Водопад Девичьи Косы. Глава 25

- Что будешь пить, Андрюха? - вкрадчиво поинтересовался Алик.

- Ничего. Я за сигаретами зашёл. Пачку "Феникса" дай.

Бармен пододвинул к Андрею белое блюдечко, на которое тут же резво прыгнула тёмно-синяя сигаретная пачка.

- Может, кофе? - деликатно поинтересовался Алик.

- Кофе? Может быть.

Бармен поколдовал у кофеварочного аппарата. Пара ловких движений - и рядом с первым блюдечком возникло другое, с маленькой белой чашкой, из которой тонкой струйкой вился ароматный парок.
Андрей вытащил из пачки сигарету. Алик моментально поднёс к ней огонёк зажигалки и, вздохнув, прокомментировал направление Андреева взгляда:

- Из наших теперь сюда мало кто заходит. Это всё, в основном, беженцы. - Наблюдая за глазами молчаливого собеседника, взглянувшего в другой угол, где два столика были
заняты крепкими молодыми парнями из местных, бармен пояснил: - А это вынужденная мера. Сам понимаешь, криминогенная обстановка обязывает. - Он вздохнул и, не дождавшись отклика, добавил, опять переводя внимание приятеля на столики с беженцами:
- Сородичей своих высматриваешь?

Андрей ничего не ответил, отпил глоток кофе и поставил чашечку на место.

- Ты хоть сам для себя выяснил, какой ты национальности? В наше время, знаешь, это важно, - не унимался Алик: его явно распирало от желания поговорить. - Отец у тебя русский, мать армянка. А сам ты кто? - Он осторожно прокашлялся. - То-то, молчишь. Не знаешь, значит. В случае чего, в какую сторону бежать будешь - за матерью или за отцом?

- Зачем бежать? С какой стати? Я здесь родился, здесь вырос. Родители всю жизнь свою в этих местах прожили. Бежать...скажешь, тоже!

- А эти, - Алик кивнул на расшумевшихся в зале чужаков, - тоже родились где- то. И выросли. Однако ж, сдаётся мне, не отдыхать сюда приехали. Да, кто бы мне раньше сказал, что Союз развалится... Ни за что не поверил бы!

- Ты Ваську не видел? - Андрей решил переменить тему разговора.

- Нет, сегодня не заходил. Он теперь редко здесь бывает. Деловой стал, ё-мое! Коммерсант.

На этом Алик прервался. К нему подошли какие-то незнакомые ребята. Бармен занялся приготовлением для них коктейлей.

Андрей погрузился в свои мысли, отвлёкшись от всего, что творилось вокруг.
В его мозгу снова зябко задрожал хилый хвостик белесых волос, туго стянутых резинкой...
Спина, сокрушаемая рыданиями...
"Ты меня не любишь! Ты совсем меня не любишь. И никогда не любил! Но почему, почему?!" - Расширенные, переполненные слезами, большие прозрачно-синие Валины глаза, вопрошающие, молящие, тающие в мокрые дорожки на щеках.
"Откуда я знаю, почему?! - горько подумал он. - Откуда я знаю, почему кого-то  любишь, а кого-то не любишь?!"

Из марева помутневшего взора Андрея выплыло лицо дочки, такое щемяще-родное, с блестящими лучисто-карими глазищами под порхающими крылышками мохнатых ресниц.
"Папулечка, опять? Когда ты мне перед сном не расскажешь сказку, мне тогда ночью плохие сны снятся!"
"Дочура!" - Сердце Андрея обдало нежностью.

- Как там дочка твоя? Растёт? - словно подслушав его мысли, спросил вновь подошедший Алик.

- Ольгуша? Растёт. В следующем году в школу уже пойдёт.

Алика снова отвлекли посетители.

"Андрюша, не забывай, что у тебя семья. Ольгуша и Валя... Она тебя так любит!"
Обеспокоились печальные, в лапках ласковых морщинок, лучисто-карие глаза мамы.

"Знаю, знаю... Любит. Она верная, преданная жена, хорошая хозяйка, заботливая мать.
Да только...любовь мне её, как мешок с камнями, к спине приросший - ни снять, ни сбросить. Так и живу...горбатым."

"Подумаешь, любит она! - Вспыхнули огромные, обжигающе похожие на материнские, понимающе-скорбные и полные обожания, глаза сёстры. - Ещё бы! Да разве можно тебя  не любить?! Да мне все подруги завидуют, что у меня такой брат! Все в него влюблены.
Она, видите ли, любит! Только любовь разная ведь бывает. Люди все разные, и любовь у них тоже разная. У одних она как море, у других как речка, ручеек, озеро...А у кого-то  как водопад! У Вальки же твоей - не любовь, а болото. Она любит, как трясина любит свою жертву: затянула, облепила, проглотила... Вот!"

"Ты смотри, Андрюха. Мы с твоей матерью тридцать три года прожили в труде и согласии.
Плохой пример тебе не показывали. Семья - не ботинок, с ноги не сбросишь."
Широко расставленные серые глаза с острой суровостью глянули со скуластого, изъеденного морщинами отцовского лица. Взгляд их буравчиками вспыхнул на мгновение и, не дожидаясь возражений, растаял.

И опять в тумане сознания обиженно задрожал хвостик белесых волос.
"Ты меня не любишь? Ну почему, почему?!"

"Да нет, всё не так, всё непросто. - Андрей стал мысленно оправдываться перед женой.- Любишь, не любишь. Ну не чужая ты мне. Привык. И жалко тебя. И люблю, по-своему, наверное. Дочка у нас растёт. Мы - семья. Никуда не денешься".

- Время, Андрюха, летит... Сам не заметишь, как замуж отдавать будешь свою дочку, - подплыл к нему Алик, продолжая начатый ранее разговор. - А сестра твоя , не собралась ещё замуж?

- Ты что, ей ещё пятнадцать лет только, какое замужество? - отмахнулся Андрей.

- Смотри. Такую красавицу быстро барыга какой-нибудь украдёт! - хохотнул бармен.

- Барыга... Украдёт... Голову оторву любому за Каринку... Скажешь тоже, барыга...

- А за кого ж ты тогда своих красавиц отдавать думаешь? Теперь, знаешь ли, выбор невелик. Или за барыг, или за нищебродов. Других теперь женихов нет.

- За кого? За ангелов-хранителей, - усмехнулся Андрей.

- За охранников? - Алик бросил взгляд в сторону столиков с ребятами, на которых ранее указал, как на борцов с криминогенной обстановкой. - Ну да, теперь охранников развелось как грязи.

- Не за охранников, а за ангелов-хранителей.

- Ха! Это ж где ты им ангелов-то выкопаешь? Всем, значит, чертей подавай, а твоим, значит, ангелов! Это что ж, твои Ольгуша с Каринкой особенные какие? Не такие, как
все? - хохотнув, усомнился бармен.

- Вот именно, особенные. Не такие, как все.

- Значит, говоришь, любому глотку за них перегрызешь? - продолжал балагурить Алик. -  А за Вальку?

- И за Вальку... И за маму. За всех.

- Ну да. Ну да. Я сам такой, - согласился бармен. И вежливо переведя разговор в
другую сторону, поинтересовался: - А ты-то как сам? Чем сейчас занимаешься?

- Да в общем, толком ничем. Так, халтурю потихонечку то там, то там. Я в бессрочном отпуске. - Андрей криво усмехнулся. Сеструха меня теперь "подснежником" зовёт. Пансионат свой персонал распустил на неопределённое время. Сдаётся мне, что навсегда. Зарплату нечем платить. Да и не за что. Отдыхающих больше нет, беженцы одни...

- Да-а, - протянул Алик, бросив сердитый взгляд вглубь зала. - Понаехали тут.

В посёлке к беженцам было отношение иронически-настороженное, а порой и просто враждебное. Их воспринимали здесь как отдыхающих, но не как нормальных отдыхающих - тружеников, приехавших в свой заслуженный отпуск, а как бездельников, прибывших сюда, чтобы отдыхать вечно.

- Так что же, ты теперь совсем без работы? - В голосе бармена послышались нотки тревожной озабоченности.

Андрей вместо ответа только пожал плечами.

- А машина где?

- Где ж ей быть? В гараже стоит. Мне её отдали после списания вместо зарплаты,
которую чуть ли не за год задолжали. Металлолом. Но я её разобрал и заново собрал.
Бегает, как миленькая. Если где подхалтурить надо... Я, пожалуйста.

- Слушай, Андрюха! А давай я завтра с утра поговорю с Филей. Он тебя уважает. - В глазах Алика загорелось воодушевление. - Будешь у нас работать. - Поймав на себе недоверчивый взгляд, бармен убеждённо вытаращил глаза. - Что, не веришь? Всё просто.
Поначалу много, наверно, платить не будем. Но потом, если масть пойдёт, нормально зарабатывать станешь. Всё лучше, чем ничего. Мы с Филей в аренду этот бар взяли. А скоро совсем откупим, окончательно наш будет. Приходи завтра с утра. Мы втроём это дело обмозгуем. А то Филю уже ломает на своём "мерсе" водку с сигаретами возить. Не царское это дело, понимаешь ли. - Заметив, что собеседник всё ещё колеблется, Алик добавил решительно: - Приходи, чего тут думать! Через годик, если с  головой будешь дружить, глядишь, нормальную тачку приобретешь.

- Ладно, договорились, - Андрей со смущённой благодарностью улыбнулся.

- Вот и ладно, вот и хорошо, старик. Думаю, жалеть не будешь. 
На лице бармена расплылось выражение довольства собой, как у человека, который только что совершил благородный, добрый  поступок.

- Не сомневаюсь. - Андрей скупо улыбнулся. - Об одном только прошу: смени музыку, ради Христа.  А то завёл какую-то мудятину.

- Молодёжь приперла. "Янг Ганз". Говорят, модно. - Алик недоуменно пожал плечом и кивнул в сторону столиков с местными ребятами, наблюдавшими за криминогенной обстановкой в баре. Вдруг, вспомнив что-то, он рассмеялся: - Васька вчера тоже эту кассету слушал-слушал, а потом говорит: "Сыми. А то вопит, как кот, которому в дверях яйца прищемило!" Что тебе поставить?

- Что хочешь, только бы не это блеянье. А то от него у меня зубы разнылись.


Андрей возвращался домой. А чёрные деревья, бредущие вдоль дороги пили свет луны и фонарей.
Там, в баре, остались липкая брань пьяных беженцев, тошнотворный
прокурено-перегарный запах зала, раздражающе-резкие вопли, льющиеся из динамиков  и змееподобно извивающиеся между столиков.

А здесь, в звенящем бокале прохладного вечера, плескался хмельной коктейль из тишины, мерцания луны, сиянья фонарей, серебристо-чёрной тополиной дрожи и человеческого одиночества, дырявящего тьму яркой точкой зажжённой сигареты.

Нежные воспоминания, разбуженные сегодняшним днём, грели душу. Не хотелось, чтобы расплескались они и улетучились под давлением реальности.
И потому Андрей ускорил шаг, намереваясь поскорее прийти домой и лечь спать, чтобы и воспоминания тоже тихонько улеглись, превратившись в сны.

Подойдя к своему дому, он остановился у дверей подъезда, докуривая сигарету.
Дом был небольшой, двухэтажный. Их с Валей квартира находилась на первом этаже.
На кухне горел свет, и за прозрачной занавеской просматривалось беспокойное мелькание жены.

- Ну вот, где его до сих пор весь день носит?! - вылетело к Андрею из кухонной форточки обеспокоенно-нервное, готовое сорваться на визг, восклицание до боли знакомого голоса.

- Бу-бу-бу, - послышалось в ответ негромкое монотонное гудение голоса соседки.
- Бу-бу-бу, - вторил ей голос тёщи.

- Нет-нет, он не бабник. Это я точно знаю. Он для этого слишком гордый, - взвинченно возразил звонкий голос жены.

Андрей выбросил окурок, вошёл в подъезд и, оказавшись перед дверью своей квартиры, как можно бесшумнее отомкнул её.
В прихожей тихонько вылез из ботинок и, стараясь, чтобы в кухне его приход остался незамеченным, проскользнул в комнату.
Не зажигая света, подошёл к кроватке дочери, послушал её безмятежное сопение и отдал себя в объятия старого продавленного кресла.
Обнаружив, что второпях забыл снять с себя и повесить в коридоре на вешалке свою куртку, бездумно сунул руку в карман. И вытащил...записную книжку. Повертел её в руке, соображая, куда бы получше спрятать, но, ничего не придумав, снова сунул в карман куртки.
Устало откинув голову на спинку кресла, закрыл глаза.

"А на нейтральной полосе цветы - необычайной красоты!" - опять ни с того, ни с сего прозвучало в голове. И он сам себе усмехнулся.

Где-то вдалеке послышался шум водопада, заискрились белесые струи, падающие со скалы, затем они незаметно оборотились длинными пушистыми прядями белокурых волос.
Поверх этой картины поплыли буковки, складывающиеся в слова, строчки... Замелькали обрывки знакомых записей, зашелестели страницы небольшой записной книжки в жёлтой обложке... Всё, написанное в ней, Андрей помнил когда-то наизусть.
А вот и самая последняя страничка. Интересно, когда была сделана эта запись - до или после той ночи?
Строчки теснились, буквы жались друг к другу, словно боялись, что им не хватит места.
Но напрасно они экономили бумагу: эта страничка так и осталась недописанной. Наверное, что-то отвлекло хозяйку этой книжки, или кто-то позвал. И мысль осталась незаконченной, а книжка, каким-то образом завалившаяся в угол, забытой.
И кто теперь знает, какой должна была быть последняя фраза в  завершенном виде?

Вспомнилось, как буковка за буковкой, слово за словом, изучал он записи Аллы; как всё тогда преисполнялось для него особого значения -  и наклон, и разбег строчек...
Но эта последняя страничка так и осталась недосказанной, недоразгаданной.
И сейчас, строчка за строчкой, всплывали в его сознании из забвения, словно именно теперь настало время для разгадки тайны, спрятавшейся в недописанной страничке:

"Каждый человек знает, что достоин любви. И каждый человек действительно её достоин. Но как непросто, оказывается, любить человека! Потому что каждый отдельный человек - это отдельное государство: со своими законами, традициями, культурой, своими границами и пограничниками. И вот весь этот свой мир, это драгоценное, своё неповторимое государство, человек устраивает на таком непрочном, таком ненадёжном островке любви.
И потому так страшно, когда живут где-то порознь два человека, созданные друг для друга, а им судьба так никогда и не даёт возможности встретиться. Но разве лучше, когда эти двое всё-таки встречаются и...расходятся, не сумев разгадать главного, не сумев понять друг друга, не сумев остаться вместе. А так как вся жизнь - это не что иное, как побег от одиночества, то"
На этом запись обрывалась.