Как собака с кошкой

   Довольно часто приходилось, да и сегодня не редкость, услышать прискорбную фразу — она давно уже стала банальной и определяет степень накала кухонных взаимоотношений двух человеческих особей противоположного пола, возможно, когда-то безумно любивших друг друга, — ЖИВУТ, КАК СОБАКА С КОШКОЙ.
   Если бы четвероногие понимали наш зловредный язык, они бы возмутились. Причину их негодования я вам сейчас объясню.
   Эта история не выдумана. Всё произошло на моих глазах. Жил я в те годы моей небезгрешной молодости в Коломягах. Это была большая, старинная деревня на окраине Ленинграда, нынче Санкт-Петербурга, тогда ещё окружённая не новостройками, а болотами и лесом, по чьему-то не до разумению названным Удельным парком, где по тёмным просекам наряду с семьями ленинградцев, приезжающими подышать воздухом, вальяжно и по-хозяйски прогуливались семейства лосей, вероятно считающих места своих пастбищ, в отличие от горожан, не парком, а лесом.
   «Какие тихие милые осенние Коломяги» записал в своём дневнике Александр Блок в августе 1914 года. И спустя полвека они остались по-прежнему патриархальной деревней, идиллически уютной, к счастью для коломяжцев тогда ещё напрочь забытых городской властью.
   Однажды в морозный мартовский вечер, возвращаясь из кинотеатра, я с женой забежали в булочную перед самым закрытием. Купив батон, мы пошли к выходу.
— Молодой человек — Испуганно просящий окрик молоденькой продавщицы остановил меня у дверей. — Помогите, пожалуйста, выгоните этого пса! Я боюсь собак до ужаса.
— Какого пса? Где он? — удивился я, осматриваясь вокруг.
— Да вон, под тем столом, рядом с вами.
  Я присел. Два печальных тёмных глаза крупной овчарки пристально смотрели на меня и было в них нечто человеческое, что-то как бы стыдливо просящее, как у той знакомой старушки Андреевны, когда я впервые увидел её с алюминиевой кружкой в дрожащей руке у рыбного магазина на проспекте Энгельса, просящей милостыню. Пёс, увидев в моих руках батон, шевельнулся и забил хвостом об пол.  Я отломил горбушку и протянул к нему руку. Пёс привстал и аккуратно взял из моей ладони кусок и мгновенно проглотил его.
— Ишь ты, проголодался как, — пожалел я пса и отломил ещё большой кусок. Он точно также заглотнул его.
— Слушай, Галя, возьми ещё батон, а то домой нечего будет нести. – Я поднялся, хлопнул ладонью по бедру.
— Идём, псинка, идём.
Пёс вскочил и встал рядом со мной.
— Какой умница! — восхитилась Галя и, присев на корточки, провела ладонью по голове пса. Тот потянулся вперёд и лизнул её в щёку.
— Ух, ты мой ласковый. — Она слегка потрепала его за уши. Пёс радостно взвизгнул.
— Как же ты потерялся? Где же твой хозяин? Ну что? — обратилась она ко мне, — давай отведём его домой. В сарае переночует, а завтра может хозяин объявится.
Так мы и сделали. Но уже через час пёс лежал в нашей комнате и, разморенный теплом от печи и сытым ужином, мирно спал. До этого весь час он выл так жутко жалобно, что взбаламутил весь наш дом, единственный на Первой Полевой улице двухэтажный дом, деревянный, до революционной постройки. Второй этаж стонал от негодования, гремя дверьми и душераздирающим скрипом лестницы под тяжестью бегающих вниз-вверх недоумевающих и разгневанных тел.
Так что нам пришлось отпереть сарай и привести в дом не терпящего одиночества заключённого. Закончив ужин, я направился к своей комнате, проверить, что делает наш четвероногий гость, как вдруг в форточку шумно влетел наш кот Тимоша. Мы жили на первом этаже и кот уходил на прогулку через форточку и через неё же возвращался. Обычно он спрыгивал на сундук, а с него на пол.
Но в этот раз он словно застрял между рамами. Шерсть его вздыбилась, он затих, словно готовясь к прыжку. Я остановился, гадая, что же будет дальше. Кот медленно, осторожно сползал по деревянному переплёту рамы и затем бесшумно спрыгнул на сундук, а с него сполз на пол. Он распластался на полу и по-пластунски на животе пополз к дверям, подтягивая туловище вперёд передними лапами, а задние — волочились вместе с хвостом, вытянутые по струнке.
Под дверью была щель, шириной в два пальца. Кот прильнул головой к половице, заглядывая в щель. За дверью послышался шорох и кот подпрыгнул как мяч. Я до сих пор не могу представить, как он мог одним прыжком вылететь через форточку в палисадник. Ай да, Тимоша! Не кот, а белка-летяга. Этот кот был какой-то неведомой сибирской породы. Мохнатый, удивительно пушистый, с зелёными круглыми глазищами, смотрящими на вас подозрительно изучающе. Любимец и баловень всей квартиры, он вёл себя нагло, по-хозяйски. Спать мог где угодно: на кровати, диване, кресле, стуле, на коленях или на шее хозяев, одним словом, где ему заблагорассудится. Если засыпал на диване, то обязательно вытягивал своё длинное туловище вдоль дивана, не давая места желающим присесть. Попытка потесниться заканчивалась поцарапанными руками. Он разрешал присесть рядом, изгибаясь в дугу, когда освобождал кусочек дивана, но при непременном условии, то вы начинаете почёсывать его пушистое подбрюшье. Тогда он закрывал глаза, начинал звучно мурлыкать и мягко давить передними лапами вашу руку, очевидно, в знак благодарности.
   По секрету могу вам шепнуть, что кот наш был отчаянный Дон Жуан, порядочный ловелас. Если бы вы встретили его на улице, то обязательно в обществе прекрасной четвероногой дамы. Судя по разнообразному окрасу шерсти, дамы менялись, наверное, ежедневно. Откуда только они появлялись на нашей улице? Видимо дамы имели на него свои виды, предпочитая его соседским котам, с какими он вёл рыцарские турниры, защищая невинность и честь своей очередной Дульсинеи. Шрамы, царапины, вырванные клочья шерсти на боках всё это подтверждение рыцарского характера нашего героя. К чему это приведёт вы узнаете чуть попозже, а сейчас вернёмся к продолжению нашего рассказа.
Конечно, голод, как известно, не тётка, и Тимоша вскоре вернулся домой. Теперь из форточки он взлетел на шкаф и просидел там минут пятнадцать, злобно урча, пока Галя не сняла его оттуда покормить. Всю последующую неделю он появлялся дома только по вечерам перекусить и исчезал на целые сутки. А потом вдруг исчез надолго. Все были взволнованы, расстроены. Стояла середина марта, апогей кошачьих баталий. По ночам Коломяги не спали, пугливо вздрагивая от диких взвизгов и завываний за окнами.
   Тимоша появился на шестой день. Его обнаружили утром у входной двери. Он лежал весь окровавленный, ободранный, с огромным кровоточащим нарывом на шее. Его внесли в комнату. Грэй, так мы назвали нашего найдёныша, и он уже привык, очевидно, к новому для него имени, подбежал, залаяв. Кот, откуда только взялись у него силы, вырвался из рук и нырнул под диван. Он пролежал там весь день, не вылезая, несмотря на уговоры и просьбы, даже сквозь слёзы и всхлипы женщин. Грэй, когда его, наконец, выпустили из нашей комнаты, куда он был загнан гневными криками, подошёл к дивану, лёг на бок вдоль него, просунул обе лапы под его днище и, загребая ими, вытащил кота. Кот не сопротивлялся, то ли настолько ослаб, то ли был, если можно так высказаться о животном, без сознания. Он позволил Грэю повернуть его на здоровый бок. Грэй высунул язык и стал лизать нарыв. Он с таким усердием и с такой прилежностью, достойной первоклассника выписывающего первую в его жизни букву, долго орудовал своим языком вокруг и вдоль шеи Тимоши, что тот, наконец, очнулся и уже сам стал поворачивать голову в нужную Грэю сторону, не проявляя ни капельки страха, принимая как должное процедуру лечения.
   Четыре дня пёс не отходил от кота, постоянно зализывая рану, пока она не затянулась плёнкой. Все эти дни и ночи они спали рядом. И когда я приходил с работы, и заставал спящего на лапах Грэя кота, пёс не вскакивал и не оглашал свою радость лаем при виде меня, а только слегка помахивал кончиком хвоста и, как бы оправдываясь, кивал головой в сторону кота, мол, «прости, не могу, спит чувак». Без слов понять и глухонемому. Все мы умилялись бесплатному зрелищу, в тайне каждый завидуя собачьему бескорыстию.
Они даже стали есть вместе из одной миски. У каждого из них была своя посуда. У Грэя большая алюминиевая чашка, у кота глиняная плошка. И еда у них была разная. Но кот предпочитал вначале полакомиться едой соседа, а после приняться за свою. Грэй не возражал и позволял коту лакать из его миски. Иногда Тимоша, насытившись, не съедал свой обед полностью и сидя у своей плошки терпеливо выжидал, когда Грэй вылижет насухо свою посудину и подойдёт к нему. Тогда кот поднимался и отходил в сторонку, а Грэй доедал остатки, гоняя языком плошку по полу. Как-то раз когда Грэй ткнулся носом в кошачью плошку, Тимоша, то ли не до конца утолил свой голод, то ли пожадничал, но тоже попытался сунуть свой нос в плошку, но нос Грэя оттолкнул его. Обиженный кот хватил лапой по чёрной собачьей пипке, расцарапав её до крови. Пёс рявкнул, отскочил к своей миске, схватил её зубами и отнёс в свой угол. Весь вечер миска лежала между его передних лап и, когда кот проходил мимо, он тихонько рычал. Чувствовалось — затаил пёс обиду на кошачью неблагодарность.
   С тех пор они ели порознь и в разное время. И мало того, находясь в квартире, оба игнорировали присутствие другого, но на улице коту приходилось взлетать на очередную берёзу или махнуть через соседский забор, завидев летящего на него Грэя. На улице для Грэя все кошки были чужие, включая и Тимошу.
   Хозяин Грэя так и не объявился. Я думаю, он оставил пса в парке, приказав сидеть на месте. Грэй был исполнителен, как кадровый штабной офицер. Судя по спиленным клыкам и пониманию и исполнению любых команд, он закончил, скорее всего академию, да-да, только не эти маргинальные школы для дворняг. Грэй явно был предназначен для выставок, призов. Но, оказывается, и у собак, как и у нас двуногих, есть своя судьба и однажды она повернулась к нему не тем местом, оборвав его карьеру. Грэй стал инвалидом. Задняя правая нога его была немного развёрнута в сторону. Как показал потом рентген, Грэй месяца два-три назад получил сильнейший удар по ноге, из-за чего сустав выскочил из положенного ему места (я уже не помню тех медицинских терминов от ветеринара), но почему-то квалифицированную помощь ему вовремя не оказали и всё затянуло, заросло хрящом. На место ногу не вернуть, поздно.
   А дальнейшей судьбе моих четвероногих я уже вскоре ничего не мог узнать по причине, указанной в заголовке моего рассказа. Недавно мне рассказали, что Грэй прожил ещё 14 лет, весьма почтенный возраст, если к нему добавить ещё три-четыре года неизвестных нам. К сожалению, из-за какой-то заразной болезни его пришлось усыпить. О коте Тимоше ничего не известно. Вспоминая те годы, я до сих пор завидую бескорыстной дружбе и взаимопомощи двух четвероногих существ, безгласных и не разумных в отличие от нас всё разумеющих.
   Они понимали чужую боль.