Особенности авторского театра Николая Коляды

Имя Николая Коляды на театре давно стало легендой:  драматург, создатель собственной школы драматургии - так называемой «уральской школы Коляды», главный редактор литературного журнала «Урал», режиссер  и директор собственного театра, руководитель и педагог своего актерского курса, актер. Именно в такой уже закрепившейся последовательности почему-то перечисляют обычно его должности и  сферы деятельности. Видимо, в коллективном  сознании Коляда продолжает оставаться в первую очередь именно драматургом – может быть слишком неожиданным и скандальным было его появление на литературном поприще в годы перестройки, когда он, придя в драматургию буквально  с «черного входа», получил звание первого чернушника на театре. Ведь и  до сих пор, когда Коляда вплотную занялся собственным театром, которому ныне уже пять лет, для многих его режиссерский статус остается как бы вне закона. Коляда-Театр же, как и в свое время и сам Коляда, моментально завоевал себе  и имя, и любовь зрителей не только в родном Екатеринбурге, но и, по выражению критика Ильмиры Болотян, «растеребенькал» Москву,  получил широкую известность в  Европе.

       Коляда-Театр  существует как факт, как феномен, как уникум, как театральное явление, которое в принципе не может быть классифицированным, отнесенным к какому-либо классу явлений в силу своей единичности и уникальности. Но существует определение, которым, пожалуй,  можно интегрировать  этот театр со всем театральным миром, если понять, что театр Коляды - театр авторский.
 
    Конечно, любой спектакль можно назвать произведением авторским, но это авторство будет все-таки авторством коллектива художников, основная доля и вклад в котором -  да,  принадлежит   режиссеру, поскольку именно он  закладывает концептуальную  платформу спектакля. Но и сценограф в театре - тоже автор, только более узкоопределенной части спектакля, так же как и автор хореограф и композитор; также можно говорить об актерском вкладе в общую художественную канву авторства. Театр 20 века – это безусловно театр в первую очередь режиссерский, и уже  не возникает сомнений, считать ли  автором спектакля именно  режиссера . Но все-таки говоря о режиссере как авторе спектакля, постоянно приходится держать в уме командную составляющую этого авторства.

   Авторство же  Коляды – десять раз авторство, не требующее дополнительных доказательств: он и режиссер, и драматург, и сценограф, и художник по костюмам, и музыкальный руководитель. В спектакле Коляда-Театра всё он, сам Коляда. Но при  этом его театру свойственен дух демократичной студийности и на стадии творческого процесса  очень важна коллективность в смысле единства и равенства всех участников творческого процесса:  в программке к спектаклю «Ревизор» так и указано, что «музыка- народная, костюмы - народные» и читать это следует не только в смысле национального стиля, но и в смысле  их создания всем  «народом» театра.

    Коляда  не упускает случая подчеркнуть всю тягостность для него  «начальственных» обязанностей, он для своего театра  в первую очередь «художественный», а уже после – «руководитель», и даже не то, и не другое, а скорее он некое воплощение отеческого принципа в сочетании с вождечеством духовного или религизозного лидера. Театр - его религия, и можно сказать, что он для своего театра некий демиург, творящий собственный, особый мир - мир его театра. Есть у Коляды и  верные последователи, проповедующие его театральную веру,  есть и свои ярые адепты  - постоянные зрители.

       Для своего зрителя,  обожающего театр безусловной и  фанатичной  любовью, Коляда в первую очередь – человек,  личность. Даже те, кто не в полной мере приемлет происходящее на сцене, попадают под обаяние его радушного гостеприимства. В Екатеринбурге  не принято говорить «пойти в Коляда-Театр» или «на Коляду», как например можно пойти «на Додина» или «на Някрошюса» как на определенный режиссерский бренд. Екатеринбуржцы обычно скажут: «пойдем к Коляде». И постоянный зритель  действительно идет не только в театр, он идет в гости лично к нему, Николяю Коляде, который  для этого театра все, который сам  и есть этот театр. «Человек-театр» -  так говорят про него не только в Екатеринбурге, и становится ясен истинный смысл самого названия «Коляда-Театр», которое следует понимать не через дефис, а через тире: «Коляда - это театр»,  «Коляда есть театр».

       Театр для него -  это жизнь, а жизнь для него глубоко театральна. Личность самого Николая Коляды несет в себе, а из себя в мир накрепко впечатанную театральность как образ жизни. Он всегда чуть более нервен и эмоционален, чем принято, и  всегда подкупающе искренен- есть в нем постоянная внутренняя готовность  к душевному обнажению,  к моментальной душевной  распахнутости. Иногда он в чем-то напоминает своих  и простоватых, сентиментальных но всегда  таких душевных героев, нехитрыми способами привлекающими к себе внимание. А это - признак актерской души. (Исследователь драматургии Коляды, Н.Лейдерман даже выделяет подобных его персонажей в целую отдельную группу, назвав их «актерствующими».)

         Актерство, присущее самому Коляде, есть актерство в его позитивном понимании:  на него интересно смотреть, любое его участие в жизни – маленький театр. Только театр этот имеет целью не  аплодисменты, а призван вскрыть тетаральную природу самой жизни-  своим пристутствием где бы то ни было Коляда словно выводит на поверхность внутреннюю конфликтность, заложенную в любой жизненной ситуации и невольно обнаруживает драматургические принципы в ее развитии. Смешение жизни и театра  у Коляды   - его способ существования и в жизни, и на сцене,  и  способ  художественного выражения в его театре.

        В том, что он выходит в своих спектаклях на сцену как актер и в том,  как он это преподносит  - это  тоже по сути проигрывание своей роли, данной ему жизнью- роли самого себя. Еще в «Ромео и Джульетте» он играл Лоренцо, и был там  кем-то вроде лица от автора,  помогающего  героям,   и, казалось,  знающим  о  них все наперед и заранее грустящем о их судьбе. В «Гамлете» в роли Призрака он выходит в  футболке чуть ли не с надписью своей фамилии, с ватными крылышками за спиной и поролоновым нимбом над головой, с поднятым к небу перстом, указующим на неизбежность возмездия. По способу существования он остается именно самим собой - Николаем Колядой, а по  подтексту  ни больше ни меньше -  ну,  просто «бог-отец», творящий здесь и сейчас свой театр-мир.  В «Короле Лире» Коляда уже - сам Лир:  подспудная доселе тема отеческого отношения к созданному им миру  сюжетно узаконивается.

      Вывод себя на сцену в собственном спектакле в качестве актера для Коляды-режиссера не блажь, не саморисование и не потакание актерским амбициям, это -  творческая необходимость, дополнительное выразительное средство его театра. Даже собственная личность для этого человека-театра - повод для театра.

    Как и любой художник, создающий художественное произведение, Коляда использует свой личный жизненный опыт и кажется, что опыт этот  используется практически в чистом виде, не перерабатываясь  в отдельное,  художественно удаленное   от себя призведение. Он делает свой театр буквально из себя.  И потому его пьесы звучат так предельно искренне, а спектакли так творчески честны.

    У Коляды  есть ряд пьес,  где в длинных описаниях  какого-нибудь места или просто вида из окна он сам присутствует как авторский голос, или как звучащая из пространства мысль, как настроение. В пьесе «Полонез Огинского» в таком же авторском эссе вдруг возникает  осознание своего собственного авторского мира, самостоятельно существующего внутри: «Улица, улица. Я иду. Смотрю в асфальт. День, ветер, солнце, холодно. <…> В этом городе меня никто не знает и я не знаю никого. Ни с кем я не встречусь, не поздороваюсь, не поцелуюсь… Я и не хочу ни с кем встречаться. Не надо мне никого. Потому что со мной идет во мне Мой Мир, где много людей, с которыми я встречаюсь, здороваюсь и целуюсь. Мой Мир. Моймир. МОЙ МИР. МОЙ- МИР <…> Нравится ли вам Мой Мир или не нравится  - мне все равно. Потому что он нравится мне. Он- Мой, и я люблю его. <...>  Какой он большой, какой большой  Ты  - МОЙ МИР».

    По сути, авторский театр это и  есть прямая трансляция зрителю авторского мира, авторского понимани Мира внешнего, общего для всех и для всех такого разного.  Так каков же он,  художественный мир Николая Коляды?   

     Его герои всегда одиноки, затеряны во временных  и пространственных отрезках существования. Алла, героиня «Тутанхамона» живет на «Кубе» - безлюдной городской окраине, прозванной так за удаленность,  Нина и Костик из «Амиго»  существуют в состоянии переезда, а в спектакле  «Букет» люди живут   в доме-музее бывшего революционера, куда по нескольку раз в день наведываются экскурсии. В «Землемере»  искалеченный и выкинутый из жизни Сорин по случайности попадает в дом своего детства, дом своего отца, некогда известного академика, а теперь  развалившиеся гнилушки.  Тема дома всегда актуальна  в  художественном  мире Коляды – герои,  теряют дом или  возвращаются туда, борются за него, но по состоянию мятущихся душ они всегда бездомны.

     В почти каждой из этих пьес, идущих на сцене «Коляда-Театра» временные пласты смешаны: герои  вспоминают прошлое, которе настигнув их, появляется в настоящем, или мечтают о будущем, или его страшатся.  Во втором действии спектакля «Амиго»  возникает образ умершей в детстве сестры Костика, и в Нине, новой хозяйке их квартиры, он «узнает» свою выросшую сестру, веря в то, что она жива. «Я так и знал, что ты не умерла, я так и знал», - твердит он  скороговоркой, заставляя Нину признаться, что та его сестра.

    В пьесах Николая Коляды отчетливо проступает проигрывание чеховских ситуаций и мотивов  в современности. В «Амиго»  есть свой «сад», выращенный Костиком на кухне из вишневых и цитрусовых косточек, есть  новая хозяйка, купившая эту квартиру и мечтающая пустить ее в дело  -  устроить кафе с пальмами в кадках вместо доморощенных фиалок, резеды и  крапивы.

    Его герои то панически, до самоустранения боятся жить, очень по-чеховски  саморефлексируя в длинных монологах, то из последних сил отвоевывают себе место под солнцем. Они  пытаются прспособиться к изменившимся  временам, к тем обстоятельствам,  которые сложила вокруг них  «эта нескладная, несчастливая жизнь».

     Герои Коляды – это сочетание противоположных качеств характера и ярких поведенческих типов: депрессивность, агрессивность в борьбе за   право на жизнь  и тут же открытость, природная доброта;  цинизм и тут же  кристальная чистота души. В них сочетаются разочарование в жизни вплоть до отрицания  всех ее проявлений и   безусловная вера в лучшее; а открытая и жесткая  конфронтация вдруг сменяется  всплесками  человеческого единения. Эмоциональный градус здесь всегда повышен -  герои причитают, кричат,  ругаются, ссортся, мирятся, обижатся,  признаются в любви  и  тут же ненавидят,  и это эмоции в их первозданном, не причесанным под гребенку культуры виде – таким способом Коляда обнажает человеческую природу, которая ему всегда интересна.

    Но эмоционально возбуждены не только его герои –  эмоционален сам подход Коляды как режиссера к отображению свого мира на сцене, отбор выразительных средств, расстановка  исполнительских акцентов.

   Внутренний мир Коляды, Его Мир  – бурное море, которому тесно в рамках берегов его собственной личности, и которое  он плещет и плещет  со сцены его театра через эмоцию, экспресиию, ритм. Внутреннее море Коляды всегда неспокойно, его всегда волнует  что-то происходящее вокруг, в мире объективной реальности, и поэтому театр Коляды – «живой» театр, он как «живая» музыка, исполняемая здесь и сейчас, как мелодия, аллегро или анданте которой зависит от состояния играющего.И поэтому неслучайно, что главным  выразительным средствов стала музыка.

      Музыка  у Коляды не есть   иллюстрация состояние героев,  она как отдельный герой, это душа и сердце спектакля, она  то самое «лицо от автора» в сценическом тексте авторского высказывания. Музыка – это эмоциональная партитура спектакля Коляды: актера она ведет  по роли к нужному самочувствию, зрителя она ведет через образ персонажа к  нужной эмоции. С помощью музыки Коляда умело генерирует зрительские эмоции, расставляя музыкальные акценты таким образом, что эмоция, зародившись, нарастает со скоростью приближающейся волны и в какой-то момент неожиданно даже  для самого скептически настроенного зрителя, обрушиваются на него с энергетической силой девятого вала.
 
      В финальной сцене  «Амиго», когда Нина, подводя итог собственнной жизни, убеждает саму себя, что «главное, чтобы красиво, - если красиво – не больно», Коляда,  энергетически усиливая ее порыв  музыкой  и  с помощью массовки незаметно заполнив всю сцену наверное сотней маленьких механических павлинчиков, глаза которых вдруг вспыхивают и начинают мигать в темноте разноцветными огоньками,  заставляет зрителя  выдохнуть в пространство единодушное и режиссерски ему необходимое «Красиво!». И эта последняя зрительская эмоция заключает в себе главный смысловой ключ спектакля –  в жизни всегда есть место красоте, нужно только уметь ее увидеть, и он заставляет зрителя увидеть эту красоту в простом и понятном, в обыденном - в мигании разноцветых лампочек в темноте. Но  простое мигание лампочек Коляда каким-то фантастическим образом может превратить в самое захватывающее в мире зрелище -  просто уже тем, что эти лампочки в эмоционально нужный момент включил.
 
        Он умеет развернуть Свой Мир  под таким углом по отношению к зрителю, что становятся очевидными все новые и новые  грани мира общего. Он умеет объединить людские души перед  величием и красотой этого мира, а то есть – самой жизни, показав поначалу всю ее грязную неприглядность, а затем  словно чуть-чуть в эту красоту приоткрыв двери, сквозь щель которых  на зрителей  обрушивается  поток света.

Один из особо любимых Николаем Колядой приемов-  сначала  погрузить  героев и зрителя поглубже да в самую «грязь», а потом, хорошенько поболтав,  резко вытащить их да на самый солнечный свет. Зритель сначала такой болтанкой развлечен, дивится кипучести развернутой вокруг него жизни, узнает ее как свою, родную, но вот его начинает подташнивать, затем наступает фаза отчуждения – нет, это не  про меня, а в конце, отбеленная в луче света, жизнь вдруг представляется такой родной-родной и хорошей–прехорошей, что жить сразу хочется и  верить в красоту – хочется  и хранить ее где-то тайком в себе, как Нина из «Амиго».

     Таким образом, авторский художественный прием, с помощью которого Коляда  рисует свою «картину мира» - это прием  контраста, прием показа контрастных противополжностей по принципу «темное - светлое», но последний аккорд в его цветовой гамме всегда оставался светлый.     Почти всегда, пока на сцене Коляда-Театра не появилась классика.  В постановках по классике краски художника сгустились и полотно мира художественного растрескалось,  как дал трещины сам  мир, разбитый на осколки современного восприятия.

     Режиссерский метод Коляды очень сложно идентифицировать, вычленить из эмоциональной интенсивности  его сценического текста., но главным образом потому, что Коляда- режиссер воздействует не на сознание, а на подсознание, на его коллективные тайники. Он вытаскивает из каждого  природные, первородные человеческие эмоции, заставляет почувствовать их глубинные пласты, ощутить свою принадлежность к человеческому племени, что передается с помощью массовых сцен.

      В его спектаклях вне зависимости от сюжетной необходимости обычно присутсвует то дико отплясывающая, то молчаливая и призракоподобная, но всегда  вездесущая массовка  - это своеобразный хор, но выражающий  не состояние героя, а  характеризующее мир, в котором герой существует. Массовка- это толпа, среди которой затерян современный человек, человек теряющий  свою индивидуальность, перестающий осознавать себя как личность, порабощенный  коллективной энергией массовости. Вакханалии массовки на однообразных ритмических отрезках,  повторяющиеся музыкальные фразы выстраивают поток сценического действия по принципу спирали -  все  круче, туже и сильнее  усиливается эмоциональное давление, а зритель и не замечает, не понимает, не успевает осознать, что же с ним такое  произошло, что именно вызвало его реакцию, зачастую для него неожиданную.

        Похожесть режиссерских конструкций Коляды ставится обычно в главную вину Коляде как режиссеру. Конечно, являясь постановщиком и воплотителем своих авторских идей, Коляда фактически является режиссером, но его постановки - не есть режиссура в том виде, в каком она существует в обычом театре.  Его режиссура  не в сценической организации литературного текста через действие, его режиссура заключается в его авторстве, в создании художественной реальности Его Мира и ее трансляции через «подручные средства» - в смыслах буквальном  и переносном.  Режиссерство для Коляды - это и есть «подручное», естественное средство, через которое он реализует потребность выражать свой мир вовне, рисовать свою «картину мира». Коляда режиссерствует как умеет, как дышит, как чувствует. Его режиссура самостихийна и поэтому в его спектаклях важно  не «как»,  а «что».  А все упреки в адрес его режиссерского языка или эстетики равнозначны тому, как если бы обвинять  любого жителя нашей  «уралькой области» в уральском  говоре.   Режиссерство Коляды  - это своебразный режиссерский диалект, «говор» внутри  языка театра.

     Таким образом,  авторский театр неизбежно замыкается на личность и ее миропонимание, и основная особенность авторского театра -  его тесная завязка на личность автора.  Если сказать проще, то авторский театр- это сам человек; какой человек – такой и театр, как человек видит мир- так и показывает его в театре. Поэтому авторский спектакль – это  сумма личных впечатлений автора от жизни, некий итог представлений о мире, выраженный в художественной форме. Эта  сумма и этот итог и делают его авторским,   а то есть -  оригинальным,  единственным в своем роде,  и зависящим от личностных особенностей автора.  А двойной сплав драматурга и режиссера  в одном лице усиливает интенсивность выражения авторской мысли и дает возможность ее двойной акцентуации и более точного выражения – текстом литературным и текстом сценическим.

       Театр Николая Коляды – уникальнейший  пример авторского театра, и более яркого случая в современном театре трудно себе представить,    в историческом же разрезе – не в коем случае не сравнивая-  ни много, ни мало вспоминается сам Шекспир.
2009 г.