Записки экс-председателя Обломов-клуба

Я стану петь, что в голову придётся,
Пусть как-нибудь стих за стихом польётся.
                А.С. Пушкин

Благословенная мысль написать сии заметки пришла ко мне, когда покидал я город Ильи Ильича Обломова, когда поезд постукивал колёсами:  Ульяновск - Симбирск, Москва – Белгород. Живя в обломовщине, обломовщины не замечаешь, и только покидая её, понимаешь, где ты был, что ты потерял… 

Приехав на родину Обломова в славный город Ульяновск, экс-Симбирск, из необъятных просторов России, я понял, что славное имя Ильи Ильича в родном его городе находится в небрежении. Перечитав труды о нём родителя его Ивана Александровича Гончарова, и размышления его критиков и почитателей, решил как бы продолжить роман, неоконченный Обломовым, и, к счастью, никем не читанный, сиими записками экс-председателя «Обломов-клуба», каковой вместе с местной Ольгой Ильинской удалось мне создать и след его даже в Гончаровском доме оставить.    

Поразительная вещь, на которую обратили внимание местные обломоведы, что Ульяновск/Симбирск – это город двух Ильичей, что Владимир Ульянов/Ленин тоже Ильич, нуждалась в дальнейшем осмыслении и ухаживании. Критики обращают обычно внимание на то, что Владимир Ильич с неудовольствием отзывался о своём земляке Илье Ильиче, так ведь и родственники, бывает, ссорятся, и ещё как! Но всё равно они ведь земляки, родственные души, и общие крупные черты их объединяют, и сказываются, ещё как сказываются, особливо с течением времени.

Вот и Симбирск, хоть и назвался Ульяновском, а остался в нём обломовский дух -  это Илья Ильич нашел себе угол в городе Владимира Ильича, по-родственному. Уж как местные Штольцы с этим духом боролись, а ничего поделать не смогли, и сдались, не прошло и семидесяти лет, и признали, что в городе много обломовщины, что лезет она изо всех щелей, и ничего с этим поделать невозможно! Вот и «Обломов-клуб» вылез, и сии Заметки.

Да, обломовщина – это дух жизни этой русской, вернее, рассейской земли, который как бы подпитывается её почвой, Волгой и Свиягой, как бы специально текущими здесь навстречу друг другу, то ли насмехаясь над географией, то ли указывая на райскую географию.

Многие литературоведы, в отличие от голых критиков, ещё в XIX веке указывали, что на Обломовых стоит русская земля, от Дружинина до Анненского, от Аполлона Григорьева до Александра Недзвецкого, что мягкость Обломова – это залог стойкости, а непрактичность – залог глубокой мысли. Великий родитель его Иван Александрович одел сии качества в знаменитый халат и уложил на диван, как бы в память об Илье Муромце с его знаменитой печью в 33 года, и чтобы задать головоломку его наследникам. И чтобы рассмешить, ибо смех глубоко проникает в душу, и задевает за самые тонкие её струны. Чтобы помнили Обломовы всегда своё родство.

Сам Иван Гончаров был первейший и знатнейший Обломов своего времени, о чём говорили не стесняясь его современники, и Иван Александрович этого не стеснялся, и называл себя иногда принцем де-Лень…  Когда отдыхал от трудов своих ильямуромских.

Вот какой глубокий философ и сердцевед был Иван Александрович, а он перенял сии качества у кумира своего Александра Сергеевича Пушкина, и даже, быть может, идею Обломова, что нашед я в мыслях своих о Пушкине и Гончарове.

Пушкинская Татьяна в «Евгении Онегине»: «сама не зная почему, любила русскую зиму», любила крепко и свой угол, и данную ей судьбу, которой «век верна» - это же всё идея Обломова, который, тоже не зная почему, любит и бережёт свой угол и халат, и судьбу, какие Бог ему дал. Пушкинская Татьяна, можно сказать, Обломов в юбке своего времени, первый Обломов в литературе после эпического Ильи Муромца…

Испугались? Вот куда могут занести обломовские мысли. Но оставим сии размышления для следующего раза, и возьмём что-нибудь попроще. Заседания «Обломов-клуба», проходившие ещё совсем недавно в разных углах города Симбирска/Ульяновска, ознаменовавшиеся даже принятием Устава, никогда, естественно, не выполнявшегося, оставили и некоторые другие мысли в голове, которые зацепились, как заноза, и которые нужно выцепить из неё для покойного обломовского времяпровождения. Что мы и попытаемся сделать, сказав сначала, как пришли к Обломову… 
***

Мой Обломов

Вначале был чисто журналистский интерес к Гончаровским конференциям в Ульяновске, и они взволновали меня: «Мы все издевались над Обломовым…» От Конференций я обратился к классической критике на «Обломова»: Дружинину, Аполлону Григорьеву, Анненскому, Мережковскому, вплоть до Лощица и Недзвецкого. И Добролюбов померк на их фоне. Перечитал «Обломова» как в первый раз.

И открылась большая обломовская картина, которая поразила меня. Камешком, который сдвинул во мне обломовскую лавину, стало стихотворение Ю.М. Лермонтова «Выхожу один я на дорогу», которое как-то пришло мне на ум, когда гулял я в старом парке «Победа». Там есть такие строки:

Уж не жду от жизни ничего я,
И не жаль мне прошлого ничуть;
Я ищу свободы и покоя!
Я б хотел забыться и заснуть.

«Свобода и покой» - это же главная идея Обломова, ключ к Обломову, объяснение Обломова, - понял я вдруг. Эта мысль подвигла меня написать лучшую мою статью «Броненосец Обломов», которая была опубликована в журнале «Юность» в 2006 году, и принесла мне звание лауреата журнала по отделу «Литературная критика».

В Ульяновске это событие осталось незамеченным, правда, позже журнал «Мономах» опубликовал мой «Броненосец Обломов», но под другим названием. Я же стал заниматься Обломовым и писать о нём далее, дописавшись до «Обломов-клуба» совместно с другим почитателем Обломова - журналисткой Ириной Морозовой.  Почётным председателем «Обломов-клуба» согласился бывать известный наш художник Борис Николаевич Склярук, о котором можно сказать:

Он также добр, и с хитрецой,
С прекрасной белой бородой,
Только встретишь его взгляд,
И сразу безотчётно рад!   
***

Правила обломовской жизни

В своих заседаниях «Обломов-клуб» мягко придерживался сугубо эстетического направления нашей критической мысли на Обломова, которая, начиная с Дружинина, и в противовес Добролюбову, говоря словами писателя Мережковского, видела в «Обломове» русскую «Илиаду и Одиссею». И надеялся даже, ещё при жизни, увидеть памятник Илье Обломову в его родном углу.

Обломов, как мы уже открыли, всегда крепко держится за свой угол, за свой «мир грёз», свободу в покое, которые только и возможны в «мире грёз». Хотя он находит своё ироническое выражение в диване и халате, это вполне самодостаточная философия, поэтому Обломова величают: одни – философом, другие – мудрецом, и только умы незрелые и поверхностные или сугубо критические – лентяем и лежебокой.

Отсюда возникает обломовское небрежение к миру, иронический взгляд на мир «с высоты дивана», отсюда разные носки на ногах Обломова,  поэтому он не знает, сколько у него денег в кармане, и путает Архангельск с Астраханью. Из этого выработались, постепенно, следующие мои Правила обломовской жизни.

1. Счастливые лета свои не замечают. Не замечай и ты. 

2. Береги время своё - это единственная ценность, которой ты распоряжаешься по своему усмотрению. Люби время своё, ибо больше у тебя нет ничего своего.

3. Делай прежде всего то, что тревожит тебя, и успокоишь душу свою.

4. Спроси себя: чем занимаешься ты сейчас? И не получив ответа, займись чем-нибудь для успокоения души своей, хотя бы поспи. Сделал что-нибудь за день – уже неплохо!

5. Прогуливайся утром и прогуливайся вечером, это два верных друга твоих на все  времена твои.

6. Стол твой должен быть наполовину пуст, чтобы было где голову преклонить, и подремать, когда устанешь от трудов.

7. День свой начни с пустой каши, и можешь надеяться, что наполнишь свой день.

8. Думая о двух делах одновременно, выполнишь каждого по половине. 

 9. Подумай: что бы ещё выкинуть? И выкини,  чтобы освободить место для других ненужных вещей.

10. А коль нагрянет скука, гуляй!

11. Смейся! Можно и в зеркало.

12. Взвешивай понеже телеса свои, это помогает уменьшению оных.

13. Ежели имеешь два телевизора, смотри их по очереди.
 
14. Ежели хочешь спать, обязательно поспи, и пополнишь силы свои.

15. Чай с лимоном – первейшая привычка Обломова, по ней всегда узнаешь оного.

16. Некоторый Штольц сказал, что время, которое мы имеем, это деньги, которых мы не имеем. Отсюда: если у тебя много времени, значит, ты Обломов!

17. Если совсем нечего делать, прибери в своём углу.

18. Бди, облом быть может за любым углом! Человек по жизни идёт, и не знает, когда, где и как упадёт.

19. Лениться нужно с умом. Если хочешь отдохнуть от мыслей, помой голову!

20. Если хочешь выпить, но нет денег, выпей чаю, на худой конец - воды.

21. Помни, что ты:

Рыцарь из «мира грёз»
С подушкой вместо шпаги,
Влюблёнными глазами
Глядишь на Божий мир.

Тоска твоя светла,
«Мир грёз» всему порука,
Халат же твой – броня
От жизни и любви.

22. Знай, что полное счастье – это когда так хорошо, аж плохо!..
***

Оправдание Обломова

В каждом человеке русском есть Обломов как неизбывное чувство какого-то угла, к которому он как-то прилепился, и от которого нужно плясать. В этом смысле Обломов  был и во Владимире Ленине, который был ещё и Ильич, просто он в качестве такого угла выбрал марксов угол.

В отличие от Ленина, основоположник рода Илья Ильич придерживался правила одного из своих, может быть, идейных предшественников, а именно поэта Петра Вяземского, друга самого Пушкина, который оставил нам следующую заповедь:

Зачем глупцов ты задираешь?
Мне часто Пушкин говорил,
Пусть нескольких ты поражаешь,
В них перевес числа и сил.

Вспомните знаменитое утро Обломова в доме на Гороховой, омрачённое сонмом визитёров. Все они были глупы, ибо пришли в такой утренний час, и никого из них Обломов не задирал, но предлагал чаю и обволакивал своим теплом, усмехаясь про себя глупостям их, вроде замысла журналиста (!) Пенкина написать роман о «любви взяточника к падшей женщине». Обломов позволил себе только зашипеть на Пенкина от неудовольствия, но не задрал его!

А как оправдывает Обломова сия мысль, как она глубока и по сегодняшним временам!
Преступники и отступники представляются в теле- и кино романах вдруг оступившимися благородными рыцарями, а падшие женщины превращаются вдруг в скромниц, в невинные жертвы обстоятельств. Исключения всегда бывают, ибо без них не бывает правил. Но что же тогда есть в громадном большинстве любовь взяточников к падшим женщинам? – шипит до сих пор Обломов, ведь это примитивная ложь на жизнь!

Да, Обломов не терпел лжи, во всех её проявлениях, поэтому и предпочёл удалиться в свой угол на диван. Вспомним благородный порыв Обломова, когда он отпустил увесистую оплеуху хаму, - и земляку! – Тарантьеву, за то, что он посмел двусмысленно высказаться об Ольге Ильинской. Хам едва не упал на пол, настолько неожиданной и увесистой была оплеуха Обломова, он хотел подать на него в суд, но… все домашние сказали, что ничего не видели, хотя всё видели. Они все стали на сторону Обломова.

Заметим, вопрос об оплеухе в романе «Обломов» ставит в тупик всех голых критиков-Штольцев, сие не раз проверено. Они об этом не знают или забыли, что говорит также об их известной глупости, но обломоведы их никогда не задирают, памятуя наказ своего основоположника. 

Оплеухи Обломова мы не раз находим в нашей истории, у того же Ленина, и всегда они неожиданны для хамов, и повергают их в изумлении, а современники оправдывают своих Обломовых, хотя часто и не понимают природу этих оплеух.
***

Кратко о «покое и свободе»   

Мой диван – мой дом родной,
Моя крепость и покой,
И уют и мир грёз,
Он всегда подо мной.

А халат мой до пят,
Мой надёжный «старший брат»,
И броня от любви,
И невзгод моей судьбы.

Я мудрец, хотя с ленцой,
В своём царстве я – герой!
Принц де Лень в Обломовке,
Райском месте на земле.

«Я на солнышке лежу,
И на солнышко гляжу,
Всё лежу и лежу,
И на солнышко гляжу».

Крокодил-дил-дил плывёт,
Мил-ли-о-нер!
Носорог-рог-рог идёт,
Мил-ли-ар-дер!

Ну а я всё лежу,
И на солнышко гляжу…
***
***
В романе Обломов мог выпить рюмочку, и в жизни реальные Обломовы могут выпить иногда, и как?

Хлеб и масло, крепкий чай –
Сей творческий обычай
Помогает совершить
Множество открытий.

Водку, пиво и коньяк
Любят умный и дурак,
Умный празднует успехи,
А дурак пьёт просто так.

Поэтический туман
Обещают вина нам,
Дамское внимание,
Духов очарование…

На войне святое дело
Взять на грудь
100 граммов смело:
Может быть, в последний раз
Причащаешься сейчас…

Водка, хлеб с селёдкой
На газете мятой –
Это горький смех бича
Над счастьем Собакевича.

Уважаемые люди
Коньяком снимают стресс,
Потом чёрною икрой,
И уходят на покой…

***
Один ульяновский Обломов

Обломовы бывают разные, я имел короткое журналистское знакомство с известным ульяновским историком Сытиным, как я понял позже, тоже Обломовым, о котором обычно вспоминают в связи с его ленинскими убеждениями. Сам Сытин был дворянского происхождения, поэтому многие величали его «красным графом» истории и находили в этом парадокс. Теперь мы понимаем, что никакого парадокса в этом нет: для Обломова подобные трансформации органичны, ибо всё дело в угле, к которому он прилепится. Сие воспоминание вылилось в своё время в эпиграмму, которую, для краткости, имею смелость привести.

Крупные щели в дощатом полу,
Крупный угловатый почерк,
Стеллажи книг до потолка
Из грубо струганных досок.

Белая скатерть на круглом столе
С пишущей машинкой…
Он мне сказал, что нашёл
В советской истории ошибку.

Качался «красной истории граф»
В белом кресле плетённом,
Так переплетает веретено истории
Победителей и побеждённых.
***

Ещё один ульяновский Обломов

Когда поэт и журналист Анатолий Чеснаков, отдыхая в своей деревне, внезапно ушёл от нас, я ещё не пришёл к обломовским обобщениям, что он тоже Обломов, хотя как же можно было этого не видеть? Я тоже мало его знал, не понимал, как объяснить его несколько неаккуратный образ жизни, и без дивана? Как объяснить, прямо скажем, неумеренные возлияния на фоне прекрасных стихов этого ульяновского Есенина. Да, с Обломовыми бывает иногда непросто рядом жить и пить. Он остался в моей памяти по одной случайной встрече, остальные как-то затерялись в памяти:

Он шёл по Гончарова
В летний зной,
В рваных штанах
И босой.

В распахнутой мятой рубахе,
Назло городскому ханже,
С широкой детской улыбкой
На грубом крестьянском лице.

Расхристанный чудак
Смеялся всем в лицо,
И крикнул мне: привет!
По городу шёл поэт!

Стоит в уголке укромном
Книжка его стихов
С автографом:
Анатолий Чеснаков…
***

Два самых больших симбирских Обломова

Два имени больших нам Бог послал:
Карамзина и Гончарова,
Властителей умов своих веков,
Дала симбирская земля
(Здесь о политике ни слова.)

Оба родной Симбирск покинули они,
Ради огней блистательных столиц,
Как это нам знакомо!
И слава прикоснулась к их трудам,
И жизнь свою закончили в почёте,
Далёко от родной земли,
Но где сегодня больше помнят их?

Два скромных сквера именных
В Симбирске есть,
И памятники в них,
И ежегодное к ним поклоненья…

Вернулись блудные сыны
Под отчий кров,
И нам часть славы принесли,
И благодарны мы о том.

Как долго, где б ни шлялся человек,
Но только отчий дом всплакнёт по нём…
***

Обломов – инженер

Инженеры-обломовы вообще сплошь и рядом, я ведь тоже из них родом. Поэтому скажу пару слов из собственного опыта, какие они бывают. Запомнилась Объяснительная записка одного такого экземпляра:
- Я, нехороший человек, разобрал, а потом собрал экспериментальный аппарат, потому что мне не понравилась его конструкция. В виде наказания, прошу налить мне 100 граммов спирта. А если не нальют, разберу ещё раз, и больше его никто не соберёт.

Везде Обломовы, куда ни глянь…
Обломов – странный герой,
Каждой эпохе – свой,
Великий и смешной,
Мягкий и простой,
И с ленцой…

Он проводник в мир грёз,
Поэтому и вечен, и бесконечен,
Обломовский диван,
Обломовский халат.
Обломовский колпак.
***

Обломов – трубадур

Заметим, Илья Ильич, несмотря на всё своё покойное состояние и времяпровождение, всегда ведь беспокоится. О своих счетах по хозяйству, о Штольце, особенно – об Ольге Ильинской, что она о нём думает? Совсем как в мультфильме о Трубадуре, Обломов, лёжа на диване, мог бы размышлять:

Что же это такое? Что же это со мной?
В королевстве покоя потерял я покой!

Но и сами бродячие трубадуры, о чём они поют? Они поют о своей Обломовке:

Мы своего призванья не забудем,
Смех и радость мы приносим людям!
Нам дворцов заманчивые своды
Не заменят никогда свободы!

Как видите, смех непременный спутник Обломовых, обломовский угол - совсем не свод дворца, но свободный угол, и ему претят дворцовые своды. Здесь пора сказать о главном обломовском противоречии.
***

Крокодил Гена Обломов

Невозможно не видеть, что Крокодил Гена – настоящий мультяшный Обломов!

Жил-был Гена Крокодил,
Он с гармошкою бродил,
Чебурашку повстречал –
Сразу голову поднял!

А Чебурашка…

Разлюбила Крокодила,
Надоел зелёный хвост!
Был бы он Ален Делон –
Был совсем другой фасон!

Разлюбила Крокодила
И поехала в кино.
Он сколько ни старается,
Кина не получается!

Никто не любит Крокодила,
Зелёного и длинного,
Такая у него судьбина –
Петь, и больше ничего!

Крокодил лежит пластом,
Бьёт по голове хвостом,
Промывает солью нос,
Умирает в полный рост!
Чебурашка бросила,
И разболелась голова!

Крокодил пошёл на дно,
Петь ему наскучило:
Хочешь, пой, хочешь, танцуй,
А с Чебурашкой не балуй!
……………………….

И Крокодил загрустил:

Я очень страшный Крокодил,
Вчера я солнце проглотил,
Сегодня буду есть Луну,
Иначе ночью не засну…

Никто не любит Крокодила,
Зелёный цвет его мундира,
Из моды вышел он давно,
Сегодня это так смешно!

Зелёный, старый Крокодил,
Остался он совсем один!
С гармошкой бродит и поёт,
Что всё когда-нибудь пройдёт…
………………………………
И заснул Крокодил.

Приснился Крокодилу сон,
Лежит на кушетке он,
Лечит электричеством хвост,
Думает, как мир не прост…

Синичке Крокодил позвонил:
Как дела, говорит, как спала?
- Я летала всю ночь по снам,
Прыгала по крокодильим хвостам!

- Как там хвосты живут?
- Хлеб сухой жуют,
Целыми днями спят,
А ночами на звёзды глядят…

Электрический крокодил
Долго меня лечил,
Током бил,
Говорил, что меня любил…
*****

Обломовщина советского периода
(автор не известен, из рукописного архива старого дивана)

Чтоб прожить до сотни лет, мало лишь одних диет,
Мало пить морковный сок или поглощать чеснок,
Вам диета пищевая не поможет никакая,
Если в Вашей жизни нет кой-каких других диет.

Постараюсь очень кратко изложить всё по порядку:
Берегите Ваши нервы – вот совет Вам  самый первый;
Протянуть коль хочешь до ста, то смотри на вещи просто,
И тогда конфликт любой разрешится сам собой.

В отношениях по службе, при размолвке старой дружбы,
При семейной непогоде, при любой другой невзгоде,
Коль хотите долго жить, никогда нельзя спешить:
Ни в театры, ни в кино, на свиданье – всё равно!

Пусть в чулке петля спустила, запонка запропастилась,
Пусть троллейбус стал в пути – не волнуйся, погоди.
Сад себе не разводи, фруктов, ягод не расти,
Грядок, ямок не копай и навоз не собирай.

И не вздумай строить дач! Будешь строить –
Тут ни врач, ни лекарства, ни диета,
Ни морковная котлета от инфаркта не спасут,
Всё равно придёт капут!
Транспорт, брёвна, доски, рамы – нет конца у этой драмы!   

Берегись автомобиля. Если Вы здоровы были
И купили «Москвича» (ну, конечно, сгоряча),
Значит, Вы уже больны – объясненья не нужны!
Тут гараж, ремонт, бензин – много! – и конец один.

Очень важно для здоровья жить без тёщи и свекрови,
Чтобы дни свои продлить, лучше в гости к ним ходить.
Наконец, совет первейший, хоть последний, но новейший:
Сердце Ваше лишь одна заменить должна Она.
Если две волнуют кровь, не поможет ни морковь,
Ни чесночная диета: в гроб загонят та и эта!
****

Обломов в юбке советского периода
(автор не известен, из пыльного архива старого дивана)

На кухне мотайся и весело пой,
Всегда улыбайся, будь верной женой,
Всегда будь здорова, красива стройна -
Больная жена никому не нужна.

Всегда успевай в магазин, на базар,
Умей доставать дефицитный товар,
Ходи на концерты, газеты читай,
От мужа в развитии не отставай.

Он книгу читает – ты пол подметай,
Он в карты играет – ему не мешай,
Он смотрит футбол, ты постой у плиты,
Он сядет за стол – ты его обслужи.

Он лёг отдохнуть – ты детишек займи,
Чтоб папе поспать не мешали они.
Будь ласковой, доброй и любящим другом,
Будь милой женой и милой подругой.

С утра на работу спокойно иди,
Детей по пути в детский сад заведи,
Работу свою выполняй ты исправно,
На то получила ты равноправие.

Сварливой не будь – не помогут слова,
Ты всё получила: свободу, права,
Но знай, что не даром: за всё нужна плата,
Тебе две руки подарил Бог по блату.

Ты ими умей обнимать и ласкать,
Шить, гладить, стирать, вышивать и вязать,
Держи их в порядке, мажь кремом морщины,
Авось, прикоснутся к ним губы мужчины.

Когда приведут мужа пьяного в стельку,
Его уложи аккуратно в постельку,
Сама рядом с ним на стульях поспи,
А утром пивка ему принеси.

А если супруг не пришёл ночевать,
Не надо в измене его обвинять,
Ведь женщин в Союзе побольше мужчин,
Поэтому нет для развода причин.
***

Обломовский парадокс

В нашей критике до сих пор преобладает школярское добролюбовское отношение к Обломову. И в искусстве тоже. Популярный режиссёр Угаров поставил спектакль-карикатуру «Обломов – off», где главное действующее лицо – диван, а самого Обломова он «выключает». Причём другого «Обломова» в современном театре у нас вообще нет!

Если на родине Обломова выставляют в буффонадном виде, то в Париже и в Берлине - в классическом. Что показывает: до сих пор не бывает пророка в своём Отечестве, но только в чужом. В Париже Володя Сэра ставит в «Камеди франсез» классического «Обломова», с большим успехом и хорошей прессой. В России об этом успехе Обломова я не нашёл ни слова, хотя как искал!...  Угаров всё «выключил». 
***

Обломов и революция

Уже прилично погрузившись в обломовщину, наткнулся я на большую и нашумевшую в своё время, писанную летом 1917 года, статью писателя-философа Василия Розанова «Революционная Обломовка». Очень познавательная статья, недвусмысленно указующая на связь Обломова с революцией. Разбудили Обломова, вот глубинная причина всех революционных событий ХХ века!

Один известный художник-эмигрант, будучи давно в Париже, то есть овладевший несколько чувствами, своим художественным чутьём учуял то же самое: «Мы все унижали Обломова, издевались над Обломовым, а кто такой Обломов? Это вся Россия, вот и получили революцию!» А не издевайтесь…
***

Обломов  как оправдание мягкости

Человек ищет мягкости, тяжело быть всегда железным Штольцем. И многие приходят, в конце концов, к Обломову, потому что он даёт оправдание мягкости. Он даёт оправдание дивану, покою, что в этом есть своя мудрость жизни: мудрецы часто возлегают на постелях и диванах, и поэты. Взять даже Пушкина, иногда и он был в постели до обеда, а потом брался за перо: рой родившихся в покое мыслей не давал покоя… 

Поэтому Обломова и милой обломовщины много по всем нашим литературным и иным углам, начиная с отдалённых времён до сегодняшних дней, и неожиданно на него натыкаешься. Смотрел я недавно классический спектакль Островского «Женитьба Бальзаминова» и увидел вдруг, что  главный герой-то совершенный Обломов, критически осмысленный, но наш человек! Барон в «Трёх сёстрах» Чехова – тоже ведь Обломов, романтик, и погибает по-обломовски, как бы из-за пустяка. И сколько таких случаев мы встречаем! И на моей страничке на proze.ru наибольшей популярностью пользуются обломовские статьи, яндекс его знает почему! Поэтому 

Пусть у нас будет меньше обломов,
И больше больших и мягких диванов,
Пусть больше будет обломовских грёз,
И меньше штольцевских слёз.

Пусть Штольц и Обломов
Дружат в наших сердцах,
Покой и свобода будут в наших домах!
***

Обломов и Гоголь

Об этом родстве можно писать бесконечно: «маленький человек» Гоголя – это ведь маленький Обломов, только без дивана, в шинели и с большим носом. Это Обломов, который оказался на улице, лишённый своего родного угла, и оттого принимающий странные, фантасмагорические гоголевские формы.

И. П. Золотусский, именитый исследователь Гоголя, сообщает нам об его методе: «Гоголь ищет в низком высокое, в контрасте их соседства обнаруживаются как смешные стороны высокого, так и высокие стороны низкого».  Это полный Обломов. Ставил ли подобную цель Гончаров, мы не знаем, но он вполне её достиг, хотя и с помощью дивана.
***

Обломов и Идиот Достоевского

При сопоставлении этих фигур тоже находим бездну общего. «Положительный тип должен иметь какой-то изъян, иначе будет ложь», - писал Фёдор Михайлович, потому что иначе будет получаться Христос, а не земной человек. Поэтому князь Мышкин стал у Достоевского Идиотом, иначе  выписать сугубо положительный тип художественно и жизненно не получается.

Обломов, при своём  «золотом сердце», тоже выписан живым человеком, потому что он тоже с изъяном, но с другим, причём смешным – с диваном, с ленцой!  Обломов – просто брат родной князю Мышкину, но тема эта ещё не поднята русской критикой: на какой высоте находится «Идиот», и где – «Обломов»…
***
Обломов и Чехов

Собирая обломовщину, везде её найдёшь, даже у Антона Павловича нашего, такого казалось бы Штольца. Три его сестры разве не Ольги Ильинские?  А барон так явно Обломов, и он погибает так ни за что… «Одним бароном больше, одним меньше», - подводит итог доктор.

Тарарабумбия,
Сижу на тумбе я,
И горько плачу я,
Что мало значу я,

Сижу не весел я,
И ножки свесил я,
Тарарабумбия,
Сижу на тумбе я.

Но ножки свесил я,
И снова весел я,
Тарарабумбия,
Судьба моя!

****
А я чижика не бил,
А я чижика любил,
А я чижика кормил,
И я чижика сгубил.
****

Обломов и  Фауст Гёте

Здесь мы находим прямые совпадения «мира грёз», и совпадения замыслов, но развитых в противоположные стороны. Известный гончарововед из Германии Вера Бешицки с теплотой, по интернету, отозвалась о моей статье «Мифы Обломова и Фауста», отметив заключительный  абзац:
«…Фауст и Обломов. Этих великих литературных героев можно рассматривать как две предельные крайности, которые, став мифами, подобно двуликому Янусу, вобрали в себя все промежуточные смыслы. Поэтому в земной жизни мы обречены на вечный поиск компромисса между обломовским «покоем и свободой», «миром грёз» и фаустовской страстью к жизни. И каждый, так или иначе, находит свой выход, единственный и неповторимый».

Многие до сих пор осуждают Илью Ильича Обломова за его «ленивый образ жизни», о котором говорил его родитель И.А. Гончаров,  который и сегодня многим бросается в глаза, благодаря горячему слову революционного критика-демократа Н.А. Добролюбова и вождя революции, политика В.И. Ленина.

А я все равно люблю Обломова, почему?  Об этом сказал в 1793 году другой великий наш земляк Н.М. Карамзин:
Законы осуждают предмет моей любви,
Какая власть сильнее любви и красоты?   

Антиобломовская добролюбовская тенденция еще сильна на родине Обломова, но любовь, красота и великие смыслы, заложенные автором в этом образе, берут со временем свое. Поэтому Обломов, уже в силу этой своей великости, может и должен быть, как говорят столичные публицисты, предметом нашей актуальной гордости.

Карикатурная же лень Обломова, ирония автора по этому поводу – где ее нет в жизни и сегодня? Все мы иногда бываем Обломовыми в этом смысле. Это Гоголевский прием нахождения высокого в низком, а низкого в высоком, который отражает глубинные свойства человеческой натуры, и оживляет литературный персонаж, через смешное и обыденное доносит до нас великое, чего удавалось достичь в мировой литературе немногим. Гоголевские персонажи, Дон Кихот Сервантеса, Фауст Гете -  вот в каком ряду стоит Обломов Гончарова.   

Слабости Обломова – это и дань Гончарова «текущей минуте» социально-политической жизни тогдашней России, которую поднял на щит критик-политик Добролюбов, и об этой минуте после Добролюбова действительно «сказать больше нечего», отметил тогда Гончаров.  Но она давно канула в Лету, а остался вечный образ Обломова - нашего двуликого Януса: в этом он очень похож на немецкого Фауста.

Это литературный факт, который просто имеет место быть, для этого достаточно вчитаться в текст «Фауста» Гете. Вот Фауст обращается к своему ученику доктору Вагнеру:

…Ты верен лишь одной струне,
И не задет другим недугом.
Но две души живут во мне,
И обе не в ладах друг с другом,
Одна как страсть любви пылка,
И страстно льнет к земле всецело,
Другая вся за облака
Так и рванулась бы из тела.

О, если бы не в царстве грез,
А в самом деле вихрь небесный
Меня куда-нибудь унес,
В мир новой жизни, неизвестной!
О, если б, плащ волшебный взяв,
Я улетел куда угодно,
Мне б царских мантий и держав
Милей был этот плащ походный. 
(Перевод Б. Пастернака)

При чем здесь Обломов? А Обломов жил, «задумчиво наслаждаясь своим миром грез», - говорит о его внутреннем мире Гончаров. «Мир грез» или «царство грез» - это заветная часть души и Фауста и Обломова. Но дороги из этого мира они выбирают разные. Фауст – «льнет к земле всецело» с помощью Мефистофеля, а Обломов предпочитает «мир грез». Обломов, можно сказать,

Рыцарь из «мира грез», с подушкой вместо шпаги,
Влюбленными глазами глядит на Божий мир.
Тоска его светла, «мир грез» ему порука,
Халат его броня от жизни и любви.

Если мы прочитаем роман несколько дальше первой иронической его главы, то увидим холод Штольца и Ольги, другую великую тему Гончарова.   

«… Ты кроток, честен Илья, ты нежен… голубь, ты прячешь голову под крыло – и ничего не хочешь больше; ты готов все жизнь проворковать под кровлей… да я не такая: мне мало этого, мне нужно чего-то еще, а чего – не знаю! Можешь ли научить меня, сказать что это такое, чего мне не достает, дать это все, чтоб я… А нежность… где ее нет!» - говорит Ольга, совсем как современная бизнес-леди.

«У Обломова подкосились ноги; он сел в кресло и отер платком руки и лоб. Слово было жестко; оно глубоко уязвило Обломова: внутри оно будто обожгло его, снаружи повеяло на него холодом…»

«Ольга вдруг увидела, сколько яду было в ее слове; она стремительно бросилась к нему.
- Прости меня, мой друг! – заговорила она нежно, будто слезами. – Я не помню, что говорю: я безумная! Забудем все, будем по-прежнему, пусть все останется как было…

- Нет, сказал Обломов, вдруг вставая и устраняя решительным жестом ее порыв. – Не останется! Не тревожься, что сказала правду: я стою…
 
Разве можно сказать после этого, что Обломов из-за своей лени не женится на Ольге? Здесь опять сталкиваются два мира: «грез» и «земной страсти», и Обломов-мудрец понимает, что даже любовью их не склеить, Ольга действительно в некотором роде «безумная». И он уходит, можно сказать, по-английски, без лишних объяснений. Он остается верен своему «миру грез», а штольцевский успех его никогда не интересовал. Это тот Рубикон, который разделяет его с Ольгой и Андреем. 

Вот в какие обломовские глубины романа можно погрузиться, которые перекликаются с гетевскими глубинами. А после этого можно  отдохнуть, вернуться к смеховой, иронической его стороне, которую «Обломов-клуб» запечатлел для себя в следующей перифразе:

Я на солнышке лежу, и на солнышко гляжу,
Все лежу, и лежу, и на солнышко гляжу!
Крокодил-дил-дил плывет, мил-ли-о-нер!
Носорог-рог-рог идет, мил-ли-ар-дер!
Ну, а я все лежу, и на солнышко гляжу!
***

Иван Гончаров о романе «Обломов»

Что думал сам родитель о своём дитя? Помимо того, что хорошо известно из критики?
Иван Александрович огорчался, что его роман вряд ли будет интересен потомкам, ибо он сложен. И действительно, даже писатели-лауреаты Гончаровской премии признавались, что в юности откладывали «Обломова» в сторону, и зачитывались «Фрегатом «Паллада». 

Все романы Гончарова не только поэтичны, но и сложны, в этом их особенная трудная прелесть. Они предназначены для взрослого человека, ведь и по выходу в свет в 1859 году «Обломов» получил успех у образованной читающей публики России, а не юношей бледных со взором горящим, поэтому «прохождение» Обломова в школе сегодня не может внушить к нему любви, но только добролюбовскую неприязнь.

Может быть, на это когда-то и рассчитывали революционеры-Штольцы, но времена их прошли, Обломов же остался.
***

Пушкинский Обломов

Когда весть о смерти Пушкина достигла Гончарова, он плакал весь остаток дня…
Такая любовь к Пушкину не могла не отразиться на творчестве Гончарова и на его «национальном типе»: в Обломове должны быть пушкинские мотивы! А у Пушкина должен быть прообраз Обломова. И действительно, есть и то, и другое!

Кюхельбекер, друг «Кюхля» Пушкина, писал, что пушкинская Татьяна – это сам Поэт, потому что она живет в воображаемом мире, как и Пушкин. Вот здесь и начинается обломовский мотив у Пушкина, который уловил и развил Гончаров.

Пушкинская Татьяна, которая «сама не зная почему, любила русскую зиму» - это прообраз нашего  Обломова в юбке. И, если хотите, наш Дон Кихот в юбке. Когда воображение,  чувство превалирует над рацио – начинается Обломов. Правда, во что реализуется его воображение – это всегда вопрос обстоятельств. Одно дело – Царскосельском лицее, другое – в питерском свете, третье – в Обломовском доме.

Цветы, любовь, деревья, праздность,
Поля. Я предан вам душой!

Ни одно слово нельзя вынуть из этих строк Поэта, как нельзя и свести  душу Поэта и народа к одному из этих слов. 
***

Молитва Обломова

В романе Илья Обломов не представлен религиозным человеком, поскольку он представлен светским человеком. Тогда это было модно. Поэтому отношение Обломова к Богу остаётся до сих пор невыясненным до конца. Мягкость Обломова ко всем окружающим его, «золотое сердце» его, знаменитая обломовская любовь и доброта говорят нам, что он не мог быть не религиозен, ибо Бог есть Любовь и Добро. В теософическом смысле.

Наверное, Обломов таил своё религиозное чувство глубоко в душе, в самом заветном её уголке, и никогда не выставлял напоказ, не повторял имя Господа своего всуе. По некоторым признаком, наряду с «Отче наш», он мог повторять про себя молитву,  следы которой мы нашли в его неоконченном романе.

Господи, помилуй меня грешнаго!
Я часто вспоминаю о тебе,
Когда мне плохо, и редко,
Когда мне хорошо…

Многие люди верят в тебя,
Другие думают, что не верят,
Я принадлежу к числу первых,
Господи…
***

Броненосец «Обломов»

До последнего времени  Илья Ильич Обломов жил, так сказать, инкогнито на  своей малой родине в сердцах почитателей таланта И.А. Гончарова. И вот начинается  новый этап этой великой жизни.

За прошедшие годы Обломов сильно изменился. Побывал за границей, где стал модной персоной и торговой маркой, приглашает в кафе и рестораны, блистает на киноэкране и в Интернете. «Ленивый барин» нашей литературы воспринимается сегодня все более как персонаж весьма привлекательный, воплощающий в себе загадочную «русскую душу». Вот с этим багажом Обломов и возвращается на родину, где в гончаровском скверике, рядом с памятником  И.А. Гончарову, его уже ждет столь любимый им «философский диван». Ежегодные Обломовские фестивали в Ульяновске стали продолжением великого романа.

Такой зигзаг судьбы Обломова вызван, конечно же,  обстоятельствами  рождения нашего героя. Гончаров, как известно, имел намерение развенчать патриархальную русскую жизнь. Но вот парадокс: он выписал в итоге и нечто святая святых  России. Иван Александрович, по его собственному признанию, написал роман  быстро, «как будто по диктовке», за два с небольшим  месяца. «Многое явилось бессознательно; подле меня кто-то невидимо сидел и говорил мне, что писать…»   

Это «бессознательное» и оказалось гениальным прозрением Гончарова  «русской души». Наш великий писатель  был, конечно же,  еще и философ.  А все философы становятся, со временем, великими  гурманами жизни, любителями «диоклетиановой капусты». То есть – немного Обломовыми…

 «Подушка безопасности»  для Штольца

А вот Штольцам сегодня плохо. Сведение это достоверно, ибо получено из Европы. К концу ХХ века  Штольцы  устали от «бега взапуски» по улучшению всего и вся, и взмолились: Обломова нам!

Немецкий исследователь Д. Шюманн в своей монографии  пишет об этом  феномене следующее:  «Встречаются литературные образы, волнующие умы и фантазию поколений читателей.  Количество таких персонажей весьма ограничено. К их числу относится знаменитый бездельник и лежебока Обломов. За пределами России Обломов едва ли не самый известный литературный персонаж наряду с толстовской Анной Карениной. Одни  считают, что «комплекс Обломова» - источник экономического застоя или даже добровольного отказа человека от самостоятельности. Другие усматривают в нем представителя общественно-полезных еретиков, которые защищают гуманное начало от нападок утилитаризма и примитивного материализма».

Другие – это, например, бывшие немецкие студенты-бунтари, утверждающие что  «фамилия гончаровского героя выросла в целую философскую программу» -  для них он «чуть ли не святой образ созерцательного мудреца».
 
«Ивана Гончарова давно похоронили, но его Обломов жив, более того, он никогда не был таким живым, как сегодня», - говорит об этих настроениях режиссер Р. Шредер. Почему штольцевский Запад возлюбил вдруг Обломова? Видимо,  во что-то серьезное вылилась его усталость от вековой погони за преуспеянием. Каждодневное «делание карьеры»,  как и все новые и новые «незабываемые развлечения»,  заканчиваются, в конце концов, не только «большой скукой» -  это еще и  постоянно натянутая до предела струна в человеке. От чрезмерного напряжения  она рано или поздно лопается. На фоне полного благополучия Штольцам становится вдруг не по себе.

Уж не ждут от жизни ничего они, и не жаль им прошлого ничуть. Они ищут свободы и покоя, они хотят забыться и уснуть,  - этот  старинный наш романс, вполне обломовский, сегодня им и сладок и понятен. Они неосознанно ищут в себе этой подушки безопасности  –  Обломова.  Закутаться в халат, завалиться на диван, уткнувшись в обломовскую подушку,  –  это спасение для современного Штольца. Отсюда и его обломовская любовь.

Обломовский выбор привлекателен еще и тем, что «мягко» решает столь актуальную сегодня проблему одиночества человека большого города. Обломов ведь более чем самодостаточен – ему хватает и одного дивана. Каким образом? На этом диване умещается целый мир его грез, в котором он,  «задумчиво наслаждаясь», и живет. «Волканическая работа пылкой головы и гуманного сердца замкнулась в себе, чтобы жить в придуманном им самим мире».

Гончаров выписал Обломова фигурой символической: воплощающей в себе «поэзию лени», абсолютного покоя  и одновременно идею внутренней свободы.  Сама жизнь «обломилась» на гончаровском Обломове, не сумев прельстить его своими благами и удовольствиями. «Не налюбуешься, как… глубокомысленно сидят гости – за картами. Нечего сказать, славная задача жизни. Разве это не мертвецы? Разве не спят они всю жизнь сидя?» - спрашивает Обломов и нас.  Разве не спят сегодня миллионы людей у экранов своих телевизоров?

Однако в жизни Обломов не бывает чистой идеей. Реальным Обломовым был сам Гончаров, «принц де Лень», как он называл себя иногда. Гончаров не только вполне «познал поэзию лени», но и весьма преуспел в жизни: сделал блестящую карьеру чиновника, писателя, путешественника.

Сегодня реальные Обломовы очень похожи на Штольцев, но именно похожи: они не готовы отдаться всецело «деланию карьеры». В этом их слабость, но в этом же – источник силы. Штольцам  мало всего мира, но мир необъятен, и нет честолюбивым Штольцам покоя. У Обломовых же  «все свое всегда с собой» - они всегда могут  прибегнуть к целительным свойствам своего «философского дивана», укрыться на нем  от житейских бурь и мирской суеты.

Обломов без Штольца   
 
По воле автора миры его героев, Обломова и Штольца,  соприкасаются и расходятся.  Но жизнь – не литературный роман, в жизни все может произойти и по-другому. Если Штольцу без Обломова нет покоя в  нашем суетном  мире, то Обломов с его «миром грез», предоставленный сам себе, может  совершенно оторваться от действительности.
Разные идеи бродят в обломовской головушке, мешая ему всецело по-штольцевски отдаться «деланию карьеры». Идеи эти зачастую праздные, но может ведь и серьезная, научная, и даже социальная идея, позаимствованная у того же Штольца, захватить однажды эту голову. 

И этой идее Обломов может отдаться много страстней, чем Штольц, - безоглядно, бескорыстно, фанатично.  Обломов может даже пожертвовать собой во имя этой идеи, как он пожертвовал своей любовью к Ольге ради её будущего счастья. Пораженный такой идеей, Обломов становится воистину «святее папы Римского»  - большим Щтольцем, чем сам Штольц.

Не это ли случилось с нашим Обломовым, когда им овладела марксова идея кардинального социального переустройства мира? «Всесильная, потому что верная». И он, вставши со своего «философского дивана», бросился претворять ее в жизнь.

В такой момент Обломов проявляет вдруг такую энергию, что, при всей фантастичности его прожектов, все-таки к нему, а не к предусмотрительному Штольцу тянутся люди, и даже сам Штольц чувствует себя неуверенно рядом с ним.  И броненосец «Обломов» уже никому не остановить.

Его броня – его вера, увлеченность своей идеей. Она  делают его неуязвимым перед лицом могущественных противников и всех «несчастий жизни». Такой Обломов может горы свернуть на своем пути. Именно потому, быть может, что его «демоническая» – для стороннего взгляда - энергия  берет истоки в «мире грез». Остудить обломовские головы в такой момент наши Штольцы не могут: пропасть непонимания встает между ними…

Но вторжение броненосца «Обломов»  без сопровождения  «Штольцев» из  «мира грез» в мир реальный  таит для него грозные  опасности.  Обломов не знает, как устроен в деталях этот мир, у него нет твердых ориентиров – одни теории да эмпирии. И его бросает  из одной крайности в другую, пока жизнь не намнет ему как следует бока. И вот тогда, по мере крушения своих иллюзий,  Обломов начинает проигрывать своим противникам сражение за сражением. И возвращается постепенно «на круги своя»…

Не коллективный ли это портрет наших разномастных, но искренних, романтичных социал-демократов начала ХХ века?  И не такой же коллективный портрет наших новейших либерал-демократов, романтиков рынка, умами которых также овладела  модная западная идея?

Обломову, вообще говоря,  нанести поражение много проще, чем расчетливому Штольцу, вот только «завоевать» его невозможно, как невозможно завоевать «мир грез». Если для Штольца поражение – это утрата своих праведных трудов, катастрофа, то для Обломова – это еще одно несчастье в придачу к уже имеющимся «двум несчастьям». А потому  на все глубокомысленные рассуждения о последствиях очередной обломовщины, как-то: «Россия во мгле», «отстала навсегда», отброшена на века», - наш герой в ответ только улыбается: «Да ведь я-то жив, моя Обломовка при мне, а мясо нарастет – Штольцы сами ко мне придут».   

Что это: умственная болезнь, помешательство,  или спасительное прозрение «от мира грез» для Обломова и его страны? Сегодня обвинение  в политическом сумасшествии предъявляется Ленину и его большевикам, но ведь в сумасшествии  обвиняют также Ивана Грозного, а поборники русской старины объявляли в свое время антихристом Петра Великого. Некоторые же наши прогрессивные мыслители говорят о «помешательстве» - «политически неправильном выборе» в пользу союза с ордынским Востоком -  Александра Невского. А как в этой связи рассматривать последствия правлений президентов Михаила и Бориса? Предлагаемые сегодня ответы на все эти вопросы слишком категоричны…   

Если Обломов – источник душевного равновесия, «подушка безопасности» для Штольца, то Россия, пожалуй,  - для Запада. Ведь это Россия на протяжении веков гасила его экспансию, «безумства роста»: от крестоносных походов рыцарей Тевтонского Ордена, а затем польских «лыцарей»,  «гостей» шведских до Наполеона и Гитлера. Причем  «сумасшедшие» периоды нашей истории почему-то всегда совпадают с «безумствами» Запада,  что отмечает, в частности, известный английский историк А. Тойнби.

Здесь, пожалуй, берет истоки комплекс уязвленного самолюбия Запада перед Россией, как и его стойкая антипатия и «двойной стандарт»  по отношению к России. Поэтому и не было никогда у России настоящих союзников на Западе.

Известный художник Николай Дронников, долго живший в Париже и хорошо знавший деятелей русской эмигрантской культуры, отвечает на вопрос об Обломове так: «Странность заключается в том, что они не знали России. Над Обломовым издевались. И вы все здесь (в России. – В.К.) над ним издевались. Построили Россию по Штольцу… Ведь кто Обломов? Это – я! В России их много. Только на них и надежда…»

Все стремится к гармонии – сочетанию силы и слабости. Эта гармония  и есть в Обломове – его «мир грез». Перелив духовной, умственной энергии между полюсами этого мира делает Обломова интересным самому себе до такой степени, что весь земной мир ему с успехом заменяет его знаменитый диван. Рациональный же Штольц сам себе не очень интересен. Он ищет гармонии вне себя, оттого ему интересен мир и Обломов в нем. Когда они находят между собой общий язык – Россия приходит в равновесие.

27.11.2017 - 07.03.2018  Белгородское имение Обломова