XXII. Признание

Место было выбрано с некоторым трудом. На улице Замковой был ресторан под гостиницей «Витебск», видно, для приезжих туристов – там и заказали вечер с программой выступлений. Так сказать, неофициальная часть. С тамадой, тостами и конкурсами. Все это для любимых сыночков и дочурок организовали родители.

А школа преподнесла нуднейшую полуторачасовую «раздачу слонов» – всем одинаковый комплект (аттестат, заключение совета психологов по профориентации, похвальные грамоты). Скуку немного развеяли сами преподаватели, спев что-то патриотическое. Нечасто увидишь учителей в хоре, да еще и на публике. Иногда стереотипы причудливым образом меняются, что говорит об их условности. Что ж, это и разнообразит жизнь.

За месяц до начала торжественных мероприятий 11 «Б», поскольку он состоял преимущественно из девчонок, наполнился высказываемыми вслух предположениями о том, надевать ли корсет а-ля франсез, какого цвета выбрать вуаль, каков диаметр платья должен быть в месте укрытия пленительных ножек. Но все эти обсуждения – для вида. Каждая представительница прекрасного пола уже давно просчитала, что и как она наденет в назначенный день, сейчас же главное – бросить взгляд на конкуренток, попытавшись выведать тот «маленький секрет», что позволит быть королевой бала.

И лишь пять гордых джентльменов, в составе которых был и я, городили всякую чушь или молчали о предметах своего туалета. Но, собственно, что мы, мужчины негалантного XXI века, можем себе позволить? Кусок тряпичного материала, болтающийся на наших шеях, словно бы для шаловливого одергивания дамами:

– Ах ты, негодник, чего расселся, леди оказывает тебе внимание!..

– О, простите великодушно, мадам! Вы похоже… похожи…

– На кого же? – рука ее продолжает удерживать злосчастную ткань. Скажем, чуть сильнее.

– На... На..  На богиню!

– А-а-а, – протягивает ноту девушка. Наконец ты отпущен и облегченно расстегиваешь ворот рубахи, чуть ослабив узел.

Мораль, господа! Не одевайте слишком длинных и ярких галстуков! Девушки могут укусить!

Томительное ожидание достигло своего апогея для меня и по другой причине. Я совсем потерял голову из-за К.С. И почему не спросил телефон, когда дарил кулон? – в который раз изводил себя вопросом. Я так хотел увидеть ее, прикоснуться к ней, моей первой любви. Воспаленный ум не мог допустить, чтобы я покорно ждал далекого числа выпускного вечера.

– Библиотека! – осенила меня идея. – Там я могу узнать ее телефон! Сейчас это выглядит смешно, но я мало кому мог дать свой телефонный номер, следовательно, и чужих у меня не было. Так что мне пришлось провести приятный вояж во всякую погоду по библиотекам города. Откуда я мог знать, что К. живет на Г*** – наиболее удаленной улице от нашей школы. Но ничто не могло остановить влюбленного безумца. Неведение – великая созидающая сила, тонизирующая. Я ничего не добился, кроме мокрого дождя и простудного заболевания на ночь, но, Боже праведный, как я был счастлив. Ее поиски заняли меня, и ожидание не казалось столь невыносимым.
Помог случай. Позвонила Тамара Филипповна.

– Это из школы, – проговорил знакомый голос. – Ты бы приехал тридцатого, завтра. У нас тут организационный сбор в 10.50.

(К. приедет! – вопила селезенка)

Поговорим о том, что и как проводить.

(К. приедет! – вопила печень)

Еще раз представим наш выпускной вечер

(К. будет там, среди всех! – ликовала душа)

– Народу много соберется? – только и мог выдавить я.

– Явка обязательна всем.

Упрашивать меня долго не пришлось. Единственное, что меня огорчило, – ждать завтра. Никогда еще я не бывал замечен в деятельности столь стремительной на благо школе. Все внутри и снаружи меня пело и плясало. Я схватил все свои сбережения, выражающиеся в одной банковской купюре, но зато очень кстати, и, не зная, что делать дальше, мял бумажку, клал ее в тумбочку, уходил, открывал ее, надеясь как будто на исчезновение предмета. Но деньги не исчезали. Я уловил себя на том, что решительно не мог сосредоточиться на каком-нибудь деле: беря в руки карандаш, я тут же бросал его, бежал в ванную, строил зеркалу нелицеприятные выражения, гримасничал. Собрав воздух в грудь, я что-то такое пел на тарабарском языке, смеси итальянского, английского и испанского. Если бы на меня кто-либо посмотрел в эту минуту, то наверняка подумал бы о соответствующей лечебнице: «Сумасшедший полиглот». Но я был хитер – упорно старался не показываться родителям на глаза, а звуки издавал тихие. Пробежки от одного ненужного предмета к другому я ограничивал собственной комнатой. Руки время от времени производили неистовые отжимания.

(А если она не придет?)

Карандаш выскальзывал из замерших кистей, отжимание прекращалось на полусогнутых локтевых суставах, песни обрывались на полуслове. Этот вопрос смертелен, окончателен. Он – как неопровержимый факт, констатирующий

(сокровища, которые вы искали десятки лет – выдумка, месье кладоискатель)

О, я не мог принять и минуты промедления! Бурлило потоком Ниагарского водопада.
Но к вечеру усталость взяла свое. Я лег на кровать. Переваливаясь с боку на бок, я пытался унять всполошившиеся мысли, которые, не обладая телесной оболочкой, вовсе не знали, что такое утомление. В доступных выражениях я попытался им это донести. Ближе к 1.00 ночи эффект был достигнут. Я провалился в небытие, которое оказалось ко мне много благосклоннее реальности.

Необычно ярко представилось мне, будто я нахожусь в готическом дворце, потолки которого столь высоки, что теряются во мраке. Зал, куда я вошел, не отличался особенной освещенностью, но и мрачным его нельзя было назвать; спокойствие – вот слово, которое более подходит. Стены украшены барельефами, исполинские двери, одну створку которых могут открыть не менее двух человек, если судить по их размерам, на деле довольно легко поддались.

– Закрой дверь на ключ, – раздалось вдруг за моей спиной, – я должна тебе кое-что сказать.

Не было времени размышлять, и я повиновался. Положив ключ в карман, я повернулся. Передо мной стояла К.. Изящно поднеся пальчик к губам, она предложила сесть. Я не мог оторвать взгляд – так прекрасна она была, как никто на земле. С ее лица исчезла вся присущая женщинам игривость, напускная застенчивость, хитрость, просчитывающая на два хода вперед, жеманность, дающая мужчине ложную надежду. И в этот момент К.С. представлялась не победительницей в вечной борьбе между полами, а другом, если так можно сказать по отношению к женщине. Как она на меня смотрела! Я почувствовал тепло: неизвестно откуда взявшийся свет освещал, проникал в ее лицо, ласкал его, а оно улыбалось, глядя на меня просто, без удивления. Да и мне казалось, что замок неизвестно какой эпохи, и я в нем – нормальное человеческое явление. Она все смотрела, а я не мог говорить. В тот же момент я понял, что мне не нужна речь.

– Ты хотела что-то сообщить? – послал я свою счастливую мысль.

– Не надо слов, – поймала ее К. и снова коснулась губ.

В смущении я отвел глаза.

Когда я поднял взор, ничего уже не было – ни света, ни улыбки, ни мысли.
Я пошарил в карманах. Ключей не было. Я даже не понял, что сам себя запер, – так велико было разочарование, что К. исчезла. Но вскоре я проснулся. Сон показался мне странным, но надо было идти. Теперь я уже не сомневался: А-на придет на сбор вне всяких обсуждений. Не зная зачем, я выхватил из тумбочки денежные сбережения  и выбежал вон из комнаты.

На пути попался цветочный ларечек. Я попросил две розы – красную и белую.

– Но так не дарят. Не принято, – поспешила остановить продавец.

– Обожаю все то, что запрещено, – выпалил я.

– Тогда, раз Вы такой нестандартный, может, и оформление сделать особое?

Я молча кивнул.

Цветочница лихо смастерила из красочного блестящего материала украшение, которые вызвало во мне символику Древнего Китая – Зло в Добром, Доброе во Злом.

«Несчастная любовь в безграничном лиловом восторге!» – пришло в голову, когда я взял в руки красно-белый букет. Неся его в руках, я был совершенно вне себя от волнения: каждую секунду сознание рисовало картины одна хуже другой. Я спотыкаюсь, цветы на асфальте, меня обливает грязью промчавшийся мимо лихач, я ломаю цветы благодаря собственной неловкости. Но ничего этого не происходило, потому что это был мой день.

Добравшись до школы с улыбкой, я обнаружил, что все наши сидят у крыльца. Стоило мне отметить про себя это обстоятельство, как моя фигура сразу же вызвала у всех интерес, поскольку, видимо, ожидание кворума грозило затянуться надолго. Кроме того, не было и Тамары Филипповны.

– Ба, да у Еремина уже все готово! – я лицезрел шутливую физиономию Сергея Синицына. Я сделал вид, похожий на некое франтовство, и подмигнул «художнику».

– Неплохой был бы натюрморт, а? – на ходу бросил я.

Далее я встретил нынешнюю соседку по парте Г. Была она красот никаких, и, видно, Бог прилег отдохнуть, создавая ее. Да и умна не особенно. Однако ж у Г. была особливая, только ей свойственная ермоловская осанистость: ходила она очень уж прямо, до неестественности, и сколиоз совершенно не грозил ей. На подбородке у нее рос пушок, какие-то волосья одиночные. Иногда сбривала, иногда – нет.

– Ну что, корифей, куда собрался?

Я терпеть не мог, когда она употребляла подобные обращения.

– И все-то тебе надо знать, – буркнул я, стараясь, чтобы она не предвидела, кого я ищу. Но у нее другое было на уме.

– Ну ничего нельзя узнать. Наверху краску используют. Дышать нельзя.

– И не дыши, оставайся на воздухе.

Я краем глаза заметил К.. Болтала о чем-то с подружками. Босоножки одела голубые, как небо, и я мог видеть, как лямка от них надавливала на кожу, делая ее белой с розовым.

– Ну вот, зачем пришли, спрашивается, – ворчала Г. – Ни тебе классного руководителя, ни организации, сидишь, как дура, да еще эти строительные работы.
Наверное, моя улыбка через нее, в пространство, показалась Г. слишком странной, и она заверещала:

– Эй, чего это ты, чего это? Жара, что ли, на тебя так влияет?

«Ну, не сейчас же дарить цветы», – досадливо спохватился я. – Можно испортить все одним поступком». Но видеть К. так близко я не мог без мысли, что это навлечет подозрения на мои действия. Кроме того, произвести их оказалось не так просто: вся решимость быстро испарилась и приходилось собирать ее по крупицам. С уверенностью можно было сказать, что мы собрались не для того, чтобы посидеть у крыльца.

Поэтому я отправился наверх, посмотреть, есть ли кто у нашего кабинета. Г. увязалась за мной.

– Признавайся, – допытывалась она, – кому цветы?

– Извини, но они не для тебя.

– Ты, наверное, их купил заранее, на завтра рассчитывая?..

– Вот-вот, – ухватился я за слова Г.

– А ведь красивые, – закатила глаза девушка, – сколько стоят?

– Четырнадцать тысяч нашими.

Я дернул дверь кабинета. Она не поддалась. В коридоре стоял удушливый запах эмульсионной краски. Ждать здесь было бессмысленно. Я круто повернул назад. Цветы опасно пригнулись, но ни один лепесток не упал.

«Бедные цветы», – подумал я с грустью, – Подарю я их ей или нет?»

– Вот я про что и говорю, – восприняла мой жест по-своему Г. Давно отсюда надо на воздух. И получше было бы сюда не возвращаться. Совершенно невозможно находиться. Ужас. И зачем я только пришла.

– Послушай, и чего ты все ворчишь. Надо быть более прагматичной. Как с тобой муж, в конце концов, жить будет?

Я попал в самую точку. Г. оставила меня в покое. Наверно, занялась вопросом построения модели идеального супруга. Когда я снова оказался на крыльце, никто уже не подходил с вопросами – каждый знал, что я особенно предусмотрительный. Тамара Филипповна уже была здесь. Было решено перейти в актовый зал. Совершенно не помню, о чем шла речь. Спорили, но как-то вяло, будто бы все уже заранее известно. Репетировали финальную песню. Удивительно, но ее стихи написал не я, и я даже не исполнял ее в качестве солиста. Просто находился в хоре. К. обеспечила себе место ведущей, в паре со своей лучшей подругой Никольской Викторией, которая после школы решила пойти учиться на кулинара. Пару раз споткнувшись и вступив не там, где положено, наш импровизированный хор закончил генеральную репетицию. Цветы дожидались на одной из скамей. Все расходились – удивительно быстро, как мне показалось. Она, К. завозилась, и мы остались почти одни, только буфетчица в левом секторе продавала напитки и пирожные.

«Это шанс, нельзя его не использовать», – сказал я себе.

– К.! – позвал я бодро.

Я обнаружил в руке заранее подготовленную открытку с лирическим признанием в любви. В нее была вложена другая, точно такая же, но без надписи. Я почувствовал, что пальцы, сжимавшие открытку за кончик, стали влажными.

Не то, чтобы я окончательно потерял рассудок, когда К.С. ко мне повернулась, сделав это полуоборотом и плавно, но был в сильнейшем волнении и весь трясся, не зная, куда деться и топчась на месте. Но скорее душа моя, нежели рассудок, лепетали в то время:

– К., я… приготовил открытку, – пытались выйти слова. – Я не знаю, наверное…

– Ну, Вова! Ты завалил меня подарками… – шутливо заполнила она неловкую паузу. Это придало мне смелости.

Я сделал решительные движения вперед. Поскольку двигалось сразу неудержимо все мое тело, то я едва удержался на ногах от той непозволительной стремительности, какая мной овладела.

– Я, должно быть, влюбился в тебя!..

Первое мгновение она была смущена.

– На открытке я написал свой адрес и телефон, – уже увереннее продолжал я. – Вторая открытка. Даю ее с надеждой на то, что ты что-нибудь напишешь мне на память. К. кивнула.

– Спасибо. Принесу завтра на церемонию. Мне очень приятно слышать твои признания, – улыбнулась она обезоруживающе.

– Не все еще, погоди, – я отправился к скамье, где лежали заветные розы. Опустившись на одно колено (и тут же вскочив от испуга), я торжественно проговорил:

– Дарю тебе эти цветы, как символ. Красная роза обозначает мою безответную любовь к тебе, белая роза – это ты, твое ко мне отношение, – я тщательно подбирал слова.
Лицо К. выражало какое-то даже восхищение. Вряд ли его можно было записать на мой счет, скорее – любование самой собой через мои слова. Однако в тот момент я был безудержно счастлив.

(Смотрите, как я очаровала этого мальчишку!)

– Представь, когда мы расстанемся, цветы завянут, но стоит тебе закрыть глаза, как я стою перед тобой с ними. Этот день тебе запомнится!

Цветы были приняты. Слова понравились мне. Розы – ей.

– Ну, где ты там! – крикнула Вика Никольская, на что получила быстрое «Сейчас, подожди» и некий жест, который тут же понятен стал.

– Надеюсь, мы еще увидимся, – я поцеловал руку К.С. – Это все, что я хотел сказать тебе.

К. направилась к выходу, а я еще с минуту стоял, как после глубокого сна. Хотя нигде уже не было ни души. По всему телу разлилась слабость, и я поскорее вышел из помещения. Я ровным счетом никого и ничего не замечал, кроме того, что надо идти вперед. Там вдалеке виднелась К.С. с розами на плече, подошел какой-то парень к ней, поговорили, отстал, но я больше не хотел всматриваться, считая это подглядыванием за чужой жизнью.

2006