Уильям Сэпт. Сцениана

   Перевод избранного из книги Уильяма Сэпта (William Sapte) “Stage-iana”, 1892.
   © Перевод. Олег Александрович, 2017, 2018
   Иллюстрация: маски античного театра на римской мозаике II века.
   ***
   Прочесть иллюстрированный вариант можно здесь: https://oleg-alexandrovich.dreamwidth.org/704704.html — и далее по ссылке.
   ***

   Какая небрежность!..

   — Какая небрежность, какое неуважение к автору — у всех актёров здесь! — с негодованием заметила своей компаньонке одна девица, прихватившая с собой в театр томик пьес Шекспира. — Никто, знаешь, не представляется по имени — перед тем как сказать что-то…
   

   Дебют четвероногого актёра

   На спектакле в одном провинциальном театре бульдог сшиб с ног проникшего в дом «злодея», ухватил его за горло, выдрал внушительный кусок плоти, отошёл к рампе и съел его.
   К счастью для «злодея», «окровавленным куском плоти» оказалась спрятанная ему за ворот сырая печень — которая, по задумке режиссёра, должна была своим запахом удерживать морду четвероногого актёра вблизи его шеи и создавать тем видимость хватки за горло.
   

   Сдаётся…

   Сын драматурга Шеридана, баллотируясь как независимый кандидат на выборах в Парламент, заявил как-то раз, что после избрания он наклеит себе на лоб ярлык с надписью «Сдаётся» — и примкнёт к партии, которая сделает ему наивыгоднейшее предложение.
   — «Пустой чердак» припиши — не забудь, Том!.. — заметил ему отец.
   

   В них я живу!..

   — О, те глаза моей прекрасной обожательницы — в них я живу!.. — говорил со страстным пафосом некий фатоватый актёр.
   — Я это заметил, — прервал его разглагольствования сочинитель пьес Джордж Колман. — На днях видел её с красными и распухшими веками: зараза, говорит, прицепилась какая-то; похоже, ячмень…
   

   Бедный Йорик…

   «Что-о… это за-а… чертовщи-и-ина?!…» — шепчет растерянный директор театра, наблюдая из-за кулис начало сцены с могильщиками в 5-м акте «Гамлета».
   «Так первый могильщик… я сам это слышал… говорил сегодня, что если не дождётся к вечеру от вас денег авансом на один хотя бы приличный ужин… он прямо на сцене съест мякиш — хлебный, из которого череп Йорика вылепили…» — пояснил ему Горацио.
   

   Прочту конечно же…

   В одной драме «узник» должен был читать вслух доставленное ему в камеру «тюремщиком» очень длинное письмо; и чтобы не утруждать актёра его заучиванием, текст этого письма целиком записали на лист бумаги.
   — О тюремщик! — вечером на премьере спектакля воскликнул после пары секунд замешательства «узник», когда, развернув послание, которое вручил ему «тюремщик» — большой любитель розыгрышей, — увидел перед собой пустой, совершенно чистый лист. — Должен признаться я тебе, что воспитываясь людьми низшего сословия, коими были мои родители, читать я так и не выучился. Окажи мне любезность, прошу я тебя! прочти мне это письмо вслух!
   «Тюремщик» нервно потеребил в руках «письмо» — и согласился:
   — Прочту… Прочту конечно же… Минуту подожди только, за очками схожу…
   

   Воли не нарушила…

   Директор театра Роджер Кембл, который решительно был против того, чтобы его дочь Сара, в будущем известная актриса, связала свою жизнь с актёром, пришёл в ярость, когда узнал, что она осмелилась тем не менее пойти наперекор родительской воле.
   — Как это понимать?! — кричал он в бешенстве. — И мало того — так ещё ж за худшего из актёров моей труппы пошла!..
   — Вот именно! Актёром-то его назвать — у кого язык повернётся?! — оправдалась миссис Сара Сиддонс.
   

   Дюма о родословной

   — Месье Дюма, а правду говорят, что вы квартерон*? — поинтересовался однажды у Александра Дюма-отца некий чрезвычайно любознательный господин.
   — Да, это так, месье; я действительно квартерон, — ответил писатель.
   — И кем тогда, выходит, был ваш отец?
   — Мулатом.
   — А дед?
   — Негром.
   — А прадед — кем же тогда был?..
   — Обезьяной! — выпалил Дюма. — Да, месье, обезьяной он был; моя родословная началась там, где ваша заканчивается!..
   __________
   *Квартерон — родившийся от мулатки и белого; имеющий четверть негритянской крови.
   

   А не вас, сэр…

   «Сэр, я платил деньги свои, чтобы слушать здесь сэра Артура Салливана, сэр, — а не вас, сэр!» — прошипел некий джентльмен, обернувшись и бросив негодующий взгляд на сидящего сзади сэра Артура Салливана, который, забывшись, принялся напевать себе под нос партию примадонны из представляемой на сцене его комической оперы.
   

   Где же зритель…

   — О, боже!.. Но где же зритель?.. — бормочет растерянный директор провинциального театра, обозревая в щель занавеса ряды пустых кресел в зале.
   — В буфете он, — поясняет суфлёр. — Пинту пива, сказал он мне, выпью и вернусь…
   

   Брось ты уж монетку…

   В театре одного южного городка давали «Гамлета» — с престарелым занудным актёром в главной роли (трагедия Шекспира с его участием затягивалась обыкновенно на 4 часа).
   «Быть — или — не быть, — вот — в чём вопрос…» — дошёл до своего знаменитого монолога «принц датский», — когда с галёрки крикнули: «О, да брось ты уж, в конце концов, монетку, мистер, — чем волынку свою тянуть!..»
   

   Сбылось…

   Знаменитый во времена Карла Второго актёр Тони Ли с младенчества страдал болезнью лёгких, которая, случалось, давала о себе знать внезапными приступами кашля.
   Однажды случилось так, что кашель принялся вдруг одолевать его в самый неподходящий момент, — когда лежал он на сцене, будучи только что «убитым» в какой-то трагедии. Заслышав смех и оживление в зале, актёр медленно приподнял голову — и продекламировал:
   — О, вот и сбылось оно — проклятие моей несчастной матушки! Которая во младенческие ещё лета мои говаривала мне: «чтоб тебе так кашлялось и в могиле!»
   

   В Сиднейском Театре

   — Простите, сэр, а в какие деньги обошлась вам эта ваша свинья? — поинтересовался некий джентльмен у сидящего впереди него зрителя, который на спектакле в Сиднейском Театре живо обсуждал со своим соседом достоинства купленной им на днях свиньи.
   — Почти пять фунтов заплатил я за неё, сэр!
   — Вот вам за неё десятка от меня! — объявил джентльмен, протянув ему десятифунтовую банкноту. — Всё сэр, свинья — моя! И её личности попросил бы я вас теперь публично не касаться…
   

   Не могу ничего совершенно понять…

   Актёр Эдвард Сотерн, знаменитый исполнитель роли Лорда Дандрери в спектакле по пьесе Т. Тейлора «Наш американский кузен», давал как-то раз в своём дому званый обед.
   — О, да вот и он идёт! — воскликнул вдруг хозяин, заметив в окно, что к дому подходит запоздавший гость. — А ну-ка — давайте-ка все мы под стол спрячемся! Быстрее! быстрее!..
   Решив, что актёр задумал как-то разыграть опоздавшего, все спешно залезли под стол. Кроме — самого Эдварда Сотерна, — который призыву своему не последовал.
   Вошёл гость.
   — При-ивет!.. А где… остальные все?
   — О, но я… не могу ничего совершенно понять!.. — мастерски изобразив крайнюю растерянность и безмерное удивление, ответил хозяин. — Как увидели в окно они, что к дому ты моему подходишь, — под стол все бросились…
   Последовавшее читатель может дополнить силой своего воображения.
   

   Переплатили…

   В неком театре актёру, с успехом игравшему роль аптекаря в трагедии «Ромео и Джульетта», директор существенно повысил жалование. Актёр тот, прежде живший впроголодь, постарался за счёт прибавки вознаградить себя за годы лишений — и потому быстро располнел; и, поскольку «аптекарь» режиссёру виделся очень худым и измождённым, был снят с роли и уволен из театра.
   К счастью своему однако, посидев некоторое время на воде и хлебе, «аптекарь» очень скоро вновь обрёл нужную форму — и вернулся на подмостки.
   

   Сыровато ещё…

   Однажды драматург Ричард Шеридан, дабы отделаться от приглашения некой пожилой леди разделить с ней загородную прогулку, сослался на плохую погоду.
   — О, мистер Шеридан! — воскликнула та леди, столкнувшись нос к носу с Шериданом за городом пару часов спустя. — А ведь дождик, как видите, перестал; и разъяснилось!
   — Но самую лишь малость, мадам. С дамами попарно гулять — сыровато ещё…
   

   Поживите на жалование своё…

   Балерина:
   — Ах, добрый день, доктор, как же я рада, что встретила вас! Не поможете ли вы мне вашим советом? Меня ужасно, знаете, беспокоит, что стала я набирать вес в последнее время; я боюсь, как бы не испортило такое мою сильфидоподобную фигуру!
   Доктор:
   — Конечно же помогу. И предписание моё таково: просто отставьте на пару месяцев всех поклонников — и поживите на жалование своё!..
   

   Привязанный к бочонку

   — Пятнадцать лет уже ношусь я, привязанный к этому бочонку, по волнам бушующего моря!.. — перепутав часы с годами, продекламировал слова своей роли потерпевшего кораблекрушение моряка актёр Уилсон на спектакле, что ставили в городе Суонси.
   — Ого! хватит тебе уж носиться, мистер Уилсон! Выбей-ка из своего бочонка пробку — да давай-ка выпьем!.. - крикнули ему с галёрки.
   

   Никаких извинений!..

   — Искренне прошу вас простить меня, мадам… за то, что опять приходится мне вас беспокоить… — пробормотал зритель-старичок своей соседке, вынужденной в четвёртый раз подняться с кресла, чтобы дать ему возможность выйти из партера.
   — О, пожалуйста-пожалуйста! никаких извинений! Рада всегда служить вам; хозяин буфета, знаете ли, мой муж…
   

   Как привлечь к себе внимание

   Если вас мучает досада из-за отсутствия внимания окружающих к вашей персоне, то, будучи на спектакле в театре, встаньте со своего места, постойте пару секунд — и сядьте обратно в кресло. Повторите такое несколько раз — и вы изумитесь, обнаружив, какой живой и неподдельный интерес огромного количества людей привлечёт к себе такая простейшая ваша пантомима.
   

   Воды нет по средам…

   Когда театральная труппа мисс Фортескью приехала однажды с гастролями в Буффало, некая чрезвычайно любознательная актриса стала уговаривать директора разрешить ей сходить к Ниагарскому водопаду.
   Хорошо зная её характер, директор почти не сомневался, что, отправившись на такую экскурсию, вернуться в театр до начала спектакля она никак не сможет.
   — Но сегодня нет никакого смысла ходить туда что-то там смотреть, — заявил он актрисе.
   — Почему?
   — Потому что в Ниагаре воды нет по средам. Отключают воду — работы профилактические!
   Служительницу Мельпомены такое объяснение вполне удовлетворило, к водопаду она не пошла.
   

   Гигант

   Директор анатомического музея — субъекту, явившемуся заключить договор о продаже своего тела:
   — Но я не вижу у вас никаких особенностей… Кем же мы сможем вас выставить?
   — Гигантом.
   — Ги… — что?! Да в вас росту-то — пять лишь футов с малым!
   — Я знаю. Однако вы можете написать, что это карликовый гигант…
   

   Сочинитель и писатель

   Драматург — приятелю, газетному репортёру:
   — Знаешь, я на днях тут новую пьеску сочинил; гвоздём сезона, не сомневаюсь я, станет. Сюжет, значит, таков: героиня, оступившись, падает в трепальную машину; оператор трепальной машины, рискуя жизнью, бросается её спасать. Спасает. Далее предложение героине руки и сердца, она соглашается… Подсчитал уже, чтобы на сцену её продвинуть, придётся раскошелиться мне на одну тысячу и пять фунтов стерлингов…
   — С такой вот точностью и высчитал?! Я о пяти фунтах, что сверх тысячи.
   — А-а, кстати, они для тебя: пьесу ведь и написать всё-таки надо…
   

   Я-то диву давалась…

   Первая оперная дива:
   — Знаешь, моя дочь Анита унаследовала мой голос.
   Вторая:
   — Дочь? О, теперь понятно всё мне! Я-то диву давалась в последнее время, куда ж это он у тебя запропал!..
   Два сценических парика взлетели в воздух.
   

   Скрипач и извозчик

   — До театра вези! — крикнул Паганини флорентийскому извозчику, запрыгивая в его пролётку; он опаздывал к началу концерта, на который собралась публика, жаждущая послушать его знаменитые вариации из Россини на одной струне. — Да, и сколько с меня?
   — С вас — десять франков! — тотчас узнав великого скрипача, заявил извозчик.
   — Десять франков! Ты шутишь?
   — Не шучу. Если вспомнить о цене билетов, что продают на ваши концерты…
   — Прекрасно, получишь десять франков — сумей только довезти меня на одном колесе!..
   

   Во льве…

   Родственникам директора передвижного зверинца, погибшего на гастролях, доставили на дом очень большой и тяжёлый гроб, сняв крышку которого, они обнаружили в нём труп огромного льва.
   — Что за недоразумение?! — срочно разыскав сопровождавшего гроб нарочного, с негодованием принялись расспрашивать его близкие усопшего. — Вы сказали, что привезли нам тело дядюшки, а в гробу зверь, лев какой-то! Где дядюшка?!
   — Так… в нём же он — ваш дядюшка. Во льве… — объяснил им нарочный.
   

   Никогда прежде…

   — Никогда прежде до вчерашнего вечера не случалось мне смотреть в театре настолько достоверную, абсолютно натуралистичную, я бы даже сказал, сцену убийства!
   — Но в той драме ведь, помнится мне, убивают одного только героя-злодея; толпа забивает его… Видел я недавно, вроде бы ничего впечатляющего.
   — Да, но вчера большинство толпы составили зрители из партера…
   

   О Поле Грассо и Леоне Дормёйе

   В парижском театре Пале-Рояль директором Леоном Дормёйем учреждена была система штрафов за употребление в разговорах бранных слов.
   — Простите, господин директор, — вспомнив про это установление, поинтересовался у директора актёр Поль Грассо, когда крепко повздорил с ним однажды во время репетиции, — на какую сумму придётся мне раскошелиться, если я назову вас идиотом?
   — Двадцать франков штрафа уплатите вы! — кипя от злости, выпалил Дормёй.
   — Двадцать франков — за то, чтобы назвать вас идиотом… — невозмутимо рассуждал вслух Грассо. — О, нет! Многовато, многовато… за идиота. Позволить себе роскошь назвать вас идиотом не допускает моё текущее финансовое состояние. Вот за пять, скажем, франков — ещё бы куда ни шло…
   

   Бравый Майор и его медали

   Из спектакля «Пугало» по пьесе забытого ныне драматурга Чарльза Томаса на многие годы запомнился публике крохотный эпизод с Бравым Майором — чья грудь сплошь была увешана боевыми наградами.
   — Но неужто медали ваши эти — все до единой по праву получены были вами, Майор?! Вы бесстрашием в боях своим брали их, да? — интересуется у него некто из персонажей.
   — О, да, с боями чаще всего я их и выколачивал! За карточные, сами понимаете, долги…
   

   Диковинное чудовище

   Когда у нью-йоркской публики остыл в немалой степени интерес к знаменитому «музею монстров» Финеаса Барнума, и хозяина стали беспокоить денежные проблемы, однажды в День Святого Патрика он распорядился над дверью в одном из залов музея повесить большой плакат с надписью огромными буквами: К ЭГРЕССУ.
   «О, да там же у него новое какое-то чудовище!» — восклицали, заметив этот плакат, визитёры и устремлялись в ту дверь — в коридор, который вёл на уличную лестницу чёрного хода, — чтобы, столкнувшись затем с зеваками у главного входа, порекомендовать им непременно зайти в музей и посмотреть на диковинного «эгресса».
   __________
   Примечание переводчика: Ф. Барнум, вместо обычного на таких плакатах слова “exit” (To the exit – К выходу), повелел написать редкий, малоупотребительный его синоним — “egress”.
   

   Обанкротили…

   После решения дирекции Королевского Театра увеличить длину юбок сценических костюмов артисток балета, в окне близлежащего магазина оптики вскоре вывесили огромный рекламный плакат — с извещением о распродаже со скидкой в 50% театральных биноклей всех имеющихся в наличии образцов.
   

   Незамужняя

   — Скажите мне, а ваша примадонна — незамужняя? — поинтересовался у молоденькой статистки некий юнец, пленённый прелестями ведущей актрисы театра.
   — О, да! Трижды незамужняя.
   

   Просто из экономии…

   Лорд Дандрери — герой пьесы Т. Тейлора «Наш американский кузен», блестяще воплощённый на сцене актёром Эдвардом Сотерном, — на вопрос, отчего предпочёл он после смерти первой своей супруги взять в жёны её сестру, ответил так: «Просто из экономии, джентльмены, — чтобы не обзаводиться лишней тёщей!»
   

   Убежавшие усы

   Однажды мистер Фокс, лондонский театральный костюмер и изготовитель париков, получил письмо, в коем актёры некоего любительского театра просили его прислать им на время парики для персонажей пьесы «Клан» Томаса Уильяма Робертсона. Парики были отправлены, и спустя несколько дней от актёров-любителей пришло письмо с благодарностью — и высказанным сожалением, что мистер Фокс забыл вместе  с париками прислать ещё и набор усов для героев. Мистер Фокс, однако, помнил прекрасно, что все необходимые усы он отправлял; более того, чтобы не случилось путаницы, он пришпилил их аккуратно к каждому соответствующему парику.
   Позже выяснилось, что несколько спектаклей актёры уже успели отыграть с усами на своих шевелюрах.
   

   Подслушано в театре

   — Что, жена твоя, выходит, дома одна осталась?
   — О, нет, кузен Джордж за ней присматривает.
   — За кузеном кто-нибудь присматривает?..
   

   Беседа о Бахе

   — А не известно ли вам, мистер Салливан, Иоганн Себастьян Бах ныне что-нибудь новое творит? — задала вопрос британскому композитору сэру Артуру Салливану некая дама на званом обеде в Нью-Йорке.
   — К нашему всеобщему огорчению нет. Впрочем, как знать, как знать… а вдруг ещё возьмётся да что-нибудь и сотворит — если только отворит ему кто-нибудь крышку гроба его…
   

   На себя оборотись…

   — Самому, значит, заработать никак не получается! — заявил актёр Колли Сиббер своему сыну, который попросил однажды у него для себя сотню фунтов. — И не совестно тебе в твои лета кроме денег твоего отца ничего не иметь в своих карманах!..
   — Что-что?! Странно слышать, сэр, такое от человека, у которого никогда, кроме денег моего отца, ничего в карманах и не водилось!..
   

   Правдивое на сцене…

   — Правдивое на сцене — фальшью обернётся в жизни, — заявил как-то раз в беседе об искусстве театра сэр Генри Ирвинг. — Не натуру саму, но взгляд наш на неё — представляли и будем представлять мы на подмостках.