося БПК "Свирепый" - наш первый комсорг лейтенант Николай Судаков, провисела (как он и предсказывал - автор) только один вечер, ночью её сорвали, разорвали в клочья и оставили на стене в коридоре только обрывки на деревянных рейках. Эта газета, особенно, мой рисунок и подпись вызвали такую бурную реакцию, что я опять подумал, что мне "тёмную" не избежать. Годки, которые принесли в Дивизион-Экипаж порнографию, из-за которых был шмон (обыск) и кипеш, страшно на меня обиделись и все сразу вспомнили, что я ещё "карась" и что "твоё место, Суворов, возле параши"...

Всю неделю до 22 апреля 1972 года (день рождения В.И. Ленина - автор) я был "под прицелом" повышенного внимания и контроля со стороны годков, подгодков, молодых, борзых карасей, мичманов и офицеров экипажа корабля. Некоторые, например, штурманский электрик БЧ-1 матрос Толя Мартынов, ходил мимо меня приблатнённой походкой "руки в брюки" и "ненароком" задевал меня боком или плечом, причём так, что я либо шатался, либо должен был упасть. Годки (даже те, с кем я до этого события мирно сосуществовал -а втор) демонстративно меня не замечали, отворачивались, делали вид, что меня "в упор не видят". Даже мои старшие друзья-товарищи, члены комитета ВЛКСМ экипажа корабля, старались со мной "не яшкаться"...

В субботу 22 апреля 1972 года, в день рождения В.И. Ленина, мы, как обычно, участвовали в праздничных общественно-политических мероприятиях. Замполит капитан-лейтенант В.А. Тихонов и старпом капитан-лейтенант А.А. Сальников попытались настроить личный состав экипажа на то, чтобы коллективно свалить злосчастное сухое дерево на плацу Дивизиона-Экипажа по типу коллективного коммунистического субботника, но в это время свирепствовала весенняя эпидемия гриппа и многие заболевшие и простуженные годки, в том числе и мой друг и товарищ командир отделения рулевых старшина 1 статьи Александр Кузнецов, во всеуслышание заявили: "Вон самый сознательный и свободный комсомолец - паразит и лодырь карась Суворов, пусть покажет, как надо строить социализм!".

Замполит капитан-лейтенант В.А. Тихонов сразу же вошёл в раж, начал вещать и стыдить, а старпом капитан-лейтенант А.А. Сальников выразительно взглянул на меня и мне ничего не оставалось, как выйти из строя и молча пойти в гараж - мастерские за инструментом...

Ещё 31 марта 1972 года в пятницу приказом командующего Балтийским флотом была объявлена весенняя форма одежды: бушлат, брюки суконные, «ХБ» («хабешка»), бескозырка и ботинки кожаные. В дополнение к приказу объявили, что скоро в Дивизион-Экипаж придёт фотограф из фотоателье и можно будет сфотографироваться для отправки фотоснимков домой, родителям, жёнам, любимым и друзьям. Кроме этого замполит капитан-лейтенант В.А. Тихонов, который после памятного комсомольского собрания о годковщине потерял всякий авторитет в экипаже новостроящегося БПК «Свирепый», начал навёрстывать упущенное, стал чаще бывать в кубриках-казармах, на занятиях, даже пришёл на утреннее построение в субботу 22 апреля 1972 года и объявил, что «намечается много культпоходов в Калининград, в музеи, в форты, в кино». Мне очень хотелось иметь всегда под рукой мой фотоаппарат, который всё же прислали в посылке мои родные, но наш командир отделения рулевых БЧ-1 старшина 1 статьи Александр Кузнецов, резонно сказал мне: "Ты ещё очень молод, Саш, ты ещё карась и тебе ещё западло безнаказанно иметь личный фотоаппарат в экипаже, сопрут».

С 01 апреля 1972 года стаями с окраин Калининграда прилетели грачи и принесли с собой настоящую радостную солнечную весну. Грачи оказывается уже неделю как паслись на солнечных оттаявших пригорках в окрестностях города, а теперь беспорядочно галдели и сновали по территории нашего Дивизиона-Экипажа. Работники учебного центра 67-го ОДСРНК говорили мне, что «грачи, как заведённые, прилетают ежегодно к нам 1 апреля».

Мои "первоапрельские" шутки-приключения продолжались. Наш старпом капитан-лейтенант А.А. Сальников молча стоял в позе «руки в брюки» и глазел на грачей, которые облепили все обрубки ветвей старого наполовину обрубленного ещё немецкого вяза посреди двора Дивизиона-Экипажа. Этот вяз пытались срубить немецкие курсанты в конце войны, советские солдаты и моряки после войны, но он устоял, пережил все бомбёжки и штурм Кёнигсберга, а потом и попытки наших матросов его спилить или срубить. По периметру сухого ствола этого вяза были видны множество попыток его пропилить, вырубить канавки, срубить, спилить и вбить клинья в распилы. Вяз оказался очень вязким и твёрдым, он уже «на корню» высох и окостенел, стал каменным.

Получив "напутствие" годков на "коммунистический подвиг", я тоже остановился перед этим вязом в позе задумавшегося Тома Сойера. Старпом капитан-лейтенант возмутился тем, что я стою в точно такой же позе, как и он, без дела, что показываю своей позой бездельника с руками в карманах штанов и приказал мне: "Если вы, матрос Суворов, страдаете лишним энтузиазмом, так любите художественно глазеть на галок и старые деревья, то будьте любезны срубить это никчёмное сухое дерево до обеда".

- Время пошло, Суворов! – заявил с усмешкой старпом и удалился. При этом в слове-имени "Суворов" мне послышались издевательские нотки, что меня не просто задело, а гордо возмутило...

Я вынул руки из карманов, поёжился от внезапно возникшего холодка по спине и пошёл в рядом стоящее хозяйственное помещение дивизиона (сарай-гараж-автомастерская) к знакомому пожилому мичману за пилами и топором. Дело в том, что я сам давно уже прикидывал "кое что к своему носу" и представлял, рассчитывал, прогнозировал и моделировал как я буду или как можно срубить это злосчастное дерево. Старый мичман с сомнением посмотрел на мою худую фигуру, на беретку на моей лысой голове, хмыкнул, покачал головой, но выдал мне давно и заранее приготовленные самодельные пилы (одну с одной ручкой и большую пилу с двумя ручками - автор) и старый топор, который соскакивал с топорища. Я не стал возражать, потому что решил использовать топор в качестве клина, расширяющего пропил.

Самое неудобное в этой работе по спиливанию старого засохшего "каменного" дерева в том, что место спила находилось очень низко над землёй и приходилось работать в позе буквы «зю». Я с азартом, молча и упорно начал прилаживаться, искать удобную позу, пробовать пилить, вбил железякой вместо молотка топор в распил, вставил в него пилу и начал размеренно, потихоньку, равномерно, но с усилием пилить. Странно, но через несколько минут упорного труда пила, которая сначала только скользила и царапала что-то там внутри ствола дерева, вдруг начала выдавать «на гора» свежую серо-жёлтую мелкую стружку - опилки. Я обрадовался и начал пилить сильнее…

Вскоре мне стало жарко, я скинул бушлат, остался в белой рабочей робе и с удвоенной энергией равномерно, не дёргаясь и не торопясь, начал методично с усилием на попеременном движении к себе и от себя пилить и выдавать на свет божий всё новые и новый порции опилок. Вскоре мне уже на хватало длины короткой пилы и я начал постепенно на корточках двигаться вокруг ствола дерева.

- Погоди, надо топор вытащить и вбить по новой ближе к пиле, - сказал кто-то над о мной.

Это был мой товарищ по службе на БПК «Бодрый» старший матрос-рулевой БЧ-1 Толя Телешев. Анатолий в синей рабочей робе (такие нам выдавали на БПК «Бодрый» - автор) незаметно подошёл ко мне, встал за спиной и молча наблюдал, как я работаю. Я только сейчас заметил, как я запыхался и какой я мокрый от пота. С трудом разогнув затёкшие ноги, с трясущимися от напряжения руками я встал и молча кивнул Толику. Сил на разговор не было. Анатолий каблуком ботинка выбил топор из распила и дерево заметно качнулось.

Этот «качок» дерева заметил Толя Телешев и я, мы с ним переглянулись, в глазах Анатолия зажегся огонёк азарта, он быстро вогнал железякой топор в распил ближе к месту, в котором я пилил. Потом он взял пилу и я увидел себя со стороны: вот я пытаюсь вогнать пилу в распил, вот я «елозию» пилой, вот я «схватил» зубцами пилы дерево, вот пошли опилки… Теперь я стоял за спиной Толи Телешева и смотрел, как он старательно и мощно пытается что-то там в глубине ствола дерева пропилить, достать, продвинуться. На его спине, вероятно, так же, как у меня начало расползаться тёмное пятно от пота.

- Вы не так пилите, - сказал хриплый простуженный голос рядом со мной. Это был командир отделения рулевых старшина 1 статьи Александр Кузнецов. У него совсем пропал от простуды голос, он сипел, кашлял, с трудом дышал, но упорно не соглашался лежать в медсанчасти на постели и с перевязанным вафельным полотенцем горлом, ходил по дивизиону.

- Надо пилить с усилием, вгрызаясь в дерево, а вы только так, елозите и тупите пилу! – просипел Сашка Кузнецов. – Ну-ка, дай-ка!

Александр, не спрашивая согласия, заставил Толю Телешева со скрипом встать с корточек, отобрал у него пилу и теперь мы с Толиком с удовольствием смотрели, как он начал повторять все наши движения и попытки «правильно» пилить дерево. Сашка Кузнецов, который вынужден был сложить втрое свой почти двухметровый рост, быстро понял, что это очень неудобно, но с упрямством попытался мощно, рывками, пилить дерево.

Пила не шла и не слушалась Сашку Кузнецова, поэтому он тут же рассвирепел и начал всё крушить и ломать… Он приказал нам принести второй топор для ещё большего расклинивания места распила, взять двуручную пилу и вставить в распил, но этому мешали топоры-клинья. Тогда Сашка Кузнецов приказал нам вытащить топоры и вставить пилу в распил без клиньев, но «вяз думал» иначе и наглухо зажал нашу двуручную пилу.

Сашка Кузнецов бегал вокруг нас и вокруг дерева, суетился, пробовал так и иначе, приказывал нам, отменял свои приказы, сипло шёпотом орал, что мы оба «тупые, как ручки этой двуручной пилы». На его «крик» из гаража-мастерской пришёл пожилой мичман и принёс с собой ещё один плотницкий острый топор, короткий молот и настоящие стальные клинья. Теперь мы, уже вчетвером, азартно ругаясь и матерясь, суетились и кружили вокруг этого старого немецко-фашистского вяза, который насмехался над нами и, гад, заклинивал место распила именно там, куда мы пытались вбить клинья и вставить пилы. Нас всех подвигало на борьбу с вязом то, что он заметно качался, играл с нами, то обнажал щель распила, то смыкал её и нам казалось, что вот-вот и мы доберёмся до мягкой сгнившей сердцевины этого старого немецко-фашистского дерева, спилить его уже было делом принципа для советских моряков…

Вскоре к нам подошли ещё несколько матросов и старшин, которые вышли покурить к месту курения. Они опять начинали с усмешек, шуток и дурацких вопросов, а потом так же, как все мы, с азартом включались в общий "хор и оркестр" желающих спилить это дерево. Чтобы вставить двуручную пилу и сделать несколько пилящих движений, мы впрягались-упирались в ствол этого вяза и клонили его в противоположную сторону, а он, как живой, сопротивлялся и с лёгкостью откидывал-отбрасывал нас назад, намертво заклинивая пилу.

Вскоре мы, как муравьи, тупо и упорно боролись с деревом, которое не желало покидать свой пост. Шутки уже прекратились, возник злой азарт борьбы. Наш корабельный боцман из числа матросов и старшин, молодой матрос молдаванин Мырак Фёдор Афанасьевич (период службы 15.05.1971-03.05.1974), предложил взять большую лестницу и приставить её к вершине дерева, чтобы лестницей, как упором, отклонять ствол дерева и тем самым всё время держать распил открытым. Идея Фёдора Мырака всем понравилась и уже под руководством подошедших «ДМБовских годков» призыва 1969 года группа матросов с криками и свистом притащила длинную и широкую лестницу, приставила её к вершине дерева и самых молодых матросов отправили на лестницу для тяжести.

Вскоре вокруг этого упорного сухого вяза собралась, галдящая как стая грачей, группа матросов и старшин почти всего экипажа новостроящегося БПК «Свирепый». Сашка Кузнецов и другие годки уже не работали вместе с нами, они стояли, курили и иногда подправляли, подсказывали тем, кто точно так же, как мы с Толей Телешевым, проходили все этапы пиления ствола дерева - елозили скользя, находили нужное положение и темп, а потом радовались появлению свежих опилок.

Наконец пришёл дежурный по Дивизиону-Экипажу лейтенант (ФИО лейтенанта, к сожалению, не помню – автор), который, выполняя приказ старпома: «Посмотри, что там Суворов делает с этим вязом», подошёл к нам и спросил: «Вы чё тут делаете, а?». Занятые азартной работой ребята дружно ответили ему фразой из кинофильма «Добро пожаловать или вход посторонним запрещён»: «Иди, иди отсюда!» и продолжили трудиться. Тогда лейтенант тоже в азарте сказал: «Вы дураки, нужно сделать место пропила шире, обрубить его, сделать так, чтобы дерево могло сильнее качаться и тем самым разрушать сердцевину». С этими словами лейтенант взял плотницкий острый топор и попытался обрубить края распила дерева (этот момент запечатлён на фотоиллюстрации – автор). Лейтенант не знал, что кора и ствол дерева за десятки лет сухого состояния закаменели, что они не рубятся топором, что топор отскакивает о древесины этого вяза, как от стальной резины, что многие уже пытались это сделать (на снимке справа на стволе виден вырубленный когда-то и кем-то сектор – автор).

Дерево качалось на слабом ветру или само по себе, поэтому мы кричали тем, кто на лестнице: «Эй, на реях! Поднажми!». Ребята не перекладинах лестницы «нажимали», и вяз всё заметнее и заметнее начал раскачиваться и даже потрескивать. Опилки от пилы становились крупнее, а потом неожиданно появились коричневые опилки и все присутствующие возликовали. В какой-то момент матрос-боцман Фёдор Мырак, который отобрал у всех первенство спиливания этого дерева, так что-то сделал пилой, что дерево затрещало, стало клониться, матросы с лестницы в спешке спрыгнули на землю, а мы все отскочили в стороны… Вяз заметно наклонился и замер. Мы осторожно отняли от дерева большую лестницу и положили её рядом.

Вот тут уже собрался практически весь состав свободных дежурных службы корабельного наряда, весь личный состав экипажа новостроящегося БПК "Свирепый". Одни пришли, чтобы посмотреть, другие, чтобы проверить безопасность, третьи, чтобы лично поучаствовать в историческом событии – уничтожении символа немецко-фашистской истории учебного центра 67-го ОДСРНК – вяза, вокруг которого маршировали гитлеровские курсанты германских ВМС. Все, буквально все хотели приложить руку и срубить это мрачное мёртвое, но ещё крепкое дерево. Те кто сейчас в поте лица и страданиях на корточках пилил этот ненавистный ствол, горели желанием его свалить во что бы то ни стало.

Мы с Толей Телешевым давно уже стояли в стороне, нас никто не трогал, не понукал и не гнал отсюда, мы были первыми, но последними, первыми, кто свалит этот вяз, хотели быть все. Однако наш боцман Федя Мырак никому не отдал эту честь, он вновь подскочил к наклонившемуся дереву и только-только сделал несколько пропилов, как оно затрещало и начало валиться прямо на стену близстоящего гаража - мастерских…В азартной горячке спиливания этого сухого мёртвого дерева никто из нас не подумал, а куда оно будет падать.

Все разом заорали, забегали, забеспокоились и тут проявил свои способности наш старпом капитан-лейтенант А.А. Сальников, он резко скомандовал: «Стоять всем на месте!», потом приказал снова поднять лестницу (ничего другого под рукой не было - автор), занести её под углом с нужного направления и прислонить к вершине наклонившегося дерева так, чтобы дерево падало на открытый плац, в сторону от здания. Так мы и сделали, взяли лестницу, прислонили к дереву с нужного направления, но оно не хотело падать. Тогда старпом предложил добровольцам сделать ещё несколько подпилов, но так, чтобы вовремя отскочить в сторону, а чтобы мы при этом поддерживали лестницу так, чтобы она не упала. Дело принимало серьёзный и опасный поворот…

Нас, молодых, тут же отстранили в сторонку, «ДМБовские годки» встали у лестницы, а лейтенант дежурный по Дивизиону-Экипажу, взял пилу и начал неумело и опасливо пилить. Боцман Фёдор Мырак с нетерпением отобрал у него пилу и только-только несколько раз мощно «рубанул» пилой по распилу, как ствол дерева затрещал и оно начало валиться в сторону плаца. Годки придержали лестницу, потом отвели её в сторону и положили на землю вместе с толстым стволом рухнувшего дерева. Ствол старого вяза обнажил свою сгнившую труху сердцевины и медленно, нехотя и величественно завалился набок, словно лёг поспать.

Может быть я не прав, но мне в этот момент стало очень жаль это старое  дерево, которое давным-давно прекратило давать листву и застыло в своём окаменевшем виде. Теперь оно окончательно погибло и лежало на плацу рядом с тем местом, где оно когда-то процветало. Сначала мы все естественно вскричали «Ура!», но потом, уставшие, мокрые от пота и молчаливые от содеянного, сгрудились вокруг этого вяза и нам было неловко, вот оно было и теперь его нету…

Зрители и участники этого действа начли потихоньку расходиться, потому что пришло время обеда и законного «адмиральского часа». После занятий второй половины дня все свободные от вахт и дежурств повалили на плац, чтобы полазить по поверженному дереву, посмотреть на него, заглянуть внутрь ствола, подивиться и подсчитать количество попыток спилить и срубить это дерево. Поздно вечером матросы, получившие наряды вне очереди, упорно пытались двуручной пилой и топорами разделать это дерево на плахи и крупные ветки и сучья, а потом уже ночью, утром и на следующий день костерили и материли того, кто первый начал рубить это дерево, то есть опять этого "гада карася Суворова". Ещё несколько дней это поверженное дерево было «любимым местом для отбывания наказания за нерадивость».

Опять все щепки от этого дерева полетели в меня – виновника этого «торжества военно-морской смекалки, коммунистического субботника и удали советских моряков». Опять я был для всех "выскочкой" и "карасём, который сам же нарушает субординацию, установленную Морским и Годковским законами". Что же я такой невезучий?

Фотоиллюстрация из первого тома ДМБовского альбома автора: Суббота 22 апреля 1972 года. Город Калининград. Учебный центр 67-го Отдельного дивизиона строящихся и ремонтируемых кораблей (67-го ОДСРНК) ДКБФ, в/ч 63982. Ликвидация последнего символа немецко-фашистского присутствия в Дивизионе-Экипаже – дерева-вяза посреди плаца. Это дерево пытались срубить или спилить ещё гитлеровские курсанты ВМС Германии, а срубили мы, советские моряки-балтийцы "свиреповцы". Слева направо: нога на лестничной перекладине – это молодые матросы, которые тяжестью своих тел отклоняли дерево в сторону. Спиной стоит в бушлате и с белым полотенцем за воротником простуженный командир отделения рулевых БЧ-1 старшина 1 статьи Александр Кузнецов. За ним видны чёрные брюки и тужурка низенького пожилого мичмана, хозяина гаража-мастерской. С топором в руках дежурный офицер по Дивизиону-Экипажу лейтенант (по-моему В.Г. Бочковский - автор), за ним наш боцман матрос Федя Мырак. В центре снимка – старый «немецко-фашистский вяз». Подбоченился в синей робе старший матрос рулевой БЧ-1 Анатолий Телешев, а хитро улыбаюсь улыбкой Тома Сойера я, автор, матрос рулевой БЧ-1 Александр Суворов. Эту и другие фотоснимки делал наш первый комсорг лейтенант Николай Судаков и этих снимков "суворовского субботника" было много, часть из них разобрали "ДМБовсие годки" и годки, часть была опубликована в нашей сатирически-юмористической корабельной стенгазете и затем благополучно пропали, а этот единственный снимок достался мне, как награда за настоящее героическое приключение.