Т. Глобус. Книга 4. Глава 14. Анюткель

Глава 14. Анюткель

Крат пригласил всех на ужин, у него было праздничное настроение. Машу он лично привёл, остальные сами пришли. Кроме Маши, Насти, Кузьмича с его сестрой Татьяной, за столом уселись: бобыль Матвей и сосед Егорыч с тихой женой Дусей, а также некая Анюткель. С опозданием пришли нарядные Жорж и Лиля. Не хватало только Наташи, которая задержалась в Москве. И не хватало Валентина - в его же честь Крат и созвал гостей. 
 
Матвей и Егорыч принесли жареных карасей целую кастрюлю. Анюткель принесла трёхлитровую банку томлёных белых грибов со сметаной. Настя притащила солений и заквасов. Кузьмич принёс две бутылки водки. Крат выставил для женщин вино. Укроп и петрушка в маленькой вазе служили настольным букетом. Солнце улыбалось и щурилось в окнах. 
 
Маша взялась помогать Насте накрывать на стол, но та отвадила её, попросив мирно посидеть и поукрашать собою пространство. Маша села и потупилась.

Журчали голоса женщин: это Настя и суровая Татьяна рассуждали о том, что Крата пора женить, иначе он так и не поймёт, в чём прелесть жизни. Анюткель, округляя рот, рассказывала Кузьмичу, где и как она собрала столько белых грибов, и как ей было жутко одной в тёмном, страшном лесу.

- В тёмном лесу белые грибы не растут, - поправил Кузьмич, не делая галантных скидок. 
 
Лиля не отрываясь разглядывала Машу, которая сидела потупившись, будто наказанная. Крат под шумок пригласил её выйти из комнаты. Провожаемые глазами гостей, они покинули общество.
   
- Зачем, когда ты выступал, окна были зашторены? Ведь можно было открыть их, и тогда не надо электричества, - серьёзно спросила Маша, озираясь в пустом зале.
- Тонкий вопрос. Театру любезен искусственный свет. Летний парк и городская площадь предполагают иные постановки - народные. Наверное, Чехова не удалось бы поставить на пляже.
- Да, пожалуй, так.
 
Влажным и глубоким светом лучились её глаза. Матово, полупрозрачно светилась кожа. Странная, настороженная и просторная тишина висела и текла вокруг них, и Крат вспомнил, что подобное стояние против девушки уже было в его жизни, только он тогда был совсем юным.

Это было в летнем оздоровительном лагере. Он тогда пригласил старшую девочку в пустой кинозал. Был утренний час. Они влезли в окно пустого клуба и встали друг против друга, замерев на краю любви. Девочка смотрела на него потаённым глазом между ресниц, и её глаз был похож на пруд, куда ему предстояло нырнуть с большой высоты. Он приблизил свои губы к её губам, коснулся их... она подумала секунду, разбирая поцелуй на вкус и спрашивая себя, что можно ей сделать дальше, а дальше испугалась и мотнула на прощание хвостом волос.

Такой же холодок высоты и блаженства, тайны и стыда сейчас наполнил Крата. Только он повзрослел и постарался прогнать это чувство.

Крат не решился показать ей сцену, скрытую занавесом, где так и стоит диковинная лопата, вонзённая в пол. (Он оставил её здесь, чтобы заново здесь увидеть.) Лопата ей показалась бы неуместным предметом. Или пришлось бы объяснять слишком многое.

Женская красота всё же не талант и не мудрость, а всего лишь оболочка обольщения.
Природа мастерски создаёт оболочки. Красота женщин ей крайне важна, адски важна, райски важна, поскольку это инструмент обольщения-зачатия-рождения-суеты-гибели и всего этого заново. Причём, природа использует женщину "втёмную".

Он привлёк её к себе и поцеловал в оба глаза - ради нежности и сочувствия. Маша подняла лицо, потом обняла его и затихла. Постояла так, прислушиваясь к себе, и отстранилась.
- Пошли?
- Пошли.

Он сделал шаг и шлёпнул её по округлой попе. Маша засмеялась так весело, что Крату стало понятно, в каком напряжении она живёт: всего лишь один пошлый жест - и она уже счастлива. Счастлива быть такой же, как все.

Но ей не только нужна женская жизнь, не только флирт и телесная близость. Ей нужен друг. Она страдает. Ей одиноко. Её сердце билось чуть ниже его сердца и вплотную к нему.
- Хочешь, я буду твоя? - спросила тихо и смело.
 
Он кивнул. Она схватила его за руку и, мотая рукой, почти бегом привела туда, где их ждали. Сейчас она не хотела развития близости, ей уже хватало всего; она очень берегла то, что сейчас есть, - не спугни!

У неё алмазно сверкали глаза, и тонкий розоватый рассвет лёг ей на щёки.
 
Лиля оглядела вошедшую пару - всё поняла и отвела глаза. Жорж оживлённо спорил с Кузьмичом о бизнесе в деревне. Анюткель что-то вещала с выражением священного ужаса - рассказывала бобылю Матвею о развитии бисероплетения.
 
- А вот и он! - Анюта помахала ему рукой. - Правда же, Крат, можно организовать кружок бисероплетения в нашем ДК? Разве нельзя? Господа, это ведь прекрасно! А я буду учить!
 
Растерянный Матвей изобразил на лице какой-то мудрый идиотизм, ибо ничего не понял. А Кузьмич и Крат воскликнули сходу "конечно".
 
Он сел рядом с Машей и ощутил от неё поток лёгкого тепла. Косил порой глазом вниз на её бёдра, поворачивался к ней и тогда не мог оторваться от её лица, словно жаждал глазами выпить его. Она это видела и знала, и берегла. В Крата стало заползать желание.

- Слушай, Маша, - с нетерпением и почти раздражённо обратилась к ней через стол Настя. - Ты вообще готовить-то умеешь?
- Умею, - пропищала Маша в ответ.
Она опустила голову, закрыла губы салфеткой и принялась едва слышно хохотать.

Желание в Крате толкнулось резво и во всех направлениях, в руках и в ногах, в чреслах и в горле.

- Жалко, Наташи нету, - сказал Кузьмич, берясь организовать общую беседу.
- Где ж ей быть, небось, по кладбищу гуляет, выбирает себе место получше, - ответила Настя.
- Вот что значит "думать о будущем", - как-то само собой произнёс Матвей.

Бобыль Матвей - смирный, льняной мужик; от него никто не ожидал кладбищенского юмора.

- А мне не надо вашей могилки! - полемически взвился Кузьмич. - Не хочу. Пускай мой прах развеют над Струпинской Лукой.

- Счастливый ты, Кузьмич. Как представлю тебя в полёте над родными краями - аж завидки берут, - отметил Крат ради поддержки общего тонуса. 
Кузьмич поднял стопку и сквозь неё посмотрел на Крата.
- Гляньте на него, он издевается.

Крат вспомнил о половой ведьме, которая живёт на кладбище. Подробно рассказывать не стал, но в качестве хрестоматийной выжимки сообщил, что ему однажды привиделась женщина, которая живёт на кладбище в тридевятом царстве и там рожает птиц.

- На том свете нету кладбища! Хватит меня разыгрывать! - возмутился Кузьмич.
Все засмеялись. В сердце Крата, втайне от них, звучала Машина фраза: "Хочешь, я буду твоя?"
 
Кузьмич потянулся к диковинной бутылке, которую Жорж привёз из города.
 
- По-иностранному написано, - заметил Матвей.
- Да уж, - крякнул Кузьмич, повертев красивую бутыль перед глазами.
- Сколько в мире непознанного! - подсказала ему Настя.
- А ты как хотела, у меня жажда познания, - огрызнулся Кузьмич.
- У тебя просто жажда.
- Я должен знать, как это пить. Может, с лимоном, а может со сливками. Мы ведь культурные люди, - Кузьмич вглядывался в этикетку.

- Это вы поначалу культурные люди, - воскликнула Анюткель. - А потом уже некультурные. Ко мне в тот год сват приезжал. Культурный такой, а как выпил и давай приставать!
- Известное дело, инстинкт, - заметила Настя.
 
- И что у вас было с ним? - поинтересовалась Лиля, сверкнув над тарелкой серёжкой.
- Чего мне это стоило, чтобы ничего не было! Наутро извинялся, мол перепутал меня с кем-то.

- Вот это правильно, - сказала Настя убеждённо. - Главное, не перепутать: быка с коровой, например. А то и молока не получишь, и девственность потеряешь. 
- Один мой знакомый так запутался, что воду выпил, а водкой полил кактус, - добавил Кузьмич.
- Кто такой сват? - поинтересовался Жорж.

Выпили ещё за скорейший выход Валентина из больницы. За развитие ДК. Выпили за Крата и его проекты… Настя похвалила его слово о настроении. А он всё это время переживал близость Маши.

Она касалась его плечом, она следила за ним - не слухом, не глазом, а каким-то чутьём. Они были заняты, были поглощены тем, что сидят рядом. Их тела нагревались. Он удивлялся красоте Маши в самых малых деталях и проявлениях. Видеть её пальцы было достаточно, чтобы увериться в её целокупном совершенстве.
 
Лиля украдкой посматривала на них, на него. Крат за это выдвинул ящик стола, взял карандаш, нарисовал на салфетке удава, чтобы ей передать в качестве злопамятного привета… но воздержался, пожалел. 

- Беда наших мужчин в том, что они слишком много пьют, - высказалась Анюткель, которой хотелось привлечь к себе внимание.
Крат заподозрил в ней умственную нервозность.
- А как им ещё отдыхать? Или ты полагаешь, что твоё драгоценное общество - это праздник для мужчины? - высказалась Настя.

Сказано было справедливо, но резко. Анюткель побледнела. Рот её открылся на рыбий манер, она глотнула раскалённый воздух. И тут вмешалась Татьяна, сестра Кузьмича.
 
- Мужчинам вместо водки лучше заниматься плетением из бисера, правда, Анюта? И свата научи. Кстати сказать, мужики ночью быстрей учатся.
- Нет, я насчёт отдыха, это ведь нешуточная проблема, - спешно встрял Кузьмич.
- Да, отдыхать очень трудно, - отчётливо произнесла Маша.
 
Кузьмич Машу почти не видел; когда пытался посмотреть, его сестра наклонялась в нужную сторону.

Всё это было бы забавно, если бы не растущий гнёт. Крат знал, что страсть затемняет реальность. Знал, и ничего не мог поделать против растущего затемнения. Комната стала тёмной; получился колдовской сумрак, в котором светились глаза гостей, отблескивали губы, вилки, бокалы, посверкивали (пластиковой зарницей) модные очки Анюткель. В этом сумраке Маша светилась изнутри слабым рубиновым излучением.

- Какой там отдых! - возвысил голос Кузьмич. - Меня в районной администрации завалили бумагами. Я отбиваюсь, говорю, у меня выходных нету, а они меня вопрошают, мол, зачем тебе выходные? Вот когда я растерялся! Я даже не знаю, зачем живу, не то, что зачем выходные. Куда ж тут без водки!
 
Крат мысленно аплодировал Кузьмичу, который всё возможное делал для снятия напряжённости между дамами. И всё же спасти мир не удалось. Анюткель в негодовании встала из-за стола и вышла, очень стройная.
 
Крат за ней, догнал её на крыльце, взял под локоть и ощутил нервный ток. Она металась внутри себя и хотела в кого-нибудь втыкать иголки. Песок дорожки вскрикивал под её каблуками.

- Татьяна даже не думала сказать вам что-то обидное, - залепетал Крат.
- Ничего вы не понимаете! Мне просто благородство не позволяет ответить ей должным образом. И вообще, не встревайте. Что вы понимаете в женщинах?!

- Мало понимаю, но больше уже не хочу. Мне достаточно, - отступил от неё.

Анюта принадлежала к сексуально-невротическому типу женщин. Когда ей исполнилось, допустим, двадцать восемь лет, её целиком взяла в плен матка - схватила за душу и держит, будто в кулаке. Лет, наверное, двенадцать Анюткель пребывает в состоянии горя или восторженности. У неё всё через край, она по любому поводу готова рыдать, хохотать, ужасаться, восклицать и выбрасывать жесты в стиле фламенко. Она хочет ярких переживаний и ощущений, но жизнь таковых не поставляет, и потому Анюта пребывает в непрестанной взвинченности или подавленности. К сорока годам она стала требовательна и обидчива до неприличия.

Крату удивительно было видеть матку в столь искусном социальном облачении: блузка, юбка, туфли, сумочка, часики. Совсем подневольная, угнетённая Анюта… если бы в ней хоть маленько вырабатывалась радость или она хоть как-то умела бы управлять своим настроением, ей жилось бы лучше. И окружающим тоже. Однако она ничего не умеет, и напрасно ждёт от людей "крупинку счастья", и потому все вокруг неё дураки и, в общем, виноваты.
 
Вернувшись, Крат опять не поверил своим глазам: красота Маши сияла с нефизической яркостью.
 
 - А пусть не врёт! - звенел голос Татьяны. - Ладно бы я не оказалась в курсе дела, а то как же! Не дала она свату! Она ему так не дала, что он еле-еле ноги уволок. А потом изводила звонками. Сватья приезжала ей морду бить.

- Таня, уймись. Что ж она тебе всю правду так и выложит? Ей хочется и слово молвить, и честью похвастаться. Женщина, всё ж таки, - урезонивал сестру Кузьмич.
- Много ты понимаешь в женщинах! - бросила ему Татьяна; Кузьмич пригорюнился.

Что-то неладное произошло с Жоржем. Он, похоже, не сразу разглядел Машу, а теперь ему стало тяжело жить на этом грустном свете. Тесная близость Лили обратилась ему в тягость. Всего минуту не было Крата, а уже произошли такие изменения. Лиля с вызовом плеснула себе водки. Маша попросила глазами, чтобы Крат разрешил ей уйти… только чтобы проводил.
 
- Простите, я отлучусь. Провожу Машу, картины посмотрю… она художник.
- Всё понятно, картины, холсты… дело молодое. А мы уж тут сами посидим, потолкуем, - разрешила Настя. 

- Давайте все расходиться, - приказала Татьяна. - К тому же я обещала невестке привести его домой трезвым.
- Чего ты всё лезешь, куда тебя не просят! - со злобой проворчал Кузьмич. - Тебя вообще никто сюда не звал. А ты, Крат, иди спокойно, провожай художника-Машу.

Они выбежали на улицу.
- Мне показалось, мужчинам порой душно рядом с женщинами, - сказала Маша.
- Точное слово.
- А я не такая. Вот честно-честно, - она повернулась к нему и пошла задом наперёд.