Счастлив тот, кто сочиняет

     Счастлив тот, кто сочиняет,
     сочиняет, сочиняет
     и витает высоко.
© Э. Савенко.


Пётр Петрович Петрушкин вдыхал с наслаждением горячий целебный воздух парка Чаир. Кто-кто, а уж Пётр Петрович, лесник с сорокалетним стажем, знал толк в лесных запахах. Бесподобная смесь ароматов чабреца и розмарина, крымской сосны и ливанского кедра, кипариса и гортензии, ладанника и розы, магнолий и олеандров – что за чудный запах!

Так легко дышалось и так легко думалось Петру Петровичу, бродящему по парку Чаир на быстротечной крымской заре.

Ах да, надобно сказать, кто таков Пётр Петрович Петрушкин.
Он – наш, плоть от плоти русских земледельцев, извечных кормильцев, пахарей и сеятелей. И, соответственно, произошёл на свет он не почкованием, как принято нынче во всяких там Европах и Америках. А по-нашему, по-русски, в результате сексуального домогательства его родителя к родительнице, которые прожили, бок о бок, до бриллиантовой свадьбы. И таких сексуальных домогательств за долгие годы совместной жизни было, как минимум, шесть, ибо Петя был шестым ребёнком в дружной семье.

Уроженец лесостепей, в детстве и не помышлял Петя Петрушкин, что жизнь свою посвятит лесу. Полагал, что будет так же, как и его предки, пахать, сеять и жать. Разумное, доброе, вечное. Каковым есть и сам русский хлеб.
А дело вышло так. Служить в армии довелось Петру Петрушкину в самой, что ни на есть, пустынной пустыне Каракум. Два года без отпуска. И целых два года не видел рядовой Петрушкин ни путного деревца, ни сколь-нибудь заметного кустарника, ни клочка зелёного луга. Лишь редкие безлиственные саксаулы да перекати-поле. Всё пески, пески, пески. И решил рядовой Пётр Петрушкин, что, демобилизовавшись, непременно пойдёт в лесники. Так соскучился он по русскому лесу.

Как решил – так и сделал. И сорок лет служил Пётр Петрушкин лесником.
Да-да, именно так говорил о себе Пётр Петрович, именно служил. Потому что лесное дело это именно служба. А то все нынче говорят, я, дескать, работаю там-то и там-то. Все кругом твердят, что работают. Даже милиционеры. То есть, не милиционеры, а полицаи, конечно же, милиционеры это по старорежимному. По нынешнему – полицаи. Так вот, даже полицаи говорят, что они работают в МВД.

Тоже мне, работяги…
Работа – это когда продукт труда выдают на гора. Прямо ли, опосредовано ли, но – продукт труда. Вот в сельской администрации, например, то же говорят – работают. А какая же в сельской администрации работа? Пашут там, сеют, жнут или косят? Проекты заводов и фабрик разрабатывают? Спутники в космос запускают? А может, уголь копают? Ах, справки выдают сельчанам… Ну что же, и это нужно. Куда же простому крестьянину без справки? Только это называется не работа, а служба. Прежде так и говорили – служу по такому-то ведомству. Вот артистам только надо отдать должное. Те говорят всегда – служу в театре. Да ещё президенту. Он всегда говорит, что служит Родине. И это верно.

Каждый кустик, каждую сосну знал в родном лесу Пётр Петрович в лицо. Каждую грибницу, каждый ягодник. Каждый запах. Не было равных Петровичу по приготовлению чаёв из лесных трав.
Однако же пришёл неизбежно, незваным гостем, не позвонив предварительно, даже не постучавшись в дверь, пенсионный возраст. По приходу которого каждый поступает по своему разумению. Кто подаётся в кандидаты, в депутаты, кто садится на завалинку да попивает самогоночку. Кто занимается выращиванием помидоров да нянчится с внуками. А кому лень нянчиться с внуками, кто не любит малых деток, те продолжают ходить на службу (редко, очень редко – на работу).

Пётр Петрович же решил поездить по стране, посмотреть на те леса, в которых ещё не бывал. А также вплотную занялся чтением книг, которых в его шкафу набралось тысячи полторы разных авторов, из которых он прочёл едва ли половину, поскольку всё времени не хватало. Вплотную занялся топонимикой и историей русского языка. Да и сам взялся за сочинительство.

Да и грешно, если тебе выпало счастье владеть русским языком, не писать на нём. Не рассказать о лесах и горах, полях и долинах, о себе, любимом.

Так любовь к лесу и родному языку привела его однажды и в Крым. Крым, который великий русский историк Иловайский, убиенный в 1920 году русофобами, считал не только колыбелью христианства на Руси, но и родиной славянского алфавита – кириллицы. А Петра Петровича интересовали как крымские эндемики, так и древнерусские письмена. Здесь православие, которое принесли сюда греки, царило до тех пор, пока в Крым не нагрянули захватчики из Великой степи.
Здесь, на этой земле крестился Владимир Святославич. Здесь родилась славянская письменность.

Пётр Петрович приехал в Крым как раз в тот год, когда народ Крыма, не принявший вооружённый государственный переворот в Киеве, решил попросить защиты у России. Всесоюзную здравницу он узнал сразу. Пляжи, нисколько не изменившиеся со времён СССР, едва ли не с теми же самыми, деревянными, неподъёмными советскими лежаками. Душные автобусы, застывшая на уровне годов «перестройки» инфраструктура. По-прежнему сдавались те же железные койки в мансардах с пружинными матрасами, что и в старой советской мелодраме «Будьте моим мужем».
Впрочем, нашлось и несколько высокоуровневых отелей, правда, по ценам, сравнимым с виллами в Ницце.

Вряд ли скоро теперь Крым догонит Краснодарский край, с его современными отелями, гостевыми домиками и комфортными мини-гостиницами, оснащёнными кондиционерами, ортопедическими матрасами с ежедневной сменой белья, и уж, конечно, вайфаем, подумалось Петрушкину. Где давно ушли в прошлое кровати в лачугах и сараях для советских «дикарей». Впрочем, радовала, как и в «застойные» годы, дешевизна вин и персиков.

Пётр Петрович лечил суставы уникальной грязью озера Саки, попивал изредка простенькое крымское винцо, и совершал дальние и близкие прогулки, наблюдая крымскую флору.

И здесь он как-то особенно восхищался величием русской письменности. Которая сохранилась до наших времён в целости и сохранности, несмотря на множество испытаний, выпадавших на её долю.
Конечно, правописание меняется со временем, как без этого? Вот у Петра Петровича в книжном шкафу есть интересные книги с почти одинаковым названием. Одна называется «Столетие леснАго департамента», а другая – «Двухсотлетие леснОго департамента». Вот так поменялись правила письма.

Между прочим, первым главой лесного департамента был не кто иной, как адмирал Де Рибас.
Тот самый, основатель южного русского города Одессы. Который известен тем, что
«в тихом южном городе Одесса – гоца – много там блатных и фраеров».
А именем гастарбайтера Де Рибаса названа улица.
«на Дерибасовской открылася пивная,
там собиралася компания блатная,
там были девочки, Маруся, Роза, Рая,
и друг их жизни, Вася Шмаровоз».

Язык наш, размышлял Пётр Петрович, он как лес. Есть в лесу и пески, и болота, и подзолы, и суглинок. Как в лесу на разной почве растут разные растения, где кусты, где сосны, а где берёзы, так и в разных сёлах и весях разные говоры, говорки и диалекты, мовы и наречия. Иной раз в соседней деревне услышишь такие идиомы, которых в твоей деревне нет.

И вот о чём размышлял ещё Пётр Петрович Петрушкин, прогуливаясь по парку Чаир…
Когда, после победы над фашизмом, СССР уговорили-таки вступить в ООН, тогдашний вождь страны Осип Джугашвили, известный более как Иосиф Сталин, поставил несколько жёстких условий. Например, не позволить Соединённым Штатам раздербанить Германию на маркграфства и герцогства, не позволить Англии препятствовать созданию в Палестине государства Израиль, не позволить никому посягать на конвенцию Монтрё.

Однако же, будучи грузином, советский вождь проявил непростительную, на взгляд Петра Петровича, мягкотелость, не поставив одним из условий заявить главным официальным языком ООН русский язык. Из-за этой сталинской нерусскости русский язык в ООН всего лишь один из шести официальных языков. В то время как английский язык имеет привилегированное положение.
А с какой бы стати? Чем английский так удобен и так хорош? Мало того, что в нём сплошные шипящие, так и в грамматике больше исключений, чем правил.

Если бы небрежное отношение советского вождя к русскому языку касалось только ситуации в мире. Так и в собственной стране русский язык подвергался и продолжает подвергаться нападкам врагов и недоброжелателей.

Сдаётся, думал Пётр Петрович, что одной из целей революции семнадцатого года было уничтожение русского языка. Правительство Керенского, едва придя к власти, затеяло безумную реформу русского алфавита, сильно обеднив звукопередачу и смысловые акценты алфавита. Большевистское правительство пошло ещё дальше, замахнувшись на саму кириллицу. Только какое-то чудо помешало планам «реформаторов» ввести вместо кириллицы латиницу. Тут надо, правда, отдать должное Осипу Джугашвили. Одолев в борьбе за партийный престол Лейбу Бронштейна, который продвигал это дело как неотъемлемую часть перманентной революции, он пресёк латинизацию русского алфавита.

Сама по себе чехарда с алфавитом непросто давалась не сильно образованному русскому крестьянину. Пётр Петрович помнил, как бабушка его, получившая образование четыре класса церковноприходской школы, бегло читала на старославянском псалтырь да всякие старинные журналы на старой кириллице, что учила она ребёнком в церковноприходской школе. А читая Пете сказки на ночь на современном алфавите, запиналась. Хотя сколько уж годков прошло с 1918 года, лет сорок или пятьдесят, а никак не осилила она новый алфавит. А если бы то была латиница? Скорее всего, вообще бы не осилила.

А ещё помнил Петя, как в первый раз прочитал книжку Есенина названием «Чорный человек». Подумал, что опечатка. Потом только дошло до него, что это реформаторы, приняв новый алфавит, никак не могли определиться с новым правописанием. Не сразу придумали, как и что писать вместо еров, херов, фиты, ижицы и ятей. Но более всего досталось букве Ё. Она и в старый-то алфавит формально не входила, хотя всегда писалась там, где это нужно было. А в новом алфавите её ждала судьба нелюбимой падчерицы.

Вечерами играл Пётр Петрович на бильярде. И эта игра, требующая не только твёрдости руки, но и работы мысли, невольно направляла его мысль вновь к нюансам родного языка.

Взять, тот же бильярд. Так вот сложилось, прижилось и так говорится: играть на бильярде. Не в бильярд, а на бильярде. Или, например, говорится в Гаграх. Хотя этот симпатичный город называется не Гагры, а Гагра. Но так уж повелось, такова языковая норма: не в Гагре, а в Гаграх.
И Пётр Петрович не раз, в былые годы, играл в Гаграх на бильярде. И никак иначе!

«Он на бильярде в два шара
Играет с самого утра».
© Пушкин.
А кабы Онегин играл в бильярд, получилась бы строка? То-то и оно, не получилась бы.


Хотя те, кто сами не играют на бильярде, говорят «играть в бильярд». И это, вроде бы не противоречит правописанию. Но… но игрок никогда не скажет «играть в бильярд»!

Так, настоящий шофёр скажет:

«Закрывают. Полкруга ливерной!..
Да без сдачи, мы шофера!
Я полтинник, а ты – двугривенный,
Я – герой, а ты - мошкара»!

А дилетант скажет «мы шофёры». И не получится песни.

Вообще, заимствованное слово может прижиться в языке, а может не прижиться. Когда слово плохо приживается, оно долго никак не обретёт своей формы. Вот слово патриот сразу и гармонично прижилось в русском языке. Потому что близко русскому духу. А вот что пишет Даль, например, о слове пальто.

ПАЛЬТО ср. несклон. франц. весьма неудобное для нас названье верхнего платья, мужского и женского в роде широкого сертука; чапан.

То есть, почувствуйте разницу: так сразу сложилось, что слово пальто легло на русское произношение неудачно. Неудобно. Потому и оно. Так и со всеми несклоняемыми словами.
А вот слово кофей прижилось к русскому произношению удачно. Потому – он, без проблем. Но когда, в результате всяких реформ, слово потеряло последнюю букву, сразу появились ненужные фантазии и с произношением, и с правописанием, как у всех несклоняемых слов. Итог: «умники» теперь предлагают называть кофе оно. Вопреки выработанному веками произношению. Просто потому что потерялась буква.

А взять слово виски. Слово виски не то, чтоб неудобно, а пока слово это не прижилось. То есть, слово-то известно давно. Но оно как-то, до нашей поры не употреблялось, потому что сам напиток не употреблялся. Слово только входит в обиход, как входит в обиход напиток. Потому и такие кувырки, ещё похлеще, чем с кофием. Виски, в разговоре обывателей, может быть и она, и оно, и – очень редко – он.

И уж совсем неуместно, нелепо и даже дико говорить «в окраине». А ведь говорят… И это печально.

Вот так сложилось, что когда говорят в Кубе, то это означает в городе Куба, что в Азербайджане. А когда говорят на Кубе, то это значит, в республике Куба. Не на острове Куба, как некоторые утверждают, а именно, на Кубе. Ибо государство Куба расположено не на одном, а на нескольких островах Вест-Индии.

Когда говорят «на Урале», подразумевают и реку, и горы и целый край. Точно так же говорят и «на Кубани». Или «на Руси». Но в Гаграх, и только в Гаграх. И никак иначе!

Поэтому, когда кто-то утверждает, что теперь надо говорить не «на Украине», а "в Украине", потому, дескать, что Украина более не край земли, а держава, то этому кому-то следует сесть за букварь. Языковые нормы складывались веками. И не могут в одночасье измениться в угоду никакой политической конъюнктуре. Вот, к примеру, ездил Пётр Петрович в прошлом году на Гоа. Поизучать немного экваториальную флору. Это что же, если Гоа в следующем году провозгласит свою незалежность, то Петру Петровичу придётся ехать уже не на Гоа, а в Гоа?

Ну уж нет! Это уж ни в какие ворота не лезет!

Если кому хочется сказать «В» вместо «НА», то говорите на здоровье. Говорите не "на Кипре", а "в республике Кипр". Или «в Турецкой республике Северного Кипра» (если вы таковую признаёте из солидарности с Турцией). Говорите не "на Кубу", а «в республику Куба». Или, не "на Украину", «в Украинскую державу». Всяко будет по-русски.

Но незалежность любой державы, будь то Северный Кипр или Южное Сомали, или ещё какая держава, не повод для издевательства над русским языком. Хотите «В» вместо «НА», так и говорите: «в Цеевропе», а то вдруг, с какого-то переполоху начать говорить вместо «на окраине»  -- «в окраине» смахивает на расстройство организма. Так размышлял Пётр Петрович Петрушкин, прогуливаясь неспешно по вечерней Гаспре.
Мурлыкая, между тем, старую добрую песенку:

«Мы сыграли с Талем десять партий,
в домино, в очко и на бильярде,
и Таль сказал: такой не подведёт!».
© Высоцкий.