115 Achtung! 23 апреля 1972

Александр Сергеевич Суворов

О службе на флоте. Легендарный БПК «Свирепый».

2-е опубликование, исправленное, отредактированное и дополненное автором.

115. Achtung! 67-й ОДСРНК ДКБФ. 23 апреля 1972 года.

Сводка погоды: Калининград, воскресенье 23 апреля 1972 года дневная температура: мин.: 2.0°C, средняя: 5.5°C тепла, макс.: 10.0°C тепла, без осадков.

Только в конце зимы и в начале весны 1972 года, после выполнения работ по изготовлению Книги корабельных расписаний и сдачи зачётов по боевым книжкам, нас, молодых матросов, начали пускать в увольнение в город Калининград, и то только в сопровождении офицеров и мичманов. Давали кратковременный "отпуск-увольнение" в город только самым отличившимся по боевой и политической подготовке. Таким образом командование учебного центра 67-го ОДСРНК хотело компенсировать нам длительное нахождение в береговых казармах и тяжёлый труд на новостроящемся БПК "Свирепый".

Увольнения давали по субботам и воскресеньям, при этом в соответствии с требованиями устава в увольнение одновременно могла идти только одна треть боевой части, 2/3 матросов и старшин оставались на дежурстве, на вахте и на подвахте. На самом деле увольняли в город гораздо меньше, некоторых "наказывали" тем, что сначала давали разрешение на увольнение, а потом в момент проверки обмундирования к чему-то придирались и отправляли обратно, в казарму. Матросы и старшины роптали, сердились, обижались, пытались протестовать, но командиры боевых частей всё равно осторожничали и неохотно отпускали "ненадёжных" моряков в увольнение более того, таким методом "поворот от ворот" они проверяли матросов на стойкость характера, на терпение, на лояльность к себе.

Чем ближе был момент начала заводских швартовных испытаний на БПК "Свирепый", тем строже становились командир корабля, старпом и командиры боевых частей. Заметно было, что командование очень не хочет каких-либо ЧП (чрезвычайных происшествий) в экипаже новостроящегося БПК "Свирепый". Тем более было совсем неожиданно увольнение в город нашей секретной команды "печатников" и "чтецов", которым было дано задание изготовить сотни секретных документов из свода Книги корабельных расписаний.

В воскресенье 26 марта 1972 года весь экипаж новостроящегося БПК "Свирепый" за отличную авральную приборку и наведение порядка на корабле и в расположении учебного центра 67-го ОДСРНК БФ в четверг-пятницу 23-24 марта 1972 года был поощрён массовым выходом свободных от вахт и дежурств матросов и старшин в увольнение в Калининград. Увольнение осуществлялось группами, командами во главе с мичманами и офицерами, цель этих увольнений – детальное знакомство с улицами и достопримечательностями города, чтобы потом не блуждать в индивидуальных увольнениях в город. С группой матросов и старшин БЧ-1 и БЧ-4 был наш первый комсорг корабля лейтенант Николай Судаков, который много лет жил в Калининграде, поэтому очень весело и интересно рассказывал нам о городе, о калининградцах, об истории Кёнигсберга.

Сначала мы на скрипучем и тряском трамвае с заводской окраины Калининградского ПССЗ «Янтарь» выехали на одну из центральных улиц города. Дома в городе были чудные, своеобразные, ещё немецкой постройки и как бы "половинчатые", то есть обрубленные бомбами и снарядами. Строители после войны кое как залатали дома, приспособили их для жилья, так они и остались стоять домами-калеками... На оставшиеся целыми немецкие дома, особенно баронские особняки и коттеджи как-то неприятно было смотреть, причём не только у меня сразу же возникла неприязнь к ним.

Мы были в том месте, где слева улица, а справа – парк с искусственными островами и озёрами. Всё здесь было добротно сделано из камня похожего на гранит. Нам всем сразу же «бросилось в глаза», что местность вокруг ровная, пустая, домов целых мало. Дома стоят не строго по порядку, а кучками или россыпью. Николай Судаков сказал нам, что это всё, что уцелело после войны... Затем мы смотрели разрушенные во время войны костёлы, а потом зашли в магазин. Хотя было воскресенье, но этот магазин работал, потому что он был валютный, в нём покупали и продавали только за «боны».

Что такое "боны" автор расскажет в другой новелле, а пока мы, матросы и старшины новостроящегося БПК "Свирепый", разинув рты от изумления, глазели на фантастический для нас вид самых разных товаров и вещей. Чего же только не было в этом валютном магазине!? Всё было! Причём всё заграничное. Я постоял, посмотрел на радиоприёмники (транзисторные – автор), магнитофоны, фотоаппараты. Особенно мне понравились венгерские кожаные "пузатые" (ёмкие) портфели с лямками и "дамское" бельё. Из дамских вещей чего только там не было! Всё было, начиная от расчёски и заканчивая норковым манто или чёрным вечерним платьем с золотой ниткой и переливающейся радужным отблеском материей. Жемчужные запонки, броши с рубинами и изумрудами, тонкое прозрачное женское бельё, аромат неземных манящих духов…

Мы, открыв рты, рассматривали «заморские товары» и «захлопнули наши варежки» только у витрин с иностранными винами. На всех товарах были ценники – от 0,07 до 300,5 бонов, что соответствует нашим советским рублям от 70 копеек до 3005 рублей. Причём 0,07 бонов стоит обыкновенная шариковая авторучка, которой я писал маме об этом походе нашей группы матросов в Калининград, только в нашем советском магазине эта же ручка (такая же - автор) стоит всего 35 копеек. Мы вышли из валютного магазина и Николай Судаков вполголоса сказал нам, что мы можем сюда вернуться, когда выйдем в море и совершим на нашем корабле визит в какой-нибудь иностранный порт, а "для этого нам нужно поскорее завершить ходовые испытания, сдать курсовые задачи и быть молодцами".

Когда мы были в валютном магазине, то были атакованы девушками и женщинами, которые просили продать им боны по цене 15 рублей за 1 бон. У нас не было бонов, мы ничем не могли им помочь. У меня в кармане было 5 советских рублей и я до этого момента чувствовал себя обеспеченным матросом Балтийского флота, но после посещения этого валютного магазина во мне зародился «червячок» сомнения – правильно ли мы живём. 2 рубля 40 копеек я отдал в фотоателье за 6 моих фотографий, которые я намеревался отослать по почте в письмах родителям, брату Юре, Галчонку и Олежке в Севастополь, друзьям (Вале Архиповой – автор). Потом мы покупали мороженое, пирожное и стакан кофе в кафе и у меня ещё оставались деньги на билеты в кино, в музей или на танцы.

Несколько обескураженные и насупленные мы во главе лейтенантом Судаковым, который что-то покупал в валютном магазине, пошли дальше по берегу реки Преголя, "одетой" в каменные берега, и лейтенант показал нам место, где снимали кинофильм «Весна на Одере». Мы сухо его поблагодарили, молча осмотрелись вокруг, покивали головами и пошли через мост на остров, где был остов разрушенного кафедрального собора. Это было когда-то большое высокое здание из красного кирпича, покрытое барельефами, надписями и гербами. Теперь оно было исписано автографами всяких «ляль», «юрков» и другими именами молодых людей, которые так сообщали всем, что «они были здесь».

Рядом на углу этих величественных стен собора была колоннада могилы немецкого философа Иммануила Канта. Я уже не раз был здесь вместе с командиром БЧ-1 БПК «Бодрый» лейтенантом Палкиным и командиром БЧ-4 старшим лейтенантом А.С. Дроботом и смог сам немного рассказать ребятам из того, что слышал от них. Лейтенант Судаков тоже попытался рассказать нам что-то интересное, но после захода в валютный магазин наш дружеский контакт с ним оборвался.

Вокруг этого разрушенного кафедрального собора было совершенно пустое место, но если копнуть, то внизу под слоем дёрна обнаружится сплошной кирпич, железо, осколки снарядов, мин, бомб, обломки оружия и т.д. Вокруг было еле-еле присыпанное землёй громадное поле битого кирпича. Среди этого кирпичного поля удивительно быстро растут молодые деревья, «видимо, кирпич этот плодороден» - так говорил нам сопровождающий нас лейтенант Николай Судаков.

Затем мы опять по другому мосту вышли в город, прошли по новым улицам с новыми домами и подошли к плоскому холмику. По бокам холма стояли стальные клёпанные будки с узкими прорезями на уровне глаз, а рядом с ними глубоко под землю уходили ступени каменной лестницы. Мы цепочкой спустились по лестнице вниз – это был музей - бункер начальника гарнизона Кёнигсберга. Внизу была тяжёлая металлическая дверь и длинный узкий коридор со множеством маленьких и больших комнат по бокам. В комнатах находились различные экспонаты, плакаты, фотографии. В одной комнате стоял письменный стол, два телефона и три, украшенных резьбой, деревянных кресла. Резьба на креслах была фашистская с орлами и свастикой. Здесь в этой комнате подписал акт о капитуляции Кёнигсберга начальник гарнизона – немецкий генерал Отто фон Ляш. После этого мы вышли из этого немецкого бункера с отличной вентиляцией и отоплением, опять прошлись по улицам города и поехали к себе, в учебный центр 67-го ОДСРНК БФ.

Я ходил по улицам Калининграда в группе вместе с матросами моего года призыва (1971), машинально отвечал на их вопросы, что-то говорил сам, смотрел, слушал, кивал головой, оборачивался, а сам всё время внутренне вспоминал вечер пятницы 24 марта 1972 года, когда неожиданно комсомольцы избрали меня комсоргом БЧ-1 новостроящегося БПК «Свирепый». До этого события обязанности комсорга БЧ-1 исполнял старшина 2 статьи Булат Григорий Степанович, «подгодок», отличный специалист и командир отделения электриков штурманских, период службы 13.05.1971-14.05.1974, он был по сроку службы на полгода старше меня. Конечно, в этом избрании комсоргом БЧ-1 ничего плохого нет, но и хорошего – тоже, потому что я и так чересчур "высунулся", а длинные шеи, как правило, легче рубить…

Мама в последнем письме написала, что очень хочет приехать в Калининград на побывку со мной и я загорелся этой идеей невероятно. Я узнал у лейтенанта Николая Судакова, что это вполне возможно, и хотя в городе трудно с номерами гостиниц, но за неделю до приезда можно заказать (забронировать) в гостинице номер или найти комнату в домах недалеко от центральной проходной завода «Янтарь», то есть от нашего Дивизиона-Экипажа. Теперь я всё время был под впечатлением известия о том, что моя мама может ко мне приехать сюда в Калининград, то есть в город, который тогда, во время войны, был ещё Кёнигсбергом, который мой папа, лейтенант Суворов Сергей Иванович, штурмовал и вместе со своей конной группой разведки боем участвовал в рискованных рейдах по кромке фронта, вызывая на себя и своих лихих донских казаков огонь фашистов. Моя мама, старший лейтенант медицинской службы Максимова Нина Васильевна, вместе со своим военно-санитарным поездом-госпиталем №29 после капитуляции немецкого гарнизона прибыла на Южный вокзал Кёнигсберга и принимала там раненых, которых потом увозили в тыл. Так она сделала несколько рейсов в Кёнигсберг, но ни разу не была в самом городе, потому что тогда он постоянно горел и взрывался от неразорвавшихся боеприпасов.

Наш старпом капитан-лейтенант Александр Андреевич Сальников и замполит капитан-лейтенант В.А. Тихонов уверили, что меня «конечно, отпустят в увольнение на несколько дней, чтобы повидаться с мамой, но в расположение Дивизиона-Экипажа мою маму не пустят».

- И вообще, Суворов, - сказал мне А.А. Сальников. – Ты бы поменьше рассказывал всем о приезде мамы, а то всем захочется сюда приехать и это нарушит весь режим подготовки к переезду на корабль.

Я согласился и помалкивал. Эх! Хорошо бы увидеть всех! И папу, и маму, и моего брата Юру, и Галчонка с Олежкой, и сестру Наденьку с Верочкой, и всех ребят из города Суворова…

После разрухи, которую я увидел в городе и этого странного глубокого немецко-фашистского музея-бункера, я что-то очень сильно заскучал по родителям, по другой, по нашей советской, обычной мирной жизни. Наверно это обычная весенняя лихорадка, а может быть, наоборот, депрессия, нехватка витаминов? Надо бы сходить к нашему корабельному доктору Л.Н. Кукурузе, попросить у него витаминчиков, но судьба распорядилась иначе...

После групповой экскурсии по Калининграду и посещения гитлеровского бункера начальника гарнизона Кёнигсберга генерала Отто фон Ляша наше пребывание в стенах казарм бывшего немецкого учебного центра фашистских ВМС стало просто невыносимым, потому что теперь моряки всё чаще восклицали "Ахтунг!". Мне это очень не нравилось и я в воскресенье 23 апреля 1972 года почти с ненавистью смотрел, как некоторые наши годки перед отбоем играли "в немцев", куражились, отдавали якобы по-немецки команды, "лаяли ихние слова" типа: "Хальт!", "Ауфштейн!", "Мютцен ап!" и требовали от молодых матросов: "Матка, яйки, млеко, шнапс, бутерброт! Бистро-бистро!".

Этому немецкому "Ахтунг!" нужно было срочно противопоставить наш традиционный флотский возглас-предупреждение "Полундра!", но как?

Фотоиллюстрация: Калининград. Вход в музей-бункер Кёнигсберга. Лестница в бункер. Кабинет коменданта Кёнигсберга генерала Отто фон Ляха в бункере. Восковые фигуры генерала Отто фон Ляха, его адъютанта и советских офицеров-парламентёров, доставивших коменданту Кёнигсберга предложение о капитуляции 130 000 солдат и офицеров гарнизона. Фото 2010 года.