Затерянное во времени чувство

    История, что хочу поведать вам, произошла столь давно, что казалось, успела выветриться из памяти и даже сама удивилась, когда случайным образом вспомнила о ней. Бывает же так, было и было, теперь уже поздно, что – либо исправлять, да и стоит ли по прошествии столь долгого времени и что это даст, да ничего. Может быть  запоздалые обиды, что некогда поступила неосмотрительно, упрёки в свой адрес за свои завышенные запросы, но только всё это напрасная трата времени и нервов, которые по утверждению врачей-психиатров вплотную погруженных в эту область человеческой сущности, не восстанавливаются. А им не доверять я как-то не могу. Да и все кругом утверждают: все болезни от нервов и их, мол, беречь надо. Ну да ладно, сказал «а», нужно продолжать, в противном случае, зачем вообще затевать.
 
    Мне в то время исполнилось едва ли лет семнадцать, самое то время, когда верится, что всё тебе подвластно, что нет таких преград и препятствий, которые бы нельзя было обойти, кроме моральных, конечно. А в этом плане у моих родителей было строго: никаких гуляний после девяти вечера, поцелуйчиков и прочей ерунды, что захватывает в эту пору взросления. Всю свою сознательную жизнь, ну с момента как себя начала осознавать , пусть и маленькой, но личностью и по сей день, я всегда кого-то да люблю. Всегда любила своих родных: маму, папу, сестёр, наше небольшое село, где я появилась на свет. Кошечку Маню, белого с небольшими крапинками чёрного цвета, любила. Любила, когда она, пристроившись со мною рядом на кровати. Начинала громко мурлыкать. Не за что-то, а просто люблю непосредственной любовью, которая не требует ничего взамен, это как дышать воздухом, наслаждаться лучами полуденного солнцам, любоваться мириадами звёзд на ночном небе в ясную безлунную погоду, когда ничего не отвлекает от простого бездумного созерцания. Иногда на память приходит герой Де Сент-Экзюпери «Маленький Принц, который тоже, если мне не изменяет память, любил наблюдать за звёздами. Но, наверное, всё-таки это была первозданная любовь, не требующая ответности, о чём по малости лет я как-то не особо и задумывалась.
 
    А вот другая любовь… Именно та, о которой я и собиралась поведать, встревожила мою трепетную душу, моё девичье сердце, как раз в возрасте семнадцати лет. Я без ума влюбилась в парня, что приехал погостить к бабушке откуда-то из Заполярья. А учитывая, что в то время, я дальше районного центра нигде не была, если не считать поездку с классом в город Тулу на экскурсию, а про заполярье, уж  и мечтать не смела, я увлеклась не на шутку. И ведь надо было случиться этому именно в тот момент, когда я взялась читать роман «Два капитана», да-да, тот самый про экспедицию Татаринова, полярного лётчика Саню Григорьева, вы вполне поймёте моё состояние. Все кто работает в тех краях, живёт там, представлялись героическими личностями.   
 
    Ему было лет девятнадцать-двадцать, как мне казалось, возможно, что я и ошибалась на пару годков. Разве дело в этом. Высокого роста и несколько завивающимися, как смоль, чёрными волосами он и вправду походил на Саню Григорьева, даже взгляд был такой же прямой и проницательный. Мы встречались около двух месяцев, по вечерам просиживали на скамеечке или шли к пруду, раскинувшемуся на окраине села, где в летнее время купались и стар и млад, кормили уточек, за неимением другого, сколько всего нового открыла я для себя в общении с ним. До этого мне мальчишки казались способными болтать только о своих железяках или спиртном, но вот Игорь мне раскрыл мир с другой стороны и он мало чем отличался от обычного. И всё же, мир что он мне открыл, был полон загадок, это и сполохи полярного сияния, и оленьи стада бескрайние и океан, что простирается до самого горизонта и продолжается где-то там. Всё это было мне внове, в диковинку обыкновенной сельской девушке с мечтательным сердцем. В первое время при встрече, когда я видела его, у меня сердце начинало колотиться бешено, готовое выпрыгнуть от навалившегося счастья. А потом… Потом он уехал в свой заполярный город.
 
    Прошло, наверное, лет пять когда мы случайно столкнулись в городе, нашем районном центре. Не знаю, что послужило причиной, но того юношеского восторга я не заметила с его стороны. Он достаточно возмужал за это время, хотя взгляд его карих глаз оставался таким же. Видимо, у мужчин глаза не меняются с годами, оставаясь всё такими же пытливыми и любознательными. Хотя, бывало, видела и взгляды колючих глаз, взирающих на тебя подозрительно, недоверчиво, но похоже это исключение из правил. Ну исключения же должны быть, они есть во всём, что нас окружает, почему их не должно бы быть у людей?
 
    Во второй раз я встретилась с ним и вовсе неожиданным образом. Мы с подругой поехали в гости к её подруге на вечеринку: то ли день рождения собирались отмечать, то ли что иное, да не суть как важно. Когда вечеринка была в самом разгаре, меня по неведомой причине вдруг потянуло на улицу. Оно приходит в мгновение, как молния, возникающая на ясном, не предвещающем никакого дождя, небе и ударяет в одиноко стоящее дерево. Как ни силились её подруги отговорить, я оделась и вышла. Я шла по вечерней улице, освещаемой фонарями на столбах и почти ни о чём, наверняка, и не думала, когда позади себя услышала шаги. Шаги были мужские, только мужчины могут так ходить, девушки или женщины когда идут, слышно цоканье каблуков, а тут глухой стук подошв. Я бы не обратила на это внимания, если не одно обстоятельство, поравнявшись со мной, он вдруг повернулся и неожиданно, как для него, так и для меня, обратился ко мне:
    - Оксана, ты? Какими судьбами?
 
   - Игорь? Я не могу поверить. А ты, как оказался здесь?
 
   - У товарища был, машину ремонтировали…, - как ни в чём не бывало, произнёс он.
 
   - Да нет, я не о том… Ты же в заполярье жил…, - раскрыла я свой вопрос. Ох уж эти мужчины, всё- то им надо разжевать. Спрашиваешь одно, отвечают другое. Или так оно проще?
    - Так я и сейчас на севере, на Диксоне работаю…
 
   - Как романтично?! – я, как представила его в зимней одежде, откуда выглядывают только глаза, кожей ощутила, как пробежал по спине холодок. – И холодно у Вас там? – продолжила я допытываться.
 
   - Всяко бывает, бывают морозы и под пятьдесят, а в бураны, когда не видно вытянутой руки, то и вообще, кажется, под семьдесят. И только радио соединяет тебя с большой землёй…
 
   - Но не о том, я хотел поговорить с тобой. Оксана, может быть, присядем на скамеечку? Не видя глаз собеседника, как-то трудно сосредоточиться, знать, что тебя слушают и слышат…
 
   - Да вот, скамеечка, - я указала на скамеечку, что была от нас в метрах десяти, расположенная недалеко от фонтана, где журчала вода, как напоминанием о скоротечности времени.
 
   Когда мы присели на скамеечку, он взял мои ладони в свои и просто и обыденно как-то произнёс:
 
  - А знаешь, Оксаночка, я ведь там всё время вспоминал о тебе. Я люблю тебя . Я люблю тебя с того первого вечера, когда мы встретились на дискотеке. Я, наверное,  не имею  права любить тебя и всё же хочу, чтобы ты знала, я всегда любил тебя. Одну тебя, - он резко замолчал, как если бы что-то сказал лишнее, что не стоило говорить. Но слова уже произнесены и с этим остается только мириться…- Я на следующей неделе уезжаю обратно на Диксон и хотел, чтобы ты знала. Ну и, не переживала.

    Я сидела, опустив голову, и не знала, что ответить на его слова откровения, ведь всё произошло столь неожиданно, спонтанно. Мои мысли путались в голове, никак не желая выстроиться в строгую линию или хотя бы оформиться в логическую цепочку. Я знала, что не в моей власти удержать его здесь, когда он столько лет, проживший на севере, привык к бескрайним просторам. Я знала, что подобное присуще людям, бороздящим море, что после пяти-шести лет беззаботной жизни, достаточно крепко пустив корни, вдруг срываются с места и возвращаются в свою стихию. Да и сам едва ли смог бы жить здесь.

    - И не надо ничего говорить, ты сама прекрасно понимаешь, что это напрасный труд и только. Я просто, хоть и запоздало, хотел признаться в той теперь уже далёкой любви, что и сегодня нет, нет, да кольнёт в сердце. Оксаночка, можно попросить тебя о небольшом одолжении? – он теми же юношескими глазами посмотрел в мои, - совсем небольшом…

   - Ну, конечно же, Игорь, - да и что другое можно было сказать ему в этот миг. Я чувствовала себя им упопавшей в сон и боялась, что неосторожное движение вспугнёт его. Я чувствовала жар его ладоней в своих миниатюрных ладошках; его обаяние, что заволокло меня, словно призрачным туманом  и кружило голову. Казалось, само время повернуло вспять. Как же мало нам надо, чтобы хоть на какую-то толику времени чувствовать себя безгранично счастливыми, совсем чуть-чуть. И пока я обдумывала, что дальше сказать, он встал на ноги, отпустив безвольно мои ладони, соскальзывая по пальцам.
   - Я подойду завтра в это же время на это место. Может быть, пройдёмся по городским улочкам, поговорим…
    И широкой поступью он ушёл в вечернюю мглу. Вскоре я уже видела только отдалённый его силуэт. Я осталась на скамеечке, прислушиваясь к звукам фонтана, до моего слуха долетали обрывки фраз праздно гуляющих, горожан и никому ни до кого нет дела. Все заняты собою и своими проблемами и заботами. Я задумалась о нашем прошлом. Задумалась о счастье, каким оно представляется в беззаботном отрочестве, задумалась о наших с Игорем отношениях в прошлом. Мне искренне хотелось верить, что тогда, в семнадцать лет, я была счастлива, любима. Но тревожил вопрос: а почему он сегодня не стал говорить? Почему он мне открылся сегодня о своей любви, через столько лет? Мне даже в какую-то минуту захотелось догнать и выяснить всё уже сегодня, но… его уже не было видно. Да и что это даст, если он всё решил заблаговременно, а меня поставил перед фактом? Но зачем? Зачем? Этот вопрос назойливо стал требовать ответа. Если бы я знала ответа.

    В молодости, ранней молодости, когда в нас только ещё начинают проявляться зачатки большого чувства, что зиждется на наших фантазиях, на фоне прочитанных книг, редких сведений, почерпнутых  у подруг, кажется, что любовь это нечто сравнимое с высокими и чистыми помыслами, романтикой и благородством. И всё же, всё же я отважилась прийти на следующий вечер. Наверное, точнее сказать, ноги сами привели меня на это место вчерашней встречи. Он стоял у скамеечки и беспечно курил. В то время, как меня обуревали самые разные мысли и сомнения, ему было как-то безразлично. Или мужчинам просто удаётся настолько глубоко запрятать свои чувства, что мы порой и не догадываемся, какая боль в это время у них на сердце. Нам приятнее выражать наглядно, чтобы все воочию видели, насколько нам горько и обидно, как саднит сердце. Заметив меня, он бросил недокуренную сигарету в урну рядом со скамеечкой и направился ко мне.

    - Привет, Оксаночка, - его голос, погрубевший и несколько с хрипотцой, прозвучал в вечернем воздухе и рассеял все мои сомнения. «Да, он уезжает. Это уже точно», - наконец осознала я всем своим существом. – Я уже не верил, что Вы решитесь прийти. – Игорь продолжал обращаться ко мне на «Вы», словно боялся, что переход на более близкий шаг, помешает ему сделать последний шаг. – Оксаночка, Вы молоды, красивы, а там, - он махнул рукой, - там морозы, ветра. Хватит пары лет полярной зимы, чтобы от Вашей внешности ничего не осталось. Прошу прощения, если ненароком как-то обидел Вас, всё это непреднамеренно, уж, поверьте мне.

    Взявшись за руки, мы неспешно пошли по дорожке вдоль юных липовых саженцев в сторону набережной. Ну, по нашим меркам, разумеется, набережная. Дойдя до парапета, возвышающегося  над  дорожкой метровой высоты, мы остановились. К этому времени на улице сгустились сумерки, и он едва ли мог разглядеть на моих глазах, невольно выступившие слезинки.

    Он не пытался обнять меня или как-то проявить свои чувства ко мне, да я и сама испытывала ненужность всего этого. Это всё осталось в прошлом, и я удивлялась сама себе: зачем я пришла? На что рассчитываю? Но свет, льющийся от его внешности  с какой-то осязаемой нежностью, как давно я не испытывала ничего подобного, удерживал меня рядом с ним. И вот на этой волне, когда я вдруг решилась взять его руку в свою, он произнёс:

   - Оксаночка, не надо этого. Для нас обоих будет лучше, если просто постоим. Он за всё время, что мы простояли у набережной, едва ли произнёс больше десятка слов. Но и в этом случае. Он мне казался самым лучшим. Неповторимым.

    А после неспешно ступая, он проводил меня до квартиры подруги. У которой я продолжала оставаться. До его отъезда оставался ещё один день. Но он больше не появился. А тот факт, что в то время мобильных телефонов не было. Не позволил своевременно узнать время его отъезда. Когда же я подошла на вокзал. Оказалось. Что я опоздала на добрых два часа. Диспетчер объявляла новый рейс, но чувство виноватости не позволило расслышать конечный пункт остановки. Извлекая из сумочки платочек, чтобы вытереть слёзы, проступившие на глазах. Я заметила клочок бумаги. Сложенный вчетверо. Вечером вернувшись к подруге, я не обратила на него внимания и сейчас, когда меня ничто не отвлекает, развернула. Я узнала его почерк. На бумаге было написано несколько слов: «Я всё также буду любить вас»!

     Я готова была разрыдаться. Ведь я тоже люблю его, люблю. Хотя прошли годы.

    А через  месяц я получила письмо. Письмо, которого ждала, но даже сама себе боялась признаться в этом. И с этого момента нас связывали письма, что я долгое время хранила, вплоть до выхода замуж. Возможно, и дальше бы сохраняла, но зная ревнивый нрав мужчин, даже среди тех, кто с пеной у рта будет доказывать, что в нём нет ни капли ревности к жене, черты лица меняются при виде ситуации, когда его дражайшая супруга весело щебечет с кем-либо. Бесспорный факт, не один раз, подтверждённый самой жизнью. В то время же, предоставленная самой себе, я жила этими письмами, жила в них. Он писал: « Мне так не хватает тебя в эти морозные дни и ночи, когда за окном бушует метель, а столбик термометра не поднимается выше минус сорока пяти градусов. И полное ощущение себя волком, запертым в тесной клетке. Ему бы блуждать по лесу, наслаждаясь свободой, в то время, как вынужден метаться в тесном закутке, наблюдая за жизнью сквозь частые решётки. Но и время, время безжалостное к нам, уводит любовь, уводит мои чувства из реальности. Может быть, из-за того, что знает, что нам не быть вместе…». Я не сразу поняла последние строчки, что именно он вложил в эти слова, что хотел сказать, но внутренне давно уже была готова к тому, что в один солнечный ли или пасмурный день, он напишет эти строки.

    И возможно по этой причине, я решила написать ему следующие строчки, в наивной попытке проверить: «Игорь, это моё последнее письмо», приписала я в самом конце письма. Не совсем правильно было это, не тактично по отношению к нему, но сердце, уязвлённое его строками, требовало решительных действий и по истечении некоторого времени, я его отправила. Отправила, сама же потом каялась в не совсем обдуманном поступке. Но уже поздно. Может статься, я верила, что он напишет ответное письмо полное раскаяния. Что он осознал, как был не прав, но ответа не было. Видимо, решил, что получив его письмо, я поняла безвозвратность любви и занялась собою. А ведь я так надеялась, что он мне напишет с непременной припиской в конце: я тебя никому не отдам. Но только не было этого. Не было, как не было и самого письма.

     Не раз я потом перечитывала его письма, что придавали силы, возвращали к жизни. Но время, действительно безжалостное время, лишённое всяких чувств и, равнодушно отсчитывая минуты, часы, всё дальше и дальше отдаляло нас во времени. Словно корабли, встретившиеся в море, с каждым мгновением, уменьшающиеся в размерах, пока совсем не исчезают за горизонтом. И уже ничто не напоминает о встрече, всё также море несёт свои волны, разглаживая след…