119 Беременные янтарём 15 мая - 07 июня 1972

Александр Сергеевич Суворов

О службе на флоте. Легендарный БПК «Свирепый».

2-е опубликование, исправленное, отредактированное и дополненное автором.

119. Беременные янтарём. 67-й ОДСРНК ДКБФ. 15 мая - 07 июня 1972 года.

Сводка погоды: Калининград понедельник 15 мая 1972 дневная температура: мин.: 4.6°C, средняя: 6.6°C тепла, макс.: 10.3°C тепла, без осадков. Весь май 1972 года почти каждый день моросил или шёл дождь. Только с 3 июня 1972 года началась отличная, тёплая и жаркая погода.

Как ни старались ДМБовские годки весеннего призыва 1969 года "сыграть ДМБ" до Первомайских праздников и праздника Победы 9 мая, но их начали отпускать домой только после истечения срока их призыва на службу, поэтому последние дни эти несчастные взрослые парни не просто тяготились службой и казарменной жизнью, а бурно и агрессивно восставали против неё, против нас, молодых матросов, против своих товарищей, годков осеннего призыва 1969 года, против офицеров, мичманов, командиров, против всех.

После майских праздников наш экипаж продолжал активно осваивать новостроящийся БПК "Свирепый", закончились авральные приборки и уборка с корабля лишнего строительно-монтажного оборудования, началась отделка внутренних помещений и кубриков для их использования и заселения экипажа на корабль. На БПК "Свирепый" ежедневно с утра до вечера что-то грузилось, вносилось, переносилось, вытаскивалось, распаковывалось, устанавливалось, расстилалось, подкрашивалось, прикручивалось, переставлялось, подгонялось, ставилось на место. Все командиры боевых частей, особенно, мичманы, то есть хозяева боевых постов и помещений постоянно находились "в служебном движении", были озабочены делами службы, поэтому мало уделяли внимания им, заслуженным ДМБовским годкам, которые ужа давно (с момента опубликования Приказа о ДМБ - автор) "положили на всех на всё вокруг огромный болт с газовой резьбой". В эти дни никому из молодых матросов нельзя было попадаться на глаза или на пути ДМБовских годков - сомнут, обидят, обругают.

Таким образом, как-то незаметно для моей памяти, бывшие грозные, гордые, нахальные и авторитетные взрослые парни со значками "Отличник ВМФ" или "Специалист 1 класса", с лычками старшин на погончиках, в ладной морской форме и идеально скроенных бескозырках, рано утром, во время построения экипажа на физзарядку, быстро попрощались со всеми, кто вышел в это утро на плац и как-то скромно и незаметно вышли через КПП за ворота учебного центра 67-го ОДСРНК. За воротами они, вероятно, сговорившись заранее, вскинули свои бескозырки вверх в воздух, что-то крикнули хором, подобрали свои бескозырки и, обнявшись, дружно зашагали по узкому проулку в сторону улицы Суворова, чтобы по ней дойти до Южного вокзала Калининграда. Не было никаких построений, речей, напутствий, благодарностей, прощания с экипажем, с друзьями, всё было как-то скомкано, деловито, упрощённо, не празднично... Мне такое ДМБ не понравилось.

К этому моменту я уже полностью прочитал книгу "Слава балтийская", подаренную мне командиром 67-го ОДСРНК капитаном 1 ранга В.Н. Безносовым, поэтому уже уверился в мысли-желании составить в своём дневнике-ежедневнике некую повесть-летопись событий и свершений в истории экипажа БПК "Свирепый". мне уже хотелось оставить в памяти фамилии и имена первых моряков первого изначального экипажа, зафиксировать историю корабля, запечатлеть её в фотографиях. Я сказал об этом моему другу и товарищу первому комсоргу экипажа БПК "Свирепый" лейтенанту Николаю Судакову и он горячо меня поддержал, но предупредил, что "вести дневник-ежедневник матросам запрещено", что "наш корабль - это новейший секретный корабль" и "если я хочу делать летопись корабля, то должен буду получить разрешение замполита и командира корабля".

Увы, с некоторых пор мы мало видели в расположении нашего Дивизиона-Экипажа замполита капитан-лейтенанта В.А. Тихонова и командира корабля капитана 3 ранга Е.П. Назарова. В.А. Тихонов почти всё время был в политуправлении, в штабе, в городе, а Е.П. Назаров к чему-то усиленно готовился и я ощущал его наличие только путём авральной обработки его поправок и замечаний по Книге корабельных расписаний и новых вариантов должностных инструкций для офицеров и мичманов экипажа уже новостроящегося БПК "Свирепый". Наш боевой корабль всё ещё считался в режиме достройки, но уже переходил в режим заводских швартовных испытаний.

Практически весь май 1972 года личный состав первого экипажа БПК "Свирепый" занимался тем, что активно формировал обновлённые составы боевых частей, групп и команд, принимал молодое пополнение призыва ноябрь-декабрь 1971 года, прошедшее шестимесячное обучение в военно-морских "учебках" - учебных отрядах ДКБФ, а также сдавал экзамены и практические "учебно-боевые тревоги" на своих "заведованиях". Не теряя времени, весь экипаж новостроящегося БПК "Свирепый" готовился сдать с первого раза все элементы курсовых задач, целью которых было скорейший выход в море на БС (боевую службу) сверхсовременного большого противолодочного корабля.

В мае 1972 года в Дивизионе-Экипаже начались "перестановки", "пертурбация" или изменение настроений, мнений, мотивации поступков и действий, расклад сил в среде годков, подгодков и молодых. Случилось так, что из учебных отрядов пришли подготовленные специалисты, но ещё ни разу не выходившие в море, поэтому их тут же посылали на стажировку в войска и на корабли ДКБФ, чтобы они потренировались в настоящей, а не учебной работе на оборудовании (скоро ходовые испытания и учиться на корабле было некогда - автор). Оставшиеся матросы и старшины первого экипажа БПК "Свирепый" уже чувствовали себя и были "старичками", "хозяевами", "главными" и "своими" в экипаже, ревниво отличали "стареньких от новеньких".

Неожиданно и внезапно, отслуживший 14 мая 1972 года только шесть месяцев на флоте, неожиданно я стал для вновь прибывших на корабль матросов, мичманов и офицеров "стареньким карасём", то есть неким странным матросом, который по сроку службы ещё "карась", но по факту событий - точно не "карась", потому что был в экипаже с самого первого дня его формирования и приезда первой группы матросов в учебный центр 67-го ОДСРНК. Кроме этого в майские дни 1972 года я вдруг стал «своим» среди годков призыва ноябрь-декабрь 1969 года, которые стали полновластными хозяевами в первом экипаже БПК "Свирепый" после ухода в запас ДМБовских годков призыва май-июнь 1969 года.

Рано утром в среду 7 июня 1972 года практически весь экипаж новостроящегося БПК «Свирепый» в режиме «Боевая тревога!» вдруг погрузили в кузова бортовых грузовиков «Урал» и мы с рёвом в угарном солярном дыму аккуратно проехали по Транспортному переулку на улицу Суворова, затем поехали на северо-восток до пересечения с улицей Железнодорожная, а затем поехали на север Калининграда. По двухъярусному мосту через реку Преголя мы проехали до улицы Буткова, а затем по улице Горная поехали на запад, на выезд из Калининграда.

Уже четвёртый день с 3 июня 1972 года в Калининграде была отличная летняя погода, светило солнце, прекратились майские дожди, повысилась температура воздуха и 7 июня с утра было уже плюс 14,8°С тепла, а вскоре к 10:00 температура повысилась до плюс 20°С. Мы, матросы и старшины экипажа новостроящегося БПК «Свирепый», сидели за высокими и крепкими бортами грузовиков «Урал» на лавках, тесно прижимались друг к другу, вместе качались и подпрыгивали на ухабах и поворотах, шутили и смеялись, с любопытством смотрели по сторонам. Теперь, после погрузки в машины ящиков-сейфов с автоматами и пистолетами, жестяных коробок с патронами, мы догадались – едем на стрельбище для сдачи упражнений по стрелковой подготовке, элемента курсовых задач «К-1» и «К-2».

Пока в мае 1972 года шли дожди мы усиленно учились и тренировались в классах, разбирая и собирая автомат Калашникова АК-47, отрабатывали строевые приёмы с автоматом, учили теорию и порядок выполнения стрелковых упражнения по стрельбе по неподвижным и подвижным целям из положения «лёжа» и «с колена». Офицеры и мичманы, а также некоторые старшины, которые по боевому расписанию заступают дежурными на трапе, учились применять, заряжать и разряжать пистолет Макарова (ПМ). Качаясь в кузове «Урала» вместе со всеми, я тоже ликовал и с нетерпением ждал, когда же мы приедем на полигон морской пехоты, на стрельбище и начнём стрелять из автоматов. Последний раз я разбирал, собирал и стрелял из автомата в конце ноября 1971 года в 9-м Флотском экипаже ДКБФ в городе Пионерский Калининградской области.

Наши грозные и большие машины "Урал" одна за другой проехали по улице Дмитрия Донского, потом долго ехали по проспекту Победы, завернули на Окружную дорогу и быстро поехали по Балтийскому шоссе среди сплошных лесов до пригородных калининградских посёлков – Волочаевское и Ижевское. Затем опять по какому-то номерному шоссе мы понеслись мимо лесов и полей, посёлков и населённых пунктов. Здесь мы уже не особо радовались, потому что ехать в военных грузовиках в обыкновенных матросских робах на жёстких деревянных банках (скамьях) – это не особо радостное удовольствие. Грузовики «Урал» ехали быстро и мощно, но при этом их подвеска была не пассажирской. К концу пути мы приехали заметно уставшие, квёлые, одуревшие от пыли и жары. Становилось жарко, в полдень температура в тени повысилась до 28,5°С, вот почему въезд на территорию какой-то воинской части мы приветствовали с облегчением.

Нас ждали, возле низкого казарменного вида здания с центральной башенкой-вышкой стояла группа офицеров и военнослужащих в чёрной форме морской пехоты, больше похожей на комбинезоны, чем на флотскую форму одежды. Все они были обуты в сапоги с  короткими голенищами, а рукава их тужурок были закатаны до локтя. Вид у этих морских пехотинцев был угрожающе-бандитским… Наши «хозяева» вели себя тоже очень напористо, резко, отрывисто, грубо. Команды следовали одна за другой, мы горохом посыпались из кузовов машин на землю и начали строиться по боевым частям. Подъехали автобусы с нашими офицерами и подключились к организации учебно-тренировочных стрелковых занятий.

Стрельбище морской пехоты ДКБФ было в виде огромного поля, на котором виднелись холмики и брустверы из-за которых торчали разные мишени. Недалеко от нас располагались позиции стрелков, на которых нам предстояло стрелять из автоматов АК-47 из положения «лёжа», потом «с колена» и ещё раз из положения «стоя», при этом каждый раз мы должны были переходить на новый рубеж. Занятия и тренировки начались немедленно, началась такая какофония из команд и построений, тренировок и беготни, что мы все немного ошалели и растерялись. Офицеры морской пехоты не говорили, а орали свои команды, при этом они густо насыщали матерными словами и ругательствами свои приказания и указания, обзывали нас самыми обидными словами и ругательствами, однако все, как-то естественно признавали за этими «морскими волчарами» право так себя вести. Вскоре мы освоились, нам стало жарко от быстроты следования команд и приказов, даже офицеры и мичманы поснимали свои мундиры и тужурки, чтобы не потеть и не грязнить их в пелене пыли и порохового дыма, которые поднялись над стрельбищем.

Весь экипаж, независимо от боевых частей, разделили на группы по 20 человек. Каждой группой командовал либо офицер, либо мичман (прапорщик) из морской пехоты. Они кратко объясняли группам их действия и порядок этих действий, показывали что и как надо было делать и сразу же начинали занятия. За каждой группой молча строго наблюдал ещё офицер, который ни во что не вмешивался, но когда кто-то из матросов, забывшись, поворачивался с автоматом на перевес в сторону от мешков с песком или от моря, он тут же окриком приказывал «стоять на месте», «замереть» и приказывал старшему группы «поставить (такого этакого мать-перемать) зеваку на место».

Пока одна группа моряков училась и тренировалась заряжать магазины автоматов патронами, другая группа занимала места на позициях, пока без оружия, следовала от позиции к позиции, изображая последовательность действий с автоматами. Строгий капитан-лейтенант морской пехоты – руководитель стрельбы на данном участке полигона, скомандовал: «Очередной смене-расчёту получить боеприпасы» Раздатчику боеприпасов выдать смене (столько-то) патронов!». Лежащие на первом исходном рубеже матросы и старшины получили от раздатчика снаряжённые магазины, а мичман или лейтенант, руководитель стрельбы на рубеже, каждому повторил порядок выполнения упражнения, то есть огневую позицию, место и положение для стрельбы, сектор стрельбы, направление движения, порядок выдвижения на рубеж открытия огня и очерёдность стрельбы. После этого он доложил руководителю стрельб о готовности группы к стрельбе.

На вышке командного пункта стрельбища наблюдатель или оператор стрельбища поднимает до места красный флаг, сигналист – подаёт сигнал «Слушайте все!». После этого руководитель стрельбы на участке даёт команду; «К бою!». Те, кто уже лежит на исходном рубеже, вставляют магазины в автоматы АК-47, опускают предохранители, передёргивают затворы, прицеливаются в свои мишени и ждут команды: «Огонь!». При этом каждый из них громко докладывает: «Матрос или старшина (такой-то) к бою готов!». Звучит команда: «Огонь!». Каждый стреляющий смотрит в своём секторе и при появлении мишени открывает огонь из автомата. После того, как кончаются патроны, затвор передёргивается, спускается курок и каждый отстрелявшийся докладывает: «Матрос или старшина (такой-то) стрельбу закончил!».

Руководитель стрельбы на рубеже командует: «Разряжай!». Каждый отстрелявшийся снимает с автомата пустой магазин, убеждается, что он пуст, опять снимает предохранитель, передёргивает затвор, спускает "вхолостую" курок, ставит предохранитель на место и докладывает: «Матрос или старшина (такой-то), оружие разряжено, поставлено на предохранитель» и кладёт автомат АК-47 прямо перед собой рядом с бруствером. Звучит новая команда-приказ: «Оружие – к осмотру!». Руководитель стрельб на рубеже осматривает оружие, проверяет наличие или отсутствие неизрасходованных боеприпасов и командует группе отстрелявшихся: «Встать! Стройся! С рубежа шагом марш!». Всё, свободны… Следующая группа уже нетерпеливо спешит занять места на рубеже, и опять всё повторяется по указанному или подобному порядку.

Примерно также тренировались и стреляли те, кто на корабле по боевому расписанию отвечает за пулемёты, ручные гранатомёты, пистолеты и другое стрелковое вооружение. Подходы к рубежам стрельбы осуществлялись по нескольку раз, чтобы все действия были отработаны до автоматизма. Офицеры и мичманы экипажа БПК «Свирепый» в сторонке стреляли из пистолетов – ПМ и большого пистолета Стечкина, с прикладом.

Я тоже вместе со всеми участвовал в стрельбе из автомата Калашникова АК-47, добросовестно и чётко выполнял все команды и приказы, но стрелял наугад, потому что мне на моём месте мешала высокая сухая трава. На третьем рубеже я вынужден был сообщить об этом руководителю стрельб и он приказал мне встать, сам лёг за бруствер, убедился, что я прав и разрешил мне стрелять из положения «с колена». Дело пошло лучше и я видел, как мои пули из автомата вонзились в фанерную чёрную мишень - "фашистского солдата в немецкой каске". Тогда и другие ребята начали жаловаться, что они «ни черта не видят мишеней». После того, как командиры убедились, что это так, началась уже стрельба из любого положения: «лёжа», «стоя» и «с колена», и морские пехотинцы стали показывать чудеса меткости и ловкости в стрельбе по встающим и движущимся мишеням.

Честно сказать, мне надоела эта громкая стрельба, болезненные толчки приклада автомата в мою худую ключицу и гаревый удушливый запах пороха, поэтому вскоре я отошёл в сторону от стрельбища. Здесь ещё на одном широком поле наши ребята разделись почти догола и валялись на песчаной почве, загорая под жарким солнцем. Пока любители пострелять "трещали" из автоматов и пулемётов, «пукали» из пистолетов, мы нашли в песке старую ржавую советскую каску, потом кто-то принёс из наших машин фотоаппарат и мы сфотографировались весёлой компанией (смотрите фотоиллюстрацию). Жара была невыносимая, солнце пекло, а та солдатская каска, пробитая осколком, была горячей, как сковородка на плите. Вот тут-то мы и увидели троих морпехов, которые почти ползком, на «карачках», крались со стороны моря по глубоким колеям от колёс грузовиков, бронетранспортёров и танков…

Когда эти трое морпехов поравнялись с нами, они быстро подскочили к нам и спрятались за наши спины. В карманах и за пазухой их маек-тельняшек «пузырились» какие-то то ли камни, то ли коренья. Эти морпехи поблагодарили нас и быстро, скоком-подскоком, скрылись за строениями командного пункта. На наши вопросы, они ответили, что «ходили к морю «окупнуться». Мы тут же «загорелись» идеей сделать тоже самое, пока на стрельбище за нашими спинами любители стрельбы уже стреляли кто как мог и хотел (нужно было расстрелять все патроны, которые были выделены на эти занятия по стрелковой подготовке – автор).

Мне очень хотелось окунуться в Балтийское море, очень, поэтому я чуть-чуть помедлил и тоже быстро и азартно юркнул в глубокую колею танкодрома и тоже на «карачках», согнувшись «в три погибели»,  побежал, как собачонка, на четырёх «ногах» за моими друзьями. Пока мы ощущали своими мокрыми спинами как на нас «смотрят» с вышки командного пункта, мы крались по глубокой колее, а когда звук выстрелов приглушился и вышку не стало видно мы, как разведчики, пригнувшись к земле, быстро побежали к блестящей на солнце глади моря, искрящейся миллиардами блёсток солнечных зайчиков. Перед самым краем полигона нам вдруг открылся настоящий песчаный обрыв, дорога с колеёй резко обрывалась вниз на прекрасный широкий песчаный пляж. Мы с гиканьем спрыгнули вниз и помчались к воде…

Пляж полигона морской пехоты был широкий, чистый, белый-белый, только в середине по всей длине пляжа была полоса какого-то мусора, плавника, сухих водорослей и каких-то камней. Странно было видеть эту нескончаемую гряду морского мусора на чистейшем песчаном пляже. Вода и мелкие ласковые волны прибоя манили к себе, мы «поскидали» с себя всю одежду, даже трусы, и босиком помчались к воде. Когда мы перебегали полосу морского мусора, то все начали кричать от боли, потому что босые ноги кололись об этот мусор, как об острые камни. Кое-как проскочив через толстый и широкий слой мусора, мы выбежали к воде и зашлёпали босыми ногами по прохладной и чистейшей морской воде Балтийского моря. Море оказалось на редкость мелким, воды было по щиколотку, эта полоса мелководья всё тянулась и тянулась до тех пор, покуда мы не оглянулись и увидели вдалеке красный флаг на вышке командного пункта. Мечта «окупнуться» в море не осуществилась – мелко…

Тогда мы чуть-чуть вернулись под защиту кромки обрыва берега, чтобы нас не видели с вышки стрельбища, а затем весело повалились в мелкую воду. Мы баловались, брызгались, кидались пригоршнями воды, катались в воде с бока на бок, даже крутили в воде кувырки, как в школе на матах в спортзале, и тут один из нас буквально взревел от боли и выгнулся в спине. Он наткнулся в песке на мелководье на какой-то камень… Наш товарищ поднял его и посмотрел на просвет, а камень вдруг засиял солнечными лучиками и искорками, как янтарное солнце, – это был настоящий крупный кусок дикого янтаря…

Немедленно у нас возник охотничий азарт. Мы начали бегом бегать по мелководью, то один, то другой кричал от радости, потому что мы начали находить янтарь в море. Вскоре с пригоршнями янтарных камушков мы вышли из воды на берег и только тут увидели-догадались, что в этой широкой полосе морского мусора на пляже валяется множество кусков янтаря, и не тех мелких камешков, которые мы нашли, а крупных кусков, настоящих «булыжников»… Теперь каждый из нас набивал янтарными камушками карманы своих рабочих штанов, запихивал пригоршни янтаря себе за пазуху в тельняшки, отчего вскоре некоторые из нас стали внешне напоминать беременных женщин…

Ликуя и вопя от восторга, мы хвастались друг перед другом величиной и количеством найденного дикого янтаря и дивились, сколько же его здесь много. Однако уже «червь сомнения» прогрыз в моём уме-разуме дырочку, сквозь которую ко мне пришла мысль: «Если здесь так много нетронутого янтаря, значит, его нельзя здесь трогать и забирать с собой».

- Ребята, - сказал я ребятам. – Это полигон морской пехоты и если нас застукают, то нам мало не покажется. Этот янтарь лежит здесь долго, он весь потемнел на солнце и от ветра, это значит, что его брать нельзя.

Однако нас уже никто не мог остановить. Мы на пляже были одни, нас было несколько человек, нас никто не видел, поэтому мы решили: "Сейчас вернёмся прежним путём и смешаемся с нашими ребятами из экипажа, а эти пусть стреляют и не отвлекаются". Ребята лихорадочно набивали янтарём карманы, каюсь, я тоже положил в свои карманы штанов робы пригоршни крупного дикого янтаря. Карманы сразу оттопырились, стало очевидным, что в таком виде нас обязательно «застукают». Я и мой товарищ ещё со времён службы в 9-м Флотском экипаже ДКБФ в городе Пионерский, Коля Гилёв, решили сделать иначе: он снял свою рубаху-робу, связал подол узлом из рукавов и мы сделали из его рубахи нечто вроде вещмешка. Потом Коля набил этот «вещмешок» пригоршнями разнокалиберного янтаря.

В это время что-то меня толкнуло в спину. Я огляделся по сторонам, внимательно посмотрел на подозрительные кустики сухой и выгоревшей на солнце травы, а потом завернул края своих мокрых трусов по бокам так, чтобы трусы превратились в плавки. Затем я поместил спереди в трусы в компанию с моим «дружком» самые крупные куски найденного мной ещё в море чистого янтаря. В моих плавках получилась внушительного размерам «бульба», как на носу БПК «Свирепый»…

Ребята хором потешались надо мной, говоря, что я «от жадности и от натуги заработал себе грыжу», что «янтарь на меня подействовал чудесным образом» и мой «червячок» увеличился до размеров «удава» и т.д. Я стеснялся, сомневался, но кто-то голосом моего друга-наставника и лучшего рационализатора Севморзавода Жени Мыслина шептал мне: «Терпи! Смеётся тот, кто смеётся последним!». Из-за колючего с острыми углами янтаря в моих трусах я шёл очень смешно – раскорячив в стороны ноги, косолапя, как медведь. Однако в широких матросских штанах мой «бульб» в трусах-плавках был незаметен, правда, если я только чуть-чуть наклонялся вперёд, как будто у меня «прихватило живот»...

Так мы и пошли, карабкаясь на песчаный обрыв, снова почти ползком по глубокой колее танкодрома полигона морской пехоты. Ближе к стрельбищу мы уже действительно ползли на локтях и коленях. Ползти на коленях и руках по глубокой песчаной колее в жаркую погоду очень тяжело, пыль и песок от ног впереди ползущих поднимался в воздух, забивался в глаза, в рот, в ноздри, в уши, я чувствовал, что постепенно становлюсь не просто пыльным, а грязным (это называется «окупнулись в море» - автор). В конце нашего пути мы вдруг осознали, что стрельбы уже не слышно и подумали, что нас бросили, оставили и уехали домой, в Дивизион-Экипаж.

Как сурки, мы один за другим начали поднимать головы над уровнем колеи и травы. Мы увидели, что красного флага на вышке уже нет, что весь наш экипаж выстроен в две шеренги, что нас в начале колеи танкодрома ожидает большая группа офицеров, что нам уже нечего прятаться и ползти по песчаной земле, что нас давным-давно заметили и ждут… Помогая уставшему до изнеможения Коле Гилёву, я взялся за край его мешка-робы, и стараясь не косолапить и не обращать внимание на неудобство и боль в паху, пошёл отважно к нашим командирам. Наш старпом капитан-лейтенант Александр Андреевич Сальников что-то говорил про нас, отчего весь строй и командиры, особенно офицеры и мичманы морской пехоты, не просто гоготали и смеялись, а смеялись гомерически, шатаясь и падая от смеха…

- Ну, что, беременные янтарём! – приветствовал нас А.А. Сальников. – Рожайте! Покажите нам, что вы там добыли на берегу нашего Янтарного края!

Мы виновато стояли перед строем моряков и морпехов. Я живо вспомнил кадр из кинофильма "Оптимистическая трагедия", когда перед революционными моряками-балтийцами живописно стояло полуголое «отребье» анархистов. По приказу старпома мои друзья выворачивали карманы и тут же высыпали содержимое карманов себе под ноги. Особенно эффектно сыпались янтарные камушки из под пузатых тельняшек, когда их нетерпеливо выдёргивал из штанов Александр Андреевич Сальников. «Опростали» рубаху-робу-мешок и мы с Колей Гилёвым, у нас была самая большая куча янтаря.

Старпом капитан-лейтенант А.А. Сальников молча и выразительно кивнул мне. Я послушно стянул через голову свою рубаху робы. За пазухой моей тельняшки ничего не было. В моих карманах штанов лежало всего несколько янтарных камушков, в одном из них я отчётливо разглядел узорчатое крыло стрекозы. Эти камешки я отчаянно хотел сохранить, поэтому с болью и надеждой в глазах взглянул прямо в лицо старпома и Александр Андреевич меня не тронул.

Потом, уже в кузове грузовика, куда я с превеликими усилиями и осторожностью неуклюже забрался, мой командир отделения рулевых старшина 1 статьи Александр Кузнецов поинтересовался, почему я себя так странно веду. Я ему ответил то же самое, что отвечал старпому и замполиту: "Пошёл с ребятами к морю подальше в траву и в колею, чтобы освободиться от той каши с тушёнкой из сухого пайка, которой нас кормили вместо обеда". Каша действительно была очень «тяжёлой», холодной и невкусной и все без исключения страдали от неё "животом", поэтому и Сашка Кузнецов, и наши командиры не стали меня далее «пытать», а поспешили нас всех погрузить в грузовики и увезти нас «домой» - в учебный центр 67-го ОДСРНК ДКБФ.

Как я ехал верхом на острых кусках янтаря, спрятанных в моих трусах, – это отдельная история о добровольной пытке и испытании силы воли, упрямства и жгучего желания иметь янтарь, поделочный материал, из которого я мог бы сделать великолепные сувениры-подарки маме, папе, Вале Архиповой, другим моим будущим любимым девушкам, а также друзьям. Кстати, перед ДМБ Сашки Кузнецова в ноябре 1972 года я подарил ему полированный и очень красивый янтарный браслет к его наручным часам, он был очень тронут моим братским подарком…

Немногие знали и видели, как я прятал в «бульбе» в трусах крупные куски янтаря, никто об этом не проговорился, а я сделал вывод, что ребята по достоинству оценили мою смекалку, находчивость и благоразумие, признали мою правоту там, на янтарном берегу, и с уважением вознаградили меня тем, что не выдали мою добычу «годкам», не отняли её у меня сами. По древнему генетически врождённому инстинктивному закону первобытных охотников и собирателей считается, что добыча победителя принадлежит только ему и победитель вправе самостоятельно принимать решение как, с кем, кому и сколько делиться добычей. Это было первое приключение лета 1972 года, которое сыграло на мой авторитет, подняло его на высоту, было принято, как должное, всеми без исключения в экипаже БПК "Свирепый", даже офицерами и командирами.

Фотоиллюстрация из первого тома ДМБовского альбома автора: 7 июня 1972 года. Калининград. Полигон морской пехоты ДКБФ «Хмелевка». На снимке: в каске стоит матрос Коля Гилёв, я в центре сижу на корточках, за мной с голым торсом матрос плотник боцманской команды Володя Баранов, склонил голову матрос радиометрист РТС Саша Сенацкий, крайний справа стоит матрос Марик Басс, а под ним сидит наш специалист СПС старшина 2 статьи Володя Мальцев. Эта группа «охотников-собирателей» те самые азартные «беременные янтарём», которые попытались собрать на пляже полигона в Хмелевке янтарь. Это было самое настоящее приключение.